Дом Дракона. Узы

Узы сплетались, Прочнее меча. А боги смеялись, Чуть слышно шепча: Вы, люди, слабы Плотью и духом, Вы чувства рабы, И путь вам по мукам. Сплетенные узы, Порвутся, чтоб вновь Из пепла и дыма Восстала… любовь?

Приблизительно год назад. Анна не бывала нигде, за пределами Речных земель, ведь вся её родня проживала тут. Редкие поездки в Королевскую Гавань были не в счёт. Потому происходящее сейчас казалось ей удивительным и неправдоподобным сном. Началось все с того, что Эймонд объявил ей, что похищает её. Первым её побуждением было, конечно же, немедленно покинуть его и вернуться домой. И ей бы это непременно удалось, если не маленький факт того, что она летела на высоте ста футов над землёй на спине огромного дракона, привязанная к нему цепями, а сзади её прижимал к себе один наглый и бессовестный молодой человек. Ни её возмущения, ни уговоры, ни тем более угрозы не возымели должного эффекта. Он лишь с ухмылкой попросил довериться ему и помолчать. И вот спустя несколько часов полёта над Узким морем, в предрассветных сумерках она увидела гигантскую статую воина, поднявшего в правой руке меч. «Мы в Браавосе!» — воскликнула она с неверием и восторгом. Эймонд в ответ только улыбнулся. Как-то она рассказывала ему, что мечтает однажды побывать в Вольных городах, особенно в Браавосе. Эймонд спросил её, почему именно Браавос. «Потому что там живут самые гордые и свободолюбивые люди всего восточного побережья Узкого моря. Они, потомки бывших валирийских рабов, презирают рабство и не терпят нарушения своих или чужих прав.» — ответила она. Эймонд тогда лишь неопределённо пожал плечами. Лично он ничего против рабства не имел. Так уж устроен мир, одни рождены, чтобы служить другим. Зато взамен мнимой свободы рабы получают стабильность и уверенность, что завтрашний день никак не будет отличаться от предыдущего. И это не всегда плохо. Вот и сейчас, гуляя по улочкам Браавоса, они снова заспорили на старую тему. Анна утверждала, что свобода — это самое ценное, что есть у человека, и покушаться на неё, все равно что покушаться на его достоинство. А Эймонд возражал, что не только рабы, но и все остальные люди также не свободны. Разве это свобода, если ты не можешь в любой миг при желании все бросить и улететь куда глаза глядят? Они спорили, но на самом деле говорили одно и то же. В Браавосе они задержались ненадолго, всего на несколько часов. Эймонд показал ей достопримечательности города и его знаменитый портовый рынок, где продавцы торговали морепродуктами. Браавосийцы, народ весёлый и эмоциональный, пытались подороже продать им рыбу или устриц, попутно делая комплименты красивой спутнице молодого человека. Анну удивило, что город не был окружён защитными стенами, о чем она и спросила у Эймонда. Он пояснил, что Браавосу они и не нужны. Браавосийские торговцы, услышав их разговор, со смехом заявили, что их стены деревянные и выкрашены они багровой краской. На непонимающий взгляд Анны Эймонд прошептал, что это их военные корабли, знаменитые почти так же, как и их Железный Банк. Когда он, мягко сжав ее плечо, сказал, что им пора, Анна решила, что теперь они вернутся домой. Но Эймонд покачал головой. Теперь им путь в Пентос. Понимая, что спорить с ним бесполезно — раз решил показать ей все вольные города, не успокоится, пока не покажет — Анна лишь убедила его послать воронов родным… Пентос оказался городом удивительной красоты. В отличии от Браавоса, он буквально утопал в зелени. Люди здесь одевались в традиционные валирийские одежды и передвигались в паланкинах. Анна вертела головой, глядя по сторонам, с любопытством разглядывая местных, а они отвечали ей тем же. В Пентосе они задержались дольше. У Эймонда здесь были богатые друзья, у которых они и остановились. Лассио Мопатис с удовольствием принял в своём огромном доме вестеросского принца и его спутницу. В тот же день он познакомил Анну со своей семьёй, а вечером, когда гости чуть передохнули после долгого пути, устроил небольшое пиршество в их честь. Анна была в восторге от сира Лассио и его манер. Полноватый мужчина средних лет, он умел в пару минут расположить к себе собеседника. А его учтивость, далёкая от лизоблюдства или ухлестывания, была выше всяких похвал. Анна заметила, что с ним Эймонд также держался расслабленно, что говорило о том, что Лассио он считал хорошим другом. Когда Анна спросила об этом Эймонда, он уклончиво ответил, что Лассио — человек чести, и они пару раз выручали друг друга. Анну и Эймонда разместили в самых просторных гостевых покоях, слуги позаботились, чтобы они ни в чем не нуждались. Усталые с дороги и после пиршества, они в первый день проспали почти до обеда. Их разместили в одной спальне. В Пентосе не принято было задавать лишних вопросов своим гостям. Как и не позволялось осуждать этих самых гостей. Это считалось дурным тоном, а хозяин, осудивший своих гостей, покрыл бы свое имя позором. Анна ужасно смутилась, когда увидела общую кровать. Но Эймонд объяснил ей, что здесь люди нередко живут вместе, не скрепляя себя какими-либо обязательствами, потому никому и в голову не придёт посмотреть на них косо. Это несколько успокоило Анну. Когда на утро они проснулись, в гостиной, примыкавшей к спальне, их уже ждал пышный стол. — Боги, если нас будут так кормить каждый день, я, так и быть, останусь! — рассмеялась Анна. — Аккуратнее, Лассио может понять тебя буквально, — усмехнулся Эймонд, откусывая яблоко. — Может, я этого и добиваюсь, — с улыбкой ответила она, берясь за горячую булочку. — Тебе так здесь понравилось? — Здесь удивительно. И я бы осталась здесь с тобой навечно, — произнесла Анна, подняв на него взгляд, — но нам нужно возвращаться. Мы отправили письма, но нас все равно будут искать. И, если честно, я не представляю, что мы скажем, когда вернёмся, — она рассмеялась в притворном веселье. — Что мы теперь женаты, и никто не смеет нас разлучить? — как ни в чем не бывало спросил Эймонд, поднося к губам чашку жасминового чая. Анна, которая в этот самый момент отпивала из своей чашки, закашлялась. Постучав по груди, она продолжала кашлять. Эймонд протянул ей стакан воды, и Анна начала жадно глотать. — Я догадывался, что новость тебя обрадует, но чтобы до потери