Lynchpin

Цзян Чэн найдёт предлог, чтобы обнять свою сестру и, возможно, поплакать рядом с ней чуть позже, потому что она жива, прямо перед ним, и этого достаточно, чтобы у него закружилась голова. Но сейчас он идёт на несколько шагов позади напряженного Вэй Усяня. Он закатывает глаза только потому, что брат его не видит. Как будто бы А-цзе когда-нибудь могла бы на него по-настоящему разозлиться. Сестра любит его слишком сильно и, в отличие от Цзян Чэна, она умеет показывать свою любовь, делая это непоколебимо и честно, независимо от того, насколько это тяжело или сложно. Он понятия не имеет, от кого она этому научилась, уж точно не от родителей. — Шицзе, — еле слышно произносит Вэй Усянь. А-цзе замирает и медленно, осторожно поднимает взгляд, настолько нерешительно, что ему становится больно. Сколько раз она слышала, как кто-то смеётся или разговаривает, и на одно иррациональное мгновение думала, что это их брат, только чтобы разочароваться? Слишком много, наверное. Когда вы кого-то ищете, вы видите его повсюду. Сколько раз он был уверен, что слышал голос Вэй Усяня, видел, как тот шёл по улице, чувствовал его запах в пустой комнате? Каждый раз он ошибался, конечно, его брат всё ещё был мёртв. Однако всегда есть мгновение веры, прежде чем надежда разрушится. А-Цзе встаёт и подходит к брату, её глаза наполняются слезами, когда она тянется к нему. — А-Сянь? Вэй Усянь смотрит вниз, как будто ожидая выговора, готовясь к гневу их сестры, потому что он идиот. В конце концов, А-Цзе — полная противоположность Цзян Чэну. Свой гнев она выпускает медленно и только в адрес тех, кого считает посторонними. На семью она никогда не сердится. Что имеет и свои минусы. Некоторые из самых болезненных воспоминаний Цзян Чэна связаны с тем, как А-Цзе улыбалась, когда их мать кричала на неё, и, по крайней мере, некоторые вещи были бы куда проще, если бы А-Цзе хорошенько отхлестала Цзинь Цзысюаня словами. А-Цзе наклоняется вперёд, обеими руками обхватывая Вэй Усяня за предплечья. Он смотрит на это, на её улыбающееся лицо, и его плечи наконец опускаются. Она оглядывается, замечая, что все смотрят на них, и говорит: «Пошли». Сестра не отпускает руки брата, пока идёт к их комнатам. Наконец она замечает Цзян Чэна, и её улыбка настолько ослепительна, что тот машинально улыбается в ответ, не в силах сдержаться, и следует за ними, когда они проходят мимо. Он думал, что, возможно, ему удастся удержаться от слёз, учитывая, что он уже пережил это, но ошибается, даже если в этот раз и плачет по другой причине. Юноша так гордился тем, что доставил Вэй Усяня к А-Цзе, что смог снова собрать то, что осталось от их семьи. Он думал, что, даже несмотря на нахождение в разгаре войны, на то, что завтра они могут умереть, на то, что Вэй Усянь явно был не таким, как раньше, всё будет хорошо. У него были старшие сестра и брат, и вместе им всегда удавалось во всём разобраться, так что же могло быть не так? Чёрт, он был наивным маленьким паршивцем. Он наблюдает за лицом Вэй Усяня, когда А-Цзе спрашивает его, где тот был. Он выглядит таким же напуганным как и в прошлый раз, будто загнан в ловушку и, как и прежде, не отвечает, не желая лгать ей. Когда он обещает больше не оставлять их, Цзян Чэн не может найти в себе ни гнева, ни даже негодования, которые нужно было бы подавить. В конце концов, он был уверен в этом, когда обещал. Даже его брат, вероятно, не осознавал тогда, насколько хреновым всё должно было стать. Цзян Чэн трёт глаза, на самом деле в них слишком много слёз, больше, чем он пролил в прошлый раз, и это просто смущает. — А-Чэн, — говорит А-цзе, и он опускает руку, чтобы увидеть, как его брат и сестра смотрят на него, оба с такой одинаковой озабоченной морщинкой между бровями, что здорово, но совсем не то, чего хотелось бы. Она протягивает ладонь, чтобы сжать его руку. — Всё в порядке. Ты привёл его домой. — На самом деле я просто наткнулся на него, — признаётся он, но улыбается. — Но я стараюсь делать так, как говорит мне старшая сестра, А-цзе. Она смеётся над этим и замечает, что Вэй Усянь не понимает того о чём они говорят, поэтому поворачивается к нему и объясняет: — Я сказала А-Чэну привести тебя домой. Даже несмотря на то, что все говорят… — она обрывает себя и улыбается, пускай и немного натянуто, — просто, несмотря ни на что, он должен был найти тебя и вернуть домой. Даже если бы это было только его тело, чтобы поставить табличку рядом с их родителями. Неважно, что Вэй Усянь мог быть уже мёртв, он должен был найти их брата, должен был вернуть его домой. Вэй Усянь знает, что что-то упускает, но не спрашивает, просто смотрит между ними испуганным, уязвимым взглядом, который Цзян Чэн ненавидит. Вэй Усянь протягивает руку, но на этот раз не к А-Цзе. Он наклоняется, чтобы вытереть слезы со щёк Цзян Чэна, и тот на мгновение снова оказывается в том же храме, крича на Вэй Усяня за передачу золотого ядра, крича о всех своих неудачах и обо всём, что потерял. Его брат сейчас смотрит точно таким же взглядом, как и тогда, а это значит, что он любил Цзян Чэна точно так же и так же сильно как тогда, после шестнадцати лет смерти и всего, что произошло между ними, как он любит прямо сейчас, когда худшее из всего, что между ними было ещё не произошло. Он прилагает усилия, чтобы не начать плакать снова, заставить себя улыбнуться и надеяться, что не выглядит слишком разбитым. Удастся ли Цзян Чэну исправить ситуацию или нет, Вэй Усянь не так уж и невиновен во всём произошедшем. Но его брат всегда любил его, и Цзян Чэн не должен был сомневаться в этом. — Вэй Усянь! Вэй Усянь! Все они вытирают