Bloody Theatre

***

С момента как Ландоберкт очнулся, прошло две недели. Если верить календарю и академии, то сегодня было девятнадцатое мая. Две тысячи триста восьмидесятый год нашей эры. Честно, он почему-то не особо верил этому. И он потерял уже счет времени и иногда забывал, где находится. Кажется, время летит настолько быстро, что он не успевает ориентироваться в нем. Винтерхальтер и в академии с трудом находил нужные аудитории и другие помещения, поэтому при себе был планшет с загруженной картой. На выходных он решил скачать ее, ведь жалкие попытки Коллинсов нарисовать ему путеводитель просто разбились в крах. Эти каракули (именно так он мог их назвать) только сильнее его запутывали. Карта академии не отличалась чем-то особенным. Для удобства были предложены две версии: 3D модель интерактивного чертежа с всевозможными функциями и схематичное изображение всего учебного учреждения. Первый вариант позволял захватывать любой участок карты, увеличивать его или отдалять, продвигаться по выстроенному маршруту или отметить промежуточные точки по пути к заданной цели. Ландоберкт пользовался самым удобным для его понимания версией: чертежом, в котором парень ориентировался быстро и без каких-либо затруднений. Он ещё не готов к чему-то сложному, ведь рассматривая огромную панель с интерактивной картой глаза разбегались от одной иконки к другой, а от изобилия цветов голова становилась свинцовой. – Так, сначала туда, – проговорил он себе под нос, показывая пальцев в воздухе в нужную ему сторону, недовольно цокнув языком. Сейчас он находился у лифта на четвертом этаже и пытался не заблудиться. – Потом…туда? За своими размышлениями он даже не услышал то, как к нему приблизились быстрые шаги. На самом деле, он бы и не услышал, ведь в коридоре не мало людей и все разговаривают. Уловить шум шагов было сложно, если не обращать на такое внимание, потому что под разговоры студентов они просто растворяются в пространстве. Понял он, что на него кто-то бежал, когда ему чуть ниже груди кто-то врезался. Ландоберкт не упал, твердо стоял на ногах, но был уверен, что если бы белые крылья не расправились, удерживая на весу хозяйку, то точно бы поцеловал затылком кафель. Несмотря на такое, Ландоберкт чувствовал, что она весит намного больше него. Подавив резкую агрессию, которую он все ещё не понимал, решил спросить незнакомку о состоянии. - Все в порядке? – из вежливости спросил он, уставившись на девушку, которая резко подняла свой взгляд. Длинные волосы белого цвета небрежно собраны в высокий хвост, кожа тоже слегка бледная, но так внимание уходит на огромные голубые глаза. Мысленно Ландоберкт их сравнил с голубиными. Они у них такие же большие и резко двигаются. Птицы вообще двигаются резко. – Ага! – снова резким движением ему кивнули и ушли быстрым шагом. Почему-то возникло ощущение, что девушка бежала, но по её движениям было ясно, что она так ходит. – Ага… – повторил себе под нос Ландоберкт. После этой ситуации он решил, что пойдет дальше в кабинет, ведь до звонка оставалось ещё больше часа. Если он правильно помнит, то большая перемена идет полтора часа, потому что обед. – Стоп… – резко Ландоберкта осенило, и он понял, что в той девушке было более всего странным для него. – Ей на вид лет тринадцать… Молодой человек задумался. Тут явно какая-то путаница. Поступить в академию можно если тебе есть четырнадцать лет или исполнится столько в этом году – но сейчас май, а поступление только осенью. Какого черта она в академии? Ландоберкт слишком сильно погрузился в свои мысли. В последнее время он часто начинал думать о чем-то своем, забывая о том, что делал. Благодаря этому он стал более отчужденным, что иногда мешало учебе, но он все ещё старался получать высшие баллы. Как-никак, а до выпуска осенью надо поддерживать статус отличника. Винтерхальтер и правда увлекся мыслями о том, почему такая молодая девушка уже в их академии. Ещё цвет её пуговиц показывал, что по классификации она В. При поступлении никто не получает уровень выше СII. Ландоберкт помнил, что когда они с Филиппом учились на первом курсе, был один парень, который получил при поступлении уровень В, но это был единичный случай. Сейчас он не помнит и не знает, что с тем парнем. В обычных случаях первокурсники редко получают даже звание «кандидат в ВI». Видимо, он забыл что-то важное про стены академии. – Привет, – резко раздался женский голос сзади. Ландоберкт даже и не услышал, как к нему подкрались Коллинсы. – Пойдешь с нами в библиотеку? – Вы что тут забыли? – сразу же спросил Винтерхальтер, намекая на то, что они находятся