***
Снежные хлопья мерцали в лунном свете, мерно опадая на прежде нетронутую человеком поляну диких цветов. Что ни говори, а было в этом явлении природы своё очарование, зачастую навевающее непрошеные грёзы. Как например у Мэй, денно и нощно пытающейся вытеснить, вырвать на корню проклятые чувства к Кадзу. Ей ненавистно влечение к генералу, приложившему руку к уничтожению прошлой династии… её династии, однако сердцу не прикажешь. Ах, сердце, зачем же так терзать?! Знал бы хоть кто-нибудь, что эта луноликая красавица на самом деле Мэй Хаттори — выжившая принцесса, смерть вместо которой обрела её ближайшая служанка! Но ведь никто не знал, даже генерал Кадзу, очарованный обаянием теперь уже своей наложницы. Они познакомились случайно, по воле злодейки-судьбы столкнувшись неподалёку от уезда гун, где загнанная в угол Мэй попала в руки мелких разбойников, а путешествующий инкогнито генерал случайно спас девушку от незавидной участи. Принцесса узнала истинную личность Кадзу слишком поздно, уже вверив ему, спасителю, себя всецело. Их первая ночь была незабываемой, полной доверия и искренности при том, что оказалось, сих черт на самом деле недоставало обоим. Никто особо не скрывал, но в то же время и откровенничать не стремился, поддаваясь новому ослепляющему чувству. Да, возможно, такова любовь — она глуха, слепа и нема, безумно нелогична и катастрофически безжалостна. И, если Кадзу, по-прежнему упоенный влечением к черноглазой красавице, ещё не познал горькую истину её происхождения, то Мэй отнюдь, успела вкусить плод удушливого разочарования. Снег таял в протянутой ладони Мэй так же, как надежды обрести счастье в этой жизни. Быть может оно отыщется в следующей? Заранее спрятав кинжал в рукав своего кимоно, наложница окончательно приняла решение воспользоваться им и стоило сделать это, слуга услужливо распахнул перед ней шатёр генерала. Да, возможно вторая ночь с Кадзу станет последней, но хватит ли ей сил сделать это? Что окажется сильнее, любовь или жажда мести? Великолепие дикой природы сменилось уютным убранством шатра и теплом звучно потрескивающего огня. По нежной бледноватой коже Мэй прошёлся табун мурашек, стоило ей увидеть его, властителя сердца и палача судьбы. Статного, сильного, беспощадного. Кадзу же заинтересованно, с нескрываемым вожделением прошёлся взглядом по алому наряду, вне всяких сомнений невероятно подходящему девушке. Однако, мужчине думалось, нагота к лицу ей больше, а потому он в несколько шагов приблизился к прекрасной Мэй, жестом заставляя обойтись без поклонных формальностей, и увлёк её в нежный поцелуй. — Моя прекрасная Мэй, — сквозь поцелуй молвил Кадзу, словно изголодавшийся странник вдыхая её одурманивающий, волшебный аромат пленительного жасмина. Колени наложницы задрожали и ноги стали невольно подкашиваться от властного напора мужчины. Голова нехотя наполнилась туманом томного экстаза, вожделения, постыдного счастья… Она понимала, Кадзу тот, кто пусть и по приказу Императора, пусть и не собственноручно, однако убил её семью и это было невыносимо больно! С другой стороны, обливающееся кровью сердце нещадно твердило о самозабвенных чувствах к вражескому генералу и прямо сейчас бывшая принцесса надеялась поддаться искушению в последний раз. Больно ли ей? Определённо. Но Мэй смиренно приняла эту боль, стремясь как можно дольше оттянуть роковой момент, когда Кадзу постигнет заслуженную смерть от её рук. Будь прокляты его прикосновения, его руки, знающие где и каким образом сыграть на струнах её души! Мэй даже не заметила, как вновь оказалась в пучине власти Кадзу и ей самой невероятно хотелось его целовать и трогать, обнимать, нежить, ласкать и дарить тепло своего тела… Но генерал не позволял наложнице проявлять жгучую инициативу, ненасытно беря всё в свои мужественные руки. Мэй оставалось лишь смиренно прикрыть глаза, растворяясь в его ласках ровно до одного момента — мужские руки начали освобождать её от кимоно. — Позвольте это мне, мой генерал… — голос Мэй едва не дрогнул, однако она, раскрасневшаяся от одолевшей бури страстных чувств, не вызвала у Кадзу ни грамма сомнений в своих намерениях. Как только мужчина, предвкушая усладу глазам усталым, лёг на мягкую перину ложа, Мэй в нежном танце начала медленно снимать с себя одежды, изящными движениями скрывая под ними припрятанный ранее клинок. И был её танец полон лисьей прыти, королевской стати и исконно женственной чувственности, сводящей с ума любого, кому посчастливится узреть его рисунок. Руки девушки плавно вздымались вверх, а затем также грациозно спадали вниз, пальцами поддевая очередной элемент одежд, дразня Кадзу, заставляя его ёрзать в нетерпении и мучительном предвкушении. Стан танцовщицы уподобился ветвям ивы, покачивающимся от шелеста непокорного ветра, в то время как сама она весьма покорно и даже смиренно освобождала своё тело от наряда. В конце танца на наложнице оставалась лишь полупрозрачная ткань нижней сорочки и она наконец приблизилась к своему послушному, немому зрителю с красноречивым взглядом, разрешая шёлковой ткани послушно струиться по коже. В тишине шатра, разбавляемой треском огня, не послышался звук упавшей на пол ткани, однако он однозначно был досказан сознанием вожделеющего генерала. Кадзу вдруг