лица и немного выпрямляются, слыша голос Не Хуайсана, и юноше странно слышать его таким молодым, таким открыто взволнованным и счастливым. После того, как Не Минцзюэ умер, Не Хуайсан, казалось, ничему не радовался, но Цзян Чэн не смог бы обвинить его в этом. Он вбегает со светящимся от радости лицом. — Это ты, это действительно ты, все об этом говорили, я знал, что ты вернёшься! — Юноша тянется к нему, и Вэй Усянь вздрагивает. Не Хуайсан замирает, пока всё его лицо не смягчается в беспокойстве, и Цзян Чэн задаётся вопросом, как много он понял за всего несколько мгновений. Не Хуайсан никогда не был идиотом, они просто не обращали на это внимания. Ну, кроме Вэй Усяня, конечно. По словам Не Хуайсана, брат не был так уж удивлён, обнаружив, что именно он был таинственным кукловодом, разоблачившим Цзинь Гуанъяо. — Не Хуайсан, — Вэй Усянь, хватает его за поднятую руку и, опуская её, выдавливает из себя улыбку, которая всё ещё кажется искренне счастливой, несмотря на то, что он пытается скрыть неловкость. — Рад снова увидеться. Юноша улыбается, легко следуя примеру Вэй Усяня. — Я так рад, что ты вернулся, все так переживали и искали тебя! Особенно Цзян Чэн и Лань Ванцзи, они чуть не начали из-за тебя новую войну! В прошлый раз Цзян Чэн не дал Не Хуайсану договорить, слишком смущённый и обеспокоенный тем, как отреагирует его брат, но на этот раз он просто стонет и прячет лицо за рукавом. Не Хуайсан умён. Если это первое, что он говорит Вэй Усяню, увидев, как тот вздрогнул, то Цзян Чэн считает, что для этого может быть веская причина. — Ещё одну войну? — спрашивает Вэй Усянь, глядя на Цзян Чэна, который еле выглядывает из-за рукава. — Почему? Парень обмахивается веером. — Ну, главы кланов Цзинь и Лань решили, что искать тебя — пустая трата времени, и что таких могущественных людей, как Цзян Чэн и Лань Ванцзи, нельзя отпускать с поля боя для выполнения личных миссий. Они сильно поссорились из-за этого, но, в конце концов, Цзян Чэн — глава клана, а Лань Ванцзи всегда умудрялся пропадать, когда его дядя искал его, так что. — Он делает паузу, смотрит в сторону и немного смущается, когда продолжает — Мой брат думал так же, но не принимай это на свой счёт, Вэй Усянь! Это просто, — он пожимает плечами, — война, и, ну, большинство людей думали, что ты мёртв. Но он очень рад, что ты жив! Сегодня вечером мы устроим пир, чтобы отпраздновать твоё возвращение! Цзян Чэн не мог представить, чтобы Не Минцзюэ был чем-то действительно доволен. Вэй Усянь моргает, выглядя немного потерянным, и говорит: — О. Я… тебе не обязательно этого делать, я уверен, что у людей есть дела поважнее… — Бред! — заявляет Не Хуайсан, непримиримо взмахнув веером. — Это война, Вэй Усянь, людям нужен повод, чтобы праздновать, иначе они сойдут с ума. Скрипит половица, и все оборачиваются на звук. Лань Ванцзи стоит в дверях, его взгляд скользит по ним, затем останавливается на Вэй Усяне и задерживается слишком долго, прежде чем юноша решается отвести взгляд. — Прошу прощения. Я не хотел вас прерывать. Он начинает отступать, но А-цзе встаёт. — Ханьгуан Цзюнь, пожалуйста, останьтесь! Мы только что говорили о вас. Лань Ванцзи останавливается, выглядя так, будто он хочет удалиться, но это кажется ему слишком невежливым. Цзян Чэн знал, что Лань Ванцзи без проблем может быть грубым, когда того требует случай, но также был уверен, что грубить А-цзе — это не то, что Второй Нефрит сделал бы нарочно. Сестра поднимает руки перед собой и делает глубокий формальный поклон, который не обязана делать Лань Ванцзи, поскольку они равны. Ну, технически А-цзе немного выше его по положению, даже если она не воин, поскольку она сестра главы клана, а не племянница действующего главы, но это немного запутанно, поскольку Лань Ванцзи, скорее всего, в конечном итоге станет наследником клана Лань в какой-то момент, а А-цзе никогда не будет играть ту же роль в клане Цзян. Несмотря на это, ей не нужно кланяться ему, как если бы она была служанкой или простолюдинкой. Брови Не Хуайсана взлетели вверх, прежде чем тот спрятал лицо за веером, а Вэй Усянь уже наполовину поднялся на ноги, прежде чем Цзян Чэн снова потянул его вниз. — Дева Цзян! — Лань Ванцзи почувствовал себя весьма неловко. Цзян Чэн первый раз видит, чтобы на его лице отразились эмоции по отношению к кому-то, кто не Вэй Усянь. Он спешит поднять ее, но А-цзе протягивает руку, чтобы остановить его, и её руки снова возвращаются в прежнюю позицию. Лань Ванцзи нервно оглядывается на окружающих, но Цзян Чэн лишь приподнимает бровь. Если бы это случилось в первый раз, он, вероятно, закатил бы истерику, как только А-цзе начала кланяться, но сейчас он старше. А-Цзе знает, что делает, и вряд ли Лань Ванцзи воспользовался бы ситуацией. Ну, может быть, воспользовался бы с его братом, но это другое. — Спасибо, — искренне благодарит она. — Клан Цзян в большом долгу перед вами за то, что вы помогли вернуть нам Вэй Усяня. — Я ничего не сделал, — произносит Второй Нефрит, и единственная причина, по которой Цзян Чэн улавливает горечь в его голосе - это то, что прислушивается. — Госпожа Цзян, вам не за что благодарить меня. — Это не так, — твердо говорит она. — Вы потратили три месяца на его поиски. Для меня было большим утешением знать, что вы ищете моего брата, что вы делаете то, что я не могу. Спасибо. От меня лично и от клана Цзян в целом. Вэй Усянь дорог нам. Цзян Чэн не может припомнить, чтобы А-цзе когда-либо выступала от имени клана, не то чтобы для него это было проблемой. Ну, если не считать того случая в лесу, когда мадам Цзинь намекнула на нечто неестественное в