Монти набирал на кисточку чёрную подводку, сжимая её фалангами пальцев и придерживая лицо Майкла в одном положении. Его большие, грубоватые пальцы, изрезанные не то струнами, не то лезвиями, на удивление мягко сжимали подбородок юноши, с изящной точностью рисуя на его глазах стрелки. Казалось, Афтон с излишней внимательностью следит за всеми его действиями, но при этом молчит, боясь помешать и что-нибудь испортить. Когда Монтгомери всё-таки оторвался от своего занятия и удовлетворённо оглядел бледное лицо мальчишки, Майкл решил всё-таки похлопать тяжёлыми от туши ресницами и глянуть в протянутое зеркало. Отражение его порадовало, даже более чем. С макияжем на лице и при этом с стильном костюме тройке он был похож на рок-звезду. Самую красивую рок-звезду, что могла оказать на сцене и даже затмевающую Гатора.
— Как ощущаются первые часы совершеннолетия?
Юноша неоднозначно хмыкнул, скрывая недовольство сегодняшним днём. С утра он уже успел поссориться с отцом бесчисленное количество раз, пожалеть о том, что вообще родился и начать мечтать спиться прямо в лень рождения.
Они прятались в саду за домом, пока в доме собиралось светское общество, которому был рад только старший член семейства. Сидя в беседке, басист периодически закуривал, поправляя красные волосы с едва отросшими корнями и ласково поглядывал на нового выбравшегося из гнезда птенца. Он помнил как ощущал нечто ужасное в свой восемнадцатый день рождения, уверенный, что его не ждёт ничего хорошего. Но сейчас он, кажется, был счастлив.
— Я могу ненавидеть своего отца за то что он создал меня?
— Имеешь полное право.
Майкл часто зависал в «Гольф Монти», когда ему приходилось оставаться в ресторане отца. С Гатором они давно нашли общий язык, словно оба были подростками, обсуждавшими слишком взрослые вещи. Монти научил юношу играть на басу, выбирать косметику, маскировать опьянение, а Афтон частенько отмазывал его перед отцом. Они действительно сдружились, хотя больше походили на братьев.
— Ну, твой тебя конечно не бьёт, но тот ещё мудак. Ты с самого детства его ненавидишь?
Юноша неоднозначно повёл бровью, задумываясь о том, можно ли поделиться причиной их противостояний и всё-таки решается сознаться. Он шесть лет носил это в себе, не в силах поделиться даже с друзьями. Ему нужно было сказать хотя бы сейчас, зная, что это не выйдет за пределы их разговора и его секрет никому не выдадут.
— С двенадцати. Раньше я его очень любил и он меня, может быть, тоже. А потом ему понадобились деньги для ресторана. Он пришёл в мою комнату с фотоаппаратом и попросил раздеться. Он ставил меня в мерзкие позы, иногда трогая слишком уж долго и часто и делал, кажется, тысячи фотографий. Я долго плакал после этого, а он пересчитывал стопки денег, которые получил с мох фотографий. Бледный, щуплый мальчик на четвереньках, кажется, многим понравился. Я не могу его простить даже после стольких лет.
Майкл выложил всё как на духу, не делая ни единой паузы, будто читал это с листа, а не рассказывал о собственной травме. Он старался не смотреть в глаза собеседника, но краем глаза видел, что Монти замер с окурком у губ, приоткрыв рот, а затем сделал долгую затяжку, так ничего и не сказав. Он лишь протянул Афтону пачку с сигаретами и зажигалку.
— Значит, ты теперь звезда детского порно… — Наконец протянул басист, равнодушно пожав плечами.
Они не планировали продолжать этот разговор, так и сидя молча в сизом сигаретном дыму, редко переглядываясь. Неуверенное молчание прервал шум собравшихся гостей. Во всём доме горел свет, играла музыка, открывали бутылки с алкоголем. Майкл и рад был бы остаться тут, но потерявшие именинника гости то и дело выходили в сад, зовя его по имени, но так и не находили их укромный уголок. Ужасная радость поселилась в юноше в этот момент. Ему нравилось вот так дразнить их своим мнимым присутствием, не показываясь на глаза.
— Ты не хочешь выйти к ним? — Шёпотом спросил Монти, принимая правила их игры.
— А какой толк? Они помнят, как меня зовут только потому что так в приглашении было написано.
Гатор захохотал, сжимая ладонью рот, чтобы не выдать их и приобнял юношу за плечи, вынуждая лениво положить голову ему на грудь. Они так и остались сидеть, молча переваривая свои эмоции, не произнося ни слова. Им так было легче. Так они выражали своё сожаление.
Только позже, когда послышался недовольный возглас Уильяма им пришлось высунуться из своего укрытия и под ехидные переглядывания вернуться в дом, разойдясь в разные стороны, не сказав при этом друг-другу ни слова.
