Песок, кровь, спирт, в этом порядке

Шелли ступает по пыльной улице по старой привычке тихо. Под ногами почва лопается многоугольниками трещин, горизонт размывается от исходящего от земли жара. От сапог давно намерено оторваны шпоры - чтобы не выдавали позвякиванием, и чтоб каемку и так потрепанных джинс не пришлось снова зашивать. Городок такой пыльный и сухой, удушающе маленький; без перебоев тут работает разве что сарафанное радио и иссохший деревянный ветряк. Дыра. Единственная стеклянная витрина не очень хорошего ателье покрыта желтыми пятнами. Девушка останавливается, вглядываясь в темноту закрытого магазина, и какой-то мужчина нарочно цепляет ее плечом. Она тяжело выдыхает, подавляя злость, даже не оборачивается на него. Привыкла. Шелли 28 и пол своей жизни она кровью и потом добивается звания шерифки. С малолетства храбрая, упертая и какая-то непреодолимо справедливая. Радо отдаёт себя всю, рвется в каждый бой первая. "Поперед батька в пекло" Детское желание помочь всем и вся разбивается о момент, когда ей, уже-почти-не-ребенком, приходится впервые размазать чей-то череп по земле. Внутри что-то надламывается и тогда из всего остаётся только упертость и свое дело она продолжает. Какие-то крошки сомнений она выбивает собственноручно воспитанным нездоровым упорством, а заодно, устрашающими успехами компенсирует, покрывая с головой, комплексы и страхи. У Шелли отменная реакция, уже дерганные движения и постоянная сосредоточенность, мечущиеся зрачки. Неспокойный сон. Когда выходит плохо - грызет себя изнутри, ворочается ночами напролет и до крови ковыряет руки от ноющей неудовлетворенности. Она лучше всех. Но все ещё не шериф. К третьему десятку Шелли не просто устала - разочаровалась. Она становится все более и более снисходительна к методам: уже и мелкие сошки остаются с мозгами навылет, так в глаза и не увидев полицейский участок. Курок на нервах переодически срывается сам собой. Местные негодуют, шериф отчитывает, а она оправдывается молча пожимая плечами. Никому это не мешает выталкивать ее вперёд толпы и прятаться за спину, чуть что. И загрубевшие ладони с трижды полопавшимися мозолями снова отрабатывают выстрелы до совершенства. Клятва служить и защищать ощущается черной меткой. Шелли потирает повязку на вкровь измученной руке и прикидывает сколько у нее времени до смены. С минуту мнется, но разворачивается и идёт вглубь тусклых от пыли улиц - пусть и опоздает. Она заходит в салун, где кроме забытых жизнью алкоголиков никого нет, чтобы смотреть на девушку с укором. Хочет снять стресс. Немного. Старые дверцы встречают слишком громкими хлопками. Железный вентилятор на потолке прохлады не даёт от слова совсем, но ни на секунду не прекращает свой ржавый скрежет. Шелли морщит брови. Она залазит на стул за стойкой, позади которой мужчина разливает по грязным банкам настойку. Девушка вежливо ждёт пока он справится, но бармен все равно выглядит недовольным, когда наконец поворачивается. Вопросительно смотрит. - чего угодно, кроме этого, - и тычет на те жёлтые банки, что он только разлил. Он вскидывает бровью, - на два пальца, - она добавляет. Мужчина принимается выполнять заказ и достает бутылку с верхней полки, пожав плечами, мол, нашлась, выскочка. А может потому что её слава и до него дошла. Сложив руки домиком, Шелли укладывает подбородок сверху. Рассматривает потёртый интерьер: пробитую холостой пулей лампу над столиком, раритетную картину в красивой рамке, содержание которой не разобрать из-за слоя пыли и жира. Она вздыхает, ощущая прилив отвратительного чувства неправильности всего происходящего. Откидывает мысли о том что хочет уехать из этого больного города. Везде такой же песок и пыль. Шелли делает глубокий вдох. Отдыхает не долго. Срывается на бармене, которого ловит на плевке в стакан; хватает того за воротник и угрожает дробовиком, за что уже минут через 10 получает выговор от действующего шерифа. Алкоголики радостно выдыхают, когда ее выводят, выдают кобылу, лопату и в наказание отправляют закапывать трупы за город. - из-за твоих же методов, у нас риск чумы