воздуха… — ухмыльнулся он. — Новость? Это ведь шутка? — Анна посмотрела на него прослезившимися от кашля глазами. — Нет, золотко, сегодня мы поженимся. Я вчера поговорил с Лассио. Скоро все будет готово. Он сказал это таким будничным тоном, что Анна, выпучив глаза, уставилась на него. Он не спрашивал её согласия, даже не удосужился оповестить ей заранее, он просто сообщил ей, что они поженятся. Таков был весь Эймонд. — Тебя что-то смущает? — вежливо поинтересовался этот невозможный человек. — Смущает ли меня что-то? Разумеется, смущает! Ты похитил меня, не спросив моего мнения, а теперь уведомляешь, что мы поженимся сегодня. Даже не спросив моего согласия! — Анна даже вскочила на ноги и начала расхаживать по комнате от возмущения и смущения. — Я не совсем понял, тебя волнует то, что ты сегодня станешь моей женой или то, что я не спросил твоего согласия? — сдержанно выслушав её, Эймонд приподнял бровь. На словах «станешь моей женой» она густо покраснела. В своих самых смелых, самых сокровенных мечтах она могла мечтать об этом. Но сейчас это было реально. Реально настолько, что вызвало у нее состояние, близкое к панике. И все же какая-то иррациональная часть её, присущая всем женщинам, почувствовала необходимость все усложнить. — Да! Ты не спросил моего мнения. А я, между прочим, свободный человек. К тому же, ты хоть подумал, что будет после? Конечно, нет, — она всплеснула руками. — Что скажет твоя семья? Или моя? Это же будет скандал! При мысли о семьях ей стало еще хуже. Она представила, что будет, когда они явятся домой и заявят, что женаты. Хотя возвращение при любом исходе было чревато шумихой. Эймонд подошёл к ней и взял её за плечи. — Анна, успокойся. Вряд ли это будет большим скандалом, если мы вернёмся, не скрепив себя узами брака. Наши имена будут опорочены. Я, конечно, возьму вину на себя. Меня объявят негодяем, похитившим и опорочившим честь юной девушки. Твой дядя потребует справедливого наказания. Моему отцу не останется ничего иного, кроме как лишить меня рыцарства и сослать куда-нибудь на Стену. Либо замять эту историю, так или иначе поженив нас. — Ты ведь спланировал это заранее? — Анна поежилась от представленной ей воображению перспективы. Ей не хотелось, чтобы его ждала подобная участь. — Скажем так, это было импровизацией. Разве не этого мы хотим? Быть вместе? — он заглянул ей в глаза. — Если мы вернёмся, как законные муж и жена, никто не посмеет и слова сказать против нас. — Но твоя семья… — Что до моей семьи, им придётся признать наш брак. И если кто-то из них посмеет хотя бы слово дурное о тебе сказать, ему придётся иметь дело со мной, — Эймонд мягко приподнял её подбородок, заглядывая в глаза. — Другое дело, если ты не хочешь становиться моей женой. Пусть и мизерная, но такая вероятность все же есть. Хотя лично я в этом сомневаюсь, — он самодовольно приподнял уголки губ, но взгляд был серьёзным. Эймонд никогда всерьёз не задумывался о женитьбе. В его понимании, женитьба всегда была лишь необходимостью, вроде заведения детей или продвижения по службе. Он не рассматривал брак, как источник радости. На то у него были примеры его родителей, Эйгона с Хелейной, Рейниры с Лейнором. Его в конечном итоге поженят на какой-нибудь девице из Великого дома, которая будет ему неприятна и безразлична. А Анна выйдет за очередного лорда или рыцаря и будет только и делать, что рожать ему детей. Однако не так давно, он осознал, что все возможно сделать иначе. Он не желает будущего, которое ему навязывают. Как и не желает отдавать её кому-то. Потому устроить тайный брак было, на его взгляд, самым логичным решением. Видя, что её взгляд смягчился от его шутки, Эймонд с хитрой улыбкой опустился перед ней на одно колено. Её глаза расширились и стали похожи на два блюдца. — Анна Бриклэйер, ты станешь моей женой и леди? — проникновенно, насколько мог, прошептал он. Анна замерла. Её лицо, красное до этого, вмиг сбросило краски и побледнело. Эймонд, несмотря на весь свой самоуверенный вид, заволновался. Анна медлила. О чем она думала, неизвестно, однако Эймонд почувствовал, как ладони вспотели. — Анна? — уже не так уверенно позвал он. И тут её глаза наполнились слезами, вконец его перепугав. Не в силах вымолвить ни слова, она только закивала головой. — Это значит, да? — на всякий случай уточнил он. — Да, — всхлипнула Анна. При этом коротком слове Эймонд ощутил внезапный всепоглощающий прилив счастья. Последний раз он испытал такое, когда в детстве приручил Вхагар. Вскочив на ноги, он закружил её по комнате, несмотря на её протесты, звучавшие сквозь смех. *** Сир Лассио отнёсся к просьбе Эймонда со всей серьёзностью, настояв, чтобы все было сделано как надо. Эймонда и Анну разделили по разным покоям, где служанки и дочери Лассио помогали ей подготовиться к обряду. Её помыли сначала в обычной ванне, потом окунули в особую ванную с добавленными туда всякими маслами и эликсирами, от которых её кожа стала гладкой, как у ребёнка и приятно пахла. После они её расчесали, в волосы вплели цветы сирени. Одна из девушек объяснила это тем, что Анна выходит за Таргариена, и потому в её волосах должны быть цветы под оттенок их глаз. Такова одна из древних валирийских традиций. Обряд бракосочетания тоже должен был пройти по традициям древней Валирии. Это предложил Лассио, и Эймонд с Анной, не желая обидеть хозяина, согласились. Когда волосы Анна были причесаны и заплетены в красивую и в то же время лёгкую причёску, ей позволили взглянуть в зеркало. Длинная, пушистая коса с вплетенными в нее фиолетовым цветами ниспадала ей на спину. Лёгкие завитки обрамляли её лицо. Анна никогда не считала себя красавицей. Не видя видимых недостатков на своём лице, она все же была уверена, что большинство знакомых ей девушек намного красивее неё. Сейчас глядя на себя, Анна подумала, что самой красивой частью её лица, пожалуй, являются глаза. Темно-карие глаза, которые счастливо смотрели на неё из зеркала. Именно это счастье, которым они светились, и делало их такими красивыми. Увидев на её лице красноречивую благодарность, девушки радостно захлопали. Теперь оставалось одеть её в одеяния Валирии. Когда в комнату внесли тяжёлую ткань, у Анны отпала челюсть. Длинное платье нежно-бежевого цвета из