Майкла готовы были растащить по частям. То родственники, то друзья, то неизвестные юноше партнёры отца поздравляли его, наигранно желая всего самого хорошего. Но Афтон то знал, что хорошо ему было бы, если бы он вообще не рождался.
Для него это было скорее испытанием, чем реальным праздником. Ему не нравилось находиться среди этих людей, то и дело хотелось сбежать, пусть это был его собственные дом, его праздник, его день рождения. Спасало шампанское, которое он то и дело подливал себе, пряча за этим бокалом отвращение или кривую насмешку.
Но это шампанское не спасло, когда все гости затихли, обернувшись к старшему Афтону. Сегодня он выглядел особенно торжественно и напыщенно, будто причиной собравшихся здесь людей был он. По одному движению ладони Майкл распознал приказ подойти ближе и юркнул к отцу за плечо, привлекая к себе любопытные взгляды. Мужчина шагал по большому залу, иногда останавливаясь и здороваясь с кем-то. Ощущение, что юноша играл здесь роль мебели не отпускало и он лишь молча тащился за родителем.
Наконец они миновали надоедливых людей и отошли в сторону. Уильям почти сразу закурил, показывая высшую степень раздражения. Он едва ли обращал внимание на присутствие сына рядом и даже когда заговорил с ним, не поднял глаза на него.
— После празднования начинай собирать вещи. Документы на твоё поступление в университет уже подготовлены и скоро ты уезжаешь.
Юноша вздрагивает всем телом, ошарашено смотря на отца с мольбой, граничащей с ненавистью. Он прекрасно знал, что намеревался сделать отец, но они уже говорили с ним не один раз и Майкл понадеялся, что его мнение всё же учтут.
— Я никуда не поеду. Если не хочешь видеть меня в своём доме, то я уйду. Но получать то образование, которое нужно тебе, я не намерен!
На его щёку с размахом опускается мужская ладонь, выбивая из глаз слёзы и оставляя на коже яркий след. Юноша прижимает горящее от удара место, сдерживая слёзы и чувствует, как на них обернулись те, кому было доступно разглядеть их. Стыд и обида расползаются по всему телу, наполняя его адреналином. Не говоря ни слова отцу, Майкл разворачивается и широким шагом покидает зал, направляясь в сад, чтобы спрятаться от этих голодных до скандалов взглядов и злого отца.
Но один он остаётся недолго. Вскоре в саду зашуршала юбочка с кучей подъюбников и появилась крошка Чарли, которая радостно бежала впереди Генри и завидев «старшего брата», ускорилась. Влетев в Майкла с объятиями, девочка вцепилась в него со своей силы, держась маленькими ладонями за широкие плечи. Юноша усадил девочку на свои колени, торопливо утирая слёзы, чтобы избежать лишние вопросы. Спустя минуту рядом опустился Генри, не успевающий за своей активной дочерью. Он ободряюще похлопал Майкла по плечу. Но вдруг его рука задержалась на бледном лице виновника торжества, поворачивая к себе.
— Кто это сделал, милый мой мальчик?
Майкл отвернулся, молча на заданный вопрос, стыдливо опустив голову. Он вдруг зарылся в волосы Чарли и тоненько так взвыл от обиды. Он прижимал взволнованную девочку к себе и не переставал плакать, всё громче всхлипывая. Почему сейчас о его состоянии переживал друг отца, а не он сам? Почему он был к нему добрее, чем его собственный родитель? Афтон спрятался в объятиях Генри, прижавшись к нему и ощущая, как малышка стирает с его щёк солёные слезы. Эмили слабо покачивал его, шёпотом успокаивая истерику и позволял всем эмоциям выплеснуться наружу.
— Знал я, что ни к чему хорошему это не приведёт. Ты только не переживай, думаю, я смогу его переубедить.
Юноша отрицательно покачал головой, не соглашаясь с мужчиной.
— Я не задержусь у него ни на день. Сегодня же соберу вещи и уеду. Куда угодно лишь бы не с ним остаться.
Эмили раздосадовано покачал головой, видя как плохо мальчишке, к которому он чувствовал отцовский трепет и как расстроилась малышка Чарли, понявшая, что не всё хорошо и если кто-то говорит об уходе, то так и будет.
— Майкл, если тебе нужна будет моя помощь, то просто позвони, хорошо?
Юноша слабо кивнул и снял со своих колен малышку, возвращая её папе, чтобы встать на ноги и коротко попрощавшись, скрыться из сада.
***
Майкл раскрывал шкафы с вещами, вытаскивая свои пожитки и беспорядочно бросая их в чемодан. Только бы поскорее сбежать от сюда, не пересекаясь с отцом, и забыть обо всём, что происходило. На столе лежала пачка денег, собранных с дня рождения и накопленных за всё то время, что его обеспечивал Уильям.
Он был готов начать свою жизнь сначала, придумать, чем он хочет всю жизнь заниматься, только бы не играть по правилам, которые ему установил папаша.
