51.
— Слышал, на прошлой неделе вы с мамой довольно сильно повздорили. Это правда, что она дала тебе пощечину, а потом вышвырнула на улицу, потому что ты рассталась с Уэллсом Джахой? Потому что все так говорят. Ты отрываешься от книги, совершенно ошеломленная вторжением, и даже не думаешь остановить улыбку, глядя на приближающихся Беллами и Рейвен. Забыв «О мышах и людях», ты встаешь и бросаешься к этим двоим, чтобы заключить их в объятия, о необходимости которых ты и не подозревала, пока не почувствовала их. Лекса — все для тебя, и даже больше, но иногда хочется поговорить с кем-то еще, и поэтому так приятно слышать глубокий смех Беллами и чувствовать крепкие объятия Рэйвен. — Что вы двое здесь делаете? Я думала, вы оба уже заселяетесь по общежитиям и все такое, — говоришь ты с широкой улыбкой, от которой немного болят щеки, и не остаешься безучастной ко взглядам, которыми обменивается эта парочка. — Прекратите. — Нет, — начинает Рэйвен, но хихикает, на самом деле хихикает, и Беллами закатывает глаза, прежде чем обнять девушку за плечи. Он прижимается поцелуем к ее виску с такой легкостью, что ты чувствуешь ревность, но Рейвен слегка морщится в шутку и отдергивает голову, искажая лицо в притворном раздражении. — Ладно. Этот парень и месяца не мог прожить, не видя меня. Что вполне понятно, но в то же время немного ностальгично, понимаешь? Я вернулась, чтобы провести с ним выходные. А поскольку он учится в университете Полиса и работает в Тондиси, мы решили, что поездка домой не повредит, поскольку вряд ли кто-то из нас вернется до Дня благодарения. Мы вроде как немного путешествуем, пока окончательно не переедем, так что… — Я так рада видеть вас обоих, — выдыхаешь ты и делаешь пометку не комментировать слишком много их отношения, потому что это выглядит как-то ново, а Рэйвен не из тех девушек, которые любят говорить о подобных вещах. Беллами издает звук, как будто понимает, и смотрит на тебя, от его проницательных глаз трудно отвести взгляд, и ты слегка прикусываешь губу, когда он наклоняет к тебе голову. — Все в порядке, Гриффин? — Мм, — лжешь ты, и взгляд, который бросает на тебя Рэйвен, дает понять, что ни один из них тебе не верит. И вот, в который уже раз, ты переводишь дыхание и задаешься вопросом, наступит ли когда-нибудь день, когда тебе не придется признаваться. — Я сказала Уэллсу, что я бисексуальна, и он отреагировал не лучшим образом. Я сказала ему, что больше никогда не хочу с ним разговаривать. Ты не уверена, что Октавия или Рэйвен рассказали Беллами твой секрет, но, к его чести, он не проявляет ничего, кроме сочувствия, и поджимает губы. — Я всегда считал его немного тормознутым, — наконец говорит он, и для тебя это признание прямо посреди улицы настолько неуклюжее и настолько неожиданное, что заставляет от души рассмеяться. — Да уж, моя мама думает, что он подарок этому миру, и пыталась пригласить его на мой день рождения на следующей неделе, — ты пожимаешь плечами, все еще немного хихикая, и в расстройстве проводишь рукой по волосам. Идеально было бы рассказать ей о вас с Лексой тогда и там, но ты хочешь, чтобы она узнала естественным путем, а не списывала это на бурные эмоции или твое желание одержать верх. И ты ненавидишь себя за то, что так думаешь, но, Боже. Трудно удержаться. — Я бы пригласила вас обоих, но на самом деле не думаю, что теперь у нас что-то будет, так как я накричала на маму на людях, и она пытается сохранить лицо, ведя себя так, будто ничего не произошло. Теперь это будет простое семейное мероприятие, в основном для того, чтобы люди не могли прийти к нам домой и понаблюдать, как мы притворно счастливы. Рэйвен смеется над этим, и ты улыбаешься, радуясь, что сделала свою подругу счастливой. — Черт, я совсем не скучаю по этому проклятому месту, — признается она, и ты смотришь на нее, размышляя, действительно ли отъезд так хорош, как она это изображает. — Тебе нужно продержаться еще один год, Гриффин. Потом ты и твоя возлюбленная сможете делать вместе все, что угодно и где угодно. — Если ты продержишься так долго, — замечает Беллами и тут же вздрагивает от удара Рейвен, направленного ему в грудь. — Черт, Рей. За что? Она хмурится, а ты смеешься. Иногда ты ненавидишь, что все так просто, потому что это лишь напоминает тебе, как это может быть трудно.--
Беллами и Рэйвен уходят на ланч к Авроре несколько минут спустя, как раз перед тем, как подходит Лекса, как будто они это спланировали, и ты настолько отвлекаешься на то, как ее ноги выглядывают из-под подола джинсовых шорт, что вообще забываешь поприветствовать ее. Она хихикает над тобой, будто точно знает, куда уплыли твои мысли, но ты не отрицаешь этого и спешишь догнать ее, вместе направляясь к вашему месту за деревьями у воды. Вы обе больше не стесняетесь показываться вместе, по крайней мере, после твоей вспышки гнева в церкви, но она по-прежнему ограничивает места встреч. Сегодня это происходит на автобусной остановке прямо перед тропинкой, ведущей к природной тропе, и тебя это уже не так раздражает, как раньше; теперь, когда ты почувствовала, с каким лицемерием ей приходится сталкиваться, ты понимаешь ее потребность в сохранении приватности. Ты думаешь, что, возможно, тот факт, что ты только сейчас понимаешь, через что она проходит, делает тебя эгоисткой, и тебе интересно, что она думает о тебе по этому поводу. Может, тоже считает тебя таковой. Но негативные мысли не для воскресенья, и не для любого другого дня, когда на тебя направлен ее любящий взгляд, и как только зеленые деревья затеняют вас обеих, ты тянешься к ее руке. — Тебя сегодня не было на службе, — тихо напоминает она, но в ее голосе слышится легкая нотка, которая заставляет тебя вздрогнуть. Он всегда опускается на октаву ниже, когда она долго говорит, и от этого у тебя всегда екает сердце. Она, вероятно, провела целый день улыбаясь, разговаривая и притворяясь, что ей это интересно, и тебе немного жаль, что ты пропустила возможность понаблюдать за ней в действии. — Мне тебя не хватало. По правде говоря, очень сильно. Ты тихонько мычишь и вновь переплетаешь ваши пальцы. Она не жалуется. — После прошлой недели я не могла туда пойти, — признаешься ты и стараешься не представлять разочарованное лицо своего отца, когда ты сказала ему, что не хочешь идти. Ты видишь усталость в его глазах из-за холодной атмосферы в доме между тобой и твоей мамой, и тебе становится не по себе. Дом должен быть пристанищем, а ты усложняешь ему жизнь. Скоро, обещаешь ты ему в своих молитвах. Скоро ты все исправишь. — Не сомневаюсь, что мама отругает меня, как только узнает, что я не ходила. Лекса трется своим большим пальцем о твой, и ты улыбаешься, когда она поднимает твою руку, чтобы запечатлеть поцелуй на пальцах. — Не думай об этом сейчас, — мягко говорит она, и ты соглашаешься. На ней легкий белый топ, открывающий плечи, а в ее глазах такой милый блеск, который говорит тебе, что прямо сейчас ты не должна думать ни о чем, кроме нее. — А где была твоя мама? Я видела только твоего отца сегодня на службе. Он подошел и поздоровался со всеми нами. Думаю, Аня немного влюблена в него, потому что это первый раз за долгое время, когда я увидела, как она хихикает. Крошечные шорты и загорелые плечи никак не отвлекают тебя от этой тревожной мысли, и ты слегка вздрагиваешь при мысли о том, что кто-то, даже Аня, влюблен в твоего отца. Он вроде как твой отец. Фу. — Это отвратительно, Лекса. Она смеется и притягивает тебя ближе, обе пары ног ступают по знакомой неровной земле, больше не глядя вниз. — Я не виню ее, — говорит она, и в ее голосе слышится тот самый приторно соблазнительный насмешливый тон, который заставляет тебя дрожать и отчаянно желать впиться в ее губы. — У меня есть глаза. — Детка, ты лесбиянка, — говоришь ты, пряча улыбку, и практически чувствуешь, как закатываются ее глаза от твоих саркастических слов. Ей не особо нравятся подобные ласкательные прозвища, и ты знаешь, что за твой глупый комментарий и за то, что назвала ее деткой, она тебе отомстит. — Это не значит, что я не могу определить, когда люди привлекательны, — отвечает Лекса и снова переплетает свои пальцы с твоими, прежде чем ты снова принимаешься играть с ними. — Твой отец — очень привлекательный мужчина, Кларк. Я лесбиянка, детка, а не слепая. Ты уже немного устала от этой дискуссии, но от души смеешься, когда останавливаешь ваше с ней движение и используешь ее секундное отвлечение, чтобы навалиться на нее всем своим весом, прижимая ее к дереву. Она мило смеется, и ты так чертовски зависима от этого звука, что наклоняешься и крадешь быстрый поцелуй, эффективно заставляя замолчать. — Прекрати сейчас же говорить о моем отце, — приказываешь ты, и солнце стоит достаточно высоко в небе, чтобы ты могла увидеть, как потемнели ее глаза в тот самый момент, когда она принимает решение. — Заставь меня, — выдыхает она тебе в рот и черт возьми.--
