***
Героиновый шейк — апфс
Дырка для ебли, ненужное создание, эгоистичная мразь, бездушная шлюха под наркотиками, ебаное ничто и нечто. И все в одном флаконе. Джерард Уэй — дива рока, человек, который блестит своими ярко-красными волосами на сцене, поет о свободе и тяге изменить мир. Он выступает, виляя своей задницей и думая лишь о том, насколько привлекательно он получился на снимках в этот раз. Он целует со сцены незнакомцев, облизывает свои губы и валяется по сцене, постанывая в микрофон. Сколько человек думает о том, что он — ахуенный аксессуар в постели? Джерард Уэй курит сигареты, носит солнцезащитные очки ночью и красит ногти. Он заигрывает с фанатами, а ему разбивают нос за то, что он «ебаный педик». И он не против. Потому что понимает, что заслужил. И ему это нравится. Пиздец как нравится. Потому что он считает себя самым крутым. А люди, кажется, поддерживают эту идею. Или ему кажется? В целом, ему глубоко наплевать. А еще Джерард Уэй ахуенно сосет за двадцать баксов и выполняет любые просьбы за хорошую плату. И не потому что у него нет денег, он так привык. Ему нужно внимание. Ему важно знать, что его тело кому-то нужно. Он растворяется в том, что может быть сексуальным. А последствия уже действительно вторичны, ведь главное — деньги и внимание, а остальное уже не так уж и важно. Джерард Уэй выступает со своим младшим братом и двумя близкими друзьями. Вокалист, бас-гитарист, соло-гитарист и барабанщик — набор для покорения подростковых сердец, с таким рвением наблюдающих за всем, что происходит на сцене, даже не замечая расширенные зрачки, пьяные пошатывания и легкий хрип. Им все равно насрать. Ведь главное — музыка, а она звучит, причем ужасно громко. А то, что стоит за ней уже никому не интересно. И это, кажется, правильно. Узнав о том, что фронтмен группы попал в «клуб двадцати семи» они лишь расстроились бы тому, что больше не услышат новых альбомов. И все. My Chemical Romance в туре весь декабрь, и, вроде бы, январь. Уэй уже не помнит точно, ему не до этого. Он лишь отдается сцене, и ему насрать, в каком городе они находятся, сколько времени или какая песня заиграет дальше. Главное то, что его мозги затуманены после половины бутылки водки, а одежда, кажется, даже постирана. Он выходит с концерта восьмого декабря полностью вымотанный и даже не собирается отвечать на очередные вопросы Майки о какой-то ненужной ему хуйне. Он лишь идет за концертное здание курить. «Нюдсы, нюдсы, ебаные нюдсы. Больше фотографий, еще больше. Повернись так, покажи больше. А потом отсоси мне. Нагнись. Не подавай виду, что тебе больно. Всем насрать.» Джерард курит, стягивая пиздецки ироничную белую шубу на своих плечах сильнее, потому что в декабре слишком холодно. Наверное, чересчур холодно для того, чтобы стоять в одних джинсах, кедах и майке. Эта шуба спасает, но не сильно. Поэтому он спешит поскорее удалиться, забывая о том, что возможно пропустит автограф-сессию. Он лишь идет в туалет клуба, глядя себе под ноги и стараясь не упасть, разбивая колени об тротуар. Джерард вдыхает амфетамин, наклонившись над бочком унитаза. Ему становится насрать на то, что, судя по статьям в интернете, его слизистая носа уже гниет от химических ожогов, потому что он и так это ощущает. Пиздец как хорошо. Ему становится насрать на то, что стены кабинки выглядят ужасными из-за того, что их, по всей видимости, успели обоссать и обкончать, причем одновременно. Ему становится насрать на то, что он выглядит как амфетаминовая шлюха (кем вероятно и является). Ему просто хорошо. И это ужасно, блять, круто. Джерард достает свой мобильник трясущимися руками из кармана чертовски узких джинс и читает сообщение о том, что, видимо, у