Lynchpin

Цзян Чэн никак не мог выкинуть из головы слова Цзинь Гуанъяо. Прошёл почти год. Всё уладилось настолько, насколько это вообще возможно. Мадам Цзинь возглавляет клан, пока Цзинь Лин не станет старше, и Цзян Чэн чувствует себя виноватым из-за того, что испытывает такое же облегчение, как и сам мальчик. Лань Сичень всё ещё находится в уединении, оставив Лань Ванцзи одновременно на должностях главы клана Лань и Верховного заклинателя. Глава Цзян до сих пор не совсем уверен, как именно произошло последнее назначение, но почти не сомневается, в том что, после того, как последними тремя людьми, которые владели этим титулом, были Вэнь Жохань, Цзинь Гуаншань и Цзинь Гуанъяо, возможно, что все просто избегают этого назначения, думая, что это проклятая должность, поэтому и соглашаются на кандидатуру Лань Ванцзи. Вэй Усянь находится в Облачных Глубинах. Очевидно, теперь они с Лань Ванцзи называют друг друга мужьями, но если церемония и была, то Цзян Чэна на неё не пригласили. Он почти полностью уверен, что единственная причина, по которой Лань Ванцзи согласился занять пост Верховного заклинателя, заключалась в том, что так можно лучше защитить Вэй Усяня от… ну, от всего. Они до сих пор не разговаривали после событий в храме. Он знает, что в основном это его вина, потому что Вэй Усянь несколько раз приходил в Юньмэн. Цзинь Лин видел его и даже ходил с ним на ночную охоту. Цзян Чэн уверен, хотя никто никогда не говорил ему, потому что в те ночи Цзинь Лин не берёт с собой Фею. Единственная причина, по которой племяннику это сходит с рук, заключается в том, что, если Вэй Усянь не сможет с чем-то справиться, присутствие Феи вряд ли что-то изменит. Цзинь Лин ничего не говорит о встречах со вторым своим дядей, но не сомневается, что Цзян Чэн знает, с кем он собирается увидеться, и всегда слишком долго смотрит на него, прежде чем уйти, и также долго - когда возвращается, как будто пытается дать ему возможность спросить: позволить племяннику рассказать о другом своём дяде, которого он простил, а Цзян Чэн почему-то нет. Но Цзян Чэн никогда этого не делает. Он просто кивает Цзинь Лину и ничего не говорит. Прошёл почти год, а он не может выкинуть из головы слова Цзинь Гуанъяо. Цзян Чэн всегда знал, что он сын своей матери, и раньше это пугало его. У него её нрав, её холодный темперамент, и с возрастом он стал лучше понимать свою мать, чем в детстве. У него океан презрения ко всем вокруг, и его привязанность всегда видна другим как гнев, и так было всю его жизнь. Раньше он подавлял это, пытался контролировать, потому что, возможно, несмотря на то, что любил свою мать, не хотел быть таким, как она. Он научился использовать это в своё время для роли главы клана, чтобы не притворяться, что заботится о вещах и людях, которые ему не интересны. Если у него репутация резкого и неприятного человека, то это даже хорошо. Это означает, что другие главы кланов больше не пытаются на него давить, не пытаются льстить или уговаривать его делать то, что он не хочет, потому что знают, что не сработает. У него не хватит терпения на всё это дерьмо. Он слишком крепко держится за людей, которые ему важны, словно пытается удержать песок в кулаке, и чем крепче держит, тем быстрее они уходят. Не то чтобы он так сильно старался заботиться о ком-то за последнюю пару десятилетий, поскольку усвоил урок на этот счёт. Исключая своего племянника. Ему повезло в том, что касается Цзинь Лина. Он может быть озорным, непослушным ребенком, решившим напугать своего дядю до смерти, но, как и его мать, он видит сквозь бахвальство Цзян Чэна и понимает то, что дядя имеет в виду, а не то, что говорит. Он потерял всех остальных, так или иначе. И, по словам Цзинь Гуанъяо, это его вина. Можно ли было действительно предотвратить всё это? Был ли он отчасти виноват в том, что всё пошло так ужасно неправильно? Если бы он только поверил в Вэй Усяня, если бы только был готов постоять за него, можно было бы всего этого избежать? Вырос бы Цзинь Лин с настоящими родителями, а не с одним дядей, который не знал, что, чёрт возьми, он делает, и с другим дядей, который, вероятно, саботировал любой прогресс в превращении Цзинь Лина в нечто, напоминающее хорошего ребёнка? Слухи и язвительные комментарии об отсутствии у Цзинь Лина надлежащего воспитания прекратились. Цзян Чэн задаётся вопросом, не потому ли это, что их подпитывал Цзинь Гуанъяо. Или, может быть, потому, что теперь мальчик - племянник Старейшины Илина. Цзинь Лин сильно вырос за последний год. Возможно, потому, что Цзинь Гуанъяо больше нет. Или потому, что Вэй Усянь здесь, и когда дело доходит до воспитания детей, как и во всём остальном в их жизни, он в этом лучше, чем Цзян Чэн. Он не может перестать думать об этом, и не может смотреть в лицо Вэй Усяню, когда это всё ещё крутится в его голове, так что он этого не делает. Как он может смотреть своему брату в лицо, зная, что мог бы предотвратить все эти страдания, если бы только сражался за него? Как он может смотреть на себя? Дошло до того, что он понял, что так дальше жить нельзя. Вот он и решает, что не будет. Когда дело доходит до невозможного, раньше ему был известен только один человек, который мог это провернуть, и это и есть тот, с кем он не разговаривает. Но теперь мужчина знает ещё об одном. Не то, чтобы ему кто-то сказал, конечно, потому что, как обычно, никто ему ни хрена не говорит, но даже он может сложить два и два. Не Хуайсан прячется за своим веером ещё до того, как Цзян Чэн заканчивает задавать свой вопрос. — У