Особенность Лексы в том, что она точно знает, когда тебе нужно побыть одной. В мире немного вещей, которые приносят тебе утешение, но ты знаешь, что всегда можешь найти их в ней. Ты всегда могла это сделать, даже до того, как полюбила ее, но твоя собственная независимость тоже важна для тебя. Говорят, когда дети плачут, иногда нужно их оставить, чтобы они научились успокаивать себя, и ты не знаешь, было ли у тебя когда-нибудь такое, но сейчас ты учишься. Ты осознаешь, что тебе причинили боль: Уэллс, твоя мама, полная отстраненность Финна и потребность Октавии всегда побеждать. Когда Лекса рядом, ты не чувствуешь это так остро, но сегодня ты позволяешь себе почувствовать это. Это успокаивает, очищает. Она стоит рядом с водой, а ты, как всегда, держишь в руках фотоаппарат. Он постепенно становится частью твоей личности, и ты чувствуешь себя лучше, когда он висит у тебя на шее, ощущая его вес почти как еще одну конечность, и ты закидываешь ноги на свой маленький рюкзак, в котором лежит книга, которую ты читала ранее, и несколько закусок для вас обеих. Ты наблюдаешь, как она слегка наклоняет голову к быстро бегущей воде, ее глаза на чем-то сосредоточены, и на секунду все замолкает. Журчание воды, шелест листьев, пение птиц — все это исчезает, и ты фокусируешься на ней. Ее волосы сегодня распущены, немного волнистые после душа, который, как ты знаешь, она приняла поздно, потому что Аня занимала ванную, и на ней сандалии на ремешках, которые определенно больше для красоты, чем для удобства. Не так страшно признавать себя такой, какая ты есть, когда смотришь на нее, и понимаешь, что это потому, что она дает тебе силы не бояться. Ты надеешься, что она чувствует то же самое. Наступает момент, когда она проводит рукой по волосам, мышцы ее спины слегка просвечивают сквозь тонкий материал, и ты резко вдыхаешь, понимая, что эта девушка твоя. Она твоя. Она хочет быть твоей, и это сводит тебя с ума и раздувает твое эго одновременно. Ты не идиотка; вы обе молоды, у вас впереди еще колледж, расстояние, споры и моменты ревности, которые, ты уверена, в конце концов возникнут, когда вы медленно выйдете из фазы медового месяца, в которой находитесь, но ты хочешь всего этого. Ты хочешь сочетать плохое с хорошим, уродливое с красивым, и ты не хочешь этого ни с кем другим. Даже когда она начинает приближаться к тебе, и в ее глазах появляется блеск, говорящий о том, что некоторое время вы обе не будете разговаривать, ты не можешь не думать, что эта девушка изменила твою жизнь. Что бы ни случилось, что бы ты ни потеряла, ты так благодарна, что встретила ее.--
Ее руки скользят по твоим бокам, как будто ты произведение искусства, и только ей позволено к нему прикасаться. Это нежное и мягкое прикосновение, не похожее на то, что ты ощущаешь от ее губ. Она тихая девушка, непритязательная, но ее поцелуи требуют гораздо большего. Они сильны, движимые потребностью контролировать и управлять. Ты знаешь, что ее плечи болят от веса, который она несет, но когда она оказывается на тебе сверху, ее бедра плотно прижимаются к твоим, а ее горячие и нетерпеливые стоны врываются в твой рот, она расслабляется. Она растворяется в тебе. — Черт, — выдыхаешь ты, твои глаза закатываются, а рот расслабляется, когда ее губы скользят вниз по твоей челюсти и шее. Твои собственные пальцы сжимаются в ее волосах, и ты выгибаешься ей навстречу, пульсируя внутри, когда она просовывает бедро между твоих ног ровно настолько, чтобы ты увидела звезды, цвета и формы, о существовании которых и не подозревала. Твоя шея вытягивается, когда ты пытаешься контролировать свои чувства, но это уже слишком, и она снова крепко прижимается, постанывая в твою кожу. — Лекса, черт. Все бы ничего, если бы она просто перестала в тебя вжиматься, но когда она отстраняется от поцелуя, опираясь на руки, это только усиливает давление на пространство между твоими ногами. — Тебе нужно помолчать, — ругается она и поднимает одну руку, проводя ею по твоей нижней губе. Тебе должно быть неприятно: на ее пальцах остались следы гравия, грязь под ногтями, которыми она впивается в землю, а не в твое тело, но ты наслаждаешься этим. Страстью, грязью. — Как бы сексуально это ни было, мне трудно себя контролировать, когда я тебя слышу. — Ладно, ладно, — торопишься ты и тянешь ее за волосы, чтобы снова притянуть к своему рту. В ее глазах мелькает искра, и рот приоткрывается, влажный и припухший, и ты смотришь на него слишком долго. — Тогда нам не обязательно разговаривать, Лекса. Поцелуй меня еще раз. И она целует, снова и снова.--
— …Кларк? Ты меня слушаешь? Когда ты снова фокусируешь взгляд, ты оказываешься за обеденным столом, и оба твоих родителя смотрят на тебя. Перед тобой недоеденный ужин, который ты не помнишь, как ела, и твой папа наполняет стоящий перед тобой стакан водой, которую ты не помнишь, как пила. В своих мыслях ты все еще там, все еще с ней, и это так живо, что ты чувствуешь солнце на своей коже и ее пальцы в своих волосах. Она есть, но ее нет, и это делает тебя сильнее. — Простите, — наконец выдавливаешь ты, и твоя мама слегка прищуривает на тебя глаза, к чему ты уже привыкла, и ты кладешь столовые приборы на тарелку, чтобы показать, что слушаешь. — Я просто устала. О чем вы говорили? — Наверное, разгуливание по городу так действует, — замечает Эбби, и твое сердце на секунду замирает при мысли, что ты могла быть настолько отвлечена Лексой, что не заметила, как мимо проезжала твоя мама. Это невозможно, думаешь ты, ведь тропинка, по которой ты ходишь, находится на противоположном конце города от больницы, где твоя мама работала в экстренную смену все выходные. Она никак не могла этого увидеть. — Беллами упоминал, что разговаривал с тобой сегодня днем. Я думала, ты была в церкви. — Сегодня утром она чувствовала себя не очень хорошо. Я позволил ей поспать, — говорит твой папа, и чувство вины еще больше усиливается из-за того, что он снова пришел тебе на помощь. У него такой усталый голос, что это разбивает тебе сердце. — Она не сделала ничего плохого, Эбби. Твоя мама хмыкает, как будто не верит тебе, и на целых десять секунд воцаряется тишина, прежде чем она начинает снова. — Мне просто смешно, что она чувствовала себя настолько плохо, что не могла выйти из дома, чтобы посетить церковь, но зато смогла уйти, чтобы встретиться с друзьями. — Эбби, хватит, — ворчит твой отец, и ты опускаешь взгляд на стол. Ты не хочешь быть причиной их ссор, не хочешь быть обузой, но ты видишь, как сильно это напрягает всех вас. Твой папа любящий, верный и добрый, и ты знаешь, что он делает это только ради тебя, но сейчас тебе лучше. Ты знаешь, кто ты. — Она сидит за нашим столом, и ее зовут Кларк. Можем мы, пожалуйста, хоть раз провести спокойный семейный ужин? Всего лишь раз. — Прости, папа, — извиняешься ты, хотя не уверена, за что, и снова берешь в руки нож и вилку в попытке спокойно поесть. Он бросает на тебя благодарный взгляд, а затем вздыхает и массирует виски, опираясь локтями о стол. — Мне жаль, что спрашивать о местонахождении моей дочери — такое преступление, — продолжает Эбби, и ты снова замираешь, потому что она просто не может оставить это, не хочет, и ты знаешь, к чему это приведет. Будут споры, хлопающие двери, и ты будешь задыхаться от смеси чувства вины и своих слез. — Не понимаю, почему не могу задать простой вопрос. — Господи, Эбби, это не вопрос. Ты допрашиваешь ее. — Спросив, где она провела день? Джейк, открой глаза. Она притворилась больной и исчезла Бог знает куда, едва ты повернулся спиной. Это простой вопрос, и я хочу получить на него ответ. Мы оба не можем продолжать жить в неведении о меняющемся поведении нашей дочери. Один из нас должен что-то сделать. Твой папа с грохотом опускает нож на тарелку, треск заставляет тебя подпрыгнуть, и ты наблюдаешь, как у твоей мамы сжимается челюсть. Твой отец редко злится. В последний раз ты видела его таким, когда вы были в домике твоих бабушки и дедушки на озере, и ты подошла слишком близко к концу лодки, а он с криком подбежал к тебе. Он кричит, когда ему страшно или он на грани, и ты знаешь, что достигла предела. — Как будто ты никогда ничего не скрывала от своих родителей. Она подросток, Эбби. Позволь ей быть одной из них. У нее хорошие оценки, милые друзья, она не переходит границы. Чего ты еще хочешь? — В моем доме есть правила… — Это и мой дом тоже! Слезы наворачиваются быстрее, чем ты успеваешь их остановить, и ты чувствуешь, как дрожат твои пальцы, как белеют костяшки от того, что ты сжимаешь нож и вилку. Ты смотришь на стол, слушая, как твои родители говорят все громче и громче. Это не первый спор из-за тебя, и ты это знаешь. Возможно, ты не была свидетелем всех, но это звучит знакомо; похоже, они уже спорили об этом раньше, и тебе становится трудно дышать. — Если я задаю вопрос, я ожидаю ответа. Это продолжается, Джейк. Ложь, несвойственное поведение, — наконец, наконец-то она признает, что ты находишься в комнате, и перестает говорить так, словно тебя здесь нет. Она пытается протянуть руку, но напряжение между вами троими слишком велико, слишком надломлено, и она оставляет свою руку всего в нескольких дюймах от твоей. — Я просто хочу знать, что с тобой происходит, Кларк. Мне не хватает разговоров с тобой. Ты бросаешь быстрый взгляд на своего отца, который выглядит измученным. Честно говоря, он выглядит так, будто отчаянно хочет прекратить ссору, быть откровенным, но, похоже, он будет продолжать чувствовать себя так до тех пор, пока ты не будешь готова. Он одаривает тебя легкой улыбкой, такой же, как на фотографиях, где ты с Лексой, и ты смаргиваешь слезы. Они падают тебе на щеку, прежде чем ты снова смотришь на маму, твои губы дрожат. — Я тоже хочу с тобой поговорить, — наконец шепчешь ты, и она выглядит шокированной, но готовой, и быстро кивает, отодвигая свою тарелку, как будто это позволит ей. уделить тебе все свое внимание. — Мам, я… Ты делаешь паузу и чувствуешь, как твой отец берет тебя за руку, — Кларк. Тебе не обязательно… Ты закрываешь глаза и видишь солнце, чувствуешь вкус ее поцелуя, ощущаешь ее прикосновение. Она делает тебя храброй. — Я бисексуальна, — выпаливаешь ты на одном дыхании, на одном долгом вздохе, который объединяет твои слова в приглушенный обрывок искренности, и когда ты находишь в себе мужество снова открыть глаза, твоя мама не двигается с места. Кажется, до сих пор ты никогда не осознавала, как долго может длиться секунда. — Мама? Ты можешь что-нибудь сказать, пожалуйста? Проходит менее тридцати секунд, прежде чем твоя мама встает и выходит из-за стола. Проходит меньше минуты, прежде чем ты понимаешь, что разрушила свою семью.--