понял, что отныне его самообладание и былая стойкость предательски изменяют ему. При одном лишь взгляде на обнажённую красавицу, чьё тело наверняка было сотворено самими богами, все его чувства, ощущения и эмоции усилились не в тысячу, а в миллион раз. Да, мужчину определённо можно было считать навеки пропавшим в омуте очарования Мэй, навеки и безвозвратно, а главное, добровольно, поскольку ему происходящее невероятно нравилось. Когда наложница, в игре огня кажущаяся самой настоящей небесной богиней, прикоснулась ладонью к груди генерала, а следом стала медленно опускать её, пальчиками распахивая мужские одежды, Кадзу шумно сглотнул. От столь нежных прикосновений волны наслаждения прошлись по натруженному жилистому телу, заставляя терять всякое подобие терпения, и его напряжённая плоть тут же коснулась Мэй, заставляя девушку охнуть. Терпеть, сдерживая свои желания, генералу было трудно ещё во время танца наложницы, а что уж говорить теперь, когда она склонилась перед ним абсолютно обнажённая. Сильные руки мужчины сжали грудь, смяли её в упоении и плавно, довольствуясь всхлипом Мэй, опустились на её нежные бёдра. Подмяв опешившую девушку под себя, он раздвинул её ноги и вошёл так стремительно, что Мэй напрочь забыла, когда он успел избавиться от распахнутого кимоно. Её глаза наполнились туманом удовольствия, к низу живота нахлынул жар пламени, сердечный ритм ускорился и первобытные ощущения всецело завладели ею… Могла ли наложница подозревать, что её тело уже настолько готово принять его в себя? Вряд ли, виной тому недавний танец или сопровождающий его томный взгляд генерала, однако член Кадзу моментально сжало со всех сторон скользкой, нежной, податливой и мягкой плотью, буквально на языке секса кричащей о том, что Мэй всецело готова поддаться его натиску. Всё сейчас говорило за них: возбуждённые взгляды, дрожь в телах, отсутствие любого иного желания кроме как желания обладать партнёром здесь и сейчас. Кадзу порывисто поцеловал свою богиню поднебесной, с силой проталкивая язык между её полураскрытых, безумно сладостных губ, пока его руки сжимали её ягодицы, притягивая плотнее. Толчок. По телам обоих прошёлся ток, а с губ вырвались умопомрачительные стоны. Это был не просто секс, а ураган из чувств и эмоций, толчок за толчком заставляющий обоих потеряться в ощущениях. Прямо сейчас Мэй не знала, что было до их встречи и знать не хотела! Были лишь этот миг, он, она и их взмокшие тела. Всё приобрело краски правильности, закономерности… Пылкие поцелуи оборвались, порождая бурные потоки прикосновений. В блаженстве прикрыв на секунду веки, Мэй ногами обвила таз Кадзу, стараясь вжаться в него ещё ближе. И без того пожирающий взгляд генерала стал куда жарче прежнего и он зашипел, начав неистово входить в лоно наложницы, раз за разом лишь увеличивая темп. Единение их тел набирало обороты, глаза обоих затуманились от химии, которая витала в воздухе. Химия их тел. Химия любви. Химия секса. В исступлении наслаждения Кадзу начал покрывать пылкими, обжигающими поцелуями шею наложницы, затем ключицы, грудь, торчащие розовые соски. Умелый язык мужчины неистово очерчивал на них круги, теребил, беспощадно тремолировал, заставляя Мэй выгибаться, издавая при этом невероятные всхлипы и выкрики, куда более громкие, обезумевшие. Эти двое любовников до сумасшествия жаждали друг друга и получали это, но оттого жаждали ещё больше. Безрассудство, одержимость, накатывающий оргазм — всё смешалось в лавину похоти, называемую сексом. Может оба и называли происходящее непорочным словом «любовь», однако же сколь правдивым это было? Его пальцы достигли изнывающего, набухшего от возбуждения клитора. Феерия бесконечно сладостных движений по кругу, которые генерал, словно пытку, совершал, была настолько неописуемой, что вызвала у Мэй слёзы, восхищение, танцем отбивающее по вискам. Оргазмические искры заставляли девушку напрочь слепнуть и теряться в многообразии своих вспышек. Невероятные ощущения от касаний Кадзу там, в средоточии её женственности, в сочетании с ритмичными движениями его члена внутри заставили кричать, ощущая приближение скорой разрядки. Однако её взлохмаченный вид и разыгравшиеся крики удовольствия лишь подстёгивали мужчину усилить напор. То, что Кадзу вытворял пальцами, буквально чуть не уносило Мэй на небеса. Желанный вихрь оргазма окатил всё тело Мэй спустя несколько секунд, заставляя содрогаться, ощущая внутри себя пульсацию члена. Генерал пришёл к разрядке вслед за своей наложницей, издавая при этом удовлетворённый рык и продолжая неустанно ласкать женственную плоть, так и не утратившую в его глазах свою божественную подоплёку. Лишь окончательно насытившись ею Кадзу засыпает, оставляя Мэй наедине со своими демонами, так отчаянно велящими схватить кинжал, спрятанный под лежащими на полу одеждами и вонзить его в сердце того, кому она помимо своей воли уже вручила душу. Только вот, готова ли она пойти на это? Его рука на её груди говорила обратное, его мирный, до неподдельного страха крепкий сон говорил обратное. Что же всё-таки твердило ей нервно отбивающее неведомый рваный ритм сердце разобрать уже было сложно, но чтобы понять это была вся ночь. Лунная ночь в объятиях того, кто сам того не ведая вверил Мэй Хаттори свою жизнь…***