возростает, - оттачивает низкорослый шериф. Шелли в очередной раз пожимает плечами. - а гробовщик наш куда делся? - спрашивает, забираясь на лошадь, за которой привязано несколько бесформенных мешков. Могильщик, как назойливая мошкара, с ехидной лыбой всегда крутился где-то рядом, напоминая Шелли что она снова кого-нибудь убьет, или ей так казалось. И тем не менее, она не может вспомнить когда видела его в последний раз. - уехал отсюдова, - о чем-то думая, начальник струшивает песок со шляпы и натягивает ее обратно на голову, - между прочим, тебя боится. Шелли вскидывает бровями. Странный тип. Низкий мужчина равняет спину, разворачивается на пятках и уходит, отдав честь на прощание. С высоты седла, Шелли видит только козырек и торчащие из-под него носки сапог вместо человека. Она переводит взгляд вперёд и натягивает поводья, направляясь вглубь пустыря. Шелли копает четвертую яму. Два метра под землю, два в длинну. Запястья надрываются от тяжести лопаты, пот со лба капает на землю. Благо мешки не нужно открывать - и без того от вони блевать тянет. Подцепить заразу страшно; у прошлого гробовщика цвет кожи не выглядел сильно здоровым. Шелли падает на землю, облокачиваясь спиной на лошадь, давая себе передохнуть несколько минут. Солнце здорово припекает сверху. Голова сильно кружится, накатывает беспричинная тревожность. Суеверный шериф сказал бы - чуйка, а ее "напарник" бы только поддержал. "Бред". Она цыкает про себя на испанском и завязывает шейный платок косынкой, натягивая повыше на голову. В глазах медленно мигают темные пятна. Солнечный удар отзывается очередным приступом тошноты, который Шелли давит, и укладывается на бок, в уже остывший песок, пытаясь укрыться от всего. Сквозь мутный гул в голове звучит хлопок, и ещё пару. До Шелли даже не сразу доходит что это, но рабочая привычка берет свое. На звуки выстрелов она встаёт быстро. В соседнем городке живёт человек 20 всего, половина уже пожилые - в собственном отделении полиции там нет надобности. Как правило. Она и понимает что ехать в таком состоянии затея откровенно дерьмовая, но руки уже начали свой зуд. Оправдываясь перед голосом разума, что ей сейчас до города ближе всех, она заскакивает на кобылу. Шелли по наводкам местных залетает в антикварный магазин. Ещё не отдышавшись, отточенным движением направляет дробовик вперёд, метал болезненным тычком упирается в чужой череп. - ни с места, - твердо, на вдохе выдает положенное по протоколу предупреждение. На выдохе собирается уже стрелять, однако пальцы сводит острой болью, и они безвольно выпускают дробовик. Бандитка успела спустить курок электрической винтовки; Шелли узнает ее сразу и проклинает все что касается должности шерифа ещё раз. Бок, куда пришелся удар, пробирает до костей, все тело пронизывает током так, что к горлу твердым комом подходит рвота. Ее б и вырвало, но электрический шок не даёт даже вдвое согнуться. От головы до пальцев ног проходится противная неконтролируемая дрожь, и Шелли только рвано выпускает воздух. Сразу следует сильный удар коленом в незащищённый живот, ещё один, глаза ничего не видят из-за черных пятен, а органы, кажется, лопаются. Девушка приземляется на старые доски глухим грохотом, в снова голове поднимается гул, и она искренне надеется больше не вставать, но ее тут же приподнимают за ворот неживой рукой. Бандитка почему-то медлит, присматриваясь; за натянутым по глаза шейным платком и мутными стеклами очков, Шелли не может разобрать ее эмоций. Она пользуется случаем, как-то неловко цепляется дрожащими пальцами по обе стороны воротника чужой рубашки, не желая отпускать свой трофей, за что ожидаемо получает ещё один выстрел током. В голове больше не остаётся сознательных мыслей, а изо рта непроизвольно течет слюна с желчью, но руки каменеют вокруг грубой ткани. - отцепись, - главарька банды шипит, хорошо встряхивая Шелли. Мозг взбучки не выдерживает, но чистолюбие заставляет, проглатывая слоги и подрагивая, сквозь зубы выдать: - ..