натурального шёлка все было расшито золотыми узорами и переплетением линий. Рукава платья были широкими, а опускаясь ниже расширялись ещё больше. Сверху ткань немного собиралась на плечах, создавая лёгкие складки. Никакого декольте не было, оно полностью закрывало грудь и плечи, оставляя открытыми лишь тонкие ключицы. Но на этом наряд не заканчивался. Когда Анне помогли облачиться в платье, к ней поднесли плотный кафтан из, без сомнения, дорогого сукна. Кафтан был красного цвета, также как и платье расшитый золотом. У него не было рукавов, чтобы не стеснять её движений. Девушки помогли ей его надеть и застегнуть пуговицы спереди. После её талию обвязали широким ремнем темно-бежевого цвета, на пару тонов темнее платья. Когда Анна думала, что на этом все закончилось, одна из служанок подошла ближе, держа в руках небольшую коробку, из которой одна из дочерей Лассио с невероятной осторожностью вытащила треугольной формы предмет из обычного дерева. На его передней стороне были выемки, наподобие чешуи. По сравнению со всем остальным, этот предмет выглядел несколько несуразно, однако девушка держала его с особым трепетом. — Мы, выходцы из древней Валирии, верим, что любой брак должен быть благословлен тремя великими драконами, — заговорила дочь Лассио с лёгким акцентом. — Это — Syzi Zaldrizee — око дракона. Это символ твоей непорочности и чистоты. Говоря об этом, я имею ввиду твою душу, — добавила она, заметив выражение лица Анны. — В древней Валирии, как и у нас, в первую очередь ценилась чистота души. Это обязательный атрибут невесты, его надевала ещё наша мать. Для нас будет честью, если ты сегодня наденешь его. Она выжидающе посмотрела на Анну, растроганную тем, с каким вниманием девушки отнеслись к её свадьбе. Анна ответила, что это честь для неё, надеть то, что носила их мать. После чего девушка с улыбкой подойдя ближе, осторожно, чтобы не испортить причёску, надела его ей на голову, подобно тиаре. — Последний штрих, — улыбаясь, она подозвала служанку, и та принесла небольшую коробку, обтянутую тканью. — Это подарок от нашей семьи. Подняв крышку, она показала ей большие рубиновые серьги. — Это очень щедрый подарок, — растерялась Анна. — Мой отец очень уважает принца Эймонда, однажды принц очень помог нашей семье. Когда отец был в тяжелом положении и не мог выплатить дань дотракийцам, те похитили моего младшего брата взамен. Принц Эймонд, гостивший у нас тогда, на своём драконе полетел к орде в одиночку и вернул моего брата. А после дал ссуду отцу. Это меньшее, что мы можем сделать для вас. Эймонд не рассказывал ей об этом. Как всегда, он предпочитал скрывать хорошие, светлые стороны своего характера, выставляя напоказ лишь худшее. Спустя полчаса Анна в сопровождении двух дочерей Лассио спустилась в сад, где должен был проходить обряд. Солнце ещё не зашло, однако уже стремилось к западу, отчего длинные тени деревьев тянулись к дорожке, по которой Анна шла. Сквозь листву пробивались солнечные лучи, создавая сказочную атмосферу. Девушки провели Анну в глубь сада, и, наконец, она увидела в тени вишни стоявшего к ней спиной Эймонда и Лассио. Лассио первым заметил их приближение и кивнул в их сторону. Только после этого Эймонд обернулся. Он был одет так же, как и она, только на плечи ему был наброшен длинный плащ, темно-синего цвета. Он выглядел как обычно, только волосы были собраны в хвост. Очередная традиция, подумала Анна. До этого момента она волновалась, не зная, как себя вести и что делать. Но, при виде него, все волнения испарились. Это Эймонд, с ним ничего нельзя сделать неправильно, даже если она выпалит какую-то глупость, он подшутит над ней, и уже не будет неловкости. Ноги сами понесли её к нему навстречу. А Эймонд не сводил с неё хищного взгляда. Пока она шла, ей вспомнились слова Маргарет, о том, что ей лучше бежать от него. Анна поспешила отбросить эти мысли, здесь и сейчас им не место. Вместо того, чтобы убежать, она шла навстречу. Когда она подошла, Эймонд, чуть улыбаясь одними глазами, одной рукой скинул свой плащ, и подойдя к ней ближе, бережно набросил его ей на плечи. Маленькая дань традициям Речных Земель, в качестве уважения к невесте. Лассио чуть прокашлялся. — Повторяйте за мной. «Я, Эймонд Таргариен, клянусь перед ликом трех великих богов Валирии, а также перед Семерыми богами и всеми остальными богами, что беру тебя в жены, Анна Бриклэйер.» — Я, Эймонд Таргариен, клянусь перед ликом трех великих богов Валирии, а также перед Семерыми богами и всеми остальными богами, что беру тебя в жены, Анна Бриклэйер. — говоря это Эймонд взял с подставки маленький тонкий нож, используемый специально для обряда, и поднёс его к её губам. Анна знала, что за этим последует, как и то, что она не должна закрывать глаза или дёргаться — это дурной знак, значит, брак не принесёт счастье. Она должна оставаться неподвижна и не отводить глаз от будущего мужа. Эймонд глядя ей в глаза, сделал маленький надрез на её нижней губе. Анна не шелохнулась и не зажмурилась, только ресницы слегка затрепетали. Эймонд одобрительно приподнял губы. — «С этого мига я буду защищать тебя и никогда сознательно не причиню тебе боль. С этого мига моя рука будет твоей опорой и поддержкой. С этого мига ты моя.» — С этого мига я буду защищать тебя и никогда сознательно не причиню тебе боль. С этого мига моя рука будет твоей опорой и поддержкой. С этого мига ты моя, — повторил Эймонд. Лассио повернулся к Анне. — «Я, Анна Бриклэйер, клянусь перед ликом трех великих богов Валирии, а также перед Семерыми богами и всеми остальными богами, что беру тебя в мужья, Эймонд Таргариен.» Анна повторила слова клятвы и взяла ножик, который Эймонд положил обратно на поднос. Её рука слегка подрагивала, когда она поднесла его к губам Эймонда и сделала надрез. Эймонд не отвёл от неё взгляд и не издал ни звука. Он, казалось, даже не заметил того, что она что-то сделала. — «С этого мига я буду верна тебе и буду поддерживать тебя во всем. С этого мига моя рука будет над тобой, чтобы укрывать тебя от бед. С этого мига ты мой.» — С этого мига я буду верна тебе и буду поддерживать тебя во всем. С этого мига моя рука будет над тобой, чтобы укрывать тебя от бед. С этого мига ты мой. Эймонд смотрел на нее с