меня сейчас действительно не хватит терпения на твою театральность,- даже не удосуживается сдержаться, чтобы не потереть виски мужчина. — Когда у тебя хоть на что-то хватало терпения? - Бормочет Не Хуайсан, но всё же захлопывает веер, пусть и мгновение спустя начинает постукивать им по раскрытой ладони. Цзян Чэн начинает мысленный обратный отсчёт от ста. Это никогда не помогало ему раньше, но всё бывает в первый раз. — Ты знаешь, что я не… я взял ритуал из записей Вэй Усяня, а не изобрёл сам. — Ты разобрался в нём, — ответ звучит очень просто. Это больше, чем он сам мог бы сделать, больше, чем мог бы кто-либо другой. Даже Лань Ванцзи не до конца понимает Тёмный Путь и все странные изобретения своего мужа. - Ты действительно говоришь мне, что после всего, что произошло не задумывался над этой идеей? Его веер снова раскрывается, прикрывая лицо, но взгляд становится задумчивым. — Может быть есть шанс. Для тебя. — Он поднимает бровь. Не Хуайсан постучал веером по центру груди Цзян Чэна. — У вас с Вэй Усянем общее ядро. Возможно, есть то, что я мог бы предложить, но это рискованно. — Подходит, — отвечает он. Это явно не тот ответ, которого ожидал Не Хуайсан. — Почему это так много для тебя значит? — Спрашивает глава Не после долгого напряжённого молчания, в котором чувствуется удивление. Цзян Чэн пытается не показывать, насколько он обижен этим. — Зачем мне это делать? Это может убить тебя. Это, вероятно, убьёт тебя, и я вряд ли проживу долго после такого исхода в любом случае. – Цзян Чэн моргает, и собеседник уточняет, — Вэй Усянь убьёт меня за то, что я забрал тебя у него. Для него не будет иметь значения, что он почти не видел тебя с тех пор, как вернулся. Цзян Чэн на мгновение закрывает глаза, а когда снова их открывает, Не Хуайсан выглядит почти задумчивым. – Вот почему. Не всё, но хотя бы частично. С другой стороны, возможно, он сможет это исправить. Он думал, что вещей, которые пошли не так, слишком много, они слишком неуправляемы, чтобы один человек мог изменить всё, но Цзинь Гуанъяо думал иначе. И, независимо от того, каким человеком тот был, он всегда был прав в таких вещах, раз за разом легко перемещая людей, как фигуры на игровом поле. Если возможно, что он сможет спасти свою сестру, спасти Цзинь Цзысюаня, Вэй Усяня — что ж, тогда стоит попытаться, не так ли? Веер Не Хуайсана снова распахнулся, скрывая улыбку, которую Цзян Чэн мог видеть в его глазах. – Очень хорошо. *** Не Хуайсан на самом деле немного пугает. Не прошло и месяца, как он приезжает в Пристань Лотоса и кладёт свиток на стол, ликуя от победы, а в глазах отражается ум, который обычно он не позволяет увидеть другим. Это возможно, но только для Цзян Чэна есть ограничения. Он не может вернуться до переноса ядра, поскольку наличие у него ядра Вэй Усяня делает всё это возможным в первую очередь. И, ритуал должен произойти в то время, когда он будет находиться в том же физическом месте, что и Вэй Усянь, ему нужно, чтобы брата можно было видеть, это увеличит шансы на успех. Переноситься в момент после передачи золотого ядра слишком рискованно, так как технически увидеть брата было можно, но это сработало бы только если Цзян Чэн был бы в состоянии открыть глаза до того, как Вэй Усянь уйдёт, что маловероятно. А это значит, что перенестись придётся в ту ночь, когда Вэй Усянь убил Вэнь Чао. — Но он уже, — начинает Цзян Чэн, тут же прерываясь. — Он провёл эти три месяца, подвергаясь мучениям в Курганах, — мрачно договаривает Не Хуайсан. - Я знаю. Но нет смысла возвращаться, если он этого не сделает. Без Тёмного Пути Вэй Усяня мы бы никогда не выиграли войну. Цзян Чэн вздрагивает. Ведь это правда. Вэй Усянь выиграл для них войну, а они уничтожили его за это. — Хорошо, — отвечает мужчина, тихо отказываясь от мысли, что может спасти своих родителей, спасти всех тех, кто погиб на Пристани Лотоса. Ему просто нужно спасти Вэй Усяня и надеяться, что этого будет достаточно, чтобы спасти всех остальных. — Для проведения ритуала, нам понадобится, чтобы Вэй Усянь был здесь, — говорит глава Не, — но у тебя не возникнет с этим проблем. Не возникнет. Если он пригласит Вэй Усяня в Пристань Лотоса, понятно, что тот придет. Знает, что даже после всего того, после чего любой разумный человек возненавидел бы его, брат всё ещё любит. Знает, что Вэй Усянь будет нервничать, взволнован и счастлив вернуться в свой дом, даже если будет думать, что Цзян Чэн снова накричит на него. — Почему ты это делаешь? На этот раз Не Хуайсан совершенно серьёзен. — Потому что ты спасёшь моего брата. Это не просьба и не вопрос. Это утверждение. Это то, что обязательно должно произойти. Цзян Чэн кивнул и сказал: «Да». Это справедливо. Если Не Хуайсан собирается помочь ему спасти его брата, то Цзян Чэн может помочь ему спасти своего. *** Вэй Усянь улыбается и счастливо свисает с руки Лань Ванцзи, увлечённо разговаривая с Цзинь Лином. Видя, как он взволнован тем, что его снова пригласили на Пристань Лотоса, без намёка на горечь или обиду, Цзян Чэну захотелось свернуться калачиком и где-нибудь умереть. Судя по всему, Вэй Усянь не способен злиться буквально ни на что, что мог бы сделать Цзян Чэн. Кроме, может быть, того, что он собирается совершить сейчас. Он чувствует себя только немного неловко из-за того, что подливает всем в чай снотворное. Подхватывая брата, Цзян Чэн замечает, что тот по-прежнему слишком легкий даже спустя год, который не был в бегах, и не думает, что может винить в этом исключительно пресную еду Гусу Лань. Несмотря на то, что