«Желание»
Желание избавиться от чужой плоти, омыть руки в крови и вырвать глаза, что с насмешкой смотрят на него. Минхо улыбается, касается пальцами уголков губ и не сдерживается. Смеётся до боли в лице, не пытаясь стереть мокрые дорожки от слез, и молится. Молится себе, богу, которого так презирает, но хочет прощения для мёртвой души. Ложится на пол, скручиваясь в позу эмбриона, продолжая звонко, истерично кричать в попытке унять боль своих рук, которых не жалел в тот момент. Под ногтями все ещё чужая кровь с частичками сгнившей кожи, в мыслях — растерзанный образ семьи и одна лишь пустота, заполнившая все кусочки разума. Зачем убил? А нужна причина? Разве не хватит того, что собственные мысли привели его к этому? Минхо дергается, голос опускается до хрипоты, и звук, рвущийся из горла, наконец замолкает. Кривит губы в усмешке, поднимается на ноги, хватаясь за стул, чтобы удержать равновесие, и забывает про шум, яркий свет и раздражающее чувство тревоги. — Не бойся, малыш, — обращается к самому себе, ведя рукой по светлым и жестким волосам, чтобы чёлкой скрыть сумасшедший взгляд. — Здесь я тебя защищу. Минхо лишь остаётся довериться своему второму «я», чтобы выжить в этом новом, истерзанном мире. Ему приносят книгу через пару часов, и Минхо смеется в глубине души, держа в руках Библию. На какой черт ему нужна эта несчастная бумага с молитвами, которые его губы никогда в жизни не произнесут? Внутри что-то колется, закручивается спиралью в самой середине груди, удушающе сдавливая легкие. Он опускается, становится на колени, сжимая жалкую книжонку в руках и со всей силы отбрасывает её в сторону, вымещая всю злость, чтобы отвлечься. Бьет кулаками о холодный бетон раз за разом, чтобы унять клокочущую злость от ситуации. Так глупо попасться на месте, так глупо проникнуть в чужой дом, не осознавая ничего, что происходит, чтобы оказаться в этом забытом месте, существующем только на мелкие деньги государства. «Тебе так больно, правда?» Голос смеется в его голове, издевается, заставляя чувствовать своё настоящее «я» абсолютно жалкой частью личности, разбитой на сотню других. Не слушай. Не слушай. Не слушай. Минхо закусывает губу, не хочет уступать, потому что снова всё забудет, когда вернется в норму. Не будет знать ничего, что происходило во время его отключки, пока другие разберут это место на пыль, выставляя его сумасшедшим. «Выпусти меня.» Губы окрашиваются в красный, и Минхо сплевывает, не заботясь о том, что его заставят убирать всё это после. Костяшки, сбитые до мяса, полностью покрытые пылью и саднящие от сильных ударов, ненадолго отвлекают от навязчивых слов. Он пытается подняться, но ноги подкашиваются, тревога ударяет с новой силой, и хочется выть во все горло, но его скорее изобьют до смерти, чтобы он закрыл свой рот, чем выслушают. Минхо отсчитывает секунды, переходя в часы, пока его полностью не отпускает. Заваливается набок, несильно ударяясь головой о пол, и трясется, прижимая ноги к груди. Ему приходится подняться в тот момент, когда звук открывающейся двери доносится до ушей. Надзиратель молча осматривается, не произносит ни слова, явно привыкший к подобным картинам после первого дня заключенного в тюрьме. — Руки. Минхо подчиняется, снова дает окольцевать свои запястья проклятым железом. Охрана окружает его со всех сторон, и он не знает, стоит ли ему беспокоиться прямо сейчас, даже когда силы на лишние эмоции давно иссякли. Не запоминает дороги — уверен, что другие личности, сидящие внутри него, позаботятся об этом. Лабиринты кружат голову, ноги заплетаются из-за внезапного всплеска ярости в камере, забравшего все силы. Сзади толкают оружием, и Минхо почти падает, прежде чем ему говорят остановиться. Комната просторная, абсолютно белая, и внутри неё выделяется лишь один человек в черной одежде. И мужчина бы пошутил, что это жнец смерти, не будь