***
Феликс не хочет верить тому, с чем пришлось встретиться, теряя здравый смысл и полную суть ситуации, в которой они оказались. Впервые деньги оказались ничем, потеряли весь смысл своей ценности, превращаясь в бесполезную груду мусора. Хочется спрятаться, залезть под плед, как это было в детстве, и не открывать глаза, надеясь, что все исчезнет. Это нереально, миф, иллюзия — главное верить. Феликс мнется на месте, смыкает пальцы в замок и ждет, когда ему прикажут войти. Он не знает, как ему действовать, но интуиция многое решает в его жизни. Оранжевая форма неприятно трется о кожу, он не привык к грубым тканям, но может принять этот нюанс. Они так проебались. Хмурит ровные брови, когда с его рук наконец-то снимают наручники и пропускают в камеру. Независимо от тяжести преступления — ты будешь один. Он оборачивается, смотрит через прорези в решетке на то, как Хенджина уводят в другой конец, и вздыхает. Хван пошел за ним, попытался выручить, но оказался скрученным полицией точно так же, как и Феликс. Самое смешное в том, что они невиновны. По крайней мере — не в этом. Чонин остался в стороне, не лез в разборки, намереваясь действовать иначе, но не успел. Феликс надеется, что он поможет им выбраться отсюда. Более чем уверен, что простой план не поможет, но осуществить побег не составит труда для того, кто может получить доступ к любой системе. Хенджин смотрит на друга, пытается улыбаться и вывернуть шею так, чтобы ему было видно Феликса. Получает тычок в плечо и наконец сдается в глупых попытках. На него смотрят, как на зверушку, и Хван нервно сглатывает, отводит взгляд, пытаясь смотреть только прямо, но руки, тянущиеся через прорези, пытаются ухватиться за него. Он не может жалеть о том, что сделал, даже если подверг всех их опасности. Хенджин пытался вытащить Феликса, просчитав все варианты, но ошибся, не заметив третью приближающуюся машину. Не важно, они выберутся. Вырвут языки, сломают зубы, но выберутся, чего бы им это ни стоило. Хенджин — мастер запутывать людей. Место, в котором он рос, позволило ему наловчиться, стать расчетливым и находить выгоду даже в самых бесполезных. Он разминает затекшие руки, улыбается в пустоту, но все еще боится этого места. Чего ждать от этих людей, которые непременно захотят поиздеваться над ними, как только увидят вместе? Хенджин уверен в Феликсе, в его способностях. Но боится, что любой противник в этом месте может превзойти их обоих. Словно само нутро трясется, извивается плетью, отдаваясь болезненными ощущениями в подкорке сознания. Им обоим не о чем жалеть, только если просить прощения у Чонина, которого снова подставили своими глупыми выходками, пренебрегая всем, чего успели добиться. Хенджин всматривается в клетку напротив, точно такую же, но более обжитую, и трясется. Человек смотрит на него открыто, скользя глазами по всему телу, не отрываясь. Он так же, как и все остальные, видит в нем только жертву, возможность развлечь себя на какое-то время, чтобы не умереть от скуки в этом потрепанном временем месте. Это длится недолго, их выпускают из камер через пару часов, чтобы отвести на ужин, и Хенджин смотрит на Феликса, сканирует его выражение и понимает, что друг перенес это время проще, чем сам Хенджин. Наручники снимают по отдельности, прямо перед тем, как они входят в столовую. С каждой секундой людей становится больше, и парни спешат занять пустой столик подальше от интересующихся взглядов. Они словно делают всем одолжение, оставаясь вдвоем, врезаясь таким образом в чужие головы, словно они — псы одной крови, боящиеся смешаться с другими. Феликс не ест, пытается отогнать тошнотворное чувство, но не показывает этого, издеваясь над едой в тарелке, и кривит губы в подобии улыбки, смотря на Хенджина. Они понимают, что не выживут в этом месте, если не начнут действовать. Люди, которые их окружают, должны быть у ног. Не те люди, которые одним взглядом внушают страх — от них не избавиться, не подмять. Только если получить всеобщее уважение и быть наверху. Среди тех, кто имеет большую власть, чем обычные заключенные. Более слабые, трясущиеся за свою жизнь и те, кто боится даже говорить — вот цель, с которой стоит начать. Подогнать под себя как можно больше и шире, словно эти люди единственные в своем роде, которые имеют смысл. Феликс знает каково это — быть живым манекеном, выполняющим беспрекословные роли. Хенджин тоже знает. Они не могут испытать отчаяние, пожираемое другими. Только злость, чтобы иметь возможность