Принцесса и Одноглазый

Когда Эймонд узнает, что семья Рейниры прибывает в Королевскую Гавань, он теряет покой. С утра до ночи изматывает себя тренировками с сиром Кристоном, вызывая недоумение даже у него. А ночами читает старые книги, пока не начинает болеть его единственный глаз. Все, лишь бы забыться, лишь бы не думать, но кровь снова и снова начинает гореть и нестись по венам раскаленной лавой. Все эти годы Эймонд воображает их встречу и думает, что бы сказал ей? Что бы она сказала ему? Он представляет ее нескладной девчонкой с пухлыми щеками, курносым носом и растрепанными темными волосами. Ее внешность даже близко не напоминает о Валирии, все в ней кричит о грязной примеси стронговской крови, она с рождения заляпана грязью и заклеймена званием бастарда. Но если Эймонд слышал, как придворные шептались о Джейсе и маленьком Джоффри, то в адрес Люцерии летело лишь восхищенное кудахтанье придворных дам и снисходительные улыбки лордов, а некоторые называли ее новой Отрадой Королевства и Принцессой Улыбок. Как девочке ей прощали все, даже когда она подкладывала ползучих тварей Хелейны Эйгону или Эймонду в постели. И то, что она выколола ему глаз, тоже сошло ей с рук. Несправедливо. Пламя обиды и злости до сих пор не утихло. Что значит для воина потеря глаза? Это уязвимость. Слепая зона. Необходимость вырывать у судьбы то, что у других есть и так, как это было с драконом. И новый повод для насмешек, потому что теперь ему дали прозвище Одноглазый. Он стал жестоким. Неукротимым. Непримиримым. Даже Эйгон теперь его боится. Длинный шрам уродует лицо, но никто не смеет пялиться на его увечье из страха, потому что теперь он знает, как постоять за себя. Трусливые крысы могут лишь шептаться за его спиной. Эймонд вставил в глазницу крупный блестящий сапфир и только после этого вспомнил, что у мелкой суки глаза синие, как те самые сапфиры. От мыслей и воспоминаний болит голова. Он захлопывает книгу и откидывает голову спинку кресла. Закрывает глаз, но продолжает видеть, как в камине ярко пылает огонь. Наступает тот самый день. Эймонд не хочет думать, не хочет встречать семью сестры, ему плевать на них всех, пусть отправляются в Пекло! Но потерянный глаз снова начинает болеть, когда он изматывает себя на тренировке, сбивая концентрацию и заставляя мозг пульсировать от болевых импульсов. Проклятая сука Стронг. Она рядом, отравляет собой даже воздух, которым он дышит. Ее проклятый смех звенит в голове. Кто-то смотрит на него, внимательный взгляд прожигает затылок и, опустив клинок, Эймонд оборачивается. Это они, Джейкерис и Люцерия посмели оторваться от юбки своей матери и явиться на тренировочное поле. Всегда вместе, как две стороны одной монеты. Похожие, как близнецы. Глядя на Люцерию, Эймонд понимает, что она и близко не похожа на тот образ, который он успел нарисовать в своей голове. С лица сошла детская пухлость, у нее точеные скулы и аккуратный подбородок, алые губы изогнуты в дерзкой полуулыбке. А волосы все такие же – густые, длинные и темные. Они как пятно, как знамя, что кричит о ее недостойном происхождении. – Здравствуй, дядя Эймонд. Они стоят друг напротив друга, Джейс как будто исчезает, потому что его сестра перетягивает все внимание на себя. Она смотрит без тени страха, подбородок гордо приподнят, а плечи расправлены. И сердце колотится в ладони, которой Эймонд сжимает рукоять своего меча. – Пришли потренироваться, племянники? Принцесса расцвела и стала девушкой, даже простой тренировочный костюм не скрывает тонкой талии, высокой груди и округлых бедер. Пока она спокойно и почти равнодушно стреляет по мишеням из арбалета, рыцари украдкой бросают заинтересованные взгляды, они пялятся на ее зад. Абсолютное бесстыдство. Сам Эймонд чуть не пропускает выпад Джейса, но после как следует вываливает племянника в пыли. Щенок бастард должен знать, где его место. А ведь говорят, фехтованию их обучает сам Деймон. Интересно, чему еще обучил младших родичей