Невротичка — так можно охарактеризовать свою мать, но ты все равно удивляешься, когда, просидев за столом в тишине самый мучительный час в своей жизни, поднимаешься наверх и застаешь ее за уборкой ванной комнаты. Сейчас восемь вечера, и ты застываешь в шоке от образа своей матери с собранными в беспорядочный пучок волосами, стоящей на четвереньках и оттирающей пол в душе. Она оставила тебя, и ты хочешь уйти от нее, но это кажется слишком важным. Ты чувствуешь, как вибрирует твой телефон у твоего бедра, и ты знаешь, что это Лекса, потому что обычно вы разговариваете по Facetime в это время каждый вечер, но ты не можешь выбросить этот образ из головы и поджимаешь губы, прежде чем тихо постучать по деревянной раме дверного проема. Ты видишь, как она вздрагивает, и поражаешься при мысли о том, что настолько простое действие от тебя повергает ее в ужас. — Мама? Она тяжело выдыхает, и ты делаешь шаг вперёд в стерильно чистую комнату. Запах хлорки заглушает все остальные чувства, и ты пытаешься не вздрогнуть при мысли о том, что она здесь, не обращая внимания на уборку, и стоишь, сцепив руки перед собой, и терпеливо ее ждешь. — Я занята, Кларк. Это может подождать? — В ванной довольно чисто, — мягко говоришь ты. Это мягче, чем все, что ты когда-либо говорила раньше — даже с Лексой, — но она не отвечает, ее рука ритмично двигается, пока она скребет, скребет, и скребет. Ты не знаешь, что делать, потому что, с одной стороны, ты хочешь извиниться и утешить ее, хочешь все исправить, но ты такая, какая есть, и это причиняет боль, тебе страшно, и тебе нужна мама. — Я хочу поговорить с тобой об этом. Она замирает на секунду, но затем продолжает, на этот раз более жестко. — Я убираюсь. — Для этого у нас есть уборщица. — Она справляется недостаточно хорошо. Ты вздыхаешь, потому что разговор не продвигается, и садишься на бортик ванны, не обращая внимания на раздраженный звук, который она издает, и начинаешь играть с болтавшейся ниткой на своих джинсах. — Знаю, что это, возможно, не то, что ты хочешь услышать, но я не жалею, что рассказала тебе, — шепчешь ты, и единственным звуком, кроме твоего голоса, является скрежет щетки по кафелю. — Я не стыжусь этого, но меня убивало скрывать это от тебя. Она ничего не говорит, но ты знаешь, что она слушает, судя по тому, как ее тело наклоняется в твою сторону и ее ухо обращено к тебе. — Мам, я не хочу, чтобы это стало серьезной проблемой между нами, — тихо умоляешь ты, и твои глаза наполняются слезами одновременно с ее вздохом. Это действие заставляет ее выронить щетку для уборки, и опуститься на колени, опираясь на икры. Она проводит тыльной стороной запястья по лбу, и ты наблюдаешь, как крутятся шестеренки в ее голове, а твое признание витает в холодной комнате. — Я не хочу, чтобы это что-то меняло. Эбби, твоя мама, поворачивается и смотрит на тебя с таким недоверчивым видом, что тебе приходится остановиться и подумать над тем, что ты только что сказала. Ты мысленно перебираешь слова, чтобы убедиться, что не сказала ничего оскорбительного, и когда понимаешь, что это не так, хмуришься в непонимании. — Перестань вести себя как ребенок, Кларк. Это меняет все. Твой рот приоткрывается в форме маленькой буквы «о», и ты быстро моргаешь, наблюдая, как твоя мама встает с колен, срывает перчатки и в раздражении бросает их на пол. Это нацелено на тебя, и ты это знаешь. — Это изменит твое будущее. Изменит то, как люди будут смотреть на тебя, на нас, на то, как мы тебя воспитали, — тихо начинает она, но видно, что внутри нее растет гнев, который начинает отражаться в ее глазах. — Никто в этом городе не захочет лечиться у матери лесбиянки, никто не захочет связываться с таким человеком. Деловые и медицинские связи, о которых ты сейчас даже не можешь себе представить, будут разорваны из-за этого глупого решения, которое ты приняла, основываясь на какой-то нелепой влюбленности, которую, по-твоему, к кому-то испытываешь. Причина, по которой ты не сказала мне раньше, в том, что ты знаешь, что это неправильно, Кларк. В глубине души ты знаешь, что это противоестественно. Она в ярости, и по твоим щекам катятся слезы, потому что эта женщина, этот человек перед тобой, когда-то была твоей мамой. Она была тем человеком, к которому ты бежала в детстве, когда кто-то обижал тебя на детской площадке, но теперь это она к тебе жестока, оставляя тебя в одиночестве и растерянности, а ты просто хочешь быть любимой. — Я не лесбиянка, — ты качаешь головой, как будто это здесь самое главное, и она бросает на тебя сердитый взгляд. — Я бисексуалка. Мне нравятся парни, мам. И девушки. Я ничего не могу с этим поделать. Это то, кем я являюсь, и даже если бы я могла это изменить, я бы этого не сделала, потому что я люблю себя такой, какая я есть. Ты научила меня этому. Я не изменилась, я все еще Кларк… — Не такой мы тебя воспитывали, — парирует Эбби, и она не кричит, но ты чувствуешь каждое слово, как нож в груди. — У нас были планы на тебя, Кларк. Выйти замуж, найти хорошую работу, остепениться. Почему тебе этого недостаточно? Почему ты всегда должна искать что-то еще? Ты всхлипываешь, потому что это больно. — Прекрати, хватит, — возражаешь ты; идея жениться на Лексе звучит заманчиво, устроиться на работу, которая вам обеим нравится. Звучит идеально. — Но я могу хотеть этого и всего остального и с женщиной. Я не могу контролировать, в кого влюбляюсь, так не бывает. — Довольно, — разочарованно вздыхает она. Ее голова откидывается назад, как будто ты ведешь себя нелепо, и ты поднимаешь руку, чтобы вытереть глаза. Это никак не останавливает поток, и ты ощущаешь вкус соли на губах. — Я не собираюсь стоять в собственном доме и слушать это. Ты еще недостаточно взрослая, чтобы знать, чего ты хочешь, Кларк, и я знаю, что ты просто испытываешь границы дозволенного, но в этом случае ты действительно переходишь границы. Если ты хотела больше внимания дома, тебе следовало просто попросить. А вести себя как попало, лгать — в данном случае не помогут. — Эбби, ты же знаешь, что это не так, — звучит из дверного проема, и ты поднимаешь глаза и видишь своего отца. Его глаза сияют так же ярко, как и твои, и как бы сильно тебе ни хотелось броситься в его объятия, попросить защиты, ты знаешь, что должна сделать это сама. Это не акт протеста или отчаянная жажда внимания; это твоя жизнь, твоя сущность. Твой отец понимает это, почему же твоя мама не может? — Это Кларк. Наша Кларк. Та самая девушка, которая носила твои туфли и боготворила тебя долгие годы, Эбби. Зачем ей выдумывать что-то подобное? Ты хотела, чтобы она была честна с тобой, и она честна. Ты не можешь злиться только потому, что тебе это не нравится. — Ты знал? Именно тогда ты встаешь, потому что твой отец всегда только поддерживал тебя, и не заслуживает ее гнева. — Я просила его… — Я знал, — перебивает он и подходит ближе. Достаточно близко, чтобы ты могла почувствовать запах моторного масла на его одежде и тепло его тела. — Я знал об этом уже давно. Я знал, что она была разбита и напугана при одной лишь мысли о том, чтобы рассказать тебе. Я знал, что она говорила себе снова и снова, что ты возненавидишь ее за это, и я знаю, что это неправда, потому что она наша дочь. Возможно, потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть, — при этом он сжимает твое плечо, подбадривая тебя и напоминая, что на это может потребоваться время. Тебе самой потребовалось достаточно времени, чтобы понять свою бисексуальность, поэтому ты готова дать время и ей. — Но она наша дочь, Эбби. И я люблю ее так же сильно, как и ты. — Я не ненавижу ее, — тихо говорит твоя мама, но ты видишь напряжение на ее лице, подергивание челюсти, когда она пытается не заплакать, и ты наблюдаешь за ней, пока она медленно подбирает правильные слова. — Я люблю тебя, Кларк. Но я не могу принять эту твою сторону, прости. Я просто не могу поверить, что это правильно для тебя. Твой голос дрожит, когда ты отвечаешь. — Хорошо, — и киваешь, потому что не хочешь нагнетать обстановку больше, чем нужно. Твой отец прав, вам всем нужно пространство и время. Возможно, сейчас она недовольна, но, может быть, немного успокоившись, вы все сможете думать немного яснее. Поворачиваясь к отцу, ты шепчешь срывающимся голосом. — Можно я сегодня пойду к Лексе? — Лексе? — твоя мама тут же заводится, и ты с сожалением съеживаешься. Ты знаешь, что теперь она использует это как предлог, как это сделал Уэллс, и обвинит ее. Она будет успокаивать себя, рассказывая вам всем, что на самом деле ты не бисексуальна, что Лекса забралась тебе в голову, что она плохо на тебя влияет, и, после всего, что она тебе сегодня наговорила, ты не хочешь этого слышать. — Ты с Лексой? — Не раздувай из мухи слона, мам. Она хорошо ко мне относится. Эбби делает шаг вперед, но в нем нет угрозы, и ты вздыхаешь с облегчением. — Не указывай мне, что делать, — говорит она почти рассеянно, и ты прикусываешь губу. — С тех пор как мы переехали сюда, ты стала другой. В Вашингтоне все было нормально. Звучит больше похоже на то, что ты была нормальной, и ты с трудом сглатываешь. — Я не хочу, чтобы ты больше виделась с Лексой, — решает она, как будто у нее есть выбор в этом вопросе, и звук, который ты издаешь, звучит точь-в-точь, как стеснение в твоей груди. Она продолжает мягко, и ты знаешь, что она делает, еще до того, как закончит; ты знаешь, что сейчас она пытается притвориться хорошим парнем, особенно теперь, когда у нее есть оправдание. — Лекса - очень привлекательная молодая девушка. Это просто… увлечение, Кларк. Симпатия. Знаешь, когда я была моложе, я довольно часто засматривалась на свою старшую подругу Элизабет… — Нет, — обрываешь ты ее прежде, чем