чувствах Вэй Усяня к А-Цзе. Оглядываясь назад, наверное, хорошо, что его не было рядом в тот момент, хотя бы потому, что он не был бы так сдержан, как А-цзе. Ох. Вэй Усянь знает, что А-Цзе любит его. Ей не нужно говорить ему об этом словами. Это был единственный раз, когда она говорила от имени клана, чтобы сказать, что клан тоже любит его, и, очевидно, знала, что у Цзян Чэна не будет возражений на этот счёт. Может быть, ей следует чаще говорить от имени клана. Чёрт знает почему он ужасен в словах, а Вэй Усянь может быть очаровательным и искусным, когда хочет, но в основном пользуется этим, чтобы вызвать наибольший хаос. Лань Ванцзи опускает взгляд и склоняет голову. — Хотел бы я сделать больше. А-цзе просто улыбается и жестом указывает ему на свободное место рядом с Вэй Усянем. Цзян Чэн подавляет усмешку, глядя на выражение лица брата, которое было довольным, смущенным и немного недоверчивым. — Пожалуйста останьтесь, я собиралась пойти приготовить еду. Не согласителись вы разделить с нами трапезу, Ханьгуан Цзюнь? Когда она улыбалась так ярко, ожидающе и с легкой надеждой, ни Цзян Чэн, ни Вэй Усянь никогда не могли ей отказать в чём-либо. Лань Ванцзи характеризует в хорошем свете то, что он, кажется, тоже не может справиться с её улыбкой. Он просто остается сидеть на месте, которое ему указала А-цзе, почти неуместно близко к Вэй Усяню и выглядит просто немного сбитым с толку тем, как тут оказался. Он и Вэй Усянь смотрят друг на друга, почти сразу отводя взгляд, но Лань Ванцзи через мгновение снова смотрит на него и как только отворачивается, уже Вэй Усянь смотрит на него. Это выглядит нелепо. Поскольку смотреть больше некуда Цзян Чэн смотрит на Не Хуайсана, в уголках глаз которого появляются морщинки, означающие, что тот ухмыляется за веером, и главе Цзян приходится отвернуться, чтобы самому не разразиться смехом. Он и забыл, что они тоже дружили, хоть Не Хуайсан и был больше другом Вэй Усяня чем его. Они прекратили общение во время войны и разрушения Безночного города. Все они так или иначе потеряли друг друга во время войны, но, может быть, на этот раз не придётся. — Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи, нарушая тишину. — Ты в порядке? Вэй Усянь улыбается и машет рукой. — Конечно, конечно, почему бы мне не быть? Второй Нефрит смотрит на его флейту, открывая рот, как будто более чем счастлив ответить на этот вопрос, и Вэй Усянь протягивает руку, чтобы прикрыть его. — Я в порядке, я в порядке! Разве я не в порядке, Цзян Чэн? — Не более психически неуравновешенный, чем обычно, — отвечает он, что на самом деле является огромной ложью, но ложь ради старшего брата была его работой практически всю его жизнь, так что ему даже не стыдно за это. — Однако вскоре ты можешь лишиться руки, если не уберешь её с Лань Ванцзи. Он начинает сожалеть, что сказал это, как только слова срываются с его губ. Это заставляет его думать о Вэнях на Пристани Лотоса, о лежащем там Вэй Усяне, не сопротивляющемся мадам Юй, потому что никогда этого не делал, просто ожидающем, когда та отрубит ему руку, готовом позволить ей отрезать ему руку. На самом деле, от таких мыслей Цзян Чэну становится немного больно. Прошло двадцать лет, и он не думает, что когда-нибудь выкинет это воспоминание из головы. Не только разрушение Пристани Лотоса и смерть его родителей причинило ему боль в тот день, ещё до этого он думал, что его заставят смотреть, как его мать убивает его брата. Ещё до того, как возник вопрос о том, чтобы отрубить руку, Цзян Чэн был уверен, что его мать не перестанет бить Вэй Усяня, пока тот не умрёт. Если его брат думает в том же направлении, что и он, то не показывает этого, вместо этого его глаза расширяются при отдёргивании руки. — Ах, прости, Лань Чжань. Рука Лань Ванцзи дёргается, как будто он собирался поднять её, чтобы коснуться губ, и отвечает: — Всё в порядке. Чёрт, юноша не может этого вынести. Может быть, для него было бы предпочтительнее, если бы они сражались. К счастью для его рассудка, А-цзе возвращается, принося с кухни рис и шипящее мясо. Лань Ванцзи пытается помочь ей подать еду, но Вэй Усянь только смеется и кладёт руки друга на колени, ругая его за то, что мешает А-цзе. Второй нефрит выглядит искренне обеспокоенным тем, что обидел её, прежде чем девушка улыбается ему и накладывает еду на тарелку. Вэй Усянь показывает большой энтузиазм, съев слишком много риса, что никак не отвлекает Цзян Чэна от того, как он рвёт мясо, жестикулирует им, смешивает с рисом, но на самом деле не ест его. Цзян Чэн уверен, что все за столом замечают это. Никто из них ничего не говорит. *** Вэй Усянь должен отдохнуть перед банкетом, но Цзян Чэн немного сомневается, что тот действительно отдыхает. Но по крайней мере он находится в своей комнате и можно надеяться что не причинит никаких неприятностей. Он стоит во дворе возле их комнат, смотрит в яркое небо и пытается сообразить, что ему теперь делать. Ничего на самом деле не требует его внимания в данный момент, но есть десятки вещей, в которые он мог бы сунуть свой нос, но почему-то и ничегонеделание, и занятие чем-либо кажутся одинаково непривлекательными. Может быть, он будет стоять здесь, вот так, и смотреть как уплывают облака, пока им не придётся идти на банкет. Он не может позволить событиям развиваться так, как в прошлый раз. Банкет стал началом слухов, недоверия, и если он не может помешать другим кланам распространять ненавистные слухи о его брате, то может, по крайней мере, дать понять, что он не собирается терпеть это. — А-Чэн? Он отвлекается от разглядывания облаков и видит перед собой А-цзе. Он