Пока человек чувствует боль — он жив. Пока человек чувствует чужую боль — он человек. Франсуа Гизо
Нала тяжело дышит, она опускает голову, чтобы не смотреть в зеркало перед собой. Сейчас как никогда хочется к маме, чтобы она укрыла и спасла от самого настоящего ада. Он длится так долго, что Нала уже успела сотню раз себя похоронить и написать завещание. Смерть сейчас будет самым настоящим подарком, спасением от бесконечной боли и мучительного позора. — Налочка, ну чего ты опускает свою чудную мордашку? Посмотри же на себя, я хочу, чтобы ты видела свою прекрасную мордочку. Я готов смотреть на неё вечно, и мне это никогда не надоест, — хрипит на ухо Шрам и грубо хватает одной лапой Налу за холку, вынуждая посмотреть в зеркало. По щекам Налы катятся слёзы от боли, унижения и бесконечной ненависти. Нала хочет вырваться и перегрызть Шраму глотку, но не может. Шрам намного сильнее, его лапы сжимают запястья так крепко, что кажется, будто кости в любой момент треснут. Шрам не церемонится: он грубо толкается, игнорируя чужие слёзы. Они катятся по щекам и падают на поверхность туалетного столика. На нём уже образовались лужицы не только слёз, но и слюней и крови. Нала постыдно плачет, чувствуя всю свою беспомощность. Вырваться не получается, одна такая попытка привела к жуткой ране на ноге. Кричать бесполезно: комнату охраняют гиены, которым всё равно на истошные вопли. Умолять Шрама остановиться глупо: он не послушает. Ему хочется только удовлетворить свои мерзкие желания. Шраму всё равно, что его партнёрша кричит, плачет и периодически зовёт кого-то другого. Взаимная страсть совершенно не нужна этому льву. Он игнорирует буквально всё, на что бы обратил внимание кто-то заботливый. — Посмотри же на себя, Нала, ты сейчас как никогда прекрасна… Как жаль, что я не умею рисовать, так бы запечатлел эту картину с тобой в главной роли. А потом я бы повесил это чудо на стенку, чтобы всегда его видеть, — хихикает Шрам и резко толкается вперёд, от чего Нала скулит. Она чувствует, как по её ногам течёт кровь, смешанная со спермой. Мерзко и унизительно, а ещё тошно. Нала беспомощно всхлипывает от боли, она острая и пронизывает всё тело. Шрам искусал все плечи, затылок, руки и исцарапал бёдра. Шрам совершенно не заботился хоть о какой-то подготовке и сразу вошёл до упора. Нала тогда завопила так громко, что услышали, наверное, буквально все. И буквально никто не постучался в дверь, чтобы хотя бы поинтересоваться состоянием Налы. От гиен нельзя было ожидать чего-то другого, но надежда всегда умирает последней. Шрам набирает бешенный темп, по всей комнате раздаются пошлые шлепки. Не так Нала мечтала провести свой первый раз. Он должен был быть в Симбой, с первой любовью, с самым заботливым львом на всём белом свете, а не с Шрамом. Только плевать хотел последний на чужие желания. Он взял силой, не спрашивая согласия. Симба так бы не поступил, он бы сделал буквально всё, лишь бы Нале было хорошо и комфортно. Жаль, что Симбы рядом нет. Нала смотрит на своё отражение. Оно демонстрирует заплаканную морду, искусанные в кровь губы, кровоточащие плечи. Сзади же стоит Шрам, чьи лапы плотно сжимали запястья. Нала закрывает глаза, чтобы хоть на мгновение забыться и больше не видеть происходящее. Она отчаянно пытается перенестись в мыслях куда-нибудь далеко. Например, в детство, где был Симба, который всегда-всегда защищал. Он сам втягивал в неприятности, но всегда, буквально всегда извинялся и защищал. Неудивительно, что Нала до сих пор помнит погибшего друга. Воспоминания о нём всегда греют сердце и придают чуточку сил, чтобы бороться. Как же хочется, чтобы он пришёл, ворвался в эту проклятую комнату и спас. Кажется, словно он вот-вот выломает дверь и положит конец мучениям. Симба точно смог бы победить Шрама и даже убить его. Вот-вот Симба должен зайти в спальню и наброситься на мучителя Налы. Однако никто не врывается в комнату, никто не спешит спасать Налу. Она же слепо надеется, что хоть кто-то пожалеет, войдёт в положение и поможет. Не может быть такого что всем было плевать! Даже в гиенах должна иметься хоть капля жалости и сострадания к другим. Нала готова расцеловать лапы гиенам — если они спасут или хотя бы оттащат прочь от обезумевшего Шрама. Шрам кончает, прижимая Налу к туалетному столику, чьё содержимое давно валяется на полу. Нала шипит от боли, молясь, чтобы Шрам, наконец, позволил уйти. Тогда Нала сбежит к себе и вскроет вены или повеситься. Она не может жить с таким позором, с осквернённой честью. Физические раны затянутся относительно быстро, но душевные будут кровоточить даже спустя долгие годы. Возможно, Нала, если не убьёт себя, продолжит жить, но так и не сможет вступить в отношения хоть с кем-то. Любая мысль об этом приведёт в дикий ужас и вызовет паническую атаку. Из-за Шрама и его мерзких желаний у Налы никогда не будет счастливого брака и семьи. Всё это станет чем-то невозможным, как и радостная жизнь после унижения. — Налочка, милая моя, душенька, — урчит Шрам, облизывая ухо. — Открой свои