он в такой ситуации, что этот человек действительно мог быть последним, кого он увидит. Неизвестный улыбается, предлагает сесть, и Минхо толкают в плечи, заставляя пройти вперед. Он садится на кресло, все еще со стянутыми сзади руками, и за секунду меняется. — О, вы хотите проверить мою выдержку, замучив до смерти? — и хихикает, тряся плечами, словно находится в истерике. Собеседник не убирает улыбки, перехватывая пальцами небольшой фонарик. — Только базовый осмотр. Он фиксирует голову, следит за движением глаз на свету и убирает вещь в сторону, приподнимая лицо Минхо за подбородок, заставляет открыть рот. Ли не дергается, не пытается сбежать, лишь изредка мешая врачу осмотреть себя. — Твой врач передал мне все документы. Мужчина следит за реакцией, внимательно всматривается в чужие черты, чтобы понять, кто сейчас сидит в нём. Минхо не двигается, улыбается дико, смотря в пустоту между своих ног. Мысли путаются, разум затуманен, загружен тёмной дымкой пиздеца, который накроет его с секунды на секунду в диком желании ощутить чужую кровь на своих руках, языке, дёснах. — Мне сказали, ты был громким сегодня. Позволь мне посмотреть на твои руки. — Мужчина кивает охране, прося быть аккуратными, и запястья Минхо сковывают спереди, все еще не позволяя им быть свободными. Всё происходит слишком быстро. Руки оказываются на чужой шее, в секунды стискивая её сильными пальцами. Ногти впиваются в плоть до самой крови, и Минхо глубоко царапает мужчину, когда двое сзади хватают его поперек туловища и под локти, чтобы оттащить. Ли пытается вырваться, вгрызается зубами в руку надзирателя и сжимает их со всей силы, заставляя того закричать. Шокер больно ударяет его в лопатку, и Минхо приходится разжать зубы, получая новую порцию боли, пока врач не говорит им прекратить, усаживая Ли на прежнее место. Он вытирает кровь белой тряпкой (кажется, в этом кабинете белое всё), не стирая с лица понимающую улыбку, и просит Минхо посмотреть на него. Дикий взгляд встречается с полностью равнодушными, беспристрастными глазами. — Значит, Лино. Он появляется чаще. Использует другие личности внутри Минхо, чтобы запутать людей, и накидывается, когда этого ожидают меньше всего. Он поглощает всех остальных, овладевая разумом так долго, сколько может. — Лино? — Минхо удивленно вскидывает брови, с недоумением осматриваясь по сторонам. — Лино, Лино, Лино, — тараторит сухими губами, ударяясь в неконтролируемые рыдания. Закрывает лицо руками, лихорадочно пытаясь стереть слезы, чтобы видеть хоть что-то. Крепкая рука ложится ему на плечо, и двое охранников подходят ближе, но мужчина отрицательно кивает, не подпуская их. — Минхо? В ответ одни всхлипы, и Ли может лишь кивнуть через пару минут, когда успокаивается. — Сколько ты помнишь? — Ничего?.. — Как часто? «Выпусти. Выпусти меня или в следующий раз я сломаю ему ноги.» Минхо вскрикивает, отшатывается и вцепляется пальцами в волосы, до боли оттягивая. — Парень, эй! — охранник почти кричит на него, хватает грубо и тянет на себя, не церемонясь. — Прекратить! Минхо сжимается, прячется в ладонях, мечтая испариться. — Простите... — всхлипывает, дрожа от истерики. Не может поднять взгляд, боясь встретиться с ненавистью. «Жалко.» — Заткнись! — кричит, закрывая уши, но прекрасно знает, что этим невозможно помочь себе. «Выглядишь как шавка, может, мне подстелить тебя под других?» «Эй, ну зачем так!» Голоса смешиваются между собой, многие из них знакомы, и Минхо кричит, практически воет, чтобы избавиться от каждого, но не может. Они становятся громче, надоедливей. Более протяжными, чем казались обычно. Минхо отключается, чувствуя неприятную тяжесть в теле и боль, которая обвивает змеей всю шею.***