даже не заметил, как сестра подошла. — Привет. Она произносит, поджимая губы: — Следуй за мной, — и идёт в свою комнату. Клану Цзян было отведено целое крыло комнат в Нечистой Юдоли, но комнаты его, А-Цзе и Вэй Усяня немного обособлены от всех остальных, и у них есть собственная гостиная. Даже если их ученикам приходится разместиться в комнатах по трое или четверо. Он входит внутрь, не зная, чего ожидать, когда А-цзе закрывает дверь, но не оборачивается, чтобы посмотреть на него. — Что случилось с А-Сянем? Чёрт. Отчасти причина, по которой он и Вэй Усянь не любят лгать А-Цзе, заключается в том, что она - А-Цзе, но более важная, гораздо более практическая причина заключается в том, что они в этом просто ужасны. — Он не сказал. Она поворачивается к нему лицом, сложив руки в рукава и хмурясь. — Он не хочет, чтобы ты знала, — говорит он. — Он и мне не сказал, да и я точно не знаю. — Кое-что он знает, но не всё. Он не думает, что кто-то когда-либо знал всё, даже Лань Ванцзи. В прошлый раз это не было проблемой, потому что он ничего не знал. А-цзе раньше не спрашивала, а это значит, что на этот раз она заметила что-то не только в Вэй Усяне, но и в нём, что-то, что подсказало ей, что он знает больше, чем она. — Скажи мне, — настаивает сестра. Он сжимает руки в кулаки и вынужден сознательно заставлять их расслабиться. — А-Чэн. Юноша начинает ходить взад-вперед, отчасти потому, что чувствует, что должен двигаться, а отчасти потому, что не может смотреть на неё, пока говорит. — До нас дошли слухи прямо перед тем, как мы нашли его. Вэни, которых мы допрашивали, сказали, что три месяца назад они схватили его и бросили в Курганы. Что не может быть правдой, потому что никто не мог бы пережить это, никто из тех, кто входил в Курганы, никогда не выходил оттуда. — Ты думаешь, что это правда, — утверждает девушка, и голос её всё ещё звучит уверенно. А-цзе всегда была сильнее, чем думают люди. — Думаешь, А-Сянь провел три месяца в таком месте? — Да, — говорит он, — без меча, совсем один. Он придумал способ выбраться оттуда, но А-цзе, это не то место, — он останавливается, потому что А-цзе рассказывали о Курганах то же, что и ему. Нет ничего, что он мог бы знать в этой временной шкале, чего не знала бы она, так что нет смысла вообще что-либо говорить. Она кивает, глядя вдаль, пока не издает резкий вздох и не прижимает руки ко рту. Она смертельно побледнела, и Цзян Чэн потянулся к ней, опасаясь, что сестра упадёт в обморок. Он не понимает, что случилось, может быть, конечно, это какая-то отсроченная реакция, но даже такое объяснение немного бессмысленно. — А-Чэн. Что он ел? — Что он ел? — недоверчиво повторяет брат. Он знает, что один из способов, которым А-цзе показывает свою любовь — это еда, но, учитывая то, что он только что ей сказал, это кажется странным поводом, на котором можно зацикливаться. — Я не знаю. Это имеет значение? — Он видел фруктовые деревья, когда шёл туда, но только в той части Курганов, где были Вэй Усянь и Вэни, поэтому он не уверен, что не они их посадили, а может быть, что-то сделал тёмный заклинатель во время первых трёх месяцев там, но в любом случае растительность не казалась естественной. — Что он ел? — повторяет она, на этот раз более решительно. — Что ему было есть? — Кору? — предполагает Цзян Чэн, хотя и знает, что это смешно. — Я не знаю. Я не думал, что там есть что-то, кроме тел. А-цзе просто смотрит на него. Теперь уже девушка держит его за руки, чтобы удержать в равновесии. — Нет,— говорит он, хотя некоторые вещи как из этого, так и из прошлого времени встают на свои места, почему Вэй Усянь сегодня не ел мясо и многое другое. Это имеет смысл. Что ответил ему брат на вопрос смогут ли Вэни выжить за счёт того, что они пытались выращивать? Что-то о людях, которые едят что угодно, если они достаточно голодны, с серьёзностью и мрачностью, о которых у Цзян Чэна не было сил расспросить его в то время, не говоря уже обо всём остальном. Он хотел бы, чтобы время было. Он желает о многом. — Он бы не стал. — Ему нужно было что-то есть, А-Чэн, — тихо говорит она. — Он всё ещё выздоравливал после того, как мать использовала на нём Цзыдянь. Его схватили и, вероятно, пытали ещё до того, как бросили в Курганы. Если бы он не ел, и не поел бы быстро, он бы умер. Он должен был есть, и должен был есть то, что было доступно. Он также только что потерял свое золотое ядро. Это чудо, что Вэй Усянь вообще был достаточно жив, чтобы Вэни пытали его и пытались убить. — Никто не должен узнать. Если кто-нибудь узнает, что Вэй Усянь, возможно, ел гниющую плоть мертвых заклинателей, чтобы остаться в живых в Курганах, Цзян Чэн ничего не сможет сделать, чтобы спасти репутацию своего брата. Неважно, что он сделал это, чтобы остаться в живых. Неважно, что те самые трупы, скорее всего, пытались его убить. Они назовут его монстром и покончат с ним. Цзян Чэн чувствует, как его обед извивается в животе при одной мысли об этом, но в основном он просто хочет спрятать своего брата, чтобы с ним не случилось ничего плохого, держать его подальше от всех кланов, которые наверняка сделают всё ещё хуже. Но даже если бы он мог воплотить это желание, он не должен. Не Хуайсан был прав. Без Вэй Усяня, без его тёмного заклинательства Вэни выиграли бы войну. Но это не значит, что он готов пожертвовать своим братом ради этой победы. Не так, не так, как в прошлый раз. Одно дело, если бы Вэй Усянь погиб, сражаясь с Вэнями, это бы опустошило его, но он мог бы смириться с этим, в конце концов шла война. Однако то как слухи и сплетни исказили все и поглотили человека, которым когда-то