непередаваемой нежностью, за один этот взгляд она могла прыгнуть в пекло сотню раз. Когда она договорила и убрала ножик на место, Эймонд нагнулся и поцеловал её долгим, но целомудренным поцелуем. Свидетелями их клятв были боги и люди. Но клялись они не богам, и не людям. Они давали клятвы друг другу. В тот день Эймонд и Анна верили, что, что бы ни случилось, они смогут сдержать их. Ведь клятвы даются, чтобы их соблюдать. Наши дни. О размолвке между принцем Эймондом и его женой уже знал весь дворец. Сложно было бы не заметить это, учитывая то, что вот уже пять дней принц ночевал исключительно в своих старых покоях. Супругу он не навещал — об этом также было известно всем. Принцесса Анна ходила по замку бледной тенью, почти не разговаривая, а принца слуги старались и вовсе обходить стороной, чтобы не попасть под горячую руку. Самые разные догадки строились на эту тему, одна хуже другой. Кто говорил, что принц завёл любовницу, кто, качая головой, убеждал, что это принцесса изменила мужу. С кем? Да, с Кристоном Колем! Недаром ведь принц Эймонд избил его недавно. Были и другие теории, но ни одна из них даже близко не была к правде. Из всех служанок только Эшара была наиболее приближена к принцессе последнее время, потому служанки пытались выпытать правду у неё. Но ответ получили в такой грубой форме, что с тех предпочитали держаться подальше от невоспитанной и дерганной дорнийки. Слухи не обошли стороной и членов Королевской семьи. Алисента, которая почти все свободное время теперь проводила в покоях Эйгона, услышав сплетни служанок, решила на свой страх и риск поговорить с сыном. С некоторых пор она начала испытывать симпатию к невестке. К тому же, Алисента была мудрой женщиной и прекрасно видела, что только Анна умела держать в узде её второго сына. Только ей удавалось укрощать его вспыльчивый и строптивый нрав. Хоть Алисента первоначально и противилась их браку, однако позднее не могла не примечать, насколько ее сын становился сдержаннее и терпимее к окружающим, и в том ощущалось влияние Анны. Эймонд словно старался соответствовать жене, иных слов Алисента подобрать не могла. С Анной он становился лучше. Само собой, свои наблюдения Алисента держала при себе, однако отдавала себе отчет, что склоки с женой ни к чему хорошему не приведут. Особенно сейчас, когда Эймонд получил такой болезненный для него удар от нее и сира Кристона. Для Эймонда Кристон Коль с самого детства был примером для подражания, другом и наставником, и то, что любовником матери оказался именно он, стало для него тяжелым испытанием, практически ударом в спину. Чтобы поговорить с сыном и не напороться на его открытые оскорбления — они не общались со дня избиения сира Кристона — Алисента вызвала его в покои Эйгона. От имени Эйгона. В присутствии старшего брата Эймонд, как она и ожидала, вёл себя сдержанно, однако это не помешало ему отпускать ехидные намёки, которые могла понять лишь она. А на её вопрос, правду ли судачат слуги про их с Анной ссору, Эймонд моментально ощетинился. — Не забивай этим голову, мама. — колко обронил он. — В конечном счёте, есть куда более веские причины для беспокойства. Например, Кристон Коль, который укрепил позиции на прибрежных землях и теперь собирается выступать на запад, где хозяйничает мой дорогой дядя. Боюсь, Деймон не будет так милосерден, как я, и не оставит и обугленных костей от Коля, если тот сунется к нему без поддержки сверху. Его слова больно полоснули по её сердцу. Все эти дни Алисента тревожилась не только за сына, но и за возлюбленного. Только в отличие от первой, последнюю тревогу она ни с кем не могла разделить. А Эймонд, прекрасно зная, куда бить, безжалостно надавил именно на эту тайную рану. — Сомневаюсь, что ты милосерднее Деймона. Насколько я помню, ты не оставил и косточки от Люцериса Велариона! — в сердцах огрызнулась она. Стало очень тихо. Казалось, даже птицы за окном умолкли, услышав эти жестокие слова. Эймонд чуть побледнел, и на один страшный миг Алисенте показалось, что он её убьёт. Сама того не ведая, Алисента ударила по одной из тех ран, которые со временем покрываются корочкой, но до конца не заживают никогда. Откуда ей было знать, что чувство вины никогда не покидало её сына, оставаясь где-то там, на дне его души. Вины за смерть Люка, как и за события, последовавшие за этой смертью. — Спасибо, что напомнила, мама, — ядовито произнёс он тихим голосом. — Думаю, ты права. Я пострашнее буду Деймона Таргариена. Алисента прикусила язык. Ей захотелось сказать, что она не то имела в виду, извиниться, но было поздно. Сказанного не вернуть. Не дождавшись ответа, Эймонд отвесил ей издевательский поклон и покинул покои. А Эйгон, молчаливо наблюдавший за развернувшейся сценой, делал свои, одному ему известные, выводы. *** Анна шла по замку в сторону северного крыла. Там находилась обширная библиотека, которой ведали мейстеры. В ней она собиралась найти книги или свитки о недугах разума. С тех пор как Хелейна начала подавать слабые признаки жизни, она почти каждый день навещала библиотеку, забирая оттуда новые и новые книги. Но ответа в них не было. Всё, что говорили мудрые умы прошлого, это то, что человек лишившийся рассудка, редко обретал его вновь. И чем дольше длилось помутнение, тем меньше шансов бывало, что больной вновь станет прежним. Несмотря на эти неутешительные знания, Анна продолжала поиски. Последние дни она делала это с особенным остервенением. Кто знает, возможно, этот день будет последним в её жизни, а она так и не успела помочь подруге. По дороге за ней хвостиком увязалась Эшара. Последние три дня та, почти постоянно была при ней, следуя за Анной молчаливой тенью. Неизвестно, чего Эшара боялась больше, того, что Анна пойдёт к Эймонду, и тот убьёт жену, лишив её единственной защитницы, или того, что её саму в любой момент могут скрутить в тёмном коридоре и свернуть ей шею. Эшара не пыталась вновь заговаривать с Анной о побеге, полагая, что та ещё раздумывает. Она не знала, что решение было принято уже давно. Анна не противилась ее безмолвному присутствию, ей было все равно, вряд ли семнадцатилетняя дорнийка могла причинить ей еще больше вреда. В некотором роде нахождение рядом человека, знавшего, в каком дерьме Анна