она успевает по-настоящему набрать обороты, и, учитывая слезы, текущие из твоих глаз, ты очень гордишься тем, насколько твердо звучит твой голос. — Дело не в этом, мам. Это не некий культ личности или желание быть похожей на нее, ясно? Я люблю ее. Она любит меня. Мы вместе. Твоя мама смотрит на твоего папу, в надежде что он что-то скажет, но он выглядит таким же потерянным, таким же пораженным отношением твоей мамы, что никак не реагирует. — Джейк. Ты слышишь? — Что наша дочь влюблена? Да, я слышал, — говорит он, и тебе нравится, что он продолжает называть тебя своей дочерью, напоминая Эбби об этом факте. — Разве не этого мы всегда хотели для нее? Твоя мама непреклонно качает головой. — Не так, нет. По твоему телу пробегает дрожь, и твой отец торопливо целует тебя в висок, как будто извиняясь. — Напиши Лексе, — шепчет он, и тебе хочется разрыдаться еще сильнее от его поддержки. — Если ее мама не против, я отвезу тебя вечером, хорошо? — Ни за что… — Она поедет, — перебивает твой отец. Его голос решительный, но в нем нет злости или разочарования; скорее он звучит так, словно с него хватит, и это только усиливает чувство вины. Ты так сильно его любишь. — Сегодня нам нужен перерыв, Эбби, всем нам, и я думаю, что это лучший способ сделать это. Там она будет в безопасности, а ты сможешь немного поразмыслить. Все мы. Утром мы вернёмся к этому вопросу. Ты выбегаешь из комнаты, чтобы написать сообщение Лексе наедине, когда слышишь, как твоя мама взрывается на твоего отца. Это не его вина, думаешь ты, пока твои пальцы дрожат над клавиатурой, это не его вина, а только твоя. Боже, ты все испортила.--
Лекса немедленно соглашается, и ты собираешь сумку на одну ночь. Отец ждет тебя внизу, а дверь в родительскую комнату была захлопнута пятнадцатью минутами ранее, что наводит тебя на мысль, что именно там находится твоя мама. Несколько мгновений ты смотришь на дверь, но твой папа терпеливо откашливается, и ты, следуя его команде, спускаешься и неуверенно подходишь к нему, позволяя заключить себя в самые крепкие объятия. — Она любит тебя, — уверяет он, его колючая щетина касается твоего лба, прежде чем он откидывается назад, чтобы посмотреть тебе в глаза. — Клянусь тебе всем своим сердцем, что она любит тебя, малыш. Тебе потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть к этому, помнишь? Дай ей тоже немного времени. Ты киваешь, но от этого не становится легче. — То, что она сказала… — Было неприемлемо, — кивает он. — Я поговорю с ней об этом, как только все уляжется, и обещаю тебе, что никто из тех, кто тебя любит, так не думает. Она боится за тебя, и, по-моему, не знает, как это выразить словами. Но сейчас ты вправе обижаться и злиться, то, что она сказала, было неправильно, и несправедливо перекладывать это на тебя. — Я так сильно люблю тебя, — плачешь ты, уткнувшись лицом ему в грудь и пачкая переднюю часть его футболки. — В этой вселенной нет ничего достаточно большого, Кларк Гриффин, чтобы сравнить, насколько безгранична моя любовь к тебе, — отвечает он и обнимает тебя крепче.--
Когда той ночью ты ложишься в постель с Лексой, ты не произносишь и слова. Она смотрит на тебя, стоящую в дверях, и даже не просит говорить, а просто целует в щеку и провожает внутрь, мило улыбаясь и махая рукой твоему отцу. Ты знаешь, что он стоит в стороне с Индрой, и думаешь, что Аня тоже может быть там, с Эйденом на бедре, но ты не можешь думать ни о чем другом, кроме ощущения пальцев Лексы, переплетающихся с твоими. Это чувство — единственное, что заглушает эхо слов твоей мамы, и ты держишь ее крепче. — Я люблю тебя, — говорит она тебе, снимая с тебя макияж. Ты опираешься на ее туалетный столик, и она проводит теплой салфеткой по твоему лицу, смывая липкие слезы и остатки туши. Она внимательна и аккуратна, и ты наблюдаешь, как ее глаза мягко скользят по твоему лицу, впитывая все. — Я люблю тебя, — шепчет она, поднимая твои руки и переодевая в старую футболку, которую она надевает перед сном, и которая, как ты думаешь, может принадлежать Линкольну. Она слишком велика, чтобы принадлежать ей, и это черно-зеленая хоккейная футболка с надписью "Вудс" на спине. В ней удобно и тепло, и ты не останавливаешь ее, когда она полностью раздевает тебя, заменяя нижнее белье мягкими шортами и гарантируя, что ее прикосновения будут только успокаивающими. — Я люблю тебя, — целует она тебя. Это приятно, потому что она не ждет ответного поцелуя, но и не отстраняется, когда ты запускаешь пальцы в ее волосы и тянешь ее вниз, прижимая ее лоб к своему и просто дыша. Ты знаешь, что она наблюдает за тобой, ты всегда знаешь, когда она наблюдает за тобой, но тебе нужно немного задержаться в этом мгновении.--
— Я люблю тебя, — признаешься ты, когда она засыпает и ты снова обретаешь голос. — Я люблю тебя.52.
Твой день рождения приходит и уходит, и ты думаешь, что это самый худший день в твоей жизни. До воскресенья. Ты знаешь, что в воскресенье у тебя будет Лекса, и используешь это, чтобы пережить свою неделю, но ты не разговаривала с мамой с утра понедельника; с того самого утра, когда она сказала тебе, что не хочет иметь с тобой дело, пока ты не одумаешься, с того самого утра, когда она отказалась смотреть на тебя или твоего отца. Ты проводишь свой день рождения со своими папой и бабушкой, которая приехала из Вашингтона, и вкусно ужинаешь со своим самым любимым человеком в мире и женщиной, которая его родила. Это приятно, но не впечатляюще, и ты пытаешься солгать, когда люди в церкви спрашивают, как прошел твой день рождения, понравилось ли тебе, почему не было вечеринки. Ты наполовину лжешь и говоришь, что это потому, что твоя мама работала, и ты не хотела отмечать день рождения без нее; первая часть - правда. Она работала без перерыва: приходила домой, когда ты уже в постели, и уходила, не дождавшись твоего пробуждения. Раньше тишина была прекрасной, думаешь ты, но теперь она удушающая. Финн стоит у входа, когда ты выходишь из церкви, и ты улыбаешься ему, вздыхая с облегчением, когда он улыбается тебе в ответ и нежно машет рукой. Ты знаешь, что причинила ему боль, когда рассталась с ним, но он выглядит счастливым, особенно когда великолепная блондинка приветствует его нежным поцелуем, и ты стараешься не думать о том, как легко было бы продолжать лгать. Ты понимаешь, что это делает тебя плохим человеком, но ты бы тысячу раз разбила сердце Финна, лишь бы защитить сердце Лексы хотя бы раз. Да, лгать было бы проще, но ты помнишь выражение глаз Лексы, когда ты встречалась с Финном, и не мечтаешь сделать это с ней снова. — Кларк, — приветствует тебя Уэллс, и ты засовываешь руки в карманы, когда он приближается к тебе робкими и осторожными шагами. Ты делаешь стальное лицо, глаза пылают, челюсть сжата, и он, почувствовав твой гнев, останавливается в нескольких футах от тебя. Твоя мама снова "работает", а у твоего отца случилась экстренная поломка за городом, которую ему пришлось устранять, но ты хотела пойти в церковь в то утро, ты все еще наслаждаешься духом сообщества, и тебе это очень нравится (Лекса. Еще тебе нравится видеть там Лексу.) Ты долго смотришь на него, но не похоже, что он собирается уходить, и ты вздыхаешь. — Не разговаривай со мной, — пожимаешь ты плечами, готовая отойти, но он встает на твоем пути с отчаянным выражением в глазах. — Я хочу снова стать друзьями, — тихо говорит он, и ты вспоминаешь о том, какой он добрый, точнее, каким добрым ты его считала. Он выглядит таким юным, с грустными глазами и опущенными уголками рта, но тебе все равно; он причинил боль тебе, он непреднамеренно причинил боль и Лексе, и ты не можешь простить этого. Его взгляды - какими бы искаженными они ни были - реальны для него, и он, возможно, хотел бы снова стать другом, но как он может это сделать, когда ненавидит того, кем ты являешься? — Это невозможно, — пожимаешь ты плечами и решительно сопротивляешься его прекрасным глазам и детской позе. — Ты причинил мне боль, Уэллс. И я не могу простить тебя за то, что ты наговорил обо мне. Можешь обратиться к своему Богу за прощением. Его голос становится еще тише, когда он смотрит на тебя. — Он все еще может быть и твоим Богом, — шепчет Уэллс, и ты морщишься от этого. Твой Бог любит тебя такой, какая ты есть, за то, кого ты любишь. А его... его ненавидит. — Мой Бог любит меня, Уэллс, — твердо говоришь ты ему, потому что веришь в это, действительно веришь, и когда снова смотришь на него, видишь терпеливо ожидающую тебя Лексу. Она стоит рядом с Аней, но когда старшая девушка замечает, на чем сосредоточено внимание Лексы, она вскидывает руки и уходит. Это заставляет вас обеих улыбаться. — Я хороший человек. Добрый. Во мне нет ничего плохого, и ты можешь говорить сколько угодно сладких слов, но я никогда не забуду, что под всеми этими любезностями, ты желаешь, чтобы я не была тем, кем себя считаю. Кем я являюсь. — Кларк, — вздыхает он, и в его голосе звучит печаль, поражение. Ты хочешь простить его, но пока не можешь; не сейчас, не раньше, чем снова сможешь доверять ему. — Пожалуйста. — Пока, Уэллс. Ты собираешься уходить, но останавливаешься, когда снова слышишь его голос. — С днем рождения, — говорит он, и ты закрываешь глаза, но не оборачиваешься. Теперь, когда Рэйвен уехала, у тебя не так много друзей, и ты отчаянно хочешь иметь больше, и не прочь завести новых, но ты в какой-то степени его ненавидишь. — Со вчерашним. Надеюсь, он прошел хорошо. — Моя мать ненавидит меня, а парень, которого я считала своим другом, оказался придурком, — говоришь ты, желая, чтобы ему было плохо, и он чувствовал себя виноватым. На секунду тебе становится легче, и ты держишься за это. — Так что, бывало и лучше. — Мне жаль, — все, что он говорит, и ты оставляешь его без ответа.--