чудные глазки и посмотри в зеркало. Ты на этой неделе больше не сможешь увидеть такую красоту. Ну, душа моя, не плачь, пожалуйста, мне больно видеть слёзы, — он усмехается, явно лукавя и думая обратное. Нала сильнее жмурится, ей совершенно не хочется видеть своё лицо, изуродованное истерикой. Шраму подобный вид наверняка приходится по душе. Он наслаждается этими слезами и истерикой. — Дорогая, не надо морщить свой чудный носик. Это совсем не красит тебя. Ты должна улыбнуться и открыть глазки, — Шрам всё не унимается и продолжать морально измываться. Нала вяло и едва заметно качает головой. Остатки гордости продолжают бороться и подавать жалкие признаки жизни. Сейчас нет места гордости, Нале нужно задушить её и просто смириться. Возможно, так интерес Шрама быстро потухнет, и тогда эта унизительная пытка закончится. — Не хочешь по-хорошему, душенька моя? — Резко меняется в настроении Шрам и зло рычит. Он отпускает руки Налы и насильно растягивает её губы в улыбке, царапая когтями дёсны. Вроде бы конечности свободны, но Нала не сможет убежать, она слишком устала. В Шраме же полным полно энергии и сил. Кажется, он готов продолжать втрахивать Налу в стол до самого утра. — Быстро открывай глаза, если не хочешь, чтобы перед этим зеркалом оказалась твоя любимая мамочка. У неё слабое здоровье, она стара и не сможет долго продержаться. Налочка, да ты же обрекаешь больную Сарафину на верную смерть! Да как тебе только не стыдно! — С фальшивой трагичностью в голосе говорит Шрам. Нала поддаётся манипуляции и открывает глаза. Зеркало демонстрирует опухшое лицо, изуродованные от бесконечных прикусываний губы и просто кого-то другого. Нала не может поверить, что эта измученная львица — она. От этого вида становится так тошнит и мерзко, что на глазах вновь возникает тонкая пелена горьких слёз. Нала скулит, отчаянно и побеждённо. Её гордость уже задыхается и полностью теряет всякую власть над разумом. На её место приходит страх и стыд. Нала думает как придёт домой и что нужно будет говорить маме. Её сердце не выдержит, если она узнает правду о произошедшем. Его придётся держать в тайне ото всех и тихо плакать по ночам, мучаюсь от самых болезненных воспоминаний. Ими нельзя будет с кем-то поделиться, ведь никто не поймёт и наверняка расскажет маме. Когти Шрама по-прежнему царапают дёсны Налы, от чего в её рту ощущается противный вкус крови. Та не задерживается на языке и капает на поверхность туалетного столика. Нала безумно хочет закрыть рот, чтобы хотя бы проглотить слюни, но Шрам не позволяет. Ему наверняка нравится наблюдать за Налой в на только унизительном положении. — Нала, видишь, какая ты у меня красивая? Просто представь, какими будут наши дети… Маленькие Шрамики, — Шрам, наконец, отпускает чужой рот и укладывает одну ладонь на живот Налы. — Хочу, чтобы у них были твои глаза, Налочка Налу передёргивает от слов Шрама. Она совершенно позабыл о том, чем может обернуться соитие. Нала не сдерживается и просто начинает по-детски умолять отпустить её, оставить в покое или хотя бы убить. Львица, некогда гордая, позорно хнычет, упрашивая ненавистное существо о смерти. — Какая может быть тут смерть, моя душенька, когда ты носишь наших львят? — Улыбается (Нала видит это в отражении) Шрам и грубо бьёт львицу по ягодице, царапая её. — Чтобы я не больше не слышал от тебя такого! — Рычит он. — Быстро расставляй ноги шире, если не хочешь, чтобы я выполнил своё обещание и не заменил тебя на Сарафину! Нала громко шмыгает носом и покорно расставляет ноги шире. Она упирается лбом в холодную поверхность зеркала и пытается мысленно сбежать от реальности в мир, где всё хорошо. Там Симба не умирал и сделал красивое предложение, устроил самую прекрасную свадьбу и был чертовски нежным во время первой брачной ночи. В этом мире у Налы появились любимые львята: мальчик и девочка. Оба похожи одновременно и на отца, и на мать. Там Нала счастлива и любима супругом, готовым носить её на руках. От красивых мечтаний отдёргивает Шрам. Он резко толкается, прижимает Налу к зеркалу. Она всхлипывает и жмурится, ненавидя и Шрама, и себя. Он прикусывает ухо и срывается на сильные и быстрые толчки. Каждый из них выбивает из груди Налы воздух. Она искренне надеется, что вскоре задохнётся и больше не будет чувствовать прикосновений Шрама. Нала готова содрать с себя кожу, лишь бы больше не ощущать на себя чужих касаний. — Не бойся, Налочка, у нас точно будут дети… Знаешь, а ведь львы могут долго-долго… совокупляться. Так же говорят аристократы? — С этими словами Шрам вжимает Налу в стол и кончает с громким, почти оглушительным, рыком. Нала болезненно стонет, чувствуя, как часть спермы в очередной раз стекает по её ногам. Жидкость пачкает светлую шерсть, которая наверняка уже пропиталась запахом спермы и крови. Последней особенно много, она буквально повсюду: на чёртовом туалетном столике, на зеркале, на полу, на самой Нале и в её душе. Последняя особенно сильно изранена и убита. Шрам спустя несколько коротких минут вновь продолжает толкаться.***