была, и даже частично разделявшего с ней безвыходность ее положения, придавало ей сил. Когда они проходили по коридору, с одной стороны которого отсутствовала часть стены, превращая его в своеобразный балкон, до них донеслись голоса и звуки ударов из тренировочной площадки внизу. Посмотрев вниз, Анна так и замерла. Там внизу Эймонд тренировался с несколькими гвардейцами в рукопашном бою. Его длинные волосы были собраны на затылке, чтобы не мешать, вместо обычного тренировочного одеяния и кольчуги на нем была только тонкая белая рубашка с закатанными рукавами и чёрные брюки. Трое гвардейцев, очевидно по его приказу, нападали на него одновременно. Он уворачивался с быстротой кошки и наносил точечные внезапные удары, выводя противников из строя. Только удары эти были настолько сильны, что до Анны доносился хруст, и она надеялась, что это хрустят не кости несчастных. После нескольких особо жестоких ударов двое уже не смогли встать. Третий колебался. Тут Эймонд, словно почувствовав её взгляд, поднял глаз вверх. Их взгляды встретились. Они не виделись все эти дни. Анна, не отрываясь, смотрела на мужа. Словно два лезвия столкнулись, Анна могла услышать его голос в своей голове: «Мне все известно» «Я знаю. Я жду.» «Скоро» Не в силах больше выдерживать этот взгляд Анна, резко развернувшись, пошла дальше. — Ваше Высочество, — подала голос Эшара, — Вы подумали над моим предложением? Эшара, очевидно, настолько впечатлилась силой и безжалостностью Одноглазого Принца, что, не сдержавшись, решила напомнить Анне о побеге. Пройдя открытый коридор и очутившись в более уединенной части северного крыла, Анна заговорила. — Я подумала, Эшара. Я помогу тебе сбежать. Я дам тебе столько денег, сколько понадобится, и ты покинешь Королевскую Гавань. Говоря это, Анна продолжала идти дальше, но не услышав за собой шагов, обернулась. Эшара стояла позади, как громом оглушенная. Её рот беззвучно открылся. Сглотнув, она выдавила из себя: — Что вы говорите принцесса? А как же вы? — Разве ты не поэтому хотела взять меня с собой? — Анна подошла к служанке. — У тебя есть связи с контрабандистами, но без золота они тебе не помогут. Потому ты и предложила мне сбежать — у меня есть золото, которое тебе необходимо. Так вот, я даю тебе деньги, и ты спасаешься одна. Это разумно. — Ваше Высочество, я… — Эшара запнулась. Анна раскусила её. Но не держала зла и даже предлагала помощь. Расчетливый ум дорнийки не мог этого понять. Как можно предлагать помощь той, кто выдала её врагам, потом шпионила за ней, а после предлагала сбежать, лишь из-за нужды в её деньгах. — Не надо стыдиться, — в голосе Анны прозвучала искренняя поддержка. Подойдя к Эшаре, она погладила её по щеке, как делала мать в далёком детстве. — Ты лишь пыталась выжить в этом мире. Как ты сказала, здесь все провоняло насквозь зловонием ненависти и лжи. — Почему же вы не хотите сбежать со мной? Почему не хотите спастись? По лицу Анны пробежала судорога, словно эта мысль причиняла ей физическую боль. Быстро взяв себя в руки, она покачала головой. — Если я сбегу с тобой, тебе не видать покоя, потому что меня будут искать. Искать, пока не найдут. Поверь, я связана слишком крепкими узами, чтобы их можно было разорвать и не истечь кровью. Ты же свободна. Так улетай, пока тебе не переломали крылья. Надеюсь, в Дорне ты найдёшь то, что ищешь. Улыбнувшись служанке, Анна пошла дальше. И совершенно не удивилась, когда не услышала за собой шагов. *** Удар. Ещё один. И ещё. Пока не услышишь треск костей и стоны боли. Трое лучших гвардейцев оказались ничтожествами, не продержавшимися и пяти минут. За подобную слабость следовало наказывать. Когда троих недосолдат уволокли, он отряхнулся и обвел взглядом остальных. На лицах всех был написан страх. Неудивительно. После этой тренировки они будут говорить, что Эймонд Таргариен сорвался с цепи, как бешеный пёс. И будут правы. — Следующие четверо вперёд. Может хоть вчетвером вы сможете проявить себя достойно рыцарей Королевской Гвардии. Слышал бы его Коль. Воспоминание об учителе ударило в мозг холодной яростью. Следом пришло воспоминание о вчерашнем разговоре с матерью, как и о его причине. Причине, которая пять минут назад прошествовала мимо с высоко поднятой головой. Мерзавка. Четыре гвардейца встали перед ним, готовые сражаться. Эти выглядели получше предыдущих, по крайней мере, не создавалось впечатления, что они вот-вот упадут в обморок. Да и физически телосложение у них было что надо. Покрутив шеей, чтобы услышать хруст, Эймонд поманил их рукой. Первый бросился в атаку. Эймонд отклонился, следующая атака, снова уклон в сторону. Слева подоспели двое других. Увернувшись от удара одного, Эймонд резко наклонился другому под выкинутую вперёд руку и с силой ударил того в бок. Послышался тихий хруст нижнего ребра. Его лицо исказила гримаса боли. «Что, если он узнает, что именно ты помогла сбежать Рейнис и сообщить Рейнире о смерти отца намного раньше, чем полагалось?» Все эти дни Эймонд, как заведённый, прокручивал в голове подробности подслушанного разговора, подмечая новые детали. Но были фразы, вроде этой, что прокручивались в голове чаще остальных. Теперь это обретало смысл. То, как Рейнис удалось обвести их вокруг пальца. Его ненаглядная женушка помогла ей. Один из противников зашёл сзади, рассчитывая ударить в спину. Совсем, как она. Реакции сработали мгновенно. Припасть вниз, сделать подсечку, а потом от души пнуть его по животу. «А то, что ты сообщила зелёным, когда он вылетел в Штормовой Предел к Баратеонам?» Перехватил удар другого и коленом дважды ударил его по солнечному сплетению. Едва оттолкнул его, как первый, успев встать, уже заносил кулак. Увернувшись от удара, нанёс быстрый удар ребром ладони по шее. Туда, где была трахея. Упав на колени, гвардеец схватился за горло. Он все это время винил себя в смерти Люка. А оказывается, это она подвела его к этому убийству. Из-за неё Люк прилетел туда, из-за неё произошло то, что произошло. Из-за неё его руки замарались кровью. И пусть это никогда не смоет его вину, ведь убил Люка именно он, никто его не принуждал отправляться за ним следом, но её руки тоже в крови. А как она притворялась! Делала вид, будто её волнует его чистая совесть! Он отвлёкся, и