него появляется досуг на вечер, причем вполне хороший. Он становится на колени перед унитазом и пытается выдавить из себя рвоту. Ничего не выходит. Ему становится лишь тошно. Он поднимается не потому что надо, а потому что вонь все же доносится до его ноздрей, заставляя Уэя скривится. Он считает это отвратительным, хотя понимает, что пора бы уже привыкнуть. Прозрачный пакетик, в котором практически не осталось содержимого, летит в унитаз, а после навсегда исчезает из поля зрения Джерарда. Он пытается открыть кабинку, хотя это и слишком сложно, потому что в глазах двоится, зрачки трясутся, а руки его уже не слушаются. Движения получаются ужасно смазанными, но все же получаются, несмотря на то, что Уэй практически падает на белый кафель. Все ужасно плывет, а органы внутри него словно переворачиваются. Он кашляет. Хочет выкашлять свои внутренности, но получается только кровь вперемешку со слюнями. Он брезгливо вытирает свою руку о джинсы и идет к раковинам, практически садясь на одну из них и опуская голову. Ему хочется прямо сейчас вскрыть свои вены, чтобы все вокруг наконец начало сочетаться с его волосами, пропахивая металлически-гнилым запахом. Лучше, чем запах мочи, пота и дерьма. Намного лучше. Уже через пятнадцать минут Джерард стоит, опираясь на раковину руками и прогибаясь в спине, параллельно наблюдая за собой в зеркале. И стараясь не смотреть на какого-то пьяного мудака, чьего имени Уэй даже не знал, но который уже пристроился к нему сзади, положив свои руки на его задницу. Джерард ощущал себя самым ахуенным человеком на свете. Хотел себя ощущать так. Делал вид, что ощущал себя так. Он вновь пытается ухмыльнуться, хотя бы для вида, но по итогу лишь разочаровывается. У него не получается. Он словно потерял все свои эмоции. Выплюнул вместе с кровью и спермой. Джерард слышит звук расстегивающейся молнии. Он все еще не смотрит на мужчину сзади, смотрит лишь себе в глаза. Ему противно. Однако он все равно не подает виду. Ему посрать. Единственное, что он сейчас хочет — ощутить, как его грубо ебут, пока он опирается на эту грязную и потресканную раковину. Уэй чувствует, как с него снимают джинсы, а после приставляют к его заднице член. Он недовольно выпаливает что-то про то, чтобы незнакомец надел презерватив. Мужчина опешил. Уэй оскалился и, нагнувшись сильнее, достал из кармана джинс презерватив и кинул ему в руки. Он точно не собирался весь тур промучаться с венеричками, и именно поэтому весьма удовлетворенно поставил руки назад на раковину, когда услышал, как слегка скрепит резина на члене незнакомца. Приступы тошноты все еще пытались достучаться до Джерарда, но он игнорировал, наконец опуская голову и смотря на сливное отверстие раковины, которое потихоньку расплывалось в его глазах. Белый мрамор испачкан, судя по цвету и запаху, мочей, и он раздраженно вздыхает из-за того, как мерзко это все выглядит. Он, кажется, почувствовал, как мужчина вошел в него, не особо сильно парясь над тем, растянут ли Уэй, и тем более не думая над смазкой. Джерард лишь закатывает глаза. Господи, ему уже посрать. Незнакомец сразу же начинает толкаться в Уэя, своими руками оглаживая все его тело, оставляя свои касания абсолютно везде. Джерард чувствует себя пиздец каким грязным. Но он не протестует. Даже тогда, когда мужчина тянет его за волосы. Даже тогда, когда мужчина называет его грязной шлюхой, а он отвечает лишь протяжным и хрипловатым «ага». Уэй вновь смотрит в зеркало из-под полуопущенных век, пока незнакомец вводит свои грязные пальцы ему в рот, оттягивает его щеки, шепчет то, какой Джерард теплый и узкий изнутри. Уэю должно быть больно от толчков, но он вообще ничего не