«Очнись. Очнись. Очнись.» Внутренний голос воет, призывает открыть глаза, но сил не хватает. Дыхание учащается, стук сердца в груди режет по ушам, вызывая отголоски головной боли, и Минхо наконец открывает глаза, встречаясь с чернотой в пустом месте. Улыбка находит на лицо, в глазах пляшут сгустки такого же чёрного пламени, окутывающего его полностью. Целиком. Лино. Дёргает руками несколько раз, проверяя прочность ремней, которыми стянуто его тело, и смеётся. Тихо — так, словно боится, что его поймают, — но при этом задушевно. С ощущением, что они не оставили себе выбора. Он здесь победитель. — Недолго спал. — Мужчина дёргает бровью, абсолютно не замечая насмешливый взгляд Лино. — Удивительно. Копается в ящиках, не включая света, и Минхо может лишь чувствовать, что этот человек собирается сделать. — Назовешься? — звучит слишком добро, но никто этим не обманывается. Нотки в голосе скрывают внутренний рык. — Джейк. — Обязательно вырежу это на твоём теле, когда сниму скальп и вырву все органы, — и хихикает, словно сказал глупую шутку, которую понимает только он. Но так и есть. Мужчина не отвечает и наконец-то включает лампу на припаянном к полу столе. В руках небольшой шприц и таблетка, Минхо понимает, что ему дают выбор. — Таблетка, — хмурится от отвращения, принимая свою позицию слабого прямо сейчас. — Надеюсь, это хотя бы ртуть. — У меня нет цели убить тебя. Минхо хочется выплюнуть яд, скопившийся во рту, вместе со всеми мыслями, но проглатывает его так же, как и идиотскую таблетку. — Тупая затея. Слишком разговорчив, на удивление даже покладист, несмотря на громкие слова. — Возможно. Хочется смеяться от фарса этого места. Лино молчит: ждёт, когда его отвяжут и снова наденут наручники. Ждёт, пока его не отведут в камеру, где он сможет побыть наедине со своими демонами в голове и снова сойти с ума от дисбаланса, что они приносят ему каждый раз, как решают собраться вместе. Чувствует навалившуюся усталость в теле и кое-как следует за людьми, игнорируя внимательные взгляды других заключенных, и наконец оказывается у себя, громко падая на жесткую постель. Уснуть так и не получается.***
— В этот раз всё иначе. — Кристофер улыбается краешком рта, отламывая ложкой кусок поджаренной котлеты. — Слухи выглядят интересно. — Вчера у нашего лепилы* в кабинете походу резали кого-то. — Ага, видимо опыты начали ставить. — Да клянусь, сам слышал! — Тогда чего нас ещё не порезали? Крис смеётся внутри, не показывает ни единой эмоции на своём лице, осматриваясь вокруг. Все новички радуют глаз, пару людей он уже знает. Успел перекинуться несколькими фразами на выгуле этим утром. Чанбин сидит рядом, ни капли не реагирует на глупые сплетни, скрепив пальцы в замок, и хмурится. Особо впечатлительные люди этого места успели придумать легенду о мертвеце, хотя все прекрасно знают, как первые дни здесь проводят заключенные. В этот раз кому-то из новичков пришлось хуже, чем другим. — Кто-то понравился, Бин? — Кристофер не обращает на него никакого внимания, полностью погружаясь в размышления. Скользит взглядом по новым лицам, не видя ничего примечательного. Чанбин толкает его локтем в рёбра, привлекая внимание, и кивает в сторону одного из приезжих. Он сидит к ним лицом в самом конце зала, челка полностью закрывает глаза, поза зажата, и Кристофер даже видит, как чужие руки дрожат. — Хм? — равнодушно смотрит на мужчину рядом с собой, раздраженно цокая. — Выглядит как наркоман. Чанбин закатывает глаза, наконец принимаясь за еду. Он предпочитает молчать большую часть своего времени. Слова — лишнее в его жизни. Он наблюдает за парнем, подчеркивая все нюансы его поведения по привычке, которую приобрел благодаря опыту в убийствах. Светлый выглядит испуганно, но дико раздражен и игнорирует тех, кто пытается задеть его словом. Игнорирует тех, кто открыто пялится на него, и Чанбин понимает, что многие увидели в нём жертву. Не присмотрелись, не захотели понять больше по слабым жестам. — Неужели он нравится тебе? — Сынмин, севший рядом, слегка подначивает