он был мёртв уже шестнадцать лет, Вэй Усянь всё ещё кажется его надоедливым старшим братом, который всё знает и во всём лучше него. Но сейчас, когда брат кажется слишком лёгким в его руках, а его голова прижата к плечу Цзян Чэна, тот почти напоминает ему Цзинь Лина. Не Хуайсан почти не поднимает взгляда, когда мужчина входит и осторожно кладет брата на стол в центре комнаты и привязывает его Цзыдянем. Для ритуала он должен бодрствовать, а Цзян Чэн должен быть уверен, что тот не сможет встать и остановить его. — Ты готов? — спрашивает Не Хуайсан. — Помни, что нужно вложить в печать всё своё ядро, ничего не оставив. — Я знаю, — огрызается он, а затем медленно выдыхает. — Спасибо. За всё. Глава Не снова прячет лицо за веером, а затем желает удачи, прежде чем выскользнуть за дверь. Цзян Чэн использует всплеск духовной энергии, чтобы разбудить Вэй Усяня, наблюдая, как тот медленно моргает, приходя в себя. — Цзян Чэн? — спрашивает он, оглядываясь вокруг. — В чём дело? Он не отвечает. Просто приступает к работе, делая широкие надрезы по центру своих ладоней. Он видит тот самый момент, когда Вэй Усянь узнает знаки и их расположение и всё понимает. Его лицо теряет все краски, и он пытается вырваться из хватки Цзыдяня, но тот не ослабевает ни на дюйм. — Ты не можешь этого сделать! Это слишком опасно! Как ты вообще… неважно, стой, это убьёт тебя! — Если это не сработает, и я больше никогда тебя не увижу, — начинает Цзян Чэн, а затем делает паузу, чтобы сглотнуть, — тогда прости. И спасибо. Вэй Усянь замирает с открытым ртом, но затем ещё сильнее бьётся в путах. -ЦЗЯН ЧЭН! Не делай этого, остановись, пожалуйста… Вместо ответа тот прикладывает ладони к печати, вкладывая в нее последние капли своей духовной энергии. Мир вокруг него гаснет. *** Он думал, что будет какое-то промежуточное состояние, вроде пробуждения после долгого сна. Но всё не так: в один момент он слушает мольбы своего брата, а в следующий - уже сидит на крыше рядом с Лань Ванцзи, едва видя через дыру в ней Вэй Усяня. Его первая мысль — ошеломлённое, взволнованное удивление, что сработало. Вторая - насколько они молоды. Заклинатели, настолько могущественные, как они, на самом деле не стареют, если этого не хотят. Но в поведении и внешности появляется какой-то вес, приобретаемый с годами. Но всего этого сейчас нет. Они едва старше Цзинь Лина. Всевышние боги, о чём кто-то думал, позволяя им возглавить военную кампанию? Вероятно, что у них не было выбора, но всё же. Он даже не позволяет Цзинь Лину ходить на Ночную охоту в одиночестве. И тут же почти прощает своих родителей за то, что те связали их Цзыдянем в лодке и отправили прочь. Он бы сделал то же самое на их месте. Его третья мысль заключалась в том, что он, должно быть, был настоящим идиотом в этом возрасте, раз не видел, насколько Вэй Усянь был близок к тому, чтобы сломаться. Одного взгляда на его лицо через щель в крыше достаточно, чтобы понять, что что-то не так, чтобы увидеть как обычно выразительное лицо брата замкнуто и охвачено яростью. Пожалуй, он не совсем справедлив. Вэй Усянь скрывал от него своё состояние, и не то чтобы ему самому в тот период было лучше. Или сейчас. Возможно, он намного меньше умеет приспосабливаться к обстоятельствам, чем брат или сестра, что многое говорит о Вэй Усяне и объясняет больше, чем пару вещей в Цзинь Лине. Кроме того, даже тогда он знал, что что-то не так, но Вэй Усянь не хотел с ним разговаривать, и он не знал, что с этим делать. Он до сих пор не совсем уверен, что знает. Несмотря на то, что он уже видел всё это и многое другое раньше, у Цзян Чэна по спине пробежали мурашки. Он почти забыл, насколько могущественным был Вэй Усянь со Стигийской Тигриной Печатью. Брат могущественный и без неё, всё ещё тот, с кем никто не хочет пересекаться, даже когда он якобы вышел на пенсию и остепенился со своим мужем и сыном, но с печатью… Вэнь Чжулю — один из их злейших врагов, а брат просто играет с ним. В прошлый раз, когда Вэнь Чжулю потянулся к Вэй Усяню, Цзян Чэн испугался, что увидит, как золотое ядро его брата будет раздавлено прямо у него на глазах, и не понимал, почему Вэй Усянь просто стоял там. На этот раз он знает: это потому, что у Вэй Усяня нет ядра. Он знает, что Вэй Усянь планирует позволить Сжигающему Ядра схватить его, чтобы посмотреть на выражение его лица, когда Вэнь Чжулю поймет, что у него нет ядра, которое можно было бы сжечь, и лишь после этого убить его. Но Лань Ванцзи находится рядом с Цзян Чэном, поэтому он не может допустить такой мести, потому что тогда Ванцзи узнает, что ядро брата исчезло. Даже если бы он был готов позволить Вэй Усяню справиться с этим, его спутник пробивается сквозь потолок, когда Вэнь Чжулю в нескольких дюймах от горла Вэй Усяня. Цзян Чэн делает то же самое, что и в прошлый раз, выдёргивая Вэнь Чжулю назад Цзыдянем и привязывая к одной из балок. В прошлый раз он позволил ему задохнуться, но на этот раз у него не хватило на это терпения, и в любом случае он обращается с Цзыдянем лучше, чем раньше. Он посылает поток духовной энергии через Цзыдянь и отдёргивает руку. Кнут пронзает кожу и кости, срезая голову Вэнь Чжулю начисто, его голова и тело падают на землю, когда Цзыдянь возвращается назад, чтобы обвиться вокруг запястья. Теперь они все смотрят друг на друга, глаза Вэй Усяня широко раскрыты, а рот приоткрывается от удивления, когда он переводит взгляд с обезглавленного трупа Вэнь Чжулю на Цзян Чэна. Суйбянь обжигает спину, но юноша не может заставить себя сделать то, что сделал