Тетрадь

Первые утренние лучи падают на подоконник, и через открытое окно в комнату проникает прохладный, пахнущий сиренью, воздух. Кажется, что все вокруг наполнено этим солнечным, еще не очень ярким светом и запахами свежести, от которых приятно начинает кружиться голова. Где-то играет музыка и громко лает собака. — Ну все, сейчас халат снимет. — сидя на подоконнике тихо шепчет США, близко прислонив к глазам бинокль. Он почти каждое утро и каждый вечер приходит к Союзу и занимает свое, ставшее за последнее время законным место. Американец ловит сеансы, ну, или просто рассматривает своих жертв в окнах находящегося напротив женского общежития. — Давай, блять, быстрее. Он в нетерпении заерзал задницей, устраиваясь поудобнее, и затаил дыхание. Совет присаживается рядом, зажав в зубах сигарету. На песке, возле скамейки, развалился черный соседский кот и лениво машет хвостом, отгоняя мух. Внизу хлопнула подъездная дверь, послышался постепенно стихающий стук каблуков по асфальту. — Сука. — дернулся Парень оторвав от лица свой бинокль. — Сорвалась. Вокруг глаз остались характерные красные круги. — Пиздец, кобра трехочковая. — коммунист слегка толкает его в плечо. — Да пошел ты. — по тихой заржал он, отсаживаясь подальше. — Прикинь, уже начала распахиваться и тут, короче, кто-то к ней в комнату заглянул и она раз, такая. — США направил руку вперед, жестом изобразив волну. — И все… Русский нехотя слушает его, стряхивая за окно пепел. Ему это неинтересно и американец об этом знает, но все равно каждый раз все пересказывает и комментирует, походу просто чтобы поговорить. — Давно бы уже нашел себе кого-нибудь. — Совет потягивается, ловя на себе солнечные лучи. — И подсматривать бы не пришлось. — Не. — Штаты с отвращением поморщился. — Это ухаживать надо, внимание уделять, дарить всякие подарки, комплименты делать. А мне оно надо? И потом, у меня еще вся жизнь впереди, а в двадцать лет затягивать себе петлю на шее я не хочу. — Твое право. — русский кидает вниз окурок, он падает в притоптанную траву. — Где там твоя макаронина с обещанным сюрпризом? Еще со вчерашнего вечера США оповестил коммуниста о том, что у Италии есть сюрприз для вмех, но какой, — можно узнать только утром. — Да хрен его знает. Он сегодня вообще рано из дома свалил, я его видел, когда к тебе пошел. — отозвался американец и, глянув на лежащую на подоконнике пачку сигарет, добавил: — Давай покурим. — Сам кури, я только что. — Союз поворачивается лицом во двор, свесив ноги с подоконника. Все трое парней живут в одном районе в соседних домах. Район состоит из одной улицы, которую пешком можно пройти за минут сорок, пары магазинов, заправки, придорожного кафе и двух заводов, один из которых не работает уже много лет, а второй работает, но только когда ему захочется. До города можно добраться на машине, либо на приходящем раз в полтора часа автобусе. Еще у нас есть вокзал, и раньше, по шпане, парни часто туда ходили посмотреть на поезда и покидать в них камни; или забирались на заброшенный завод, где было на тот момент очень много интересного и играли в войну с невидимыми врагами. — Идет. — сказал США, зажав в зубах сигарету, и снова поднес к глазам бинокль. — И не один. С каким-то типом. — Нахера тебе бинокль, и так же видно. — СССР питает его в бок локтем. — Привычка. — отозвался тот, скрестив ноги. — Ладно бы девку, а то типа притащил. Пиздец, сюрприз. Королевство, проходя через двор, что-то рассказывает, походу, очень эмоциональное, сопровождая свою речь жестами. Незнакомец идет рядом с поднятой головой, расправив плечи, ровно держащий спину, как на параде. Они останавливаются под окном, и итальянец, глянув вверх, машет рукой. — Выходите. — И это твой обещанный сюрприз? — немного наклонившись вперед, крикнул Штаты — Это кто вообще? — Не узнаете? — улыбнулся Япония, сложив руки на груди. — Узнали бы, не спрашивали. — Америка щелчком запустил окурок из окна. — Выйдите и узнаете. — Италия шепнул что-то, глянув на того типа. — Пошли, посмотрим. — русский забирает с подоконника сигареты и, зайдя со спины, дергает США за ухо. Глухо хлопнувшая позади подъездная дверь нарушает утреннюю тишину двора. Развалившийся на песке кот сонно приоткрыл глаза и, убедившись, что ему ничто не угрожает, откинулся на бок. — Ну, и кто это? — американец, внимательно уставился на незнакомца. — Получше приглядитесь. — хихикнул Королевство. — Я не собираюсь его разглядывать. — Америка повернулся к Империи. — Мало того, что приволок сюда хрен пойми кого, теперь мы еще и угадать должны, кто он. Парень все это время молчит, скользя быстрыми холодными глазами, безо всякого намека на улыбку или какие-то другие эмоции. — Сдаетесь? — Италия положил руку тому на плечо. — Хорош выебываться, говори уже. — Совет снова закуривает. Еще несколько секунд приходится дожидаться ответа, наблюдая бегающий загадочный взгляд итальянца. — Совсем всю память пробухали. — наконец отозвался Японская Империя. — Это же Рейх. Вы что, совсем забыли? У него еще дед раньше в последнем доме по улице жил. Конечно, мы его не узнали, глупо было бы… Он не появлялся здесь последние лет пять, да и раньше приезжал сюда редко, обычно на каникулы к деду, когда он еще был живой, а после его смерти не был ни разу. Хотя с ним, как и с его домом, связано очень много воспоминаний из детства. Пруссия прошел всю войну, с самого начала, и был до одури идейным. В его доме хранилось много всего разного еще со времен войны. Когда Рейх приезжал, мы собирались вместе и шли к нему, ведь только там можно было по очереди примерять настоящую форму или смотреть портреты. Дед же любил рассказывать детям про все прелести того времени, во всех красках и подробностях: про вмерзшие в землю сотни трупов, к примеру. Он обычно садился в большое кресло, а парни окружали его, разместившись на полу, и слушали до самой темноты. Только однажды, во время его рассказов, у восьмилетнего Италии случилась истерика и после этого мать запретила ему приходить к немцам. Остальные же продолжали, до того самого года, когда Третий был здесь последний раз… Америка недоверчиво глянул на арийца: — Не, это реально Рейх? — спросил он, обойдя вокруг. — Реально. — улыбается тот. Первый раз за все это время. Но улыбка такая же холодная, как и взгляд, и кажется не настоящей, а натянутой, как по необходимости. — Ну, пиздец, ты изменился. — США похлопал немца по плечу. — Выше меня стал, а был вообще мелким. Сколько тебя сейчас? — Через два месяца восемнадцать будет. — безразлично отвечает Рейх. — Ты сам-то нас узнаешь? — американец теперь никак не может от того отстать. Радуется, как и любому другому, даже самому незначительному событию. Здесь, по сути, тихо, и редко когда что-то случается. — Конечно. — немец шире улыбаешься белыми, острыми клыками и, наконец, переводит взгляд на русского. Союз смотрит в ледяные пустые глаза и улыбается в ответ. Также, по необходимости. — Рад тебя видеть, Совок — говорит тот, развернувшись ко коммунисту. — Взаимно. — Совет кидает под ноги окурок и втаптывает в песок. Италия и США с довольными рожами шепчутся в стороне и вскоре тишину снова нарушает громко сказанное ими в голос: — С возвращением!