его. Бин цокает, дёргает локтем, чтобы тот отодвинулся от него. — Довольно хорош собой. — Только ты здесь себе новичков присматриваешь. — Крис широко улыбается, ковыряясь в тарелке. Аппетита сегодня совсем нет, работы начнутся сразу после обеда, и он не может дождаться, когда уйдет отсюда. — Мне даже жалко, что он здесь. Таким бы в модели, а не тюрьму. — Сынмин расстроенно вздыхает, кладя ложку супа в рот. Чанбин перестаёт наблюдать, откладывает в сторону согнутую пластиковую ложку и скрещивает руки на груди. — И имя тоже краси... Сынмин не договаривает. Звук удара доносится до них слишком неожиданно, и три головы рефлекторно разворачиваются в ту сторону. Чанбин усмехается, готовый похлопать в ладоши. Парень стоит с куском разбитого на щепки подносом и, склонив голову набок, смотрит на свою первую жертву. Уголки рта расплываются в улыбке, руки в секунду пустеют, и он, пока противник не успел встать на ноги, берет в руки тарелку, резко перехватывая чужое горло. Он заливает все содержимое похлебки в чужую глотку, сдавливая руками, пока тот не начинает задыхаться. Никто не вмешивается, не решается, зная, какое наказание за этим последует. Лино смеется, отбрасывает в сторону идиотскую тарелку и сжимает горло двумя руками, оттягивая нижнюю челюсть, в попытке сломать ее. Мужчина задыхается, царапает ногтями руки Минхо, пытается выдавить глаза, но Лино сильнее. Улыбается дрянно, наваливается сверху и приближает свое лицо к чужому, словно разрешая жертве нанести ему вред. Раздается хруст, залитая жидкость вытекает обратно через сломанную челюсть. Лино отвращено скалится, отряхивая испачканную одежду, и отходит в сторону, заводя руки за спину. Он знает, что за этим он сильно отплатит, но наслаждается, ведь этих ощущений у него не отнимут. Выключает все эмоции, гордо поднимая голову, словно кидая всем остальным вызов. Интересно, сколько еще идиотов увидели в нем жертву? Захотели плюнуть в его еду, обозвать, избавиться при первой возможности? А теперь напрягаются, вздыхают, радуясь, что жертвой новичка стали не они, а кто-то другой. Лино не может быть жертвой. Он тот, кто разорвет их. Проходит меньше тридцати секунд, как он убил человека. Меньше десяти, как его скрутили и вывели из столовой. Труп быстро убирают, не оставляют ни следа от произошедшего, но все прекрасно знают, что этот человек должен был покинуть тюрьму завтра. Но любой труп здесь — неизбежность. Чанбин хмыкает, натягивая довольную улыбку на лицо, и хлопает Криса по плечу, говоря этим: «я был прав». Сынмин задыхается от шока, пытаясь отдышаться, чтобы его лицо не было таким красным. За три года, которые он здесь провел, это был первый раз, когда кто-то так жестоко убивал человека на его глазах. Джисон, слегка запыхавшись, садится рядом. — Это пиздец. Сынмин соглашается, Кристофер злится. — Зачем пришел? — Просто я узнал, за что он здесь. — Джисон кривит губы, раздраженный грубостью Криса, но все равно говорит: — Это довольно жутко, и я бы не хотел пересекаться с ним лично. — Но он всё еще красавчик, — Сынмин говорит непринужденно. — Хотя бы издалека посмотреть. Чанбин ударяет его по голове, заставляя заткнуться. Крис просит их всех остановиться, давая Джисону слово. — Стремная штука, парни. Его поймали прямо во время процесса. — Бин смеется, ни капли не удивленный, но взгляд Хана говорит о многом, и мужчина понимает, что поспешил. — Он выпотрошил двух взрослых, вырвал кишки, пока они были еще живы и нанес несколько ударов топором по их органам. Они умерли из-за кровопотери, почти всё время находились в сознании. — Сынмин в ужасе закрывает рот, пытаясь не представлять подробную картину, чтобы не вывернуть свой желудок на этот стол. — Почему он не в нашем блоке? — Крис даже удивляется, наклоняясь вперед. — Потому что он признан невменяемым, отлежал в дурке, потом перевели сюда. — Третий есть? — голос