в прошлый раз: бросить его брату. Не тогда, когда знает, что Вэй Усянь не может им владеть. Цзян Чэн хочет задать тот же вопрос, что и раньше, спросить, где он был, потому что нет веской причины не спрашивать, даже если он уже знает ответ. У него были планы. Он думал об этом. Но теперь, когда он снова стоит перед своим братом, в то время, когда всё между ними еще не пошло к чертям, он не может думать о них. Юноша не бросает меч, не задает вопросов, вместо этого делает то, что сделал правильно в прошлый раз. Он подходит к Вэй Усяню, который вздрагивает, словно ожидая удара, Цзян Чэн не позволяет себе зацикливаться на этом, и обхватывает руками плечи тёмного заклинателя, прижимая к своей груди. Черт, брат такой худой, что он почти боится, что сломает его. Цзян Чэн не понимает, что сказал это вслух, пока Вэй Усянь не издает тихий звук, который когда-то мог быть смехом. — Я, — ему приходится остановиться и откашляться, потому что его глаза горят, и в прошлый раз ему удалось не смутиться, но, похоже, в этот раз это исключено. — Ты, — начинает он, но не знает, что говорить дальше. Он не знает, стоит ли пытаться дразнить его из-за того, что он так долго отсутствовал, или искренне злиться из-за этого, не уверен, что на этот раз заставит его брата по-настоящему открыться ему, и чувствует себя застрявшим, парализованным при мысли, что может сделать неверный шаг. Руки Вэй Усяня неуверенно обвиваются вокруг него, чего не было в прошлый раз, и оказывается, что он довольно жалок, потому что, несмотря ни на что, даже будучи взрослым, старше на два десятка лет, что-то сжимается в его груди, когда его обнимает старший брат. Он утыкается лицом в изгиб шеи Вэй Усяня, пытаясь хотя бы скрыть свою реакцию от Лань Ванцзи. В основном Вэй Усянь почему-то пахнет чистым потом и апельсинами, но под всем этим чувствуется слабый запах серы, оставшийся от Тёмного пути, который он только что использовал. — Эй, — говорит Вэй Усянь, проводя кругами по спине, — всё... ты... что-то с шицзе? Я думал… — А-цзе в безопасности, — отвечает парень, еле сдерживаясь от того, чтобы расплакаться: сейчас он может сказать это. А-цзе жива. На этот раз она точно останется в живых. — Но ты… я думал… и мы слышали, — он сдаётся, качая головой и еще крепче прижимаясь к брату. Цзян Чэн немного беспокоится о том, что сломает ему ребра, а также о том, что выглядит сумасшедшим, но плачет не только из-за того, что Вэй Усяня не было три месяца, но и из-за всего, из-за всех страданий и дерьма, которые он должен предотвратить, и из-за того, что не сделал этого в первый раз, из-за того, что не цеплялся упрямо за своего брата тогда, пока тот бы не обнял его в ответ. Вместо того, чтобы напрячься или почувствовать себя не комфортно, Вэй Усянь расслабляется в его руках. Каким-то образом баланс сместился, и Вэй Усянь прижал его к своей груди, а не наоборот. Конечно, он идиот, брату всегда было комфортнее заботиться о других, чем, когда заботятся о нём самом. — Я слышал о том, чем ты занимаешься. Борьба и восстановление клана Цзян. Спасибо. В основном он просто вспомнил всех членов их клана, которые были вдали от дома, и завербовал ещё несколько из обычных заклинателей Юнмэна. Их было немного, но достаточно, чтобы клан не был на самом деле уничтожен, этого было достаточно, чтобы однажды снова собрать их в большой клан. — С тобой было бы легче, — говорит он, и это правда. Он плохо разговаривает с людьми, и был слишком напуган, чтобы позволить А-цзе делать это, так что в основном он пытался убедить людей следовать за ним, в чём не был впечатляющим. Юноша наиболее остро чувствовал отсутствие Вэй Усяня тогда, когда знал, что его брат мог бы очаровать всех этих людей, чтобы они последовали за ними в их клан и на войну. Будто обе руки связаны за спиной. — Ах, — произносит Вэй Усянь, — я ничего не знал об этом, я всё равно причиняю тебе неприятности. Цзян Чэн, наконец, отстраняется, протирая рукой глаза. Ритуал сработал, брат и сестра не умерли, и он собирается продолжать в том же духе. Для его слез нет причин. — Я скучал по тебе, втягивающему меня в неприятности! Вот что бывает, когда тебя нет слишком долго, — бурчит он, толкая его в плечо, и кожа вокруг глаз Вэй Усяня немного смягчается. — Вэй Ин, — напоминает о себе Лань Ванцзи. Цзян Чэну пришлось потрудиться, чтобы сохранить равнодушное лицо. После длительного пути, что прошёл, он и забыл, как сердился Лань Ванцзи в начале. — У нас твой меч. Что-то мелькает на лице брата, а потом исчезает. Цзян Чэн не может даже начать интерпретировать это, но на этот раз у него есть весь контекст для понимания. — О, правда? — Ты прав, извини, — он вытаскивает меч из-за пояса и протягивает брату. — Мы совершили набег на Вэней и вернули их все. Меня тошнит от того, что люди всегда спрашивают, зачем мне вообще два меча. Вэй Усянь этого не понимает. — Ты всё это время таскал с собой Суйбянь? В прошлый раз он не спросил, то ли не поняв смысла, то ли не задаваясь таким вопросом. — Ну и что мне было с ним делать? Засунуть в мешок? Конечно, я носил его. Он хотел, чтобы его брат был рядом с ним, и он был наполовину убежден, что присутствие Суйбяня на его бедре было настолько близко, насколько он когда-либо мог быть, но никак не мог сказать это Вэй Усяню. — Что, если бы ты никогда не нашёл меня? — спрашивает тёмный заклинатель дразнящим тоном, но глаза выдавали серьёзность вопроса. — Ты собирался носить его вечно? Стал бы он? Носить напоминание о своем мёртвом брате всю оставшуюся жизнь? Ну, он хранил чёртову