двигаться дальше и сильнее. Даже если не выйдет выбраться отсюда сейчас, они выйдут живыми после срока. — Феликс? — Хенджин шепчет, боясь быть услышанным, но его голос звучит грубее, чем когда-либо. Юноша поднимает взгляд, несколько раз хлопает ресницами и дергает плечами, чтобы размять. — Нам нужно запомнить абсолютно всё. Они понимают друг друга. — Мы не сможем часто видеться. — Феликс выглядит кисло. — И обсуждать планы здесь. Хенджин улыбается, занося ложку в рот. — Найдем время, — фыркает, ведет себя так, словно сидит в своем гараже, — и способ. Феликс дружелюбно закатывает глаза, слегка улыбается, но все еще боится этого места. Ему стоит поучиться у Хенджина скрывать свои чувства, чтобы не попасться на крючок тех, кто больше всех будет желать его смерти. — Напряжно. Феликс почти что икает от испуга, когда неизвестный голос оказывается рядом с ними. Он не смотрит по сторонам, предпочитая игнорировать все, что их окружает, но оранжевая форма сильно врезается под веки и человек садится рядом, почти впритык к нему. Отодвигаться некуда. Хенджин следит за ними, обескураженный наглостью, и берет ответственность открыть свой рот, пытаясь сделать голос более грубым. — Не мог бы ты отсесть? Его глаза встречаются с чужими, холодными, как абсолютный ноль.* Лицо безжизненно, безэмоционально. Производит гнетущее впечатление, впиваясь клыками в вены. Хенджин сглатывает, проклиная себя, свой язык и чужой комфорт. Мужчина фыркает, улыбается оскалом и щелкает пальцами, кладя локти на стол. — Отсесть на твою голову? — и хихикает, смотря на Хенджина, абсолютно зависшего с открытым ртом. — Все столы заняты, господин незакрывающийся рот. Он отодвигается чуть в право, освобождая Феликсу немного места, и улыбается уже открыто, совсем не устрашающе. Хенджин пялится на него, чуть ли не истекает слюной и закатывает глаза, приходя в норму. — Необязательно быть такой свиньей. — Необязательно говорить со мной. — А я хочу. — Перехоти. — Все равно хочу. Минхо вздыхает. Трёт лицо несколько раз, поднимает челку, закрывавшую глаза, и хмурится. Хенджин зависает снова, чуть ли не задыхается, но смотрит, не отрываясь. Ну, Хенджин готов отдать свою жизнь, если ему дадут. Просто дадут. — Ты идиот. И заканчивает диалог, игнорируя все попытки завести новый. Феликс думает, что его друг собирается вырыть себе могилу, не закрывая рта ни на секунду. Минхо игнорирует, копается в еде и изредка кладет ее в рот, постоянно хмурясь. Он мусолит ее на языке, проглатывает, но не испытывает ничего похожего на голод. Начинает тошнить. Хенджин щипает себя за ноги, пытаясь отпустить навязчивую мысль угрожать этому человеку, чтобы оставить рядом с собой. Он снова включает шута, что всегда являлось единственной ниточкой, что связывало его с другими. Улыбка не сходит с лица, глаза горят, но внутри все терзает, сжимается. Нервы напрягаются до предела, еще немного — и его накроет, но, может быть, это будет тем, что действительно нужно? Тревоги и страхи каждый день захватывают его, шутовство доводит до безумия, а попытки избежать сумасшествия снова приводят к началу, заставляя рисовать круги вокруг одного места. Он не имеет в жизни ориентиров, лишь то, за что можно уцепиться на несколько секунд, сожрать и отпустить, как делает всегда. Люди пустые, сам Хенджин — пустой. Но почему-то те, кто заставляет его интерес возрасти в несколько раз за секунду, туманят голову. Он обладает холодным, хитрым эгоизмом, но никогда не признается в этом. И сейчас всё, чего он требует — его внимание. Еще никто в жизни не игнорировал его, и мужчина чувствует легкую апатию от того, что оказался не таким привлекательным, каким обычно был. Всё дело в форме? В его языке или лице? Хенджин никогда не любил свое лицо, но оно не подводило. Что, блять, не так? Он не успевает вкинуть новую тему, как его перебивают два неприветственных рта. Но это действует на его незнакомца лучше, чем что-либо еще. — Ты чего в такую задницу забился? — Хан толкает его локтем в бок, но в глазах читается явный страх, Хенджин удивляется. — Здесь нет подписанных мест, Хан. — Сынмин закатывает глаза, все еще приветствуя идею стать к Минхо ближе, несмотря на подробности. — Да ладно, какая разница? Минхо вздыхает, отталкивает от себя поднос и хмурится от боли, разминая плечи. Она сковывает его, расползается от шеи к спине, заставляя чувствовать нервозность от того, что теперь его силы стало меньше, он уязвим. Джисон мягко давит ему на плечи, разворачивая к