Порочный Принц? О, Эймонд не сомневается, что его дядя ничуть не изменился, и у Люцерии не было шансов остаться невинной при такой матери и таком отчиме. Это клеймо всегда тенью следует за ними, и Эймонд почти наслаждается, думая о том, что, должно быть, в глубине души его любимые племянники страдают. Визит Веймонда Велариона он встречает со скрытым злорадством. Решается вопрос наследования Дрифтмарка, на который Веймонд решает заявить права в отсутствие законного наследника мужского пола. Лорд Корлис пока не испустил дух, но его братец решил ковать железо, пока оно горячо. Он не говорит это прямо, но все в зале понимают намеки, словно он кричит во всю глотку это слово. Бастарды. Деймон смотрит на Велариона лениво и почти нежно, потирая рукоять Темной сестры. Принцесса Стронг под защитой своей матери-шлюхи. Рейнира сжимает ее руку, но Люцерия, кажется, не нуждается в успокоении. Она смотрит на Веймонда с превосходством, глаза чуть сощурены, а губы поджаты. Люцерия кидает мимолетный взгляд на королевскую семью, скользя по лицам и, останавливаясь на Хелейне, ее взгляд теплеет. В детстве они были подругами. А потом отворачивается, не найдя в себе сил взглянуть ему в лицо. “О чем ты думаешь, племянница?” Сколько бы он не смотрел на нее, ожидая ответного взора, она не поворачивается. Застыла каменным изваянием в своем черном платье с беззащитной открытой шеей и собранными в строгую прическу волосами. “Красива, как ее мать” – перешептываются придворные. “Соблазнительница”. И тут его отец, который уже долгое время не покидал постели, какими-то неведомыми силами поднимает свое тело и тащит его к Железному Трону. Из последних сил, на последнем издыхании, роняя корону, но не сдаваясь. Мать испугана, дед-десница в ужасе, весь двор замирает и следит за победным шествием гниющего полутрупа короля. Ни ради Эйгона, ни ради него или Хелейны отец никогда бы так не поступил. Но он силой воли заставляет себя прийти на защиту дочери и внучки. Его любовь и привязанность к ним злит, рот наполняется желчью, а руки сжимаются в кулаки. Во избежание конфликта король велит обручить Люцерию с одним из сыновей Веймонда Велариона, и обе стороны этот вариант, кажется, устраивает. Кроме принцессы Рейнис, которая хотела оставить Дрифтмарк за Рейной, пока ее муж пропадает на Ступенях. И дяди Деймона, который с неохотой отпускает рукоять Темной Сестры, не давая ей напиться крови. Но слово Короля – Закон. Слово короля закон, и государь желает видеть за ужином всю свою дружную семью, и они устраивают для него этот тошнотворный спектакль. Люцерия является под руку со своей матерью, за их спинами насмешливым призраком маячит дядя Деймон. Принцесса-бастард сменила наряд, и теперь она в кроваво-красном платье с открытыми плечами и руками, на шее, прямо в ямке между ключицами, играет всеми оттенками алого крупный рубин. На подоле сплетаются черные драконы то ли в битве, то ли в танце. – Ты так выросла, племянница, – совершенно не скрываясь, Эйгон окатывает ее похотливым взором. Брат уже успел напиться, ему плевать, что думают все вокруг. Иногда Эймонд завидует его свободе и ненавидит себя за это. Эти семейные посиделки не доставляют Эймонду никакой радости, и он мечтает сбежать, оседлать его любимую Вхагар и улететь отсюда как можно дальше, чтобы холодный ветер остудил его горячее нутро. От сочащихся сладкой патокой слов и тостов сводит зубы, он неосознанно касается повязки, закрывающей лицо… и вовремя себя одергивает. Незачем показывать слабость. Эйгон не изменяет себе и начинает насмехаться над всеми вокруг, а потом, желая отомстить за гнусные слова, щенок Джейс приглашает на танец Хелейну. Эймонда бы это разозлило, но сестра, кажется, выглядит счастливой. И он смягчается. Хелейна заслуживает большего, чем может дать ее непутевый брат-муж, если сейчас она счастлива, то пусть мальчишка Стронг пока поживет. А вот Люцерия… Звучат первые аккорды следующего танца. Танца, который должны знать