на этаже чертового курса, пока сами заканчивают третий. Да и он не особо понимал, зачем им в библиотеку. Несмотря на свое недовольство и непонимание, Ландоберкт сам не заметил, как сгорбился и наклонил одно плечо в сторону Арин. Та облокотилась на него. Видимо, привычка осталась. Кажется, это одна из привычек, чтобы друзьям было комфортнее. Коллинсы недавно рассказали о том, что цоканьем языком является его привычкой, которую он забыл. – Большая перемена, столовая же, – ответил ему Риан, который никак не трогал друга и опять держал руки в карманах. Неужели они у него там почти всегда? Ландоберкт подметил, что тот их достает, если что-то делает. – Вот мы и пришли за тобой. – А вы не пойдете? – спросил парень, намекая на то, что близнецы явно не пошли в столовую, а значит не обедали. Ему ничего не стали отвечать, а лишь пожали плечами, потому Винтерхальтер понял, что те даже и не собираются туда. Честно говоря, ему не хотелось идти никуда, кроме своей комнаты. Ландоберкту уже так все надоело, что хотелось заткнуть всех. Его выводила из колеи вечная мигрень, странные ощущения, о которых он не может никому рассказать, пропажа Филиппа и плохая память. На него все обрушилось слишком резко. Иногда у него возникает ощущение, что забыл кто он. Винтерхальтера это пугает, ведь иногда он не узнает даже собственное отражение в зеркале. Ощущение, что это другой человек. Часто у него случаются странные перепады настроение, он становится более агрессивным. Все это не даёт ему понять самого себя. Он устал. Просто устал. – Идите без меня, а то если я пойду, то потеряю кабинет и опоздаю, – ответил на их приглашение парень и начал уходить. На самом деле, ему было все равно, что он опоздает. – Мы тебя потом проводим, – ответила девушка и схватила его за руку. Арин не стала думать, а сразу потянула в другую сторону, да так сильно, что Ландоберкт даже чуть не упал. Откуда в ней столько силы? Ландоберкт понял, что ему не уйти от участи пойти в библиотеку. За него уже все решили, и его дело – послушаться. Несмотря на это, если он опоздает без причины, то ему достанется потом. Да даже с причиной достанется, потому надо найти человека из своего класса, чтобы тот сказал, что он опоздает. Только где найти одноклассников? На удивление, по пути он увидел старосту класса, который вышел из одного лифта, который был ближе к кабинету директора, чем к библиотеке. – Скажи учителю, что я опоздаю! – по пути сказал Ландоберкт невысокому парню в очках и с аппаратом на виске. Тот и правда был довольно низким. Даже Арин, которая не отличалась высоким ростом, всего метр шестьдесят, была выше старосты. В конечном итоге, она отпустила руку Ландоберкта, когда они уже подходили к лифту, и он понял, что теперь точно не сможет добраться до класса самостоятельно. Он снова забыл дорогу, по которой его вели Коллинсы. Он даже забыл, спрашивал ли их о том, зачем они идут туда. Он ненавидел переспрашивать, но из-за плохой памяти, после комы, ему это приходилось делать регулярно. – Зачем мы идем туда? – все же спросил он. Ландоберкт был уверен, что ему ответят на вопрос, чтобы не вводить в заблуждение и усугублять его тревожное состояние, которое, время от времени, даёт о себе знать. Парень ещё пару дней назад сказал близнецам, что у него случаются провалы в памяти и он может забыть то, что происходило минуту назад. К счастью, отнеслись они с пониманием, сказав, что он их друг, а значит будут говорить огромное количество раз. – Узнаешь, – с улыбкой ответила Арин, нажимая на кнопку лифта. Это не удовлетворило его. Ему надо знать ответ на свой вопрос. В последнее время Ландоберкта пугает неизвестность. Рассказывал ли он об этом кому-то? Да. Рассказал врачу, ведь скрывать слишком много вредит ему, потому решил объяснить хоть что-то. Доктор сказал, что с его амнезией это нормальный страх, ведь сознание боится снова что-то забыть, а тем более не знать. Страх идет из потери памяти. Ему уже надоела эта потеря памяти. Именно с такими мыслями Ландоберкт зашел в лифт за ребятами, понимая, что лучше пойдет и узнает что-то, чем будет все так же бродить по коридору в поиске кабинета. Лучше опоздает, чем снова станет слушать от учителя, что молодой человек рассеян и медлителен. И он уже устал от того, что все преподаватели и одноклассники говорят об его амнезии. Ландоберкт и без них знает о своем состоянии. Даже больше. Только вот сказать это не решается, да и смысла нет. Противный звук лифта, оповещающего о том, что они спустились в центральный коридор жилого комплекса. Звук роботоподобного женского голоса был слишком отвратительным: холодный, высокий, скорее даже писклявый голос. От такой манеры речи у Ландоберкта даже на пару минут голова заболела, а в ушах появился легкий шум. Только думать о своем состоянии он не успел. Его снова схватили за руку и повели (хотя по мнению Ландоберкта больше подходит выражение «потащили») в сторону библиотеки. Если топография Винтерхальтера не подводит, то это правая сторона от выхода из лифта. В конечном итоге он оказался прав, ведь тянули его за рабочую руку, а Арин как раз была правшой. Он даже немного обрадовался, ведь до этого ему все ещё плохо удавалось отличить стороны после комы. «Браво, Ландоберкт, ты наконец-то смог начать отличаться право и лево», – подумал он и цокнул языком, когда большая белая дверь, которая уже не была автоматической, открылась перед ними. Молодой человек зашёл следом за Арин и понял, что дверь открыл и придержал Риан. Когда они зашли, парень снова засунул руки в карманы. Честно? Рука у него жутко болела после такого приключения, ведь Арин имела форму почетного солдата: подтянутое и сильное тело, потому хватка у неё была очень сильной. Ландоберкт даже на секунду забыл о мутации и проверил, в порядке ли его запястье. Испугался, ведь вдруг какой-нибудь вывих или растяжение? Хотя с его телом это звучит смешно. Библиотека выглядела так, как Винтерхальтер помнил её в своем последнем воспоминании: огромное помещение с несколькими этажами, полностью белое. Единственным «тёмным пятном» оказались электронные книги, которые были черными, а ещё полки со столами с голубой подсветкой. Удивительным было в библиотеке академии то, что она имела редкий артефакт для их времени: бумажные книги. Здесь было пару стеллажей с ними. В их мире уже и не встретить печатные вещи, потому все они хранятся в академиях. Солдаты имеют право ими пользоваться, но в отличии от электронных, уносить их из стен библиотеки запрещено. Иногда это играло на руку, ведь электронные книги проверялись и можно было понять, о чем читал тот или иной солдат. Бумажные невозможно было проверить, потому если была возможность найти в них что-то, о чем надо было умолчать – солдаты читали за столами бумажные книги. Только вот редко находилось то, что так нужно было сломленным душам. Солдаты были начитанными. Они не имеют права выходить из академии, кроме одного дня. У них нет каникул и всего один выходной в неделю. Ландоберкт помнит, что в городе многие называют это тюрьмой. На самом деле, он с ними согласен. Они здесь никто и не имеют права даже на свое мнение. Им нельзя выходить, их браслеты на записи проверяют, книги проверяют, планшеты тоже проверяют, надо отлично учиться и следовать идеологии государства. Подростки в этих стенах пытаются найти развлечения для себя и находятся в поиске душевного равновесия. Многие нашли его в книгах, хоть и электронных. Именно этот поток мыслей и заученных истин, которые вдалбливали в юных солдат, прервал голос девушки. – Вот мы и здесь! – сказала Арин, подходя к стеллажу со старыми книгами. Ландоберкту даже показалось, что Коллинсы будто знают, куда им идти и какая книга нужна. Складывалось ощущение, что они часто тут бывают и делают одно и то же. Винтерхальтер не стал на это что-то отвечать, а просто следил за движениями подруги. Он все ещё не знал, зачем они тут, но уже предполагал, что те будут читать. Только что они будут читать и зачем нужен для этого он? Ландоберкт не знал ответа на этот вопрос до сих пор. – А не лучше взять электронную книгу? – спросил Ландоберкт, увидев, что подруга взяла толстую книгу со стеллажа. Она показалась ему знакомой. Стало интересно, что может быть в этой книге, что она настолько большая. Какую информацию надо было расписать на столько страниц? Все же, электронные и правда удобнее тем, что у них экран. – В нашем случае лучше взять бумажную, – с улыбкой ответила Арин, прижимая книгу к груди. Ландоберкт не понял, что она имела в виду под этим ответом, но пошел за ребятами, которые направлялись к одному из дальних столов. Он окончательно понял, что они ничего не скажут или будут просто говорить постепенно. Быть может, они хотят ему что-то напомнить за эти два года? Иначе он не находил смысла идти с ними в такую даль ради какой-то бумажной книжки, которой можно сделать сотрясение мозга, если ею ударить. Коллинс обращалась с книгой не особо аккуратно, кидая её на стол. Винтерхальтеру и правда было интересно, как при таком весе и громком звуке стол не сломался. Почему-то не держа её, он верил, что та весила килограмм сто, а может и больше. – Видишь ли, до твоей амнезии мы изучали это, как историю, – наконец-то объяснила