в награду получил удар кулаком в живот. Удар был довольно сильным, чуть согнувшись, Эймонд ощутил солоноватый вкус во рту — от неожиданности он прикусил язык. Выплюнув кровь, он рассмеялся. И этот смех, кажется, напугал ударившего крупного, мускулистого гвардейца. Ты прав, ублюдок, что боишься. Безумных следует бояться. Не дав ему опомниться, он бросился на него. Больше Эймонд не оборонятся, удары градом сыпались на гвардейца. Он был силен, но Эймонд был быстр. Гвардеец попытался отбить удар правой руки, но пропустил момент, когда Эймонд левой снизу ударил его в челюсть. Следующий удар пришелся чуть ниже груди, туда, где находилась нижняя часть грудинной кости. От оглушающей боли гвардеец забыл о самообороне, и с этого момента он был уже не боец. Он уже не мог защищаться, его голова безвольно дергалась от ударов, лицо было все в крови. Но он ещё стоял на ногах, а потому удары продолжали сыпаться на него. «…Тебя можно поздравить, ты теперь без пяти минут королева… … Эймонд сейчас, как никогда, близок к трону… …Ты бы хотела быть королевой? … Дядя, ты же позвал меня сюда не для того, чтобы обсуждать мои амбиции?» Вот оно. Вот причина и следствие всего. Каким же он был слепцом! Каким идиотом он был! Его кулак врезался в живот силачу, отчего у того пошла кровь изо рта. А когда он согнулся пополам, Эймонд локтем ударил его по спине. Гвардеец упал на землю ничком. Эймонд пнул его в живот. — Эймонд, остановись! Ты убьёшь его! — кто-то подошёл к нему сзади и начал тащить прочь. Он попытался развернуться и ударить нахала, но его кулак замер в воздухе. Потому что перед ним был его младший брат. Дейрон изумленно переводил взгляд с него на его вскинутую руку. Чистое и неиспорченное лицо брата чуть успокоило его, и Эймонд медленно опустил кулак и расслабился. Оглянувшись, он увидел, что четверо гвардейцев, побитые, лежали на площадке. Меньше всего досталось первому, он отделался лишь парой сломанных рёбер. Чего нельзя было сказать об остальных. Один из них в лучшем случае не сможет говорить пару недель. В лучшем случае. Меньше всего повезло последнему, который только что упал без сознания на песок. Вокруг столпились оставшиеся гвардейцы и, Эймонд видел, хотели броситься к друзьям, но боялись навлечь его гнев. — Разберитесь, — кинул он им и несколько нетвердой, словно пьяный, походкой пошёл в оружейную. Дейрон-мать-его-святой-септон засеменил следом. Эймонд обречённо вздохнул, понимая, что сейчас его ждала отповедь. Пока Эймонд сбрасывал с себя испачкавшуюся в чужой крови рубашку и поливал себя водой из кувшина, Дейрон эмоционально объяснял ему законы миролюбия и почему нельзя избивать до полусмерти собственных гвардейцев. Не обращая на него внимания, Эймонд быстро переоделся в чистую одежду, не тратя сил вытирать себя полотенцем, и направился к выходу. У дверей он остановился. Оскорбленный безразличием к собственному красноречию Дейрон, возмущённо пыхтел сзади. — Ты вылетаешь на рассвете? — дождавшись гневного кивка, он закончил: — Не помри. *** Ормунд Хайтауэр, лорд Староместа и дома Хайтауэр, был человеком грубоватым, резковатым, временами пошловатым, не избирательным в словах, зато крайне избирательным в людях. От природы он был лишён лицемерия и подлости, а если замечал подобное в ком-то, то без колебаний и лишних церемоний посылал этого человека на все четыре стороны. Потому лишь немногие могли похвастаться тем, что обладают его расположенностью. Он любил вино, но никогда от него не пьянел. Он любил женщин, но редко изменял жене. Ещё в молодости он заслужил себе славу славного воина и непреклонного политика. Именно это и помогло ему собрать под своим началом большую армию и поддержать короля Эйгона, который приходился ему двоюродным племянником. В его армию входили тысяча лучников, столько же всадников, три тысячи пеших латников, а также наёмники, вольные рыцари и всякого рода сброд. С начала войны Ормунд успешно наступал со своим войском, продвигаясь к Королевской Гавани, чтобы объединиться с армией Кристона Коля. Однако с каждым днем продвижение его затруднялось, ибо многие лорды Простора, такие как Касвеллы, Тарли и Рованы, предпочли поддержать Отраду Королевства. С двух сторон к нему приближались две большие армии. Лорд Таддеус Рован надвигался на него с северо-востока с войском, равным его собственному. А лорд Алан Бисбери и лорд Алан Тарли, объединив свои войска, перекрыли ему путь отступления к Староместу. И хоть армии у них были поменьше, но их ночные набеги на его лагеря, убийства разведчиков и многое другое сильно портили ему жизнь. Но когда ему сообщили, что лорд Оуэн Костейн с юга выступил на него из Трех Башен, Ормунд Хайтауэр признал безвыходность своего положения и запросил помощь столицы, написав деснице всего четыре слова: нам нужны ваши драконы. Именно к нему на помощь и должен был полететь Дейрон. На рассвете юный Таргариен вылетел верхом на своём Тессарионе. Дейрон прожил со своим двоюродным дядей три года, являлся его личным оруженосцем и был одним из тех, кого Ормунд называл «надёжный малый». На его языке это означало, что Дейрону Таргариену он может доверить собственную жизнь. Когда Дейрон добрался до берегов Медовички, увиденное зрелище повергло его в шок. Огромная объединённая армия окружила со всех сторон войско Ормунда и с каждой минутой живой круг сужался. Люди Ормунда, зажатые в кольцо, отчаянно продолжали сражаться. Но поражение было неизбежным. Поняв, что ещё немного, и спасать было бы некого, Дейрон приказал Тессариону нападать. С оглушительным рыком дракон опустился ниже, и ещё до того, как его пламя озарило поле битвы, люди, заметив огромную тень, испуганно завопили. Тессарион, облетая по кругу, передавал огню войско чёрных. А воины Ормунда с радостным кличем с новой силой начали бросаться на раздробленную армию. Ормунд был в самом эпицентре битвы, сражаясь своим фамильным валирийским мечом Бдительность. Уже через час битва была окончена полным поражением черных лордов. Войско Ормунда Хайтауэра, израненное и изможденное, покрытое грязью и кровью, вышло из этой битвы неожиданным победителем. Но после каждой победы, победителям достаётся не только слава. И солдаты Ормунда, разбившие в считавшейся безнадёжной битве