флейту Вэй Усяня, хранил её в своей комнате и брал в руки, когда чувствовал себя потерянным, когда думал, что его брат сошёл с ума. — Наверное, да, — говорит он, а затем несильно ударяет Вэй Усяня Суйбянем по руке. — Мудак! Ты же планировал вернуться домой, не так ли? Не так ли? Или, если бы они не нашли его, Вэй Усянь закончил бы войну из тени и никогда бы не вернулся к ним? Брат кивает, всего один раз, но этого достаточно, чтобы Цзян Чэн снова смог дышать. Он берёт Суйбянь, осматривает его, а затем подходит ближе, чтобы засунуть его обратно за пояс Цзян Чэну. — Вот, у меня руки устали, неси сам. Он закатывает глаза и скрещивает руки на груди, но не возражает. В прошлый раз поднятие вопроса о мече было одной из вещей, которые разлучили их, и он очень старается не повторять одни и те же ошибки дважды. — Выучил пару трюков и становишься лентяем, как я погляжу. — Вэй Ин. — Даже Цзян Чэну хочется выпрямиться, услышав тон Лань Ванцзи. — Возьми свой меч. На Вэй Усяня тон, конечно, не возымел никакого эффекта, и он едва сдерживал себя, чтобы не закатить глаза. — Я устал. — Был очень занят последние пару дней? — спрашивает Лань Ванцзи. — Это ты убил всех Вэней? Цзян Чэн думал, что Лань Ванцзи был зол, в прошлой временной линии, но теперь у него есть ещё два десятилетия опыта чтения других людей, и теперь видит, что тот был напуган. Вэй Усянь безразлично смотрит под ноги. — И что, если так? — Вэй Ин! Цзян Чэн не осознавал, что заслонил своего брата, пока не оказался пронзаемым гневным взглядом Лань Ванцзи. Его лично не волнует, ссорится ли его брат со своим будущем мужем, за исключением того, что он беспокоится, потому что заботится о своём брате и знает, что это недоразумение было чем-то, что в конечном итоге усложнило жизнь им обоим. Лань Ванцзи любит его брата. Если Цзян Чэн сможет переманить его на свою сторону, на их сторону, тот поможет удержать Вэй Усяня подальше от Курганов и от слишком больших неприятностей. — Достаточно. Так что, если он это сделал? Это то, что планировали сделать мы в конце концов. Почему тебя волнует, что это сделал он? — Как он это сделал, — шипит в ответ юноша. — Это тёмные уловки… Нет, именно из-за таких разговоров и возникла проблема. — Ты и раньше видел практикующих тёмный путь. Они все искажаются, как внутри, так и снаружи. Мой брат кажется тебе обезображенным? — Он делает паузу, оглядываясь через плечо на Вэй Усяня, который смотрит на него немного испуганно, некоторые его резкие черты уступают место удивлению. — Ну, я полагаю, он довольно уродлив, но с этим ничего не поделаешь. Вэй Усянь на самом деле улыбается. Может быть, у него всё получилось сделать верно на этот раз. Лань Ванцзи качает головой. — Ущерб, который Тёмный путь наносит телу и разуму… — Насколько хуже может стать, чем уже есть? — спрашивает он, пытаясь направить внимание брата, поскольку это единственный человек, кого он знает, кто может вывести из себя Лань Ванцзи. А ему нужно, чтобы тот вышел из себя, если собирается показать Вэй Усяню, что его друг злится не по той причине, на которую думает брат, что он вовсе не злится. Вэй Усянь издаёт звук, который можно было бы принять за смех. — Это не шутка! — настаивает Лань Ванцзи, затем смотрит на Усяня через плечо. — Вернись со мной в Гусу. — Если он решит, что ему нужна твоя помощь, или если я как глава его клана решу, что она ему нужна, это одно, — говорит он, главным образом пытаясь выкинуть из головы Вэй Усяня мысль, что Лань Ванцзи пытается его наказать, — Но у тебя нет прав решать это. Он принадлежит к клану Цзян. Он ещё даже не видел нашу сестру, а ты уже хочешь его забрать? Для чего? Чтобы лечить от болезни, которой у него нет? — Никто никогда не использовал этот тип совершенствования без вреда для себя, — едва не переходит на крик Лань Ванцзи. — Тебя действительно больше волнует победа в войне, чем Вэй Ин? И ты будешь смотреть, как он заболеет и умрёт только ради силы? В груди Цзян Чэна зарождается рык, Цзыдянь вспыхивает на его руке, но мгновение спустя Вэй Усянь оказывается между ними, кладя руки обоим на грудь, и отталкивает друг от друга. — Эй, эй, ладно, все успокойтесь! — Вэй Усянь больше не выглядит хрупким, неуверенно улыбаясь и переводя взгляд между ними. — Я не собираюсь заболевать и умирать, Лань Чжань. — Вэй Усянь не назвал его Лань Чжанем в первый раз, когда они были здесь. — Я знаю, что делаю. Цзян Чэн, убери Цзыдянь, Лань Чжань не это имел в виду. — Нет, это, — говорит Лань Ванцзи, и Цзян Чэну не нужен Цзыдянь, он голыми руками свернёт этому мерзавцу тощую шею. — Как он может называть себя твоим братом, если не ставит твоё благополучие выше своих амбиций? — Технически, мы не… Цзян Чэн не позволит Вэй Усяню закончить это предложение. — Я доверяю своему брату, вот почему! Если он говорит, что контролирует это, значит, он контролирует, и ты не можешь утащить его и спрятать в своих дурацких ледяных целебных источниках только потому, что беспокоишься. Я беспокоюсь о нём практически с того дня, как он появился в Пристани! Первое, что он сделал, — это убежал и напугал меня до полусмерти, а потом этот идиот пошёл и сломал себе лодыжку, а он пробыл у нас всего несколько дней. Я беспокоился о нем пятнадцать гребаных лет, так что перебори себя! Он никогда раньше не вступал в ссору с Лань Ванцзи, поэтому не знал, что это так заденет его. Они всё ещё смотрят друг на друга, а это значит, что он почти не замечает, когда Вэй Усянь убирает руки с их груди и закрывает ими лицо. Его плечи трясутся, и на ужасное