был его брат, это то, что он не сможет вынести, только не снова. Вэй Усянь принимал решения, имевшие для всех них разрушительные последствия. Однако этот выбор был сильно ограничен общественным мнением и обстоятельствами. И сейчас он может понять это, поэтому сделает все, чтобы в этот раз Вэй Усянь имел другой выбор. В прошлый раз мир совершенствования съел его брата заживо. Цзян Чэн не собирается давать им ещё одну причину сделать это снова. И такую форму каннибализма глава Цзян считает более непростительной, но также знает, что никто другой с ним не согласится. А-цзе кивает, не колеблясь, а затем уточняет: — Что мы собираемся делать? Он открывает рот, надеясь, сказать что-то умное и полезное, но ничего не выходит. Он прошёл через многое, был главой клана на протяжении десятилетий, но даже после всего этого всё ещё не знает, как помочь Вэй Усяню, всё ещё не знает, как удержать свою семью от распада. — О, А-Чэн, — говорит она и заключает его в объятия, и брат жадно реагирует, прижимаясь лбом к её плечу и, возможно, слишком крепко сжимая, но девушка не жалуется. Его сестра умерла много лет назад, но она жива, здесь, в его объятиях. — Прости, я не хочу сваливать всё это на тебя. Мы справимся с этим вместе. — Я глава клана, — бормочет он. — И ты прекрасно справляешься, — говорит она, и Цзян Чэн знает, что это преувеличение, — но ты ещё и мой младший брат. А-Сянь дома, что гораздо важнее. С остальным мы разберемся позже. А-цзе права. Он почти уверен, что секрет того, чтобы всё не полетело к чертям, заключается в том, чтобы держать Вэй Усяня дома, подальше от Курганов. — Хорошо, — отвечает он. Он делает это не один. Он не единственный, кто заботится о Вэй Усяне. Ему не нужно будет все делать в одиночку, если он сможет найти способ заставить Темного заклинателя принять помощь других людей. Однако зная характер своего брата, это будет не так легко как кажется на первый взгляд. *** Цзян Чэн нервничает из-за банкета, потому что не может по другому, но всё уже проходит лучше, чем в прошлый раз. Лань Ванцзи и Вэй Усянь в этот раз не ссорятся, поэтому Второй Нефрит здесь, а это значит, что, когда глава клана Не произносит тост за благополучное возвращение Вэй Усяня, тот поднимает свой бокал вместе с остальными. — Вэй Усянь, — спрашивает Не Минцзюэ, поставив свой стакан, — почему ты не носишь свой меч? Чего Цзян Чэн не заметил в прошлый раз, так это отсутствия осуждения в этом вопросе, то, что мужчина не выглядел сердитым или оскорбленным, а просто осторожно любопытствовал. Зная то, что знает сейчас об отношениях клана Не с их саблями, он думает, что это может быть даже беспокойство о том, что меч Вэй Усяня повернулся против него или каким-то образом навредил ему. Это заставляет его немного больше любить Не Минцзюэ. Возможно, единственная причина, по которой они раньше не ладили, заключалась в том, что они не понимали друг друга. Правда, также глава Не думал что Вэй Усянь был опасен и выступал против Цзян Чэна, хотя, возможно не верил в это, и юноша надеется, на этот раз такой проблемы не возникнет. — А, — Вэй Усянь касается своей флейты и отводит взгляд. — Меч в Пристани Лотоса, — спокойно говорит Цзян Чэн. — В настоящее время ему нет необходимости носить его с собой. В комнате вспыхивает тревога, и он видит, как брат поворачивается, чтобы посмотреть на него, но не реагирует на это. Вероятно, он создает у Не Минцзюэ впечатление, что его опасения по поводу меча Вэй Усяня верны. Однако также будет гораздо лучше, если он подумает, что меч Вэй Усяня подавляется каким-то мстительным духом. Глава клана Яо, такой же невыносимый, как всегда, фыркает и скрещивает руки на груди. — Репутация Вэй Усяня хорошо известна, но ношение меча является почётным знаком среди кланов заклинателей. Это признак дерзости и неуважения, что он его не носит. Цзян Чэн хлопает ладонью по столу, так громко и резко, что зал вздрагивает. В конце концов, до сих пор он играл по-хорошему, как и когда-то, пока не понял, что постоянные попытки сохранить мир не помогают его клану, как он думал раньше. Кроме того, он уже не так напуган и не уверен, как в прошлый раз, знает ценность и силу своего клана и знает, как использовать это в своих интересах. Цзыдянь искрится на руке, когда он кричит: — Я глава его клана! Если я позволяю, то кто ты такой, чтобы объявлять это неуважением? Единственный дерзкий здесь — это ты, потому что осмелился оскорбить моего брата и сестру прямо при мне. А-цзе тоже не носит меча. Он у неё есть, но ядро ​​так слабо, что ей не нужно носить его с собой. Все это знают, и никто не посмеет назвать её невежливой из-за этого, но всё же было бы крайне грубо с любой стороны сказать, что разница между А-Цзе и Вэй Усянем в том, что она слабая, а он нет. Цзян Чэн на это и рассчитывает. Глава клана Яо открывает рот, но Не Хуайсан перебивает его: — Вэй Усянь, расскажи нам о том, как ты убил Вень Чао! Цзян Чэн и его брат переглядываются, а затем отводят взгляд. Вэй Усянь выдавливает улыбку и говорит: — Боюсь, это неподходящий разговор для ужина. Хотя они оба чувствуют, что Вэнь Чао получил именно то, что заслужил, и не поступили бы по-другому, они не наслаждаются причинением страданий ради самого процесса. Это не относится ко всем сидящим здесь прямо сейчас. — О, — произносит Хуайсан, теребя веер. Цзинь Цзысюнь пытается настоять: — Цзян Чэн, успокойся. Почему Вэй Усяню нельзя носить меч? Я хотел вызвать его на дружеский поединок, чтобы проверить наши навыки, но, полагаю, сейчас не смогу. Он ненавидит этого ребёнка. — Вы должны называть меня главой клана Цзян, — холодно отвечает