врага, находили среди смрада, грязи и крови раненых и уносили тела своих мертвецов, чтобы похоронить их как героев. А тела других героев, оставались на съедение ворон и диких зверей. Ибо проигравшим почестей не воздают. В тот же вечер Ормунд Хайтауэр устроил в своём лагере, вдали от поля брани, пир. Рыцари и лорды, обычные крестьяне и наёмники кричали тосты и выпивали за здравие принца Дейрона Таргариена. После Ормунд, торжественно поднявшись на ноги, велел всем замолчать. — Братья мои! — громовым голосом произнёс он, — мои лорды и рыцари, а также все остальные мои друзья! Сегодня вы все славно сражались и принесли нам победу! — громкие аплодисменты и выкрики на миг заглушили его голос, подняв руку, он призвал всех к тишине и продолжил, — Но сегодня мой племянник, видевший битву впервые, показал, что он достоин самого почётного имени для мужчины. Ормунд повернулся к Дейрону, со скромной улыбкой слушавшему его. — Подойди сюда, племянник, и встань на колени передо мной. Улыбка медленно погасла на лице Дейрона, сменившись ошеломлением. Он посмотрел в лица сидевших рядом, те ободряюще улыбались ему, кто-то похлопал его по плечу. Под всеобщим вниманием Дейрон встал и, неуверенно подойдя к родственнику, опустился перед ним на одно колено. Он тяжело дышал, как будто битва окончилась только сейчас. Ормунд достал Бдительность и поднял его выше. — Именем воина обязую тебя быть храбрым. — Меч опустился на его левое плечо. — Именем отца обязую тебя быть справедливым. — Острие коснулось правого плеча. — Именем матери обязую тебя защищать невинных. Встань же, рыцарь Семи Королевств, сир Дейрон Отважный. Герой битвы при Медовичке. Дейрон Таргариен поднялся на ноги, все ещё слишком шокированный, чтобы улыбаться. Вокруг раздавались крики и поздравления, и Дейрону казалось, что самые смелые его мечты сбылись. Всё произошло слишком быстро. Ещё пару минут назад он был всего лишь оруженосцем. Пару дней назад он был лишь ничем не примечательным третьим сыном короля. А теперь он герой битвы при Медовичке. *** Эймонд, задрав голову, смотрел на круглый белый шар в небе. Завтра должно было быть полнолуние, отчего луна светила достаточно ярко, чтобы затмить собой далёкие звезды. А ещё ночное небо было довольно облачным. «Ты рождён в огне, молодой дракон. Но умрёшь ты в воде. Перед полной луной. В час, когда солнце скроется за облаками.» Старое пророчество, произнесенное красной жрицей, отпечаталось в памяти. Первое время оно его пугало — четырнадцатилетний Эймонд не хотел умирать. Но со временем пришло осознание, что бояться смерти все равно, что бояться наступления ночи. Она все равно придёт в свой час. Надо просто жить, не думая о ней так же, как мы не думаем о ночи, пока солнце ещё светит. С того пророчества минуло больше девяти лет, а он все ещё жив. И за это можно выпить, наверное. Эймонд моргнул, отгоняя непрошенные мысли. Прошло уже больше получаса с того момента, как он послал за ней Родрика. Либо она испугалась, либо в ней проснулось своенравие. В первом Эймонд откровенно сомневался. Анна была из тех, кто не побоится явиться на рандеву с собственной смертью. А вот проявить характер было вполне в её духе. Но на этот случай он дал четкие инструкции Родрику: если заупрямится, приволочь силой. Позади раздались тяжёлые шаги. Эймонд обернулся лишь когда шаги затихли. Родрик стоял в нескольких метрах, облаченный в свои доспехи, а чуть позади от него остановилась Анна в накинутом на плечи длинном кожаном плаще. Похоже применять силу не пришлось. Эймонд не стал приглядываться к выражению её лица. — Спасибо, Родрик. Дальше мы сами, — дождавшись, пока рыцарь молча поклонится и скроется в том же направлении, откуда пришёл, Эймонд произнёс, все так же не глядя: — Прогуляемся? Несмотря на вопросительную интонацию, это был не вопрос. Не дожидаясь ответа, он повернулся к ступеням, ведшим к морю. Они находились возле одного из неиспользуемых выходов из Красного Замка. Берег здесь был дикий, корабли не заплывали сюда из-за отмели. Зато всякого рода контрабандисты использовали это место для своих тайных сделок. Они начали спускаться по влажным, покрытым мхом ступеням. Спустившись вниз, он направился дальше к скалам. Эймонд ни разу не обернулся, чтобы проверить идёт ли она. Он знал, что она идёт. Она всегда шла за ним. Даже когда злилась, даже когда он того не заслуживал. Даже когда разумнее было убежать. Пройдя ещё около сотни шагов, они обогнули высокую скалу и предстали перед Вхагар. Собственно, к ней они и шли. Эймонд подошёл к драконихе и погладил её по огромной морде. Вхагар, чувствуя его настрой, нервно задёргала крыльями. Не оборачиваясь, Эймонд приказал на валирийском. — Взбирайся ей на спину. Он ждал, что Анна станет задавать вопросы, но она молча начала выполнять приказ. Пока она лезла по верёвкам вверх, Эймонд прислонился лбом к Вхагар. Давно ему не было так хреново. Он сейчас отдал бы все на свете, чтобы стать кем-то другим. Когда, судя по прекратившейся возне, она поднялась, он, оттолкнувшись, быстрым шагом подошёл к веревочным лестницам и начал взбираться следом. Оказавшись на спине дракона, он сел спереди Анны, а не сзади, как делал это обычно. Тщательно привязав её к себе цепями, он взялся за узды. — Лети, Вхагар. Сделав несколько тяжёлых шагов по земле и поднимая в воздух песок, Вхагар взлетела. Анна была прижата к нему, однако держалась она не за него, а за цепи, сковавшие её. Они стремительно набирали высоту, ветер бил в лицо, мешая обзору. Но Вхагар знала, куда лететь. Остров, на который они держали путь, находился довольно далеко от пристани. На коробле пришлось бы плыть туда полдня. Однако с Вхагар они уже через каких-то двадцать минут были на месте. Это был небольшой необитаемый остров в Узком море, целиком состоящий из голых скал. Никакой растительности на нем почти не было. Вхагар, облетев вокруг острова, резко спикировала вниз, приземлившись на небольшой возвышенности, с двух сторон окружённой скалами. Как только они оказались на твёрдой земле, Эймонд начал расстегивать цепи и первый спустился вниз. Через минуту следом за ним спустилась и Анна. — Идём, — не глядя на неё, бросил он. Обойдя Вхагар, он пошёл по узкой извилистой тропинке к высокому валуну, высотой в