мгновение ему кажется, что Вэй Усянь плачет, что каким-то образом ему удалось облажаться ещё больше, чем в прошлый раз, но когда тот опускает руки, то становится заметно, что брат смеётся. Цзян Чэн не помнит, сколько времени потребовалось Вэй Усяню, чтобы рассмеяться в первый раз. Он не настолько наивен, чтобы думать, что этого достаточно, что минутка смеха означает, что его брат менее потерян или опустошён, но он не может сдержать улыбку, видя, как Вэй Усянь счастлив, даже если это всего лишь на мгновение. — Ладно, ладно, — говорит Вэй Усань, поднимая руки так, будто они оба — пара диких зверей. Цзян Чэн даже смог различить отражение обиды на лице Лань Ванцзи. — Никто меня никуда не ведёт, ясно? Отлично. Я не думаю, что утопление меня в целебном источнике принесёт пользу. — Вэй Ин, — произносит Лань Ванцзи, но уже не так резко, как раньше. Очевидно, Цзян Чэн не единственный, на кого повлиял смех брата. Чтобы он ни собирался сказать, его прерывает хныканье в углу комнаты, и все оборачиваются, чтобы посмотреть. Верно. Он почти забыл о Вэнь Чао. — Лань Ванцзи, — официально говорит парень, как будто это не они едва не вцепились друг другу в глотки всего несколько мгновений назад. — Пожалуйста, оставьте нас. Это личная месть клана Цзян. — Губы Лань Ванцзи сжимаются в тонкую линию, а его спина напрягается даже сильнее, чем обычно, чего Цзян Чэн не ожидал. Поэтому жалеет его. - Я уверен, что мы увидимся в Цинхэ. Он больше не исчезнет. Я не позволю ему. Лань Ванцзи переводит взгляд с него на брата и обратно, и кажется, хочет что-то сказать, но только кивает и кланяется, прежде чем выйти за дверь. Вэй Усянь позволяет тишине затянуться между ними на мгновение, прежде чем спросить: — Ребята, вы всегда такие? Вы же ладили в Облачных Глубинах. — Мы не разговаривали в Облачных Глубинах, — поправляет глава Цзян. Кроме того, тогда он тоже ненавидел Лань Ванцзи. Вэй Усянь был одержим им, и Цзян Чэн был в бешенстве от того, что брат собирался предпочесть раздражать Второго Нефрита Лань возвращению домой на Пристань Лотоса. Это было бы почти забавно, если бы ему снова не захотелось плакать. — И нет, но раньше нам не о чем было спорить. Мы оба просто бегали, пытаясь найти тебя. Он склоняет голову, затем оглядывается. — Спасибо. За… за. Ты кажешься… Я думал, ты будешь более раздражён. В связи с этим. — Меня это не устраивает, — отвечает юноша, возможно, слишком честно, судя по тому, как поникает лицо Вэй Усяня. — Просто я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать, что моё недовольство остановит тебя. Если ты собираешься сделать что-то странное и опасное, я предпочитаю быть рядом. Это облегчит уборку любого беспорядка, который ты неизбежно создашь. Вэй Усянь закатывает глаза и врезается в плечи Цзян Чэна, прежде чем легкомыслие исчезает с его лица. Он дёргает подбородком на Вэнь Чао. — Что ты собираешься с ним делать? В прошлый раз он просто воткнул свой меч в сердце Вэнь Чао и покончил с ним. На этот раз скрещивает руки и пожимает плечами. — Закончи начатое. — Что? Я? — он касается своей флейты. — Ты уверен? Разве ты не хочешь… — Он убил нашу семью, — жестко говорит глава Цзян. — Ты собирался заставить его страдать. Ты уже заставил его страдать. Так что закончи начатое. Ты такая же часть Юньмэн Цзян, как и я. Месть, совершенная тобой, — это месть, совершенная мной. Почему-то брат всё ещё колеблется. — Лань Чжань не совсем ошибался. Это может быть опасно для тебя. — Можешь ли ты контролировать это или нет? — требует ответа он и играет нечестно, но ему всё равно. — Пока это ты, о чём мне беспокоиться? — Ни о чем, — отвечает Вэй Усянь, едва тот закончил говорить. Тёмный заклинатель выпрямляется и встает перед Цзян Чэном, поднося флейту к губам. Если его желудок немного переворачивается с наступлением ночи, то он держит это при себе. По сравнению с тем, что вынес его брат за эти три месяца в Курганах, это ничто. По сравнению со всеми страданиями, что вынесла его семья и вынесет в будущем... Он не допустит этого, но... По сравнению с этим, это ещё милосердная месть. *** Наступает рассвет, когда Вэй Усянь заканчивает. Они оставляют труп Вэнь Чао растерзанным на куски. Цзян Чэн, конечно, устал, но брат выглядит совсем измученным и кажется таким юным в утреннем свете с флейтой, засунутой за пояс. Он предлагает вернуться в Пристань Лотоса пешком, и Цзян Чэн в прошлый раз был не против, но в прошлый раз они не проводили часы за чьими-то пытками. — Нет, — отвечает он, и у парня на лице появляется упрямое выражение, которое Цзян Чэн игнорирует. Оказывается, Цзинь Лин унаследовал такой взгляд от Вэй Усяня, потому что уверен, что ни у него, ни у А-цзе такого нет. Он приписывал это качество Цзинь Цзысюаню, но теперь понимает, что ошибался. — Ты выглядишь дерьмово, мы не пойдём домой пешком. Честно говоря, я даже не верю, что ты способен встать на меч. — Он обнажает Саньду и встает на меч, протягивая руку Вэй Усяню. — Давай, по крайней мере, так я смогу убедиться, что ты не свернёшь не туда и не заблудишься ещё на три месяца. — Я не ребёнок, — бормочет брат, но его плечи расслабляются. — Может быть, я хочу снова пройтись по Юнмэну после столь долгого отсутствия. Он закатывает глаза. — Возможно мне плевать. Иди сюда. Губы Вэй Усяня изогнулись, почти напоминая улыбку. Всё равно он боится. Он запрыгивает на меч вместо того, чтобы просто взяться за руку, как нормальный человек. Цзян Чэн раздражённо фыркает, но тянется, чтобы схватить брата за талию. Последнее, что ему нужно - падение этого