Арин, зачем он тут нужен. Да, Ландоберкт оказался прав и его сюда позвали, чтобы напомнить забытое. Сев возле девушки, которая специально показала название книги, Винтерхальтер понял, почему именно это книга. «Революционная история старого и новейшего времени» – прочитал он мысленно. До него пришло осознание, что в этой книге и почему она такая толстая. – Ясно, но… – начал говорить Ландоберкт, пытаясь как-то сформулировать вопрос правильно. После комы у него остались проблемы с этим. Ему иногда было тяжело составить внятный вопрос. – Зачем вам это? Ответ со стороны Риана ошпарил его так сильно, как ледяная вода в день солнцестояния. – Что бы знать, как её поднять, – Ландоберкта удивило то, с каким безразличием ответил на вопрос друг. Это звучало так, будто раньше они часто обсуждали это. Хотя, Риан отвел взгляд в сторону и будто смотрел, слышал ли это кто-то. За эти недели Винтерхальтер понял, что если даже по сторонам смотрит Риан, то это серьезно и не шутка. Коллинс не шутил насчет своего ответа. Сказать, что Ландоберкт был в ярости от этого – ничего не сказать. Ему было все равно, что его снова накрыли странные ощущение будто все нереальное, ему правда стало безразлично на свое состояние. Друзья хотят сделать то, что карается казнью. С ними даже разбираться не станут, ведь только за мысли об этом голова с плеч полетит. – Вы совсем с ума сошли?! – начал возмущаться он, по какой-то привычке даже ударил кулаками по столу, что дало о себе знать резкой болью в голове. У него до сих пор не прошла мигрень, и резкие звуки только усиливают её. – Закрыли тему, – все так же холодно ответил Коллинс, смотря на друга. Он всем видом показывал, что это место не лучшее для обсуждения таких тем. Винтерхальтеру было все равно, ведь он хотел, чтобы друзья не делали глупостей. – Нет! Вы хоть знаете, чем это карается?! – уже криком спросил он, но сразу стал тише, ведь они в библиотеке были не одни, да и покраснение с ранами из-за сухости кожи вокруг уголков рта не особо давали раскрывать полость на всю. – Особенно учитывая вашу классификацию… Ландоберкт искренне волновался за ребят. Да, он сам не согласен с устоями Пангеи с детства, но предпочитал ничего не делать вместо того, чтобы подвергать опасности своих близких. Точнее, он не помнил, делал ли что-то. Наверное, на Коллинсов влияло то, что у них не было никого из родственников, кроме друг друга. Они не знали своих родителей и другую жизнь вне академии. Видимо, им в этом плане и правда решения даются легче. – Успокойся…– Винтерхальтер почувствовал чужую руку на своей, а женский голос стал очень спокойный и тихим. От него веяло пониманием. Арин будто знала, как успокоить одним жестом и почему-то это сработало. – Это была твоя с Филей идея… Вот тут Ландоберкт поник сильнее. Филипп все никак не выходил на связь и никаких новостей не было о нем. Все, что он узнал за эти недели: никаких метеоритных дождей на Глизе не было, а со связью там все нормально. Коллинсы его обманули, но он их не осуждал, ведь видел, что они пытаются делать лучше. Только для него лучше будет, если его лучший друг вернется. Филипп Джонсон был единственной ниточкой, которая связывала Ландоберкта с его прошлым, которого он не помнил. – Насчет Филиппа. Его нет уже третью неделю… – он все же собрался и решил спросить правду про друга. Да, ему страшно узнать её, но парень должен знать, чтобы перестать себя терзать. – На Глизе не было метеоритных дождей, где он тогда? Они молчали какое-то время, смотря друг на друга. Рука Арин все ещё держала его руку, будто успокаивая и защищая от всего в этом мире. Но этот добрый жест не мог защитить от собственных чувств и мыслей. Сознание и неизвестность давили на Винтерхальтера, и ему каждый раз было страшно. Ему страшно из-за странных ощущений, о которых он до сих пор никому не рассказал. Ландоберкт боится потерять себя, но с каждым приступом это становится все ближе. Иногда он забывает даже то, что не коснулось амнезии. Филипп единственная фигура, которая напоминает ему забытое время. И именно сейчас он кинул взгляд на планшет Риана, который лежал рядом. На обоях стояла их общая фотография, где они были вчетвером: снятая верхняя часть формы, распущенные волосы. Прыгающая Арин, которую придерживает Риан, пока тот облокотился на Ландоберкта, чтобы не упасть. По другую сторону стоял Филипп, который наклонился и обнимал его со спины, ведь был выше Арин на голову, но из-за роста Винтерхальтера достать до плеча было неудобно. Он не помнит, как они делали это фото, ведь это воспоминание стерла амнезия, но стало тепло где-то внутри, когда