юноша. — Я должен поздравить вас с глубиной улучшения ваших навыков настолько, что вы поверили, что они могут сравниться с навыками Вэй Усяня. Руки Цзинь Цзысюня сжались в кулаки. — Полагаю, мы никогда этого не узнаем, глава клана Цзян, поскольку он не носит меча, и разве это не печально? Разве это не позорно, наглец явно имеет в виду это. — Моему брату вряд ли нужен меч, чтобы противостоять тебе, — замечает Цзян Чэн, и это последнее, что он планировал сделать, но, чёрт возьми, Цзинь Цзысюнь его бесит. — Если вы действительно так отчаянно хотите продемонстрировать свои способности, поскольку считаете, что демонстрация их на поле боя менее впечатляюща, клан Цзян готов потворствовать вам. — Может быть, конечно, не стоит, — начинает Не Хуайсан, но Не Минцзюэ качает головой и тот замолкает. Цзян Чэн поворачивается к Вэй Усяню, глаза которого широко раскрыты, а рука А-Цзе лежит на его руке. Он слегка качает головой, явно не желая этого делать, но Цзян Чэн говорит: — Встань, Вэй Усянь. Оставь свою флейту. Он делает вдох, паника отступает. Цзян Чэн не настолько глуп, чтобы приказывать ему использовать Тёмный путь перед главами кланов и их представителями. На самом деле всё наоборот. Было так много слухов о том, что его брат был шарлатаном, что на его стороне были только его тёмные уловки и ничего больше, что возможно, если они увидят, как Вэй Усянь сражается без них, это поможет развенчать слухи. Конечно, это ничего не сделает со сплетнями о его высокомерии, но те ходили и задолго до Курганов. Цзинь Цзысюнь уже на ногах, с мечом в руке, яростный оскал, искривил его губы. Вэй Усянь медленно встает и достает флейту из-за пояса. Цзян Чэн ожидал, что брат положит её на свой стол, но вместо этого оставляет её на столе Цзян Чэна. — Талисманы? — Если будут нужны, — отвечает юноша. Он предпочел бы, чтобы тёмный заклинатель не использовал и их, так как люди и против них тоже возражали, но он уже поставил своего брата в достаточно невыгодное положение. Он кивает, как будто действительно все понимает, затем встаёт перед Цзинь Цзысюнем, аккуратно сложив руки за спиной. Лицо А-цзе полностью непроницаемо, когда она складывает руки на коленях и смотрит, все остальные молчат. — Ты не собираешься нападать на меня? — требует Цзинь Цзысюнь. — Это ты меня вызвал, — отвечает Вэй Усянь. — глава клана Не заботливо предоставил мне превосходный алкоголь, которым я наслаждался до того, как ты почувствовал необходимость расстроить Цзян Чэна. В смысле, мы все хорошо проводили время, прежде чем ты решил вести себя как ребёнок. Это не совсем точно, но лицо Цзинь Цзысюня искажается от ярости, прежде чем он обнажает свой меч и замахивается им на Вэй Усяня. А-Цзе отводит взгляд, и Не Хуайсан начинает подниматься со стула, однако Цзян Чэн просто делает глоток вина. Вэй Усянь делает шаг в сторону, и лезвие проходит мимо него, затем пригибается, когда Цзинь Цзысюнь замахивается им снова. Он разворачивается и оказывается прямо позади Цзинь Цзысюня, а его руки всё ещё спрятаны за спиной. Тот поворачивается, но Вэй Усянь обходит его снова, и раздаётся еле слышный смешок, который, если бы Цзян Чэн не был уверен в том, что это невозможно, то сказал бы, что исходил от Лань Ванцзи. Проходит ещё несколько секунд, в которые тёмный заклинатель легко повторяет движения Цзинь Цзысюня, пока тот не издает недостойный крик ярости и не поворачивает меч себе за спину, чтобы ударить Вэй Усяня. Минусом данного маневра является то что если он промахнется, то в конечном итоге разрежет себе спину своим же мечом. Вэй Усянь должно быть осознаёт то же самое, потому что протягивает руку, хватает Цзинь Цзысюня за запястье прямо перед тем, как лезвие коснется его, и сгибает его назад. Раздаётся тошнотворный хруст, когда Цзинь Цзысюнь кричит и роняет меч. Вэй Усянь не отпускает сломанное запястье, вместо этого используя его, он тянет юношу вверх и бросает через плечо, так что тот падает на спину, вышибая из лёгких воздух. Вэй Усянь наступает врагу на горло, скрестив руки, в его лице нет насмешки, только пустота, и хотя он смотрит на Цзинь Цзысюня, его взгляд расфокусирован, как будто на самом деле видит не его, как будто видит что-то ещё. Дерьмо. Его брат только что выбрался из Курганов, где он провел значительную часть времени, сражаясь за свою жизнь без меча или флейты, и оказывается, что Цзян Чэн — идиот во всех временных рамках. Цзинь Цзысюнь задыхается, безмолвно хватая ртом воздух, пока его здоровая рука бесполезно пытается оторвать ногу Вэй Усяня от своего горла. Он смотрит на флейту и вдруг понимает, почему брат дал её ему. — Вэй Усянь! — рявкает он, поднимая флейту и бросая ему. — Достаточно. Он инстинктивно ловит флейту, глядя на неё в замешательстве, прежде чем к нему, кажется, возвращается осознание, когда он понимает, что не сражается со свирепыми трупами в одиночку и без защиты в Курганах, а находится в зале Клана Не, что у него есть его флейта и его тёмное заклинательство, а не только его кулаки. Вэй Усянь смотрит вниз на Цзинь Цзысюня, как будто удивлён, обнаружив того в нескольких минутах от смерти под своей ногой, и позволяет ему подняться, делая несколько шагов назад. Тот переворачивается на бок и начинает сильно кашлять. Его брат оглядывает зал, все смотрят на него с удивлением и благоговением, даже с завистью. Цзинь Цзысюнь далеко не лучший заклинатель, но всё равно хорош, а Вэй Усянь только что победил его, как будто это было пустяком. Тёмный заклинатель склоняет голову, затем поворачивается и уходит из банкетного зала. Цзян Чэн надеется, что он единственный, кто замечает, как руки его брата