Когда ты встречаешься с Лексой, ты удивляешься, что она не ведет тебя к реке. Вместо этого вы идете к ее дому, и она рассказывает тебе о своих уроках игры на фортепиано и о том, что каждая мелодия, которую она играет, напоминает ей о тебе. Честно говоря, ты думаешь, что она, возможно, немного преувеличивает, но тебе нравится, что она думает о тебе так же, как и ты о ней, и это заставляет твою грудь наполняться гордостью. В субботу она прислала тебе домой букет тюльпанов. На маленькой открытке не было ничего, кроме надписи “С любовью - Л”, и ты восхищаешься тем, как смело это было с ее стороны. Она знает, что твоя семья в курсе, и что твоя мама определенно ненавидит ее, но она все равно сделала это, чтобы увидеть твою улыбку. Фотография, которую она прислала тебе утром в день твоего рождения, тоже помогла, но это было только для твоих глаз, и когда твой папа спросил, подарила ли тебе Лекса что-нибудь еще, он притворился, что не заметил твоего румянца. — Куда мы идем? — спрашиваешь ты. Лекса улыбается тебе, как будто ты не заметила, что идешь по подъездной дорожке к ее большому дому. Вокруг припаркованно несколько машин, но ты не обращаешь на них внимания, слишком сосредоточенная на девушке перед тобой и на ее уверенности, что ее хитрость удалась. — Сегодня выходные, посвященные твоему дню рождения, — говорит она как ни в чем не бывало, и ты смеешься над этим, потому что ее голос звучит так уверенно и почти растерянно, что ты этого не знала. — Я подумала, что нужно устроить праздник. — Сексуальный праздник или... Когда вы входите в парадную дверь, вас прерывают громкие аплодисменты в прихожей. Большой зал Лексы заполнен разными людьми, одноклассниками, с которыми ты ладишь в школе и о которых, кажется, ты ей как-то упоминала, а также Рейвен, Беллами и Октавией. Линкольн машет тебе из-за угла, пытаясь усмирить чрезмерно взволнованного Эйдена, и тебе кажется, что ты видишь Аню, входящую на кухню с большой тарелкой... чего-то. В доме вкусно пахнет домашней едой, и кажется, что вечеринка уже в разгаре. На мгновение ты теряешь дар речи. — Лекса, — ты улыбаешься во весь рот, из-за чего, вероятно, выглядишь немного глупо, но она смотрит на тебя с мягкой улыбкой и широко раскрытыми глазами, и ты настолько переполнена своей любовью к ней, что не знаешь, что с этим делать. — Боже мой, детка. Ты даже не задумываешься о том, что сказала, но тебе все равно, действительно все равно, и никто, кажется, не замечает этого. Ну... за исключением Лексы, которая, похоже, обдумывает плюсы и минусы того, что ты назвала ее ласкательным прозвищем в присутствии ее семьи. Однако она ничего не говорит, а лишь одаривает тебе кокетливой улыбкой, которую ты определенно сцелуешь с ее губ, когда вы останетесь наедине, и кивает в сторону твоих друзей. — С днем рождения, — улыбается она, и, Боже, как она прекрасна. Беллами ухмыляется, отпивая апельсиновый сок, его глаза вспыхивают, когда красивая улыбка озаряет его лицо, и тебе хочется спросить, где они с Рэйвен путешествовали, чтобы его веснушки стали так заметны. — Она любит тебя, — говорит он своим глубоким голосом, и ты краснеешь, почесывая шею. — Она не может перестать смотреть на тебя. — Прекрати. — Нет, — он качает головой, и его волосы привлекательно развеваются. Ты понимаешь, почему Рейвен привязалась к нему: они оба поразительно красивы и составляют прекрасную пару. Не то что вы с Лексой, думаешь ты с восторгом. Но все же. — Это действительно отстой. Когда ты толкаешь его, апельсиновый сок проливается ему на руку, и Рейвен не заменяет его, когда он жалуется, оправдываясь тем, что он, вероятно, это заслужил.--
— Может, мне и не понравилось, как все закончилось между нами, но ты выглядишь счастливой, Гриффин, — говорит Финн, пока ты мечешься между друзьями. Девушка, с которой он был, где-то здесь, ты уверена, что видела ее раньше. Он стоит, прислонившись к стене, держа в руке ее сумку и напиток. По-твоему, он действительно хороший парень. Самый лучший. Но он - любовь из другой жизни, и вы оба это знаете. — Прости, если я тебя как-то задерживал. Ты не уверена, что это значит, поэтому мягко улыбаешься ему в знак заверения. — Ты не задерживал, — тихо напоминаешь ты ему, и он смотрит на тебя доверчивым взглядом. — Я не жалею о тебе. Он улыбается тебе, но улыбка становится еще шире, когда его девушка возвращается. Она дружелюбная, милая и очень красивая, и ты представляешься ей в качестве друга. Когда ты уходишь, ты чувствуешь облегчение, счастье и все то, что, как тебе казалось, никогда больше не почувствуешь после того вечера, проведенного с мамой.--
Линкольн снова наполняет твой бокал, и ты тихо благодаришь его. Секунду ты смотришь на него, затем на Лексу, а затем на Аню, и задумываешься, какому Богу было продано три души, чтобы у этих брата и сестер были такие идеальные черты лица и линии челюстей. Это невероятно, думаешь ты про себя, а затем подносишь напиток к носу, чтобы проверить на содержание в нем алкоголя в свете твоих нелепых мыслей. — Тебе здесь весело? — спрашивает Октавия, и ты немного вздрагиваешь. Вы почти не разговаривали с ней после того инцидента в туалете, только здоровались в магазине и вели обходительные разговоры, но она кажется искренней, и ты киваешь ей. В конце концов, ее парень устроил вечеринку в своем доме, и будет справедливо, если ты проявишь доброту в ответ. — Извини, не знала, что у тебя сегодня день рождения. Ничего тебе не купила. Ты пожимаешь плечами, потому что тебе, честно говоря, все равно. Твой настоящий день рождения был фикцией, но сегодняшний был всем, чего не было в тот день, и этого более чем достаточно. — Все в порядке, — отвечаешь ты, прежде чем пригубить свой напиток. Фруктовый кисло-сладкий вкус заставляет тебя удивиться, и ты опускаешь взгляд на напиток, прежде чем посмотреть на Линкольна. — Да, он во многом великолепен, но смешивание напитков, пожалуй, его пик, — усмехается Октавия, и ты смотришь вместе с ней на самого красивого мужчину, которого ты когда-либо видела. — Я люблю его, понимаешь? — Я знаю. Октавия вздыхает, мягко подталкивая тебя локтем, чтобы ты посмотрела на нее. — Я пытаюсь, — шепчет она, и ты немного напрягаешься. Сегодня ты не хочешь иметь дело ни с каким негативом. Не тогда, когда стала свидетелем того, как Лекса танцует так, как ты только мечтала, и как все вокруг так доброжелательны. Это редкость, и ты наслаждаешься этим, пока все снова не пошло прахом. — Мне нравитесь вы с Лексой. Вы хорошие люди. И я знаю, что мы, вероятно, не станем друзьями или что-то в этом роде, но я действительно имела в виду это, когда сказала, что тебе не о чем беспокоиться. Я была идиоткой, которая понятия не имела, где ее место, понимаешь? Я слишком старалась быть кем-то для всех, и в процессе причинила всем боль. — Все в порядке, — шепчешь ты и поднимаешь руку, чтобы положить ее ей на грудь - в знак мира для нее и для вас обеих. Она тоже молода, вы все так молоды, и вы не заслуживаете того бремени, которое взрослые иногда на вас возлагают. — Я понимаю. Правда. Но я бы хотела попробовать подружиться... Со временем. — Со временем, — кивает она, и становится ясно, что она знает, что ей предстоит загладить вину за свои слова и поступки, но она не самый плохой человек, которого ты когда-либо встречала. Она потеряна, напугана и пытается проявить себя неправильными способами, и ты можешь это понять. В глубине души она хороший человек, и ты на мгновение вспоминаешь Уэллса, задаваясь вопросом, почему он был таким хорошим снаружи, но злым внутри. — Теперь я позволю тебе вернуться к этому эталону мужчины, — хихикаешь ты, и Октавия закатывает глаза, но, не колеблясь, с кокетливой улыбкой направляется к Линкольну. Конечно, ты понимаешь, как устроено ее мышление, но тебе определенно знакомо это чувство необходимости быть как можно ближе к Вудс.--
Тебе требуется четыре попытки, чтобы добраться до кухни. Возможно, на твоей вечеринке нет сотни людей, о каких часто грезит твоя мама, но их достаточно, чтобы постоянно отвлекать тебя от цели. Ты танцуешь с Монти и его девушкой слишком много песен, прежде чем успеваешь опомниться, а потом Беллами выпивает шот чего-то красного, от чего у него открывается такой рвотный рефлекс, что Рейвен приходится сесть от слишком сильного смеха. Еще только два часа дня, но вечеринка в самом разгаре, подростки веселятся и отрываются на полную катушку в городе, который, как тебе кажется, не так уж часто дает волю чувствам. Индра и Густус установили правило, о котором Лекса сообщила всем ранее, что все, кто пьет, должны находиться внутри, чтобы быть под присмотром, и никому не разрешается подниматься наверх. Однако ты видишь, с каким уважением относятся к семье; употребление алкоголя довольно минимально, за исключением нескольких игр, и люди просто наслаждаются вечеринкой. Несмотря на то, что группа тинейджеров перед тобой выглядят как хулиганы, они не так уж плохи. — Твоя девушка здесь, — дает тебе понять, что ты наконец-то нашла дорогу на кухню, и ты улыбаешься, опьяненная счастьем (и, возможно, немного ромом), прежде чем оглядеться в поисках источника голоса. Ты знаешь, что Лекса не любительница шумных вечеринок; она выросла на элегантных званых приемах и балах, поэтому не удивляешься, найдя ее прячущейся на кухне со своими друзьями. У тебя еще не было возможности познакомиться с ее друзьями, и ты позволяешь себе бегло оглядеться по сторонам. Вот Мерфи и его подружка, красивая девушка с роскошными рыжими кудрями, и Аня. Еще несколько человек стоят вокруг, наверняка привлеченные присутствием Лексы, и ты мягко улыбаешься, когда Лекса смотрит на тебя после слов Мерфи. Она отталкивается от столешницы и шагает к тебе в этих невероятно привлекательных джинсах. Однажды тебе