он на неё посмотрел. Мысль, что прошлый он был счастлив, грело его сердце. – Ланд, давай поговорим об этом позже, хорошо? – все таким же спокойным тоном спросила Арин, именно этим выводя друга из мыслей о фото. Ландоберкт недовольно закатил глаза. Академия никогда не славилась долгим распространением новостей. Тут всё все узнавали сразу. Потому о том, что прилетел звездолет на площадку – узнали все уже через пол часа. Но всех поразило не это. На экипаже был всего один человек и все знали, откуда этот звездолет прилетел. Из системы мертвецов ещё никогда не возвращались живыми. – Этот парень пугает… – сказал один телепат, у которого ради приличия только задние пряди были собраны в хвост, а передние блондинистые волосы были распущены, красивое лицо было все в шрамах, но даже это не делало его менее прекрасным. – Это же он...? – спросил парень в очках, все ещё держа планшет. Это был как раз староста класса Ландоберкта, который сразу узнал, кто это. – Я знал, что он выберется из любой дыры, но… – Ты вообще уверен, что это не противник? – перебил его друг, смотря на приближающуюся с лифта фигуру в черной форме. Форма фронта. Её знали и боялись все. Фигура была слишком потрёпанная, а точнее форма: она была грязной, с закатанными рукавами, показывая не менее грязные бинты, половины одной штанины просто не хватало, потому было видно полностью перебинтованную накаченную голень, капюшон на голове, но даже это не скрывало перебинтованное наполовину лицо, а передние пряди каштановых волос собраны в хвост. Он выглядел так, как все тут прилетают с фронта. Парень правда шел уверенно, но остановился, когда прошел мимо старосты и сменив улыбку на ухмылку, достал нож из ножны. – Да ладно… – понимая, что сейчас будет это было единственное, что успел сказать парень, когда в него прилетел нож и он наклонился, чтобы тот воткнулся в стену, а не ему в череп. На этом страдания не закончились, потому что его схватили за воротник одной рукой и притянули к себе. – Ты не видел Винтерхальтера? – спросил его слегка высокий голос, протягивая каждую гласную. Услышать снова эту манеру речи просто безумие. Увидеть вновь обладателя этого голоса ещё безумнее. – Он с огненными пошел в библиотеку…– сразу ответил он, после чего оказался на полу. Парень просто широко улыбнулся, вытаскивая нож со стены и пряча его снова в ножны на поясе. Ему всегда было наплевать на правила академии. – Спасибо, – саркастично ответили ему, протягивая последнюю гласную, после чего фигура ушла, не убирая улыбку со своего лица. Тот просто швырнул старосту на пол и ушел. – Какого черта… – не выдержал и выругался староста, поправив очки и перестав контролировать свои мысли, потому аппарат на виске загорелся красным. Удивительно, но пока такая новость не дошла до библиотеки, потому друзья не знали о случившемся сейчас на четвертом этаже. Их волновало совершенно другое. – Нет! – уже перестал сдерживаться Ландоберкт и хлопнул по столу, смотря на друзей. – Я хочу знать, что с Филиппом! Коллинсы знали, что с ним и намеренно скрывали. Ландоберкт это понял уже давно, но что же там такое, чего он не должен знать. Это уже надоело. Мало того, что он ничего не помнит и вечно болит голова, так и ещё друзья не говорят ничего о его лучшем друге! – Может уже скажем ему? – спросил грустным голос Риан у сестры, вытаскивая руки из карманов. Оба сразу поникли, а голос почему-то охрип у обоих, будто те сдерживали слезы. После такого вопроса раздался тяжелый выдох девушки, которая все же решила сказать другу правду: – За три месяца до того, как ты впал в кому, сообщили о том, что их экипаж пропал без вести… – начала говорить она, отводя взгляд на брата и снова положив руку на шею. Брат лишь посмотрел на нее и слабо кивнул, будто и так понимая, что ей нужно сейчас. – Как мы поняли, они попали в самое логово врага. Больше от них не было вестей и связи, потому их вписали в погибших… – Последние слова девушка проговорила почти со слезами. Уже было понятно, что она сдерживается, чтобы не заплакать, потому спрятала лицо в локти. Риан, посмотрев на нее, понял все без слов и решил продолжить слова дальше: – За эти два года Филипп дослужился до звания капитана, потому его потерю сразу сообщили всем, ты тоже об этом знал тогда, – сказал Риан, смотря на сестру. Ему было стыдно смотреть на друга после такого долгой лжи. – ещё на их экипаже был сильнейший солдат, что тоже огромная потеря. – Извини, мы хотели сказать, когда ты будешь готов… После этого замолчали все и лишь тихие всхлипывания девушку заглушали между ними тишину. Ландоберкт не стал смотреть больше