себе лицом и Минхо поддается, одаривая его раздраженным взглядом. — Ну что вам снова надо? — голос сквозит отчаянием, но он улыбается, полностью поворачиваясь спиной к Феликсу, не боясь. — Даже в туалет ходите следом за мной, что, так сильно нравится член? Джисон возмущенно задыхается, отсаживаясь как можно дальше, пока Сынмин безбожно старается не краснеть, пряча лицо в собственной тарелке. Хенджин почти вопит, но затыкает себе рот, смотря на Феликса широкими глазами. Его желание оказаться на месте прилипчивого, назойливого парня растёт мгновенно. Коснуться Минхо, вдохнуть запах, почувствовать его улыбку. Феликс просит заткнуться нахрен одним лишь взглядом, но Хван не будет собой, если не скажет это, если не привлечет внимание. Хенджин всего лишь ползучая тварь. — Я не вампир, но ты можешь вставить в меня свой кол. Ти-ши-на.***
Сынмин давится картофелем, когда Хенджин открывает свой рот, и не может сказать ни слова. Джисон хочет кричать, биться в истерике, но Минхо убьет его в ту же секунду. Феликс бьется головой об стол, мечтая исчезнуть, чтобы не чувствовать такое излишнее внимание. Хенджин не затыкает свой рот. Его прорывает, нужно выговориться, вылить весь шлак таким идиотским способом, но абсолютно точно сделать это. — Я хоть и не люблю бильярд, но с твоими шарами я бы поиграл. — Я не хомяк, но за щеку взять могу. — Я не ремонтник, но с твоим инструментом смогу поработать. Минхо поднимается с места. Медленно перешагивает скамейку и двигается к Хенджину, подходя вплотную. Рука тянется к его затылку, хватает за волосы и больно дергает назад, удерживая. — Я не пекарь, но... Что-то белое оказывается у него во рту, погружаясь все глубже вместе с пальцами. Хенджин чувствует вкус салфеток и ведет языком, задевая подушечки пальцев Минхо, пачкая их слюной. Он запихивает в чужой рот новую порцию, уже крепко держа за челюсть. Минхо не оскорблен, нет. Он просто хочет убить его. Это всего лишь желание, ничего особенного. Джисон мычит в кулак, предупреждая Минхо. Он отходит, садится на свое место до того, как охрана окажется возле них, и делает самый непринужденный вид, какой только может. Сынмин вздыхает, наклоняется ближе к Хенджину, который пытается выплюнуть все содержимое рта, и шепчет на ухо: — Я не совесть, но ты можешь меня поиметь. Хенджин давится, захлебываясь собственным идиотизмом, и кидает взгляды то на Минхо, то на Сынмина. Ему нравится, хочется получить обоих и сразу, не препятствовать тому, что может произойти. Желание накрывает с головой, ноги потряхивает от возбуждения, но он контролирует себя, всё еще может, пока разум не затмился истерикой. Пока действия не переходят черту его статуса, образованного в ту секунду, как он оказался с Феликсом за этим столом. Как они оказались здесь. Феликс успевает опередить друга всего на секунду: — Меня зовут Феликс. А это — Хенджин. Джисон единственный, кто рад этому знакомству. — Зови меня Хан! — он прикрикивает, игнорируя всех и тычет пальцем в Сынмина, неприятно давя в ключицу. — Наш красавчик Сынмин и милашка Лино! Феликс улыбается, стараясь показаться более дружелюбным, чем есть на самом деле, и протягивает Джисону руку в ответ, боясь, что Минхо отгрызет ее, если захочет. Джисон говорит много и долго, никто не успевает за потоком хаотичных мыслей до момента, пока не слышат звон. Все поднимаются, выстраиваясь в ряды, и Феликс теряется на пару секунд. Минхо толкает его в спину, заставляя идти перед собой и оставляет среди тех, кого юноша уже видел, когда шел в камеру. Лино стоит перед ним, с буквой «B» на спине и заводит руки назад, готовясь к наручникам. Все, кроме Джисона, стоят рядом с точно такой же буквой, что и у Минхо. Мурашки пробегают по коже, и осознание снова настигает его. Здесь все убийцы. Он говорил с возможными убийцами. Его тоже убьют. Феликс выдыхает сквозь зубы, смотрит в пол, на свою обувь, на свою форму. Пытается сосредоточиться, избавиться от паники и принять всё как есть. Он тоже сумасшедший, мало чем отличающийся от всех, кто здесь находится, но не принимает этого. Скалится в отчаянии, сдирая кожу с пальцев, и хмыкает так, словно воспринимает свое превосходство над другими, как божество над людьми. Но мусор, имеющий золотые корни — останется мусором. Наручники давят, нервы смягчаются, застилаясь плесенью в размер с полотенце. Хочется смеяться, скрестись о стену, ломая ногти, но наслаждаясь полученной кровью. Все это — итог его жизни и сумасшествие, скрывающееся за личинкой бабочки.