***
Кабинет начальства весьма отличался от всего детского центра, что плескал своей дружелюбностью и готовностью принимать детей. В этом помещении были почти все сотрудники, а вот из детей тут бывали только будущие наследники этой огромной империи, построенной с большим трудом. Тёмное, чересчур строгое помещение подходило хозяевам как нельзя хорошо, описывая их строгость и точность в ведении дел. За длинным столом из тёмного дерева сидел Уильям Афтон, вчитываясь в новостную газету, как в самое интересное чтиво в его жизни. Пусть взгляд то и дело отказывался фокусироваться на строках, а руки подрагивали, борясь с желанием нырнуть под стол, мужчина старательно делал вид, что его вовсе не интересовало то, что между ног сидел давний друг и напарник, ублажая своими влажными губами. По члену обильно стекала слюна, пачкая строгие брюки, но Уильяма это не то, чтобы волновало. Скорее его беспокоило желание сделать всё по-своему, быть грубее, быстрее, но уговор был уговором, поэтому он терпеливо получал ласки, иногда срываясь на рык или постанывая в такт движений головы. Решение вспомнить всю молодость, что они прошли вместе, кажется самым лучшим, самым правильным из всех, но поправка больше никогда не отвлекаться на других связывала им руки, пусть и была на руку. Так их больше не разлучат другие, больше не потревожат посторонние, не влезут в их странные отношения, которые скорее походили на холодную войну против характера друг друга, против общества и его глупых правил. Даже когда оргазм застилает глаза, а в рот выливается горячее семя, Афтон не брезгует подарить своему возлюбленному жадный поцелуй, открывая пошире рот, чтобы себя стекало на его язык. Вся их жизнь была напополам, значит и этот поцелуй будет разделен на двоих, минуя брезгливость и осуждение. Вынырнув из-под стола, Генри усаживается на него, задыхаясь от глубоких толчков прямиком в горло и с голодом смотрит на человека, которому пообещал отдать свою душу. Словно игнорируя этот взгляд, будто он ничего не стоил, Уильям застёгивает ширинку, отбрасывает газету и в конце концов поднимает голову к возлюбленному, позволяя ему подарить ещё один поцелуй. Если бы не обстоятельства, разлучившие их, у них несомненно было бы общее будущее, пусть они и обещали не ограничивать себя отношениями. Свобода - вот величайшая ценность для них. - И что ты планируешь делать с Майком? Мальчик уже не маленький, скоро может и на наследство намекнуть, да и ты не молодеешь. Афтон морщиться, словно задели самую болезененную тему, которую он никак не хотел обсуждать. Его сын и правда скоро станет самостоятельным, переступив порог совершеннолетия и это будто совсем не радовало его родителя. - Отправлю в университет. Должен же он как-то потом управлять всем этим. Мужчина молча обводит глазами кабинет, намекая на масштабы всего ресторана, но натыкается на совершенно недовольное выражение лица Эмили, с непониманием уставившегося на него. - Он сам выбрал, куда поступать? Афтон едва ли прыснул от смеха и с прищуром смерил взглядом Генри, будто тот сказал величайшую глупость. - Он? Сам? Да сам бы он в жизни ничего не смог. Без моего пинка он не занимается вообще ничем, так что не говори глупостей. - То есть ты даже не спросил мальчика? Тебе не кажется, что ты превращаешься в собственного отца? В кабинете повисает убийственная тишина, вымораживающая все органы и заставляющая обоих собеседников напрячься. - Эмили, я делаю так, как считаю нужным. Так будет лучше для него. Я ведь желаю для него всего лучшего. Генри поджимает губы и качает головой, совершенно не согласный с такой позицией возлюбленного. - Нет, Уильям. Это твоя мечта, а не его. Поэтому то ты и говоришь, как твой папаша. Он ведь тебя сначала тоже на экономиста отправлял, а что сейчас? Общаешься с ним? Сильно любишь? Уильям рывком поднимается с места, борясь с желанием замахнуться на любимого человека. Его громкий топот по кабинету отдаётся где-то в голове, когда он остервенело наматывает круги вокруг стола, словно акула, сторожащая свою жертву. Желание вгрызться в глотку Генри растёт с каждой секундой всё больше, глуша собой всю любовь и привязанность. - Не говори глупостей! Я по-настоящему желаю ему всего хорошего, а не как мой папаша. Я сделаю всё по своему, так что не смей меня отговаривать! Эмили утомлённо вздыхает, не находя в себе силы доказывать что-то упёртому человеку, переспорить которого всегда было проблематично, поэтому он лишь спрыгивает со стола и трепетно накрывает плечи Афтона ладонями, успокаивая его одним только присутствием рядом. Пусть учиться на своих ошибках, пусть посмотрит на это со стороны, может тогда он поймёт и смириться?Глава 13 [Обман невинных хищников]
3 ноября 2023 г. в 13:12
Сладость, которой пропах весь детский сад, едва не доводила до тошноты. Газировка, конфеты из автомата, жжённая карамель на попкорне - всё это тревожило рецепторы и желудок, заставляя многочисленных гостей стремиться прямиком за едой, пусть до этого они и съели огромное количество фастфуда и голода чувствовать не должны. Среди этого простой, весьма распространённый запах белых цветов почти не выбивался, сливаясь в единую симфонию, почти как и его обладатель сливался с просторным помещением детского сада.