придется серьезно поговорить со своей девушкой о ее пристрастии к обтягивающей одежде, но сейчас тебе это слишком нравится, поэтому ты приветствуешь ее поцелуем в щеку. — Привет, — говорит она, и от нее восхитительно пахнет, что наводит на мысль, что сегодня она определенно постаралась для тебя, и ты улыбаешься. Ты бы чувствовала себя неловко от сюрприза, если бы вы обе не знали, что одеваетесь друг для друга, когда идете в церковь, и она более чем довольна белым комбинезоном, который ты решила надеть сегодня. — Тебе весело? Моя мама приготовила еще еды, если ты проголодалась. Аня смеется, откусывая кусочек торта, и ты переводишь на нее взгляд. — Она голодна, сестренка, но я ставлю свою следующую зарплату на то, что это не из-за еды. — Она права, — пожимаешь ты плечами, наслаждаясь ощущением того, что тебе это позволено. Лекса дала тебе это свободное пространство; этот шанс, этот момент, чтобы по-настоящему быть тем, кто ты есть - вместе - перед людьми. Она сделала это в доме, который раньше пугал ее, заставлял молчать, заставлял чувствовать себя маленькой. Она добивалась этого ради тебя. И ты знаешь, что ее мама все еще скептически относится к тебе, и что ее отец, вероятно, думает, что все закончится так же, как и с Костией, но вы обе знаете, что будет по-другому. Ты любишь ее, она любит тебя, и вы обе будете бороться, чтобы доказать это. — Не поощряй ее, — стонет Лекса, и ты берешь ее за руку, когда она поворачивается обратно к своим друзьям, которые смотрят на тебя выжидающе, но без особого интереса. Ты знаешь, что это не является жестом грубости; ваши отношения на самом деле не влияют на их жизнь, но, тем не менее, ты хочешь произвести хорошее впечатление. — Луна, Джон, Эмори, — она указывает на каждого из них, хотя ты уже знакома с Мерфи, а затем притягивает тебя ближе. — Это Кларк. — Твоя девушка, — снова фыркает Мерфи и отпивает пиво из своей бутылки. — Мы знаем. Лекса смотрит на тебя, когда говорит: — Да, но она гораздо больше, чем просто моя девушка.--
Ты задерживаешься на кухне еще немного, полностью очарованная этой версией Лексы с ее друзьями, но твой влюбленный взгляд, должно быть, слишком заметен, потому что вскоре ее друзья стонут и говорят о том, чтобы поиграть в бильярд в соседней комнате. Мерфи одаривает Лексу странной улыбкой, а Луна проводит пальцами по плечу твоей девушки, уходя, что заставило бы тебя нахмуриться, если бы Лекса не смотрела на тебя с таким обожанием. — Они мне нравятся, — легко решаешь ты, когда вы остаетесь только вдвоем. Люди заходят и выходят, чтобы перекусить, но в основном вы одни, как это обычно бывает по воскресеньям. — Кажется, ты очень нравишься Луне. Она тихо смеется, что говорит о том, что ты определенно не смогла скрыть ревность в своем голосе. — Она не представляет угрозы, — пожимает плечами Лекса, и ты позволяешь ей переплести ваши пальцы. На самом деле ты не беспокоишься о Луне; она может быть красивой и талантливой, но она просто друг твоей девушки, и ты благодарна за это. Она заслуживает самого лучшего. — Она и Аня - — Мм, — ухмыляешься ты, когда она замолкает, и ты не знаешь, как заполнить пробел. Ты думаешь, что все дети Вудс заслуживают счастья, но это не твое дело, и Лекса улыбается тебе с облегчением, когда ты больше не давишь на нее по этому поводу. — Я говорила тебе, как сильно я тебя люблю? Она кивает и выглядит такой умиротворенной, что ты замолкаешь на несколько секунд. Ты используешь это время, чтобы поднять ее руку и прижаться поцелуем к каждому пальцу, глядя ей в глаза, и чувствуешь, что твое сердце так сильно бьется, что боишься, что не сможешь его сдержать. — Большое спасибо за это, — ты снова целуешь ее кисть, ладонь, запястье. Она такая хрупкая и такая красивая, и каждый раз, когда ты смотришь на нее, это разрушает тебя. — Спасибо, что подарила мне это. Она пожимает плечами, как будто это ничего не значит, и ты хмуришься. — Нет, серьезно. Лекса, ты дала мне возможность побыть с моими друзьями, где я могу быть самой собой после того, как пряталась целый год. Я так долго хотела быть с тобой вот так, на глазах у всех, но всегда боялась моей мамы, или твоей мамы, или идиотов, которые могли узнать. Но теперь они знают, и это не изменило моих чувств к тебе, а только увеличило их и сделало реальнее. От ее румянца у тебя в животе разливается тепло, и она опускает взгляд на столешницу. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что есть люди, которые любят и принимают тебя, — признается она, и ты придвигаешься ближе, потому что она немного смутилась своим признанием. — Ладно, любовь, возможно, слишком сильное слово для таких людей, как Аня, но ей не все равно. Нам всем не все равно. И да, на свете есть такие фанатичные придурки, но ты гораздо больше, чем они. Я хотела, чтобы ты могла гордиться этим, независимо от того, во что тебя пытаются заставить поверить другие. Ты не идиотка. Ты знаешь, что не каждый день будет таким, как этот, но, тем не менее, ты целуешь ее так, словно это могло случиться, ваши губы идеально скользят друг по другу и лишь слегка торопясь. — Может быть, однажды я смогу заставить тебя почувствовать себя такой же важной, — говоришь ты, снова целуя ее. — Сможешь, — обещает она между резкими покусываниями и успокаивающими поцелуями. — Поверь.--
Индра подходит к месту, где ты танцуешь с Рейвен и Луной, и ты чувствуешь внезапное желание остановиться. Лекса прислонилась к стене с Октавией и Линкольном, ее темные глаза следят за покачиванием твоих бедер, и она внимательно наблюдает, как ты замедляешь танец, чтобы посмотреть на женщину, которая сделала почти невозможной твою любовь к той, кого ты любишь. Ты хочешь возненавидеть ее - и немного ненавидишь, - но она мама Лексы, и Лекса любит ее. Уважает и доверяет ей. И ты будешь делать то же самое, насколько позволит твое сердце. — Кларк, следуй за мной, пожалуйста. Индра слегка кивает тебе головой, и ты следуешь за ней с трясущимися коленями и потными ладонями. Она пугающая, но ты храбрее. Ты выпрямляешь спину, сжимаешь челюсти, и к тому времени, когда вы обе оказываетесь на кухне, ты практически сочинила свою собственную супергеройскую мелодию. — Во-первых, хочу пожелать тебе самого счастливого дня рождения. Я знаю, этот год был для тебя не самым легким, Господь свидетель, Лекса сообщает мне об этом так часто, как только может, и я верю, что ты заслуживаешь счастья, которое я видела в тебе сегодня, — она говорит так, как ты от нее ожидаешь: дипломатично, царственно, сурово. Ты понимаешь, почему она лидер. Тебе не дают шанса ответить, поскольку она продолжает, сложив руки перед собой, и наклоняет голову, чтобы ты встретилась с ней взглядом. — Во-вторых, я хотела бы извиниться. Я понимаю твое разочарование мной и моей семьей, но я хотела бы открыть для тебя двери нашего дома в качестве партнера Лексы. — Девушки, — ты чувствуешь необходимость поправить ее, но она ничего не говорит, и ты решаешь, что это аргумент, который можно оставить в покое. Она признает тебя, а это уже больше, чем ты от нее ожидала. — Тем не менее, спасибо вам. За эту вечеринку, за то, что впустили меня... Но я не разочарована и не сержусь на вас, миссис Вудс, я расстроена из-за Лексы. Она так долго скрывала, кто она такая, и ради чего? Вашей предвыборной кампании? Это несправедливо. — Согласна, и я не до конца понимала, что Лекса восприняла это именно так, — тихо объясняет она, не желая мешать вечеринке, но когда ты смотришь в сторону дверного проема, ты видишь Лексу и Аню, которые притворяются, что разговаривают, но определенно подслушивают. Смешные. — Мы с дочерью долго разговаривали с того утра, когда ты... осталась ночевать. Мы говорили о границах, ожиданиях, и она сказала мне, что думает, будто я стыжусь ее или считаю, что это повредит моей кампании. Этого никогда не было, но я действительно серьезно задумалась о том, что, возможно, сказала в сердцах, и, да, я могла бы справиться с этим лучше. Однако мы разобрались с этим как семья, и я хотела бы принести свои извинения за то, что когда-то заставила тебя и мою дочь чувствовать себя неполноценными из-за вашей связи. По языку ее тела видно, что ей тяжело это говорить, но она мать, которая явно изо всех сил старается загладить свою вину, и это больше, чем то, что делает сейчас твоя. Возможно, именно это имел в виду твой отец, когда говорил, что это может занять время. — Мне жаль, что мы так долго действовали за вашей спиной, — говоришь ты, хотя на самом деле не жалеешь, потому что вряд ли было весело чувствовать, что твоя дочь боится тебя. — Лекса действительно хочет быть хорошей для вас, миссис Вудс. Просто хочу, чтобы вы это знали. Она молча кивает, прежде чем глубоко вдохнуть и повернуть голову в сторону. — Я полагаю, даже став взрослыми, нам еще многому предстоит научиться, — говорит она, и ты замолкаешь, потому что не уверена, что должна отвечать на это. — К счастью, у нас есть дети, которые достаточно терпеливы с нами, пока мы работаем над собой. Возможно, она никогда не будет доверять тебе полностью, и ты не всегда будешь согласна с ее точкой зрения, но это уже начало. И если ты видишь, как Аня закатывает глаза и вытирает слезы Лексы, прежде чем вы с Индрой выходите, ты ничего об этом не говоришь.--