на друзей, где Риан положил руку на затылок сестры и стал легонько поглаживать. Ему сейчас было так же тяжело от осознания. Прошлый Винтерхальтер знал, что друг не сможет сдержать обещание, ведь знал куда тот летит. Он даже нормально не попрощался. Посмотрев на свои руки, его накрыл сразу же поток мыслей, который начинался от «Вот почему он не отвечал», заканчивая «Это точно мои руки?». Ландоберкта накрыли даже ощущения, что он где-то в другом месте, что это не его тело и им управляет кто-то другой. Эти мысли думает не он, а кто-то другой. Это не его тело и жизнь, а кого-то чужого ему человека. Сейчас он проснется и кошмар кончится. Это все сон. Только это был не сон, и он перестал это понимать. Сгорбившись, он пытался скрыть дрожащие плечи. Пусть Риан успокаивает сестру, но не знает о странных ощущениях друга. Да и Ландоберкт не рассказал им об этой проблеме. Они не поймут то, как можно ощущать такое. Почему-то ему казалось, что его никто не поймет, потому панику сейчас он спрячет. – Эй, че раскисли? – резко раздался до жути знакомый голос. Тот голос, который Винтерхальтер мечтал услышать сразу, как открыл глаза после комы. Этот голос принадлежит важному ему человеку. Настолько важному, что даже странные ощущения сразу ушли, а Арин с левой стороны перестала плакать и подняла взгляд. Они все повернулись в сторону входа, где стояла та самая фигура в военной форме, на которой не было штанины до колена. – Умер кто? – широкая и родная улыбка Джонсона окинула из всех. Взгляд белых и пустых глаз доказывал, что это именно их друг. Точнее, всего один глаз на них смотрел, ведь второй был перебинтованный. Несмотря на то, что бинт скрывал почти весь лоб, все равно было видно очертания его странного родимого пятна: между бровями распределился рисунок красного цвета. По бокам очертания были овальной формы и больше походили на лепестки ромашки, а по середине их острая прямая линия. Это родимое пятно Ландоберкт даже с амнезией на всю жизнь узнает, ведь именно на первом фронте уже его лоб прислонили к этому и сказали, что они выберутся из любой задницы. Ландоберкт вспомнил самый первый фронт, но ему было не до головной боли. Ему просто хотелось обнять своего друга. – Живой… – одновременно сказали Коллинсы, после чего раздался легкий смех, совсем тихий, но такой родной для каждого. – Христос воскрес, – раздалась шутка, после чего Филипп рассмеялся, но смех резко оборвался, ведь на него налетел Винтерхальтер и повалил на пол, обнимая. Филипп, конечно, весил намного больше Ландоберкта и мышцы у него были сильнее, но такая внезапность даже его вывела из колеи. – Ты как выбрался вообще? – спросила Арин с улыбкой на лице. От слез остались только сухие дорожки на лице, но даже это не мешает видеть, как её взгляд стал счастливее. Девушка расцвела, увидев того, кого минуту назад они хоронили. Риан тоже не оставался в стороне: он сразу же подошёл к Филиппу, который оттолкнул Ландоберкта и встал, но ненадолго, это было сделано для того, чтобы сесть на стул. Винтерхальтер не понимал, почему друг не особо хотел его обнимать, ведь тот был довольно тактильным в его последнем воспоминании. Что-то случилось, и это стало сразу ясно. Только потом он тоже понял, что это фронт, а это место меняет людей. – Ну, было тяжело, – с легким смехом сказал он, а после улыбнулся ещё шире и сказал одну важную новость – Зато мы выиграли, и теперь Глизе подчиняется нам! Филипп любил, когда его хвалили, потому почти всегда разговор начинался с его достижений. Иногда эти достижения были какими-то глупыми, по типу: – Я смог съесть целую тарелку гречки!! В те моменты Ландоберкт ощущал себя беззаботным, слушая о таких глупых, но важных для Джонсона достижений. Но не все его победы над собой были такими. Иногда он делал что-то серьезное и опасное, как, например, смог привезти победу с Глизе. Воспоминания с первого курса накрыли Винтерхальтера, что слезы начали уже набираться в глазах, но тот их сдержал и снова обнял прибывшего друга, который, по словам всех, должен быть мертв. По словам всех, он не вернулся бы, но вышло, наоборот. Филипп всегда сдерживал обещания и сейчас было не исключением. Он вернулся. – Ну я же грязный… – с улыбкой сказал Джонсон, пытаясь выбраться из объятий Винтерхальтера. На этих словах тон Филиппа сменился и в нем уже не было такой задорности, как всегда, но улыбка все ещё не спадала с него. Джонсон улыбался всегда, никакой бы не была ситуация. – Да пофиг, – пробубнил себе под нос Ландоберкт, понимая, что друг его все равно услышал. После этих слов Филиппа обняла ещё и Арин, и поэтому только Риан