Сан искренне улыбался, глядя с балкона на маленьких детей, что визжали от счастья, играя друг с другом. Они были безоговорочно рады от нахождения здесь, от общей атмосферы, от защиты от любого зла в этом маленьком уголке земли, который позволял им почувствовать себя беззаботными детьми. Здесь они не думали о том, что папа изменяет маме, что их родители едва ли могли сводить концы с концами, что в открытом мире всё куда ужаснее, чем им рассказывают. Это здесь осознавали немногие и Монти был в их числе. Пусть он не любил скопление детей, но понимал, что вскоре они, как и все, повзрослеют и больше никогда не почувствуют такой беззаботности, как здесь, от чего их всех становилось до боли в сердце жалко. Афтон и Эмили прекрасно умели подавать свой товар, заставляя так или иначе тратить людей здесь огромные деньги, которые потом делили между собой. Монти не жаловался, нет, ведь и аниматорам здесь хорошо перепадало за всё их терпение, но будь он на месте родителя, он бы судорожно пересчитывал купюры перед тем как зайти в пучину завышенных цен и манящих развлечений.
Массивные ботинки едва ли постукивали по полу, поблёскивая начищенными носами. Гатор сидел под ногами воспитателя, задумчиво перебирая только что натянутые струны своей гитары, не обращая внимания на окружение, которое его так раздражало. Сегодня был последний день его наказания, а значит больше ему не будет нужды работать на благо детского сада, общаться с маленькими посетителями и с воспитателями этого места. Его радовало абсолютно всё, кроме последнего. Видеть каждый день двух противоположных юношей, которые то в унисон смеялись над его шутками, но отчаянно доказывали свою точку зрения, стало абсолютно привычно и расставаться с этим басисту не хотелось абсолютно. Всё ещё хотелось выслушивать нравоучения, закатывая глаза, прятаться в гримёрной во время сон часа, обсуждая все самые свежие сплетни, получать подушками в лицо во время уборки перед окончанием смены. Хотелось всё так же активно напоминать о своём существовании, периодически помогая, не имея при этом ни капли корысти в сердце. Ему просто нужно было находиться рядом, учувствовать в их жизни, ощущая, как с каждым днём к нему относятся всё лучше и терпимее. Что же он должен был натворить, чтобы его отбытие здесь увеличилось? Что же нужно было сделать, чтобы получить ещё больше внимания от воспитателей, которые цепляли такими разными оттенками блонда и тонкими ручками, которые то и дело хотелось скрутить за спиной и прижаться торсом.
Его не цеплял ни один мальчишка, которых он то и дело трахал в притонах, его не беспокоили порядочные и воспитанные, которые вешались на его шею, воспевая песни о том, какой он интересный человек. Сейчас его беспокоила только эта парочка, что так и возникала перед глазами во время приходов, заставляя фантазировать всё более грязные сцены того, как они отдаются ему под собственные стоны, раздвигая ноги и принимая всё полностью без остатка. По одиночке или вместе - они волновали его разум долгими часами, заставляя отказываться от всех, кто и правда хотел дать ему, будто не существовало ничего хорошего кроме них двоих. Решение того, как исправить сложившуюся ситуацию приходит само по себе, борясь с разумом, но накрывая любые страхи и сомнения. Он ведь не ссыкло.
- Сан, пойдёшь со мной на свидание?
Улыбка пропадает с лица воспитателя, словно её никогда и не было. Юноша отступает от ограждений и строго глядит на басиста, словно тот только что предложил ему убить одного из этих маленьких спиногрызов. Но нет же! Вполне стандартное предложение, пусть Монти обычно формулировал его по другом. Что-то из серии "сними бельё" или "вставай на колени". Подобная реакция возмутила мужчину до скрипа зубов и он невольно отложил гитару, придвигаясь к коллеге ближе.
- Нет, Монтгомери. Никуда я с тобой не пойду.
- А чего же так? Думаешь, твой дружок будет против?
При упоминание дружка стоило бы задуматься, говорит он о Муне или же имеет ввиду того, что сейчас находился под бельём самого Сана.
- Дело не в этом. Он не может меня контролировать меня, мы ведь просто друзья. Я сам против.
- А ты всех друзей в засос в туалете целуешь?
Воспитатель напугано прикрывает тонкие губки и пялиться на Монти, что совершенно не поменялся в лице, словно тот вывернул наружу всё его грязное бельё. В его невинных глазах загорается что-то совершенно пугающее, чего не видел ещё никто до басиста. Он порывисто наклоняется к своему соучастнику и сжимает край его кожаной куртки, которую так хотелось сейчас разорвать.
- А тебя родители не учили, что подглядывать нехорошо?
Монти мог поклясться, что в этот момент в солнечном воспитателе он разглядел самого беса, нащупав в нём что-то запретное, чего он ранее ещё никому не показывал. Но настырность и желание прощупать почву, чтобы узнать, насколько далеко можно зайти, заставило перевести всё шутку.
- Боюсь спросить, а чему же они тебя учили? Да что там спросить, хочу поглядеть на практике.
Подобная дерзость, кажется, ещё больше злит Сана, приводя его в крайнюю степень недовольства, которую он держит всеми конечностями, не желая давать волю. Картина маслом, фото в цвете. И всё-таки его стойкости можно позавидовать, Монти сам себе бы уже в морду прописал, а этот, смотрите ка, держится. Даже завидно стало. Зато теперь он был уверен, что волей-неволей, но на его условия согласятся, хотя бы из того же страха, а там он ловким движением рук подомнёт их двоих под свой член. Оприходует двоих, не постесняется.
- Ладно, схожу я с тобой, схожу! Но начальству о том где, чем и с кем я занимался, ни слова.
- А вот его бери с собой, милый. Давно я такой куш не ловил.
Возмущённый взгляд свирепых лучей прожигал наглеца с полминуты, пока дела не заставили оторваться от созерцания ужасным. Пытливый зрительный контакт приходиться разорвать и оставить довольного собой и обстоятельствами Монтгомери наедине со злорадством.