Хотя еще рано - только шесть вечера, - вечеринка начинает понемногу сходить на нет. Люди расходятся по домам или по другим делам, и ты почти уверена, что Мерфи и Беллами улизнули с Джаспером и Монти, чтобы сделать что-то, в чем ты не захочешь быть соучастником. Ты в комнате с Лексой, Аней, Рейвен и Луной, и ты счастлива. И, конечно же, ты сидишь у Лексы на коленях, когда входит твой отец. — Эй, малыш, тебе там удобно? — Мистер Гриффин, — пищит твоя девушка, и тебя быстро сбрасывают с удобных колен, на которых ты сидела, в то время как твоя девушка встает и быстро проводит рукой по губам. — Здравствуйте. — Привет, Лекса, — весело улыбается твой отец и обводит взглядом комнату. — И остальные. Аня смотрит на твоего папу так, словно он самое дорогое, что она когда-либо видела. Впрочем, как и Луна с Рэйвен (отвратительно). Ты посылаешь им гневный взгляд, прежде чем схватить свою девушку за руку и силой усадить ее обратно в кресло, чтобы самой снова сесть. Вся тревога Лексы, кажется, улетучивается, но она уже не кладет руки тебе на бедра так низко, как раньше, и ты немного дуешься про себя. — Извините, что забираю именинницу, но нам пора, — говорит Джейк, и коллективный стон по комнате заставляет тебя почувствовать себя особенной, пока ты не осознаешь, что он сказал. — Пошли, суперзвезда. — Подожди, нет. Пап, я хочу остаться здесь. Он смотрит на тебя так, словно знал, что ты это скажешь, и его глаза говорят тебе, что это не подлежит обсуждению, но все же. — Я знаю, но твоя мама хочет, чтобы ты была дома, и мне кажется, было бы здорово, если бы ты провела остаток своего день рождения с нами. В семье. — Она этого не заслуживает, и мы оба это знаем, но твой отец прав, — шепчет Лекса, целуя тебя за ухом, успокаивая и умоляя тебя не выходить из себя. — Она все еще твоя мама, и сегодня твой день рождения. — Но я хочу провести его с тобой, — дуешься ты, и это, конечно, жалкое зрелище, но сегодня ты была самой счастливой, самой свободной, и ты не хочешь отказываться от этого. — Пожалуйста? Даже в присутствии твоего отца, она целует тебя, не боясь и стремясь утешить тебя. — Ты провела лучшую часть этого дня со мной, — обещает она, и ты даже не замечаешь, как остальные начинают покидать комнату, давая тебе столь необходимое уединение с твоими лучшими друзьями. — Она ненавидит меня, — шепчешь ты, не зная кому именно, но один из них берет тебя за руку, а другой - кладет руку на плечо, и оба жеста одинаково любящие и утешающие. Это почти невыносимо. — Я не хочу проводить свой день рождения с человеком, который меня ненавидит. Лекса права, почему я должна делать это только потому, что она этого требует? Она этого не заслуживает. — Не заслуживает, — соглашается твой отец, и ты наблюдаешь, как он опускается перед тобой на колени, положив одну руку тебе на колено, а другой накрывая ваши переплетенные с Лексой руки. Он держит вас обеих, и он такой удивительный. — Только потому, что она твоя мама, не значит, что она имеет право говорить тебе такие вещи, Кларк. Я это понимаю. Она перешла черту, и мы уже поговорили об этом. Но вы с ней еще не разговаривали, причем спокойно, и я думаю, что стоит хотя бы попытаться. Если не ради нее или меня, то ради себя. Ты думаешь, что он прав. Если ты не откроешь себя для возможности того, что она может простить тебя, или одуматься, то как ты это узнаешь? — Ладно, но если она поведет себя как сука, тогда я вернусь обратно. Твой отец вздыхает. — Это твое единственное предупреждение, — предупреждает он по поводу твоих ругательств. Ты знаешь, что он это ненавидит. Затем он встает со стоном, который выдает его возраст. — Но ладно. Если это будет слишком для тебя, и родители Лексы не будут против, ты можешь вернуться. Но при условии, что ты закончишь все, что тебе нужно сделать, до того, как вернешься в школу на следующей неделе. Как будто ты сможешь избежать этого с Лексой в качестве твоей девушки. — Хорошо, — обещаешь ты, и он целует тебя в макушку в знак благодарности. — Позволь мне попрощаться, и я сразу же выйду. Он соглашается, и ты смотришь ему вслед, как раз в тот момент, когда остальные выглядывают из-за угла, чтобы убедиться, что путь свободен. Ты так занята, прижимаясь губами к шее Лексы на прощание, что едва слышишь Аню. — Горячий и чуткий. Он немедленно должен на мне жениться.--
Ужин не представляет из себя ничего интересного. Твоя мама поздравляет тебя с днем рождения, и ты улыбаешься ей, хотя бы раз, потому что это проще, чем сказать ей, что она пропустила твой настоящий день рождения, прячась, как трус. Удивительно, как быстро твое настроение может измениться с такого хорошего на такое плохое. — Так это были твои друзья сегодня? — твой отец пытается завязать разговор и накалывает морковку на вилку, прежде чем отправить ее в рот, и смотрит на тебя, придавая тебе смелости рассказать о своем дне. Потому что это твой день. Ты имеешь право быть счастливой, и он пытается сказать тебе это своими сияющими глазами. Ты мельком бросаешь взгляд на свою маму, пытаясь оценить выражение ее лица, но она бесстрастна. — О, ну, ты знаешь Рэйвен по мастерской, — начинаешь ты, и он кивает тебе, потому что ему действительно нравится Рэйвен. — Но да. Лекса устроила мне вечеринку по случаю дня рождения, поэтому пригласила наших друзей и кое-кого из своих. Девушку, которую ты, возможно, не узнал, звали Луна. — Они показались мне милыми. — Да, потому что они по уши в тебя влюблены, — фыркаешь ты, и это приятно. Эта маленькая личная шутка, которой ты делишься. А твой отец важничает и выпячивает грудь, как будто он особенный (так оно и есть). — Это отвратительно. Джейк указывает на свою жену вилкой, пытаясь подтолкнуть ее присоединиться, и подмигивает. Он делает тебя невероятно счастливой, и ты надеешься, искренне надеешься, что станешь для своих детей такой же, как он. — Спроси свою маму, и она скажет тебе, что у них хороший вкус, правда, дорогая? — Но мама же вышла за тебя замуж, — усмехаешься ты, пытаясь. — Она предвзята. Эбби моргает раз, другой. Она кладет нож и вилку на стол, а затем промокает рот салфеткой. В ее глазах блестит глубокая печаль, говорящая о потере и растерянности, и ты напрягаешься, когда она отодвигает свою тарелку. Она выглядит такой усталой, такой измотанной, и тебе хочется посочувствовать, но она сама делает это с собой. — Мне очень жаль. Я не могу здесь так сидеть, — говорит она, и ты с трудом сглатываешь, не зная, что делать. Твой отец подавленно вздыхает рядом с тобой, и ты снова чувствуешь себя виноватой. — Я не могу притворяться, что мне все равно, что Кларк провела свой день рождения со своей... с той девушкой, а не здесь, с нами. С ее семьей. Она говорит о семье так же, как твой отец ранее, но у него это звучало намного приятнее. — Я провела свой день рождения с папой и бабушкой, — возражаешь ты и не собираешься извиняться за это, потому что это правда. Твоей мамы там не было; ты даже не уверена, вернулась ли она домой со своей смены в больнице. — Я не провела его с тобой, потому что тебя здесь не было. — Кларк... — пытается твой отец, но тщетно. — Мне пришлось работать, Кларк. — Тогда ты не имеешь права злиться из-за того, что тебя здесь не было, — парируешь ты в ответ, и теперь ты злишься, очень злишься. У тебя лучший в мире отец, потрясающая девушка, и друзья, о которых ты даже не подозревала в свои худшие моменты. У тебя многое есть, и да, это тяжело, но из-за нее все становится только хуже. И ты ненавидишь ее сильнее с каждым днём. — Ты злишься на меня за ситуацию, которую сама создала, мама. — Ты сама это сделала, — наконец не выдерживает Эбби, и от ее крика в комнате воцаряется тишина. — Ты сама выбрала это. Не вешай это на меня, Кларк. Я делаю все возможное в ситуации, о которой никогда не просила. На этот раз ты не сдерживаешь слезы, и мотаешь головой, издавая всхлип. Ты удивляешься, что твои слова вообще укладываются в голове, пока ты содрогаешься, и только рука твоего отца на твоей останавливает тебя от тряски. — Моя сексуальность - это не «ситуация», мама, это моя жизнь. Ты моя мать, ты должна любить меня, несмотря ни на что. Я никого не убивала, я влюбилась. Что в этом плохого? — Потому что так не должно быть. — Кто так сказал? — Это я! Я так говорю, — кричит она в слезах, и ты думаешь, что, наверное, впервые в жизни видишь свою маму плачущей. Ты знала, что ей будет трудно, но это что-то другое. — Так говорит Бог. Об этом говорят СМИ. Мир возненавидит тебя за то, кто ты есть, Кларк, и я не хочу этого для тебя, я хочу, чтобы ты была успешной и счастливой. Ты хороший человек, но они никогда не смогут разглядеть этого за твоим грехом. — Я бы заставила весь мир ненавидеть меня, лишь бы моя мама гордилась мной, — говоришь ты с горьким смешком, но твоя мама содрогается от рыданий и прикрывает лицо рукой. — Я не могу, — говорит она сквозь дрожащее дыхание, и ты наблюдаешь, как она встает, не в силах ничего сделать. — Прости. Я не могу. Она едва успевает выйти из комнаты, как ты падаешь в объятия отца.--
В тот вечер ты не идешь к Лексе. Ты слишком истощена морально, физически, эмоционально, и ты также не выходишь из дома из-за своей мамы. Ты живешь здесь. Здесь у тебя есть воспоминания. Вы вместе лежите с отцом в твоей кровати, он сидит, прислонившись к стене, а ты свернулась калачиком у него на боку, как маленький ребенок. Твоя мама собрала сумку и объявила, что останется в больнице; твой отец не стал спорить, он просто отпустил ее, и это первый раз, когда они позволили тебе увидеть трещину в их едином фронте. — Прости, — дрожащим голосом говоришь ты. — Пожалуйста, не ненавидь маму из-за меня. Джейк, нежный, как всегда, прижимается поцелуем к линии твоих волос. — Я никогда не возненавижу твою маму, — шепчет он тебе в волосы и притягивает ближе к себе, когда вы оба переворачиваетесь на твоей маленькой кровати. — Но я дал тебе обещание, когда ты была маленькой, что никогда и никому не позволю причинить тебе боль. И я еще ни разу не нарушил данного тебе обещания. Я люблю твою маму, Кларк. Она - любовь всей моей жизни. Но ты - мое сокровище, ясно? И я всегда буду защищать тебя. Верь в это. Пока твои отношения в самом разгаре, ты позволяешь себе оплакивать любовь, которая теряется из-за тебя.СЕНТЯБРЬ
53.