остался возле них, все так же держа свои руки в карманах. Только в этот раз Коллинс улыбался, смотря на Джонсона, и Винтерхальтер подметил, что это его первая улыбка за эти недели. Оказывается, он с ней ещё больше похож на сестру. Отведя взгляд от друга, парень заметил, что Филипп сам не был грязным. Единственное, что было грязным – форма и бинты, но на них была свежая кровь, потому было ясно, что их меняли. Почему же тогда Джонсон назвал себя грязным? Ландоберкт не мог понять, но в конечном итоге спихнул это на его любовь к чистоте. – Фу таким быть, скелетон, – вывел из мыслей голос друга, и все рассмеялись с этой фразы. Так называл Ландоберкта только Джонсон. Только вот Филипп не смеялся, хотя чаще всего он это делал первым. Он просто улыбался, прикрыв глаза, ведь понимал, что по взгляду они прочитают все. Филипп боялся, что друзья все узнают и осудят его, возненавидят. Он боялся рассказать им то, что с ним было и потому решил просто промолчать и наслаждаться объятиями. Только счастье продлилось недолго, ведь Ландоберкт задал слишком странный вопрос: – Почему зеленый? Почему две? – спросил друг, держа одну руку с браслетом, на котором было видно классификацию солдата. Джонсон не мог понять, почему сам Винтерхальтер задает этот вопрос, ведь сам был свидетелем того, как он остановился на одном уровне уже как два года. – Ты же знаешь, не? – все же решился спросить у него Джонсон, уже легко улыбаясь, чтобы не особо подавать вида своего недоумения и пережиток этого фронта. Ландоберкт недовольно закатил глаза. – А, насчет этого… – подала голос Арин, все так же обнимая старшего. – Ему здорово прилетело на фронте, и память немного отшибло. – Отстой… – все, что мог на это сказать Джонсон, понимая, что Ландоберкт потерял, видимо, где-то год, а то и больше памяти. – Да что ты говоришь, – с легким смехом сказал Риан. До всех сразу дошло, что он имел в виду под этими словами, потому засмеялись все. Даже Джонсон слегка посмеялся, ведь знает, что был вписан в погибшие. – Ну, чтобы не случилось, причина всегда одна и та же, – пожал плечами Филипп, отвечая на вопрос Ландоберкта. Стоило Винтерхальтеру услышать ответ друга, как всё встало на свои места. Он вспомнил, что Филипп быстро достиг уровня ВII, но дальше не продвинулся по одной единственной причине. Верхушке нужно было увидеть уже не владение мутацией, а её полную силу. Именно в этом и была проблема Джонсона: он не мог использовать её на всю. Кристаллизация крови была одновременно идеальной мутацией, ведь если его собственная кровь попадала в другой организм, то и чужая кровь попадала под его власть. Филипп даже мог остановить сердцебиение, но максимум на десять минут. Но и одновременно это было проклятием, ведь Джонсону всегда приходится себя ранить, а чтобы быть сильнее – нужны серьезные раны. Это и было опасно, ведь полная мутация предполагала под собой потерять более семидесяти процентов крови. Это смертельная доза для каждого. Джонсон и правда ненавидел свою мутацию, но это ему не помешала попасть на верхушку иерархии студентов академии, а также получить звание капитана. Если честно, его иногда и солдаты с красными браслетами боялись, но ему хотелось далеко не этого. Филипп просто хотел вернуться назад домой и увидеть своих друзей. Общага у ребят всегда была чистая. Это было связано не с тем, что у них есть роботы для уборки, потому что чистота комнат висит полностью на студентах, а Филипп был ещё тем чистюлей. По словам Джонсона, Ландоберкт даже называл его в шутку мамой из-за такой любви к уборке, но это было в прошлом. Это было тогда, когда парень ещё знал себя и не имел дыру в памяти длинной в два года. Филипп и Ландоберкт были соседями, Коллинсы же жили на другой стороне и до них надо было идти минут пять, так как лифты туда уже не ехали. За эти недели Винтерхальтер успел туда сходить и понял одну вещь: Коллинсы более спокойно относятся к бардаку и спят они вместе, а ещё делают все, чтобы им не было жарко и не выделялся пот. Столько дезодорантов, как у Коллинсов, Ландоберкт столько в магазине не видел. В отличии от своей академической и военной формы, Винтерхальтер предпочитал свободную одежду, чтобы он мог её носить со своими выступами на позвоночнике. А вот штаны у него всегда были короткие, ведь на его рост слишком тяжело найти по размеру, но он уже давно смирился и носит шорты по колено. Как раз и сейчас он был одет точно так же: свободная футболка черного цвета и белые шорты. Не изменяет своим традициям даже во время амнезии. Несмотря на то, что пару недель назад он был против снова употреблять человечину, против