дрожат. Ну, он действительно облажался. Он хочет пойти за Вэй Усянем, но не может, уход с банкета сейчас будет такой же ошибкой, как и в прошлый раз. Это просто даст людям других кланов возможность сплетничать о его брате без его присутствия, чтобы остановить их. Но позволить брату быть одному прямо сейчас кажется невероятно плохой идеей, и он уже воплотил одну такую сегодня вечером. — А-цзе, — говорит он, и как только она смотрит на него, дергает головой в сторону двери. Если кто и сможет помочь Вэй Усяню, так это их сестра. Её лицо проясняется и освещается улыбкой. Девушка встает, низко кланяется и бормочет: «Пожалуйста, извините меня», а затем идет за Вэй Усянем. Один взгляд на Лань Ванцзи даёт понять, что тот хотел бы последовать за ней, но остаётся на своем месте. Учитывая, что в той временной ветке он даже не появился на банкете, Цзян Чэн уверен, что это связано не столько с желанием действовать как приличный представитель клана Лань, сколько с нежеланием вмешиваться в разговор Вэй Усяня с его сестрой. Наконец, Цзинь Цзысюнь смог подняться на колени, прижимая сломанное запастье к груди, взгляд его говорил о желании убить темного заклинателя, опозорившего его перед столькими людьми. Однако, на него никто не обращал внимания, все в молчании смотрели на главу Цзян. — Не Хуайсан, — произносит Цзян Ваньинь, наливая себе ещё вина, — я был там, когда умер Вэнь Чао. Мы пытали его. Не для того, чтобы получить от него информацию. Это не было рычагом воздействия или посланием другим. Мы сделали это, потому что он навредил нашей семье. Мы сделали это, чтобы заставить его пережить хоть немного из того, что пережили мы. Мы сделали это в качестве мести. — Он переводит взгляд на них, на людей, которые выглядят одобрительно и нетерпеливо, и продолжает, — Это один из самых бесчестных поступков, которые я когда-либо делал. — Оба раза Лань Ванцзи не одобрял их действия. Его семья пострадала, а клан был разрушен Вэнями, но он был лучше их. Второй Нефрит не получил никакого удовольствия от мести, даже в конце, когда увидел смерть Цзинь Гуанъяо, человека, ответственного за причинение вреда его брату и возлюбленному. — Но я бы сделал это снова. Я бы сделал это с Цзинь Цзысюнем, думает он, но не говорит. Он опрокидывает свой напиток, и Не Минцзюэ прерывает тяжелую тишину, чтобы сказать: — Хотя это может быть и бесчестно, глава клана Цзян, но понятно. У всех нас есть семья, ради которой мы готовы на всё, чтобы защитить и добиться справедливости. Не Хуайсан краснеет и смотрит вниз. Цзинь Цзысюнь неуверенно возвращается на своё место, но никто не пытается ему помочь. В конце концов, он буквально просил о поединке, и был побеждён кем-то, кто даже не использовал никаких приёмов совершенствования. Как такой поступок может быть чем-то, чему люди могут сочувствовать? Теперь он дал Цзинь Цзысюню законную причину ненавидеть и его, и его брата, но он не может заставить себя думать обо всём этом. Племянник Гуаньшаня всегда был невыносим. — Тогда тост, — говорит Цзян Чэн и поднимает чашку. — За семью! — За семью! — Все допивают свои чашки, и если до конца ночи дела и идут не очень гладко, то, по крайней мере, никто ничего не говорит о Вэй Усяне, и снова начинаются разговоры о войне, чтобы заполнить тишину. Цзинь Цзысюнь молчит до окончания праздневства, что само по себе является чудом. Банкет заканчивается, почти все напиваются и, спотыкаясь, расходятся по своим комнатам. — Лань Ванцзи, — произносит он, ожидая, пока привлечет внимание собеседника, чтобы продолжить, — Не могли бы вы сделать мне одолжение и сообщить Вэй Усяню, что я скоро буду? Я должен сначала кое о чём позаботиться. Это правда, но он сомневается, что дело займёт много времени. Что он на самом деле пытается сделать, так это дать Лань Ванцзи повод проверить Вэй Усяня на всякий случай. Юноша кивает, и его лицо совсем не меняется, но у Цзян Чэна почти создается впечатление, что тот улыбается. Он ждет, пока в зале останутся только братья Не, которые настороженно наблюдают за ним. Делает неглубокий поклон. — Спасибо за организацию банкета в честь возвращения моего брата. Прошу прощения за... — он делает паузу, пытаясь придумать хороший способ сформулировать это, и не может найти. Начинание спора? Разрешение дуэли посреди зала? Уход брата и сестры с банкета, устроенного для клана Цзян? — Всё в порядке, Цзян Чэн, — говорит Не Минцзюэ, и звучит так, как будто это он и имеет в виду. — С твоим братом всё хорошо? Он фыркает и проводит рукой по лицу. Ответ на этот вопрос очевиден — нет, и нет смысла притворяться, что всё хорошо. Даже если Не Минцзюэ этого не заметил, то, очевидно, Не Хуайсан понял. — Этого следовало ожидать. Он провел три месяца, разбираясь с... кто знает чем, так что... — На него нападали, — говорит Не Хуайсан. — Наверное, много раз. Без особого предупреждения. Дело не в боли - не просто больно, а неожиданно, как будто думал, что в безопасности, а потом нет. Как будто за ним охотились. Цзян Чэн смотрит на него с удивлением, а затем говорит: — Да. Юноша спешит добавить: —Мне так и показалось. И не столько удивительно, то, что Не Хуайсан понял это, сколько то, что сказал. Парень ненавидит показывать свой ум, что, вероятно, означает, что он действительно беспокоится о Вэй Усяне. Или думает, что Цзян Чэн не имеет ни малейшего представления о его способностях. — Просить его драться с Цзинь Цзысюнем было ошибкой. — Это послужило своей цели, — дополняет Не Минцзюэ, ухмыляясь уголком рта. — Хотя я бы предостерёг вас от ссор с кланом Цзинь. — Цзинь Цзысюнь — это позор, — откровенно отвечает Цзян Чэн. — У