чувствует. — Сильнее. — Не просит, скорее просто говорит Джерард, пока мужчина лишь усмехается. — Красноволосой шлюхе недостаточно? — Спрашивает он в ответ. «Да пошел ты нахуй» — думает про себя Джерард, однако не говорит этого. Потому что его язык не способен воспроизводить такие сложные предложения. — Сильнее. — Повторяет Уэй, не ответив на вопрос. Мужчина действительно двигается быстрее, входя еще глубже. Теперь Джерард упирается животом в раковину, а его органы словно сплющиваются внутри. Он чувствует, как горячо ощущается все вокруг, когда по его заднице проходит тяжелая рука и взмахивает в шлепке. Он думает над тем, что останется синяк, но ему все еще глубоко посрать. Он лишь прикусывает нижнюю губу, когда рука мужчины смещается ему на шею. Сильнее. Еще сильнее. По губам течет тонкая струйка крови, стекает ему на шею. Незнакомец размазывает ее по бледной коже Уэя, довольно ухмыляясь. Джерард продолжает смазанно смотреть на свое отражение. Он думает над тем, что, пожалуй, ему даже нравится, как он выглядит. Реально нравится. Может быть, это потому что он не ел уже два дня? Или потому что он не спал нормально уже неделю? Или потому что он под кайфом и в него вдалбливаются со всей силы прямо сейчас? Да хуй его знает. В любом случае, ему хорошо. Секс под спидами не такой уж крутой, каким прославляется. Особенно когда ты уже настолько в хлам, что у тебя точно не встанет член, что уж говорить о хотя бы каких-то ощущениях. Обычно это все происходит лишь из-за того, что человек под спидами не чувствует боли, а чувствует лишь ее оттенение. И это явно привлекает его партнера. Ну или подобие партнера. Мужчина кончает с хриплым стоном в презерватив внутри Уэя, после чего отстраняется от него и дает слабую пощечину. — Хорошая сука, — говорит он, прежде чем выйти из туалета и оставить Джерарда, повалившегося на пол, потому что не может контролировать свои движения и правильно распределять вес. Позывы рвоты начинают напоминать о себе с новой силой, когда Джерард слышит все эти слова. Он исправляет их прямо на пол, игнорируя мешающиеся волосы. Его рвет желчью, кровью и алкоголем, потому что больше ничего в желудке нет. До Уэя доносится отвратительный запах смеси, вышедшей из него, но первое, о чем он думает — нельзя запачкать одежду. И все же, сил встать нет. Поэтому он сидит на полу наполовину раздетый, с грязными волосами, приоткрытым ртом и помутневшим взглядом еще несколько минут, пока не заставляет себя подняться. Он пачкает свои кеды о собственную рвоту во время того, как он становится напротив все той же раковины и пытается умыться. После пытается хотя бы немного помыть свои волосы, чтобы они хотя бы выглядели не так ущербно. Вытирается. Осознает, что этот мудак даже не заплатил ему, после чего разъяренно рычит и ударяет по раковине, разбивая кулак в кровь и уже чувствуя боль от этого, хоть и слабую. Ему, кажется, нравится. Но он все же выходит из туалета, пошатываясь и планируя разыскать того еблана. Уэй выходит из здания и идет по переулку, пытаясь названивать мужчине. Однако это явно не то, что у него может получиться, потому что милая девушка на другом конце провода сообщает, что абонент недоступен, а телефон вновь оказывается в кармане штанов. Блять, он не уверен, что сможет дойти до отеля. Голос в его голове говорит «да и похуй», и, в целом, Джерард соглашается. А еще Уэй видит толпу людей, стоящих вокруг, как ему кажется, драки, и он искренне надеется, что найдет своего незнакомца где-то в ней. И находит. Он стоит и разговаривает с какими-то парнями, не обращая внимания на потасовку. — Какого хуя, ублюдок?! — Орет Джерард на удивление громко для себя, заставляя обернутся и своего незнакомца, и