крови он ничего не имел, ведь даже воду пить было противопоказано. Желудок выдерживал и не освобождал себя от содержимого, как бывает с едой, но все равно начинал болеть. Потому Ландоберкт уже привык жить с тем, что каждый вечер растворяет витамины в стакане с красным содержимым. – Опа, а вот и ужин, – резко раздался чужой голос, выводя парня из своих мыслей. На стакан упала тень тела, севшего на стол, смотря на содержимое посуды. На это Ландоберкт лишь кивнул, видя, как Филипп слез со столешницы и убрал полотенце со своих плеч. Только сейчас он заметил, что друг вышел из душа и снова был в том, в чем любил ходить по дому. Только нижнее белье на нем и было. Филипп все ещё имеет такие же привычки, которые остались в последнем воспоминании Винтерхальтера. – Ты же сейчас витамины пьешь? – спросил Джонсон, доставая из одного шкафчика аптечный ящик. Там почти ничего не было, кроме бинтов, антисептиков и одноразовых скальпелей. Возможно, лежало пару таблеток, но они были от головы либо витамины. – Да, растворяю в крови, – ответил Ландоберкт на вопрос. Он сам не особо понимал, почему уточнил то, как их принимает, ведь друг и так знал. Просто он не помнит, говорил ли когда-то это. От Филиппа же последовал легкий смешок, что показывало то, что он его не осуждает за повторы и все понимает. С приезда он так и не стянул улыбку с лица, хотя в этом нельзя быть уверенным точно, потому что после библиотеки Джонсон ходил к врачу. Теперь Филипп живой и по документам, потому со спокойной душой может ходить на занятия, хоть и с ограничениями после фронта. – Ты завтра идешь на военку? – снова раздался вопрос друга, как только Ландоберкт сел за стол напротив него. Тот же, в свою очередь, перебинтовывал свои предплечья, на которых были свежие раны. Винтерхальтер понял это сразу, но в их компании об этом было не особо принято говорить. Не все шрамы Филиппа сделаны ради боя. Ландоберкт, если честно, даже не особо вопрос услышал, ведь рассматривал руки друга. У него был тремор. Он не особо его заметил в библиотеке, но по словам Риана он уже был и тогда. Парень просто не помнит, чтобы его друг страдал чем-то неврологическим. Филипп имел отличное здоровье. Спрашивать о состоянии рук он не стал, ведь это все же фронт и случится там может всякое. Только о другом он все же решился спросить: – Почему у тебя нет ногтей? Филипп сразу же прекратил свое занятие на пару секунд, уголки губ несколько опустились, поэтому улыбка показалось несколько расслабленнее. Джонсон выглядел так, будто о чем-то думая и как только выдохнул, возобновил движения бинта и спокойно ответил: – Я их вырвал, чтобы кровь пустить. Только вот в его ответе было явно что-то не так, и Ландоберкт понял это сразу. Если вырвать ногти, то крови для боя будет очень мало и это лишь пустая трата времени. Да и у Филиппа с его густотой крови оттуда даже почти ничего не выйдет. Он врет, и Винтерхальтер это сразу понял. Ландоберкт цокнул языком и Филипп с этого посмеялся. – Так ты идешь на военку? – переспросил Джонсон, будто специально выводя его из раздумий. Филипп не дурак и сразу понял, что его друг понял о лжи и что его могут раскусить. Джонсону надо было что-то сделать, чтобы друзья не узнали правду, потому лучше соврать, чем сказать правду о его фронте. – Ну да, надо же мышцы в тонус приводить, – ответил Винтерхальтер, смотря на стакан, из которого до сих пор не сделал ни одного глотка. – А ты? – Ну мне пока нельзя, но кто мне запретит? – слегка посмеялся Филипп, вставая уже с насиженного места. Он не стал убирать аптечку, ведь воспользуется ей утром. После этого он пошел в сторону спальни, ничего не говоря другу. Джонсону не хотелось, чтобы тот волновался за него, ведь у самого были огромные проблемы из-за памяти. Он не хотел даже вспоминать этот фронт, потому лучше поставить проблемы других в приоритет. Только Ландоберкт знает настоящего Филиппа и сразу все просек. – Что у тебя случилось? – взволнованный голос застал врасплох. Даже вопрос поставил в тупик, ведь давал ясно понимать, что лучшего друга не обманешь. Винтерхальтер узнает и догадается обо всем, что касается переживаний Филиппа. – Все нормально, голубок, – с широкой улыбкой ответил он другу, снова называя тупым прозвищем, после чего зашел в спальню и сразу улыбка ушла с лица. Как же Филипп устал от всего. Ландоберкт лишь мысленно подтвердил свои догадки о том, что с Джонсоном все плохо, но пока тот не расскажет сам, то ничего у него не выведать. Лучше последовать примеру того и пойти спать, но сначала надо выключить везде свет. – Ланд… Не выключай свет, пожалуйста. – Что?