Но он, кажется, не успел. Дверь в комнату раскрывается и в спальню вваливается Афтон старший. Он выглядел весьма потрёпано и агрессивно, а от него по комнате прокатился запах перегара. Его грузная, шаткая фигура медленно прошагала вглубь комнаты, рывком захлопнув дверь.
— Я надеюсь, ты одумался и собираешь вещи в университет.
Мужчина подошёл почти вплотную и замер напротив открытых шкафов, внимательно смотря на своего сына. Но даже сейчас, видя в родителе сплошную угрозу, юноша не отступился ни на секунду. Он отрицательно закачал головой.
— Я уже сказал тебе нет. Я не поеду в университет ни под каким предлогом и тебе меня переубедить не удастся.
Сильный замах, глухой удар и Майкл уже лежит на кровати, а в глазах темнеет от боли в виске. Ему с трудом удаётся собрать свои конечности в кучу и попытаться отползти на другой край постели, но отец уже придавливает его своим весом не давая вздохнуть от веса на животе. На лицо опускаются новые удары и шлепки, волосы сжимали и дёргали, а пирсинг на лице то и дело пытались вырвать с куском кожи. Юноша брыкался, пытаясь выбраться или хотя бы защититься, но с каждым ударом ему казалось, что это совершенно невозможно.
— Ты позор семьи. Ты не стоишь ни минуты моей жизни, а я потратил на тебя восемнадцать лет. Ты разрушил всю мою жизнь своим рождением. Ненавижу тебя!
Наконец серёжка в брови поддаётся и вылетает из прокола, заливая бледное лицо с покрасневшими от удара пятнами кровью. Взгляд помутнел от боли и застилавшей взгляд кровавой реки. Майкл уже не пытался вскрикивать, лишь иногда хрипя и пуская слёзы, что вместе с кровью текли на его постель.
Вдруг всё прекращается. Всё лицо горит от ударов, а воздуха из-за слёз и тяжёлой, навалившейся туши, не хватает. Макияж, что был нанесён перед торжественным вечером, растёкся некрасивыми разводами, слепляя мальчишеские ресницы. Уильям трясётся от злости, не в силах совладать с собой. Вдруг в голове что-то глухо щёлкает, заставляя его потянуться к ширинке на брюках сына и рывком расстегнуть ремень, потянуть собачку вниз. Майкл, почти не понимая, что происходит, попытался дёрнуться или выкрикнуть, но не успевает. Его переворачивают на живот, попутно стягивая одежду вместе с бельём. Тонкий протестный вскрик заглушают простынями, грубо уткнув истекающее кровью лицо мальчика в постель. Он снова почувствовал себя двенадцатилетним. Снова отец трогает его там, где не следовало бы, только на этот раз его пальцы скупо смазаны слюной и уверенно проникают внутрь, игнорируя все сопротивления. Юноша держится за свободу из последних сил, вздрагивая от боли и отвращения.
— Пап, пожалуйста, не надо!
Слова подавляют собственные всхлипы и вскрики. Стыдно, больно, страшно. Его снова утыкают в постель, затыкая любые слова. Послышался звон пряжки и вскоре к бледным ягодицам прижимается горячая плоть, вызывающая тошноту. Уильям ритмично потирался о вход, и юноша мог прочувствовать, как сильно он напрягается и вот-вот норовит проникнуть внутрь. Резкая боль, будто его пробило несколько иголок, заставляет громко вскрикнуть и сильнее сжаться в попытке защититься и спрятаться. Короткий толчок и всё перед глазами темнеет. Всё тело содрогается от боли и Майкл уже не в силах держаться за сознание.
***
Он обнаруживает себя всё на той же постели. На лице засохшая тушь и кровь, штаны смущены, а бёдра покрывает мерзкое, остывшее семя. Отец был рядом, спал, наконец свалившись с хрупкого тела. Подавляя дикую боль в заднем проходе, головокружение и тошноту, Майкл сползает с кровати, натягивая одежду на себя. Он чувствует, что кроме кончи из него вытекает и горячая кровь. Рана на лице расплывшимися струями. Боль в животе едва позволяла двигать ногами. Вдруг он сгибается пополам и наконец пускает всё своё отношение к этой грязи. Его вывернуло сегодняшним шампанским прямо на ковёр, но он и бровью не повёл, подхватывая со стола телефон и торопливо выбираясь из спальни. Брюки уже пропитались всеми возможными телесными жидкостями, но юноша упёрто движется вперёд, по пути набирая Генри. Его хватило только на то, чтобы доползти до гаража и осесть прямо на пыльный пол, не чувствуя в себе сил двигаться дальше без медицинской помощи или хотя бы обезбаливающего.
— Генри… — Голос срывается на плач, но Афтон собирает все силы в кулак, чтобы не разрыдаться. — Забери меня. Забери пожалуйста. И позвони в скорую.