парней рядом с ним. — Что-то не так? — Спрашивает он, как будто это не они трахались пятнадцать минут назад в вонючем общественном туалете. — Где мои, блять, деньги?! — Продолжает орать Джерард, хотя и стоит уже близко к мужчине, опираясь на кирпичную стену какого-то здания, чтобы не упасть. Незнакомец уже хочет что-то возразить, но его прерывает один из его парней, вышедших немного вперед. — Что-то не так, чувак? — Он выглядит очень контрастно с тем незнакомцем: низкий, с черными волосами по плечи и созвездиями татуировок на шее. — Скажи своему ублюдку, что надо платить за то, что получаешь! — Вновь кричит Джерард. Низкий парень хмурится, пока Уэй пытается выйти вперед, чтобы встать лицом к лицу с тем мужчиной. Однако его ноги ватные, а тело не держится толком, поэтому первое и последнее, что он может сделать — вновь прислониться к стене, почти падая на нее. — Тихо, мужик, ты в хламину, не истери. Сколько он тебе должен? — Все еще излишне спокойно спрашивает парень. Джерард пытается прикинуть цифры. У него это плохо получается, но он все же наконец придумывает число. — Пятьдесят баксов. — Уже спокойнее отвечает он. Потом наблюдает, как парень достает из кармана смятые купюры и протягивает Уэю их. Джерард, не пересчитывая, забирает, после чего пихает уже в свой карман. Он сказал большую сумму, большую действительной, поэтому ему понравятся любые деньги. — Теперь все нормально? — Как будто делая одолжение спрашивают его. — Более, блять, чем, — Джерард смотрит через плечо парня на своего незнакомца, — пошел нахуй, мудак ебучий! — Ты был намного тише, когда я тебя ебал! — Усмехаясь, кричат ему в ответ. — Да мне посрать, спидозное чмо! После этой фразы Джерард отворачивается от всей шайки и, пошатываясь, идет куда-то в сторону, думая о том, как бы вызвать себе такси. Он слышит, как ему кричат, спрашивая, доберется ли он до дома «в таком состоянии», но в ответ лишь протягивает вверх средний палец. Ему насрать. Если он захочет, то ляжет спать прямо на улице, хотя это и слишком низко для него. Ему уже абсолютно безразлично, он и без того чувствует себя слишком грязным. Пожалуй, он ощущает себя максимально дерьмово, но под кайфом это ощущение отлетает на второй план. Он старается не думать о том, как сильно будет болеть его задница на утро, как сильно будет болеть все его тело на отходниках. Единственное, о чем он думает — то, как будет лежать в чистой постели отеля, отмывшийся от всех тех отвратительных касаний, от омерзительных запахов и от практически полного отсутствия ощущений. И все же в глубине его сознания засела правда: от всего этого не отмыться даже самым дорогим мылом. И его тошнит от этого. Но сексуализировать свое тело лучше, чем погружаться в ненависть с каждым днем сильнее и сильнее. Потому что если первое влечет за собой всевозможные болезни, наркотическую зависимость с целью снизить боль и потерю собственной личности, то второе влечет за собой попытки суицида и вечное желание перестать существовать. И когда он пережил один из вариантов, остается переживать только второй. Так или иначе, приехав в отель, Джерард Уэй все равно первым делом идет в душ. Он моется где-то час, трет мылом все свое тело практически до крови, лишь бы хотя бы физически ощутить чистоту. Он промывает волосы с шампунем несколько раз, надеясь, что они не отвалятся. А после умывается холодной водой снова и снова, смотря в зеркало уже трезвым взглядом. Последнее, что он видит в тот день — уставшие красные глаза, глубокие мешки под глазами, красные опухшие губы и расширенные зрачки.Он понимал, что это было полностью его виной. Потому что он сам не видел в себе никого, кроме красноволосой меркантильной шлюхи.