Чанбина доносится неожиданно. В первый раз за эти пару месяцев, и Крис понимает, насколько серьезно его сообщник воспринимает новичка. — Младенец. — Улыбка расползается по лицу мужчины. Джисон даже немного пугается. — Залил всю ванну хлоркой, положил в нее ребенка и сверху придавил тумбочкой. Сынмин зеленеет, и он поспешно уходит, пытаясь принять эту информацию как данность. Они все здесь не за легкие грешки, в этом месте нет обожания копаться в чужом дерьме, только любовь к проливанию крови тех, кто достоин этого. Тюремные понятия не пересекаются с внешним миром. — Забавно. — Крис дергает плечом, стуча пальцами по столу. Он заинтересован в нём. Даже сильнее, чем мог представить. Чанбин — опытный серийный убийца — понимает это как никто другой. Жажда крови, которая исходила от Минхо, была давящей, распаленной, красивой. Он давно не ощущал чего-то такого, забыл, как стоит правильно играть с жертвой, чтобы та почувствовала всё, что ей позволяют. — Лино, — Хан опускается до шепота, словно боясь говорить это имя в слух. Глаза бегают по столу в попытках найти предмет, на котором можно было бы сфокусироваться и наконец выдохнуть. — Он зовет себя Лино. Джисон помнит его. Чувствует необходимость вернуть ему долг, благодарный за спасение своей задницы несколько лет назад, и абсолютно не понимает, как этот человек скатился до уровня кровожадных убийц, с которыми никто не захочет пересекаться когда-либо в жизни. Хан был неопытным, непокладистым подростком, который толкал наркотики ради собственной жизни и чуть не попал в перестрелку в одном из притонов, подставленный свои напарником. Минхо вытащил его, неизвестно каким образом оказавшись там. Вытащил, помог спрятаться, а после вывел из клубов дыма, уводя как можно дальше, пока всё внимание полиции было сосредоточенно на здании. Они не называли друг другу имен, разошлись на переулке, каждый своей дорогой, и больше никогда не встречались до этого момента. Через год Хан попал в тюрьму, через два его перевели в это место из-за решения суда, и Джисон никогда не вспоминал о своем прошлом, пока не увидел его. Руки подрагивают от наступающей тревоги, нога не прекращает стучать по полу, отбивая идиотский, раздражающий ритм. Ему не нравится то, что здесь происходит, и тем более не нравится видеть того, кому он оказывается должен, даже если Лино не помнит этого. Даже если ему ничего не нужно. Громкий звук бьет по ушам, кто-то из новичков вскрикивает и заключенные поднимаются с мест, отодвигая в сторону пустые тарелки с подносами. Выстраиваются в линию, позволяя надеть на себя наручники. Их проводят через металлоискатель, отправляя на работы. Крис крутит в голове одно и то же, не понимая, когда успел растерять свой талант видеть людей насквозь и сжимает кулаки, до боли стискивая тупую пилу в руках. Ему делают замечания несколько раз, но как же похуй, когда голова забита абсолютно другим, не относящимся к реальности. Чанбин косится на него, стоя в пол оборота. Следит за глазами, вычитывая в них каждую смешанную эмоцию и кривит улыбку. Игнорирует боль в лопатках от удара охранника за свое бездействие, создавая видимость работы. Что ему эта дубинка, когда на глазах разворачивается такое? Совсем немного и Крис поймет, ощутит всю горечь своего провала, решит действовать более открыто, ставя себя в позицию лидера, как делает это всегда и становится даже скучно, когда Чан возвращается к работе, превращая глаза в пустые отголоски черной дыры. Чанбин кривится, подавляет желание закатить глаза, чтобы избежать сильного раздражения. Без разницы. Не важно, кто получит в свои руки человека, готового убить любого за секунду. Не важно, кто из них быстрее приучит к своей ноге, заставляя вылизывать пальцы с диким придыханием. Не важно, если всё это перейдёт границы и настанет хаос, спровоцированный ими двумя всего лишь за одну жалкую шкуру.