оторву ттебе голову.., - на что женщина только тухло смеётся и окончательно отбрасывает ее. Снова об пол. Непонятное кряхтение выходит само собой. В потекшем мозгу девушки непроизвольно плывет радость от того что можно полежать. Она так устала. Старшая продолжает рассматривать девушку из-под розовых стекол - отдает должное: ее давно не заставали в расплох. - семь лет перед глазами маячишь, - вяло начинает Белль, - с таким цветом волос, как специально на пули напрашиваешься, - она делает паузу, глазами останавливаясь на чужих, затекших кровью, белках. Шелли злобно поглядывает из-под выцвевшей сухой челки, чуть дрожа полопавшимися губами. - тебе так нравится быть лучше других? - глядя на ее конвульсии, женщина, усмехаясь, хмыкает: - можешь не отвечать. Она увлеченно возвращается к двум массивным мешкам; содержимое глухо позвякивает тяжёлым металом. Белль закидывает один на спину, и когда Шелли уже не ждет, отчего-то продолжает: - или это какой-то извращённый синдром отличницы? Шелли эти слова знатно цепляют, и внутренняя упертость подталкивает послать ее к чёртовой матери. Выдавить хоть что-то не получается; без электрического хруста во рту не выходит даже дышать. От злости и безысходности Шелли замахивается кулаком по полу, тут же шипя от боли. Бандитка снова удивляется ей. Уходит, рассуждая через плечо: - с такими замашками тебе бы ко мне в банду, а не в шерифы, - пытаясь зацепить за живое. Шелли проводит женщину разъяренным взглядом до двери, рвано выдыхает и окончательно разваливается на полу полумертвым грузом. Койка в отделении местной полиции от пола забытого богом магазина удобством не отличается. Когда девушка просыпается вечером с острой болью во всем теле и слизкой мокрой тряпкой на лбу, первым деле слышит чьи-то веселые восклики и поздравления. Голова звенит. Самовлюбленному придурку досталась должность шерифа за то что он ее спас. Ирония добивает. Она встаёт на ноги - и не такое проходила, - и молча уходит. Дверью даже не хлопает. Заходит по дороге в бледную, пожелтевшую от времени и палящего солнца квартирку на втором этаже далеко не хорошего кабака, вытрушивая каблуками кожаных сапог труху из старых половых досок. Местные приходят сюда разве что травиться с горя, а Шелли в собственном доме появляется и того реже. Даже в сумерках в воздухе просматривается застоявшаяся пыль. В жестяной раковине она до боли натирает кожу головы хозяйственным мылом, но вымывает уже въевшийся в корни фиолетовый цвет. Пальцы с вечно кровоточащей кутикулой морщатся от воды, под ногти явно на долго забивается яркая краска. Шелли пялиться в грязное зеркало на себя минут с пятнадцать. Капилляры глаз не зажили, глаза все ещё кровавые. Черные цвет делает от природы грубый пучок на вид ещё более жестким, густые темные брови выглядят потрёпанно, россыпь шрамиков тоже не украшает. Видок на миллион, не может перестать смотреть. Ее встряхивает звук разбитого стекла, а после веселые крики с первого этажа, где-то под ногами. Размяв плечи, она собирается с силами, и отлипает от замученной раковины. Просыпаться здесь Шелли больше не хочет; заправляет майку в джинсы поудобнее, ищет по карманам купюры. Спускается. Вручает ключи бармену. Когда она уйдет, квартира будет разграблена, даже если оттуда в принципе нечего вынести, так принято; старый пёс из полиции будет трепаться о том как "бедная девочка не получила работу мечты, не выдержала и убежала". Видит ее сильно наивной ввиду своего узколобия. Шелли искренне улыбается. В ночь она нагоняет банду в городке побольше, в местном кабаре, где Белль тут же встречается с ней взглядом и, откинув голову, заливается грубым смехом. Шелли впервые видит ее золотой зуб. - шуток ты не понимаешь, - главарька подытоживает и предлагает ей присесть. Полулёжа на столе, Шелли рассматривает самых странных женщин что она видела в своей жизни. Белль представляет свою напарницу, и Тара в знак знакомства протягивает мутный стакан из цветного стекла, который стоял "лишним" на их столе. Пока главарька начинает надиктовывать условия "труда", Шелли устало принимает предложенную текилу и успешно пропускает все мимо ушей, вслушиваясь в незамысловатую мелодию и стук каблучков танцовщиц на фоне.