все Таргариены. Деймон поднимается со своего места и подает руку падчерице. Он много выше и крепче нее. Она такая хрупкая рядом с ним. Взгляды всех сидящих за этим столом прикованы к их паре. Они следят за ними, как завороженные. Потому что на Танец Драконов, танец крови и страсти невозможно не смотреть. Деймон статен и силен, несмотря на возраст, руки его так высоко подбрасывают девушку вверх, что у всех за столом замирает дыхание. Но он ее ловит, словно Люцерия весит не больше пушинки или лепестка. И кружит, и кружит, бесконечно кружит, отчего подол багряного платья обвивается вокруг ее ног, а потом взлетает, открывая точеные щиколотки и икры в черных чулках. Она запрокидывает голову, волосы струятся по спине каштановым водопадом. Руки Люцерии распахнуты, как крылья дракона, парящего в синей вышине. Глаза сияют, как звезды, алые губы изогнуты в счастливой улыбке. Она выглядит такой счастливой, что Эймонда обжигает злоба. Как она смеет улыбаться, когда ее руки запятнаны кровью? Совершенно неожиданно он ловит себя на мысли, что это его ладони должны сжимать ее талию. Это его руки должны подбрасывать ее вверх. Это для него, а не для Деймона она должна улыбаться. По венам бежит доселе незнакомое, но такое сильное и отравляющее чувство. Он задыхается, его бьет внутренняя дрожь, и держать маску стоит нечеловеческих усилий. Эймонд втайне восхищался рассказами о подвигах Деймона, его неукротимым и бунтарским нравом, но в эти мгновения он его люто ненавидит и желает смерти. Она опять смеется слишком громко для леди, и тем более для принцессы. А Эймонд помнит, как когда-то, вечность назад, Люцерия бегала по бесконечным коридорам Красного Замка и пряталась от септ в Богороще. Помнит ее маленький вздернутый нос, грязные пятки, потому что она любила гулять босиком. Помнит, как она впервые оседлала своего нескладного дракона – такого же мелкого, как она сама. – Хочешь ее трахнуть? – спрашивает пьяный Эйгон слишком громко, а Эймонду кажется, что его ударили под дых. Нутро скручивает от тянущей боли, а потом опаляет огнем. Брат смотрит на нее темным взглядом с поволокой, и любой, сидящий за этим столом, догадывается, какие мысли бродят в голове распутного принца. – Интересно, Деймон уже посвятил ее в искусство любви, как и ее мать когда-то? Идиот не затыкается, и Эймонду хочется вбить эти слова обратно ему в глотку, но он лишь с силой сжимает в пальцах вилку, отчего мягкое серебро послушно гнется. Их с Люцерией взгляды лишь на миг пересекаются, когда она замирает в танце спиной к спине с Деймоном. Их тела тесно прижаты друг к другу, пальцы раскинутых рук сплетены. Она больше не улыбается, словно увидела чудовище. Урода, который не достоин ни одной теплой улыбки. Лицо застывает, как маска, глаза широко распахнуты, лицо раскраснелось, а грудь вздымается от частого прерывистого дыхания. Эймонд горит от ярости. Паршивая сука, забравшая его глаз, отворачивается. Просто берет и отворачивается. Ни капли раскаяния, ни слова извинения за все эти годы. Деймон снова ведет ее в танце, принцесса двигается легко и непринужденно, словно вот-вот улетит. И в конце, как прирученный дракон, покорно склоняет голову перед отчимом и благодарит за оказанную честь. Дядя доволен. Касаясь пальцами открытой наполовину спины, кивает и идет к столу, оставляя Люцерию посреди зала. После она дарит два танца Джейсу, а Эймонду кажется, что даже Отто Хайтауэр вот-вот встанет со своего места, чтобы посоперничать за руку девчонки Стронг. Кряхтя, из-за стола выбирается Эйгон и приглашает ее на следующий танец. Она устала, ее щеки покрывает румянец, а дыхание сбивается, но она все равно весела и приветлива с Эйгоном, словно между их семьями не пролегла трещина непримиримой вражды. Словно над ними не висит черное грозовое облако и тень Железного Трона. Танцуя, они о чем-то оживленно болтают, как старые приятели, и брат-недоумок заглядывает ей в рот, пока его жадные руки мнут ее талию. Эйгон приосанился