большинства адептов Цзинь больше здравого смысла. — Не то чтобы глава их клана не был таким же позором, но вряд ли сейчас время поднимать эту тему. Сначала они выиграют войну, затем он начнёт собирать союзников, чтобы пойти против клана Цзинь. Не Хуайсан того времени заверял, что его брата будет легко убедить пойти против Гуаньшаня. — Меч Вэй Усяня? — спрашивает Не Минцзюэ, но всё ещё обеспокоенно, а не сердито. Он качает головой. — Нет. Это нет. Я стараюсь не давить в том, что мне не принципиально. — И ты не думаешь, что его меч — одна из таких вещей? — Он давит, но интересуется вполне искренне. — Ты действительно думаешь, что ему он нужен? — спрашивает глава Цзян. — Он не использовал свой меч против Вэней. Мужчина поджимает губы, а его взгляд становится категоричным и неодобрительным. — Значит, слухи о его тёмных уловках… — Это слухи, — твердо отвечает Цзян Чэн. — То, что он делает, отличается. Новый путь. Честно говоря, я не понимаю, но с этой частью он справляется хорошо. Его новый метод совершенствования — результат того, через что он прошел, и изменений, которые произошли с ним, а не наоборот. Это не совсем так. Тёмное заклинательство сказывается на нём, но его нынешнее состояние не из-за этого. Оно из-за трех месяцев боли и одиночества. Хотя он ни за что не позволит Лань Ванцзи забрать своего брата обратно в Гусу, ему, вероятно, стоит посмотреть, есть ли что-нибудь, что можно было бы сделать. Должно быть. Вэй Усянь всё ещё использовал Тёмный Путь после того, как вернулся к жизни, всё ещё использовал его, когда Цзян Чэн отправил себя в прошлое, поэтому Второй Нефрит, должно быть, нашёл способ обратить вспять некоторые пагубные последствия его использования. Не Минцзюэ медленно кивает, не полностью убежденный, но и не сомневающийся. — Я сожалею о том, что пережил Вэй Усянь. Это фактически лишает его дара речи на мгновение. Никто не говорил ему этого раньше, и он сомневается, что кто-то когда-либо говорил это тёмному заклинателю. — Спасибо, — говорит он, — и искренне благодарю вас обоих за сегодняшний вечер. Они кивают и кланяются ему, и он отвечает тем же, прежде чем отправиться на поиски своего брата. На этот раз Вэй Усянь оказался именно там, где и должен был быть, а Цзян Чэн колебался у дверей его комнаты. Лань Ванцзи и А-цзе сидят по обе стороны от него, и он улыбается, когда сестра рассказывает историю о какой-то драме, которая произошла сегодня утром на кухне. Перед ним стоит почти съеденная тарелка супа А-Цзе, и что-то ослабевает в груди Цзян Чэна, когда он видит, что его брат улыбается, и понимает, что тот съел нормальную пищу. — Вэй Усянь, — зовёт он, заходя внутрь. Разговор прерывается, и он не уверен, что у него за выражение лица, но Лань Ванцзи и А-цзе встают на ноги. Вэй Усянь хватает А-цзе за рукав, но она только улыбается и треплет его за щёку. Лань Ванцзи предлагает А-цзе руку, и они оба выходят, закрывая за собой дверь, так что остаются только он и его брат, который придвигает колено к груди и упирается в него подбородком, сиротливо глядя вдаль. Он вздыхает и садится рядом. — Прости, что заставил тебя сделать это. Вэй Усянь вздрогнул, глядя на него. — Ты извиняешься? — Это было нечестно с моей стороны. Я просто не хотел, чтобы они говорили о тебе ужасные вещи, и я подумал, что это может заставить их остановиться, — объясняет он. Вэй Усянь качает головой, поворачиваясь к нему всем телом. — Нет, я должен был просто… я мог просто разоружить его и сесть обратно, но я этого не сделал, а потом ушёл, и после этого, ты… — он обрывает себя и слишком тихо, на грани слышимости, спрашивает, — Ты действительно не возражаешь, если я не буду носить свой меч? — Я бы предпочел, чтобы ты это делал, — отвечает Цзян Чэн, потому что это единственный ответ, который он может дать, поскольку не должен знать, что Вэй Усянь не может владеть своим мечом. — Но я не собираюсь заставлять тебя, и если я не собираюсь поднимать этот вопрос как глава твоего клана, то и никто другой не должен. Кем они себя считают? Это грубо. — Юноша подозрительно оглядывается назад. — Лань Ванцзи настаивал на этом? Он тоже довольно груб, суёт свой нос в дела клана Цзян. Знаешь, это твоя вина, он так заботится о тебе, поэтому это именно ты подтолкнул Ханьгуан Цзюня к отсутствию тактичного поведения. Вэй Усянь смеётся, затем трёт глаза и качает головой. — Нет, он ничего не сказал. Ладно. Что-то сказал. Он хочет играть для меня. О, хорошо. — Это может быть хорошей идеей, — замечает Цзян Чэн. — Я поговорю с ним об этом. Знаешь, он действительно должен приходить ко мне с такими вещами. — Я передам ему, — говорит Вэй Усянь, закатывая глаза, и юноша не может сдержать улыбку. Но прячет её, наклоняясь, чтобы снять крышку с кастрюли. — Суп остался? Только не говори мне, что ты всё съел! Ему бы очень понравилось, если бы Вэй Усянь съел всю кастрюлю. Его брат такой чертовски худой. Как он может выиграть для них войну, если сильный ветер разорвёт его пополам? Осталось около половины кастрюли, и он наливает себе в миску, а затем наполняет миску Вэй Усяня. Тот вздыхает, но берёт ложку, что, вероятно, означает, что А-цзе всё же прочитала ему какую-то лекцию о правильном питании. — Цзян Чэн? — Хм? — Ему приходится проглотить слишком большой кусок корня лотоса. — Что? Вэй Усянь смотрит в свою миску. — Спасибо. За то, что ты сказал. Он наклоняется, чтобы ударить его локтем в бок, но отвечает: — В любое время, — и он имеет в виду именно это. Если бы он мог спасти своего брата словами, то сделал бы это. Он не думает, что всё будет так просто, но не потерпит неудачу из-за отсутствия попыток.