идиота. Полет к Пристани Лотоса проходит относительно быстро, что, наверное, и к лучшему, так как пару раз он был почти уверен, что Вэй Усянь заснул стоя. Пристань Лотоса всё ещё строится, но первым, что Цзян Чэн отремонтировал, был их дом, что, вероятно, эгоистично с его стороны, но ему всё равно. Он не мог смотреть на то, в каком состоянии его оставили Вэни. — Идём, твоя комната находится там же, — говорит он, дёргая Вэй Усяня за руку, будто тот действительно маленький ребенок. Брат качает головой. — Разве я не должен… я должен засвидетельствовать свое почтение. Дяде Цзяну и мадам Юй. — Тебе пора спать, — твердо отвечает парень. — У тебя была длинная ночь. Они никуда не денутся. Вэй Усянь сглатывает и отводит взгляд. Цзян Чэн пытается игнорировать укол вины в груди. Для него прошло двадцать лет с тех пор, как умерли его родители, но для брата это были всего месяцы, и не то чтобы у того действительно было время переживать или оплакивать, находясь в Курганах. Он хватает Вэй Усяня за руку и тянет к семейному алтарю. — Хорошо, но сразу после ты ляжешь спать, понял? — Ты стал более властным, пока меня не было, — замечает брат, и на мгновение Цзян Чэн беспокоится, не делает ли он всё неправильно, но если попытается быть мягким, как А-Цзе, это обернётся катастрофой, потому что он буквально понятия не имеет, как это сделать, а также, вероятно, все подумают, что он одержим. Но когда глава Цзян оглядывается назад то видит, что Вэй Усянь улыбается, поэтому в ответ только закатывает глаза. — Это приходит с должностью главы клана. Некоторые люди в этой семье действительно делают то, что я говорю, для меня это новый опыт. Вэй Усянь продолжает улыбаться, пока они не доходят до святилища, а затем снова выглядит юным и измученным. Чем быстрее они покончат с этим, тем лучше. Цзян Чэн зажигает благовония и становится на колени рядом с братом, кланяясь вместе с ним родителям. Он не знает почему слышит бормотание точно так же, как и раньше, но на этот раз может его понять, может Вэй Усянь слишком устал, чтобы говорить так тихо, как собирался, или, возможно, Цзян Чэн уделяет своему брату больше внимания, чем в прошлый раз. — Вы просили меня охранять Цзян Чэна и Шицзе. Я это сделал. Теперь вы можете быть спокойны. Всё его тело холодеет, а мысли возвращаются к тому дню, который был так давно, когда он крепко держал руку Вэй Усяня в своей и умолял родителей не отсылать их. Он пытается представить, что говорит то же самое Лань Юаню, своему псевдо-племяннику, с которым встречался всего несколько раз, что его родители сказали Вэй Усяню в тот день, и от этого желчь подступает к горлу. С тех пор он не думал об этом. Много чего произошло, и он не принял это близко к сердцу. Но, явно видно, что Вэй Усянь принял. Он не должен ничего говорить. Брат явно не хотел, чтобы он это услышал. Чёрт возьми. — Я ненавижу то, что отец сказал тебе такое, — говорит он. Вэй Усянь вздрагивает, глядя на него широко раскрытыми испуганными глазами, но даже этого недостаточно, чтобы заставить его держать рот на замке. — Одно дело, когда мама, которая всегда плохо относилась к тебе, сказала что-то подобное, но я не могу поверить, что это сделал папа. О чём он думал? Он должен был сказать мне и А-цзе, чтобы мы тоже позаботились о тебе. Вэй Усянь качает головой. - Нет! Я… Цзян Чэн, они здесь! Конечно, они сказали мне защищать тебя, не будь глупым! Он только приподнимает бровь, прежде чем повернуться к табличкам с именами своих родителей и ещё раз поклониться. — Матушка. Отец. Я люблю вас. Я почитаю вас. Я скучаю по вам. Но ваши последние слова Вэй Усяню были жестокими, и я никогда вам их не прощу. — Цзян Чэн! — взревел Вэй Усянь, гневно сузив глаза. Его возмущённый взгляд был бы смешным при других обстоятельствах. — Извинись перед ними! Он пожимает плечами, не раскаиваясь. — Они должны были сказать мне и А-цзе, чтобы мы тоже позаботились о тебе. Ты нам не телохранитель, ты наш брат. А-цзе права. Мы должны заботиться друг о друге. — Видя Вэй Усяня с таким беззащитным выражением лица, он чувствует зуд во всём теле. — Начнём с хорошего сна. Он собирается встать, но Вэй Усянь хватает его за руку и дёргает обратно. Он должен подавить желание просто связать своего брата Цзыдянем и бросить на постель. — Эй, я серьёзно! Извинись перед родителями! — Не буду, — настаивает он. — Я знаю, что я трус, потому что ничего не сказал им, когда они были ещё живы, но это не значит, что я прощу их за то, что они сказали тебе такие вещи. — Он потратил слишком много времени на размышления о том, что мог бы сделать, чтобы помочь Вэй Усяню после того, как тот вернулся из Могильных Курганов и, вероятно, недостаточно времени, чтобы задуматься о том, что мог сделать все годы до этого, когда его мать была так жестока к Вэй Усяню и отец - ну, он думал, что брат был любимцем его отца, сыном, которого тот хотел, которым Цзян Чэн никогда не мог стать, но потом Цзян Фэнмянь сказал эти ужасные вещи Вэй Усяню, и он больше не был уверен в этом. — Ты не трус! — Кричит Вэй Усянь, что, конечно, неуместно в храме предков, но поскольку Цзян Чэн не хочет усугублять ситуацию, не указывает на это. — Кто назвал тебя трусом? Я их побью! Никто так не смеет говорить о Цзян Чэне! Это так похоже на то, что он сказал бы до начала войны, что Цзян Чэн не может не улыбнуться. Это явно неправильная реакция, Вэй Усянь расстроился ещё больше. Он тянется к своей флейте, и Цзян Чэн уверен, что тёмный заклинатель даже не осознает, что делает это. Он хватает брата за