и как будто протрезвел, кружит ее в танце, роняя себе на грудь и притягивая слишком близко. И ему она тоже улыбается. Что он ей говорит? Что ее так обрадовало? Эйгон может быть одинаково любезен с фрейлинами матери, которых желает отыметь, и с самыми грязными из шлюх. А Люцерии, кажется, льстит его внимание. Может, прямо сейчас они договариваются о ночном свидании? Эймонд бы не удивился. Он не понимает, как у принцессы Стронг не треснул рот от того количества улыбок, которое она расточает весь вечер. Но король доволен, он следит за сыном и внучкой, улыбаясь тепло и немного печально. Деймон с Рейнирой посмеиваются, мать поглядывает на их пару с опаской, Хелейне все равно, она даже рада, что Эйгон не обращает на нее внимания. Вдоволь натанцевавшись, довольная Люцерия садится, откинувшись на спинку стула. Она получила свою порцию восхищения. Ее прическа растрепана, волосы у висков намокли от пота и завиваются спиралями, она наслаждается происходящим, пылает, как очаг в этом зале, хохочет над словами Бейлы. Их места друг напротив друга, но Эймонд на нее не смотрит. Он занят мыслями о том, как успокоить беспокойно стучащее в груди сердце, пока оно не проломило грудную клетку и не выпало на стол кровавым ошметком. Под повязкой пульсирует и кажется, что давно зажившая рана открылась и снова кровоточит. Прислуга ставит прямо перед ним поднос с зажаренной до хрустящей корки свиньей. Эймонд чувствует чужой взгляд. Люцерия смотрит прямо на него, и по выражению ее лица ясно, что в этот злосчастный миг они вспоминают об одном и том же. О моменте самого острого его разочарования, о Розовом Ужасе, о его позоре и горечи. О том, как после он сидел в Богороще, размазывая злые слезы по лицу, потому что тогда он был ребенком, за которого некому было заступиться. Он хотел летать на драконе, хотел быть с ними на равных. Но все, что получал – это зуботычины от Эйгона и подначивания Джейса, а Люцерия, мелкая безмозглая девчонка, во всем подражала им. Когда они сказали, что нашли для него дракона, мелкая сука, радостно хихикая, помчалась вглубь Драконьего Логова, чтобы привести ему на веревке крылатую свинью. А после – мерзкий смех Эйгона и Джейса. Глядя на них со щенячьей преданностью, Люцерия тоже смеялась. Смеялась. Этот смех до сих пор звенит в ушах. И она запомнила его вот таким – слабым, беспомощным, жалким. Сколько бы поединков он не выиграл, сколько бы не потел на тренировочном поле, день за днем выковывая из себя сильного выносливого бойца. И даже то, что он оседлал самого большого и свирепого дракона, не стерло воспоминаний о злых шутках Эйгона и племянников, которых было великое множество за годы, которые семья Рейниры провела в Королевской Гавани. О его одиночестве. И даже в ночь его триумфа она его искалечила. Много раз с тех пор Эймонд представлял, как медленно и мучительно вырезает ее глаз, достает из глазницы и преподносит своей матери. И все-таки в ту ночь он сломал ей нос. Хотел просто оттолкнуть, но вышло... Однако старая травма прошла без следа, и лицо принцессы Стронг ничто не уродует. Смотреть на нее неожиданно приятно. Эймонд выныривает из воспоминаний только для того, чтобы увидеть, как алые губы принцессы-бастарда изгибаются в усмешке. А в глазах ее, целых, невредимых, синих как сапфиры, вспыхивают озорные искры. Словно спохватившись, Люцерия прикрывает рот ладонью, но эти веселые искры не гаснут. И Эймонд представляет, как племянница сгорает в пламени Вхагар. О, тогда ей точно будет не до смеха. Это был порыв – дикий и необузданный, о котором он наверняка пожалеет. Рука с громким хлопком опускается на стол, посуда жалобно подпрыгивает, а Люцерия в испуге отшатывается назад, словно он может броситься на нее прямо сейчас и при всех. Пусть боится. Пусть ненавидит. Он больше не позволит над собой насмехаться. Он больше не тот мальчишка, у которого не было дракона. Он смотрит ей в глаза. И произносит тост специально для нее. Для сильной девочки.