— Я не хочу возвращаться в школу, — говорит Лекса, и это действительно шокирует тебя, потому что она определенно хочет вернуться в школу. За лето она стала беспокойной; она занималась самостоятельно, поскольку летние задания закончила за первые две недели, взялась за игру на скрипке и увеличила количество уроков игры на фортепиано. Ей скучно, когда ты не с ней, и ты это знаешь. — Выпускной год убьет нас. Ты посмеиваешься над ней, потому что она всегда немного драматична, но сегодня она, кажется, решила добавить к этому немного эффекта. Ты смотришь вниз, где она лежит головой на твоем животе, ее руки заняты перекручиванием цветов между пальцами, создавая маленький венок, и ты проводишь пальцем по крошечной веснушке на ее губе. — Это нас не убьет, — шепчешь ты. Иногда тебе нравится вести себя здесь тихо, потому что это ваше место. Люди часто не замечают его, когда поднимаются сюда; оно немного отклоняется от тропы, и земля всегда покрыта ветками и камнями, но все же. Здесь священно. Иногда, это твоя версия церкви. — Ты такая умная, что, вероятно, вообще не почувствуешь никакого давления. Она пожимает плечами, все еще дуясь, что очень мило, и обращает свой взгляд на тебя. — Да, но теперь я знаю, каково это - видеть тебя не только в воскресенье. Я знаю, какова ты на вкус в среду и как ты смеешься в субботу. Ты просишь наркомана резко завязать, Кларк, и я не думаю, что это справедливо. — Лекса, — ты от души смеешься, потому что она ведет себя прям как избалованный ребенок, а ты никогда раньше этого не видела. Ты была рядом с этой девушкой целый год, ты видела, как она смеялась, плакала и возбуждалась. Тебе известно ее любимое шоу, какой она предпочитает кофе, и какая участница Spice Girl была ее любимой (Posh, всегда). Но ты никогда не видела ее такой и наслаждаешься этим. — Ты ведешь себя нелепо. — Я знаю, — бормочет она, но быстро садится и поднимает руки, чтобы надеть корону тебе на голову, а ты улыбаешься довольному выражению ее лица. Через секунду она смотрит на тебя серьезно, и ты берешь ее за руку, терпеливо ожидая ее, как она делала для тебя снова и снова. — Ты мне очень нравишься, Кларк. — Просто нравлюсь? Она так эффектно закатывает глаза, что ты ожидаешь репортажей в новостях о том, что той ночью Земля на мгновение перестала вращаться. — Люблю, я люблю тебя, — поправляет она, но затем слегка хмурится и качает головой. — Но ты мне и нравишься. Ты мой лучший друг, и я думаю, что буду скучать по тебе. Очень. (Позже, став старше и мудрее, ты вспомнишь об этом и вздохнешь от того, как тебе повезло встретить свою судьбу в столь юном возрасте.) — Я тоже буду скучать по тебе, одержимая, — она улыбается на это, но в ее глазах все еще читается печаль. И ты очень хочешь это исправить. — Что на самом деле происходит у тебя в голове? Лекса облизывает губы, а затем пожимает плечами, прикидываясь дурочкой, и через несколько долгих мгновений встречается с тобой взглядом. — Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось, — говорит она, и ты наклоняешь голову, чтобы она продолжала. Ее пальцы убрались с твоей руки, и ты чувствуешь, как она выводит бессмысленные узоры на твоем предплечье, беспорядочно царапая ногтями, и ты позволяешь ей это делать, если это означает, что она останется расслабленной. — Я знаю, это было нелегко. На самом деле, иногда это был сущий ад. Но это было с тобой, и я знала, что ты изменишь мою жизнь, когда встретила тебя, но я никогда не думала, что влюблюсь так сильно. Любовь всегда пугала меня. Костия... это сломило меня, я думала, что никогда не оправлюсь от этого. — Но ты оправилась, — подбадриваешь ты. — Да, — она нежно целует твое запястье, и у тебя перехватывает дыхание, когда она поднимает на тебя взгляд. — Ты многому меня научила. Как стать лучше, мягче. Я не хочу возвращаться в школу и упустить то, что ты еще можешь мне показать. Она такая сентиментальная гей-принцесса, но ты так сильно ее любишь. — Иди сюда, — шепчешь ты, и она мгновенно реагирует, когда ты садишься ровно, чтобы позволить ей сесть тебе на колени. Твои руки сразу обнимают ее тонкую талию, и она обхватывает тебя за шею, прижимаясь виском к твоему виску, зарываясь в твое тепло в поисках утешения. — Ты нелепа, но я так сильно люблю тебя, Лекс. Ты тоже многое мне дала, понимаешь? Ты показала мне, как быть сильной и храброй и сражаться за себя, а не за всех остальных. — Просто ты очень важна для меня, — серьезно говорит она, отстраняясь и ловя твой взгляд своим. — Мне нужно было, чтобы ты была важна и для себя. Ты целуешь ее, потому что, как бы глупо это ни звучало, ты тоже будешь скучать по ней, когда вернешься в школу. Переходить из ее уютных объятий в школу, полную идиотов ( потому что ты не глупа. Те люди на твоей вечеринке, конечно импонировали тебе, но они не составляли большинства жителей этого города, и точно не разделяли мировоззрение твоих учителей или других людей, с которыми тебе, возможно, придется столкнуться), а потом домой к твоей матери? Звучит не слишком привлекательно. Твоя мама по-прежнему не разговаривает с тобой, а несколькими днями ранее ты подслушала, как твои родители говорили о том, чтобы обратиться к психотерапевту. Твоя мать соглашалась до тех пор, пока твой отец не сказал ей в недвусмысленных выражениях, что это не для тебя, а для его семьи, которую он не хотел терять из-за какой-то глупости. Услышав это, ты расплакалась, и когда Лекса ответила на звонок, она ничего не сказала, просто позволила тебе выплакаться из-за чувства вины за то, что ты разрушила свою семью. Ты знаешь, что на самом деле это не так, и ты знаешь, что этот барьер возводят предрассудки твоей мамы, но в самые темные ночи нетрудно винить себя. Но только не Лексу. Ты никогда не пожалеешь, что влюбилась в Лексу. — Где ты только что витала? — тихо спрашивает Лекса, ее руки убирают волосы с твоего лица, и ты игриво тянешься за ее пальцами губами. — Я думала о своей маме, — признаешься ты, и твое тело сотрясается от ее смеха над твоими словами. Очевидно, она этого не ожидала, и нежно трется своим о твой, что неизменно заставляет твои губы дрожать, а пальцы подергиваться. — Что? — Ты думала о своей маме, когда мой язык был у тебя во рту? Серьезно, Кларк? При этих словах ты откидываешься назад, сведя брови вместе, и хотя она смеется, это было совсем не то, что ты ожидала от нее услышать. — Не будь грубой, — укоризненно говоришь ты, а она продолжает хихикать привлекательными смешками, которые срываются с ее губ в хриплых вздохах, и ты приподнимаешь ее рубашку ровно настолько, чтобы провести пальцами по ее костям таза. — Я просто подумала, что, несмотря ни на что, ты того стоишь. Но теперь я уже начинаю сомневаться. — Нет, это не так, — ухмыляется она, и ты немного ненавидишь себя за то, что все еще находишь это таким же притягательным, как и всегда. Трудно с ней не согласиться, когда эти пухлые губы так привлекательны и талантливы. — Как у тебя дела с мамой? Ты разговаривала с ней после своего дня рождения? Ты молча мотаешь головой, и она смотрит на тебя с грустью. — Мне жаль, — искренне говорит она, и это почти разбивает тебе сердце. Лекса хочет для тебя самого лучшего, так было всегда, ты знала это с самого начала, и тебе известно, что ее убивает то, что она бессильна в этой ситуации. — Дай ей еще время, хорошо? Посмотри на мою маму. Мы сейчас совсем не те, что были год назад, и это благодаря тому, что ты меня подталкивала. Ты сделала меня лучше, и это помогло моей маме понять меня, потому что я не жалею, что я лесбиянка. Это заставило нас наконец-то поговорить. — Мм, — протягиваешь ты, проводя пальцами по ее коже. Она так заинтересована в том, чтобы у тебя была идеальная жизнь, и для этого готова сделать для тебя все, что в ее силах, что это заставляет твое сердце трепетать. Ты не очень разбираешься в науке, но почти уверена, что чувствуешь тот самый момент, когда влюбляешься в нее еще сильнее: у тебя кружится голова, сердце бьется быстрее, руки становятся влажными. Ты самая счастливая девушка в мире, и она все еще смотрит на тебя так, словно не верит, что ты настоящая. — Надеюсь так и будет. Я люблю ее, Лекса, и ненавижу себя за это, потому что она считает, что я - худшее существо, которое сейчас ходит по этой Земле. Она прижимает тебя чуть крепче, и поцелуй у твоего виска кажется немного влажным, этого достаточно, чтобы понять, что она расстроена. — Ты хороший человек, Кларк. Самый лучший. Любить свою маму - это не плохо, даже после всего, что она сделала, так что перестань чувствовать себя виноватой. Все наладится. Всегда налаживается. Просто нам нужно быть терпеливыми. — Пока ты ждешь со мной. — Я всегда буду с тобой, — обещает она, и это самое твердое обещание, которое тебе когда-либо давали.--
Когда Лекса пришла, с ней был маленький пакет, но ты не обратила на это внимания, сосредоточившись на том, чтобы поцеловать ее возле вашей реки, пока солнце отражалось от воды и освещало цветы вокруг вас. Целовать ее здесь, в вашем месте, всегда было твоим любимым занятием, и тебе нравится звук маленьких камешков, перемещающихся под ногами, и шелест деревьев над головой. Это успокаивает тебя, связывает с ней, и когда ты не можешь уснуть, легче думать о том, как солнце пробивается сквозь деревья, освещая ее улыбку, чем считать овец или делать какое-нибудь глупое дыхательное упражнение. Это мгновенно расслабляет тебя. — Я принесла тебе кое-что. Технически, это подарок на твой день рождения, но это заняло немного времени, и мне пришлось немного поторговаться с твоим папой, — говорит она и роется в пакете. Ее полосатая рубашка немного задирается, а шорты, которые на ней надеты, достаточно открыты сзади, чтобы у тебя закружилась голова. Может быть, она права, и этот год убъет тебя, потому что твоя девушка с каждым днем становится все сексуальнее. — Держи. Она протягивает тебе книгу в кожаном переплете, и ты, прищурившись, смотришь на нее. На лицевой стороне написано “Наш первый год” таким же изящным почерком, как и она сама. Ее руки нетерпеливо ждут, пока ты откроешь ее, но она ждет, как всегда, и наблюдает за твоей реакцией. Когда ты открываешь альбом, ты улыбаешься, потому что догадалась, что это фотоальбом, но это твои фотографии. Ты их сделала. Перед тобой - твои воспоминания. Улыбка, которой она одарила тебя на траве, и ее спина, когда она стояла перед тобой. Твоя собственная улыбка, когда она целует тебя в щеку, и последующий румянец от слов, которые она прошептала. Нежные улыбки, которые со временем становились все более любящими, глаза, в которых душевная боль сменилась удовлетворением, прикосновения, которые начинались как дружеские и перерастали в хаос. Все это здесь. Ваш год. Под каждой фотографией есть подпись. У вас разные воспоминания, и очень интересно, как она записывает свою версию событий. Например, когда ты была так очарована цветом ее глаз на одном из снимков, она пишет, что все глубже и глубже влюблялась в тебя, ощущая тяжесть твоего тела на своих бедрах. В те моменты, когда вы становились друзьями и узнавали себя, она пишет, как восхищалась твоим мужеством и отвагой. Последняя фотография - с твоего дня рождения. Вы на кухне, а тени ее друзей маячат за вашими спинами. Мерфи сделал снимок, недовольно ворча, но вы держитесь друг за друга так, как всегда мечтали держаться на людях. С первого воскресенья и до тех, которых еще нет, я люблю тебя с каждым разом все больше. Вот как она подписывается, и ты знаешь, знаешь, знаешь, что воскресенья принадлежат ей. Они всегда принадлежали ей. Они священны и особенные, и именно это заставляет тебя завтракать с мамой и высоко держать голову в центре города. Ты знаешь, что еще не полностью раскрылась, и предстоит пройти долгий путь, но впереди еще так много воскресений, и это вселяет в тебя больше надежды, чем что-либо другое в этом мире. — Можно я тебя поцелую? — спрашиваешь ты, и она улыбается, радуясь, что тебе понравился ее подарок, и нетерпеливо кивает. — Только если поклянешься никогда не останавливаться. Твое обещание теряется в ее губах, языке и вздохах. Но ты знаешь, что она поняла - она понимает тебя лучше, чем ты когда-либо понимала себя.--
В зависимости от того, високосный год или нет, в году бывает пятьдесят три воскресенья. А если в среднем прожить до восьмидесяти пяти лет, то получится четыре тысячи пятьсот пять воскресений. И все же, глядя на блестящую воду и прислушиваясь к мягкому шелесту деревьев, ты думаешь, что тебе потребовалось меньше пятидесяти трех, чтобы влюбиться в нужную девушку в неподходящее время. Но, боже, она того стоила.