запястье. — Эй, успокойся. Никто не называл меня трусом. Я просто говорю, что мне следовало больше заступаться за тебя раньше. Вэй Усянь качает головой, но не убирает руку, ну, по крайней мере, хоть так. — Я не хочу, чтобы ты ссорился со своими родителями. Никогда не хотел. Это тоже было частью проблемы. Может быть, если бы он сумел противостоять своей матери, ничего бы этого не случилось. Может быть, если бы это было так, его мать не подумала бы, что может забить его брата до полусмерти, и Вэй Усянь был бы в состоянии остановить сигнальную вспышку. Но он никогда не узнает этого, и такой ход мыслей в любом случае несправедлив по отношению к нему самому. Он боялся своей матери почти так же, как Вэй Усянь, и те несколько раз, когда пытался постоять за брата, мать наказывала его, не говоря уже о том, что он пытался защитить мальчика, которого она ненавидела. В любом случае, это не то, что он может изменить, и это лишь предположения. Если он будет так честен в своих эмоциях, то, возможно, потом покроется крапивницей или чем-то ещё, но то, что он не говорит о своих чувствах, точно не принесет ему никакой пользы в жизни. — Я знаю, —отвечает он, — но дело не в том, чего бы ты хотел, представь себе. А в том, что я должен был сделать как твой брат. Вэй Усянь снова качает головой, но у Цзян Чэна нет сил продолжать спорить с ним об этом. Он не провел ночь, используя тёмное заклинательство, но всё ещё не спал и измотан. Он сжимает запястье Вэй Усяня, чтобы поднять его на ноги. — Пора немного поспать. Я прикажу как глава клана, если придётся. Я могу сделать это сейчас, ты же знаешь. У Вэй Усяня вновь упрямое выражение лица, и он, конечно, не собирается отказываться от своих убеждений. — Если ты не скажешь родителям, что сожалеешь… — Я могу уважать своих родителей и не соглашаться с ними, — говорит он, вытаскивая Вэй Усяня из храма. И тот позволяет ему это, вот так. — Если ты действительно хочешь изменить моё мнение, тебе, возможно, повезёт больше, если ты немного поспишь. Ты выглядишь полумертвым, я не могу воспринимать тебя всерьёз в таком виде. Вэй Усянь закатывает глаза, но больше не сопротивляется и покорно следует за ним в дом. Цзян Чэн толкает брата через дверь в его перестроенную комнату, в которой столько его старых вещей, сколько они смогли спасти, и заменено всё остальное, и на мгновение, пока Вэй Усянь оглядывается и улыбается, юноша кажется слишком маленьким и слишком мягким, чтобы быть неискренним, прежде чем начнёт стягивать с себя мантию. Цзян Чэн доставил брата в его комнату, и должен пойти в свою, лечь спать, но колеблется. В первый раз он спал отвратительно в первую ночь, когда Вэй Усянь вернулся на Пристань Лотоса. Ему постоянно снились сны, в которых он просыпался и обнаруживал, что Вэй Усянь ушёл, и каждый раз требовалось несколько долгих минут, чтобы горькое страдание ушло из его груди, когда он вспоминал, что его брат был прямо по коридору. Брат не ушёл в прошлый раз, и нет причин думать, что уйдет и в этот, но он всё равно спрашивает: — Ты ведь будешь здесь утром, верно? Вэй Усянь делает паузу, поднимая голову, как будто только что понял, что Цзян Чэн всё ещё стоит в дверях и наблюдает за ним. — Ага. Я буду здесь. — Только потому, что я сказал Лань Ванцзи, что он сможет увидеть тебя в Цинхэ, — дополняет парень, потому что у него есть некоторая гордость, он - не маленький ребенок. — И А-Цзе тоже там, и ты понятия не имеешь, как… ну, она захочет тебя увидеть, вот и всё. — Цзян Чэн, — говорит он не то чтобы тепло, но с мягкостью вокруг глаз. — Я буду здесь утром. Обещаю. Вэй Усянь нарушил только одно обещание, и, хотя оно было довольно важным, Цзян Чэн всё равно склонен ему верить. Он всегда был склонен верить ему, пока Цзинь Гуанъяо не заставил его думать, что Вэй Усянь несёт ответственность за смерть их сестры. — Хорошо, — произносит он. И до сих пор не уходит. Не знает почему. Брови тёмного заклинателя озабоченно нахмурены, а Цзян Чэн качает головой и продолжает. – Спокойной ночи, Вэй Усянь. — Спокойной ночи, — эхом повторяет его брат, и Цзян Чэн заставляет себя не оборачиваться и не проверять, на месте ли брат. Очевидно, он всё ещё там. Только в своей комнате он понимает, что Суйбянь всё ещё прикреплён к его поясу. И почти собирается вернуться, чтобы оставить его в комнате Вэй Усяня, но вместо этого просто прислоняет его к стене. Не похоже, чтобы Вэй Усянь мог его использовать, и, возможно, не поднимая эту тему, он мог бы взять на себя часть ответственности, когда люди будут расспрашивать его брата о том, почему он не носит меч. Даже с уверенностью, что Вэй Усянь будет там, когда он проснется, и усталостью, которую чувствует до костей, ему требуется много времени, чтобы заснуть. Он скучает по Цзинь Лину. И надеется, что не облажается настолько сильно, чтобы его племянник никогда не родился. Он надеется, что не сделает всё ещё хуже, чем в прошлый раз. Не то чтобы у него был большой послужной список в этой области. Он скучает по Вэй Усяню, хотя тот находится совсем рядом, даже ближе, чем когда-либо. Вэй Усянь знал бы, что делать, у него были бы все ответы, чтобы исправить всё, потому что он всегда так делает. Хотя сейчас Цзян Чэн знает больше о будущем, это не мешает ему ощущать, что брат справился бы лучше. Независимо от времени и места, Цзян Чэн не может избавиться от мысли, что его старший брат может что-то исправить, и это чувство не приносит ему никакой пользы. На этот раз, в конце концов, именно он будет тем, кто всё исправит. По крайней мере, он надеется.