десять-пятнадцать метров и столько же в ширину. Анна последовала за ним. Здесь, на острове, лишенном высоких деревьев, постоянно дули холодные ветра. И сейчас ветер трепал их волосы, раздувал полы плащей и пробирал до костей холодом, вторя холоду внутреннему. Остановившись, Эймонд несколько секунд молчал, тяжело дыша. Анна застыла шагах в десяти, не приближаясь. Порывисто развернувшись, он впервые заглянул ей в глаза. Она смотрела прямо. В её глазах не было страха или мольбы, там была лишь обречённость и готовность к чему-то. — Все эти дни меня мучал один единственный вопрос, — тихо произнёс Эймонд. — Как ты могла? Анна опустила глаза. Сглотнула. — Мне следовало рассказать тебе все сразу. Но я не могла поступить так с Сэмвелом, — её голос звучал надтреснуто. — О, значит, со мной ты могла?! — рассмеялся Эймонд, качая головой, а потом резко вскинул голову, его лицо исказила злость. — Я доверял тебе! Я. Тебе. Доверял. Анна сделала малюсенький шаг в его сторону, и, наконец, на её лице проступили хоть какие-то эмоции. — Эймонд, прошу… Позволь мне все объяснить. Пожалуйста. — Конечно! Милости прошу! Можешь начать с того, как ты помогла Рейнис сбежать. Или того, как из-за тебя Люк оказался в Штормовом Пределе. А может поведаешь мне о том, как доносила другую информацию моим врагам? Он хотел говорить спокойно, сдержанно, но не заметил, как начал кричать. Вхагар рыкнула, ощущая его ярость. — Все не так. Я дала ему клятву, но я не хотела её выполнять. Поначалу, да, я совершила ошибку, и мне нет оправдания, — от волнения Анна путалась в словах, взмахивая руками, не зная, как выразить все правильно, чтобы он понял. Было очень важно, чтобы он понял. — Хочешь сказать, что он тебя заставлял? — быстро спросил он. В собственном голосе он слышал унизительную надежду. Какая-то часть его молила, чтобы она солгала, сказала, что её запугали, что ей угрожали. Он поверит, видят боги, он поверит. После он подумает о том, каким жалким ничтожеством и слабаком он является. Но это позже. Но Анна, всхлипнув, покачала головой. Она много раз представляла их разговор, но в её голове он происходил совсем иначе. Там она спокойно и по порядку объясняла ему все, и он её слушал. Но, стоя на этих скользких камнях, на этом продуваемом ветрами острове и видя его отчаяние и ненависть, она терялась и говорила совсем не то, что надо. — Я была вынуждена поклясться, он был моей семьёй, он столько сделал для меня… Но, я клянусь, после того, что случилось с Хелейной, я больше не связывалась с ним! Я… Тут лицо Эймонда изменилось. — Только не, говори, что к случившемуся с Хелейной ты тоже приложила руку… — Нет! Нет, клянусь! Боги, как же мне тебе объяснить! — Анна заломила руки. — Я не знала, что они зайдут так далеко! — А чего ты ожидала? — он в пару шагов приблизился к ней, глядя сверху вниз. — Что они посадят на трон Рейниру, и мы продолжим жить, как одна большая семья? Нет, дорогая, даже не думай мне лгать, — он предупреждающе выставил палец, видя, что она открыла рот. — Ты знала, что будет. Но готова была на это пойти. — Это неправда! Ты не понимаешь я запуталась, с одной стороны ты, с другой — дядя Сэмвел. И я… — И ты выбрала его, — с горечью выплюнул он. — Нет! Почему ты не понимаешь… — Так объясни! — взревел он, разведя руками. — Объясни, почему ты так с нами поступила! Его душили гнев и боль. Еще никогда Эймонд не испытывал такого всепоглощающего отчаяния. Будь он драконом, вся Королевская Гавань сейчас полыхала бы к чертям. Но он был всего лишь человеком, и эмоции, не находя выхода, раздирали его изнутри, заставляя думать, что у него внутреннее кровотечение, не меньше. Лицо Анны сморщилось в сдерживаемых рыданиях. Втянув в себя воздух, она попыталась успокоиться, чтобы продолжить. — Тебе никогда не понять, какого это — быть перед кем-то в долгу. Каждый день чувствовать, что, если бы не эти люди, ты была бы никем. Они не просто приютили меня, они ни разу не дали мне понять, что я лишняя, что я иждивенка, нахлебница. Я каждый день… — она сделала судорожный вдох. — Каждый день чувствовала, что никогда не смогу вернуть им долг. Когда он сказал мне, что я должна сделать… это было… я не смогла отказаться. Но, я клянусь… клянусь памятью родителей, я не хотела причинять тебе вреда. Она замолчала, закрыв лицо руками. Эймонд некоторое время молчал, глядя на неё. — Потому ты развела меня. Привязала меня к себе. Скажи мне, — он с силой сжал её подбородок, приподнял её лицо к своему, — тяжело было притворяться каждый день, что любишь меня? Анна широко распахнула глаза. А он впился ей в глаза, словно душевнобольной, ища подтверждения своим догадкам. Там в доме Сэмвела, она сказала, что любит его. Но было ли это правдой? Она была такой искусной лгуньей, что он не удивился бы, если бы и это было лишь игрой. — Как ты можешь так говорить, — глухо спросила она. — Ты же знаешь, что я люблю тебя. Эймонд вглядывался ей в лицо, а потом с презрением оттолкнул её от себя. — Ты такая же хорошая актриса, какой, очевидно, была твоя мать. Только я не Алик Бриклэйер, — с отвращением кинул он. — Я не буду сознательно обманываться, видя правду. — Какую правду? Ты ничего не видишь, раз говоришь такое! — закричала Анна, слезы все-таки покатились по её щекам. — Я слышал, что говорил твой дядя! Как он там сказал? — «подталкивал тебя ко мне». А ты умница, хорошо сыграла свою роль. Ты так тщательно расставила свои сети, что я, как последний идиот, в них попался. Он действительно в это верил. Он был уверен, что она всего лишь играла с ним, притворяясь, что любит. И сейчас ему казалось, что он задыхался, казалось, от боли и безысходности впору было вскрыть себе вены. Наверно, так себя ощущают люди, которым заживо медленно, день за днём сдирают кожу. Или которым вонзают в живот нож, чтобы крутить его внутри, пока человек корчится в муках. — А сказать тебе, почему потом ты передумала? Ты решила, что выгоднее сменить лагерь. И, не моргнув глазом, предала Сэмвела. Что делает тебя предательницей вдвойне. — Он бросал ей в лицо это приправленные ядом обвинения, в надежде, что, высказав все, что мучало его все эти дни, ему станет чуть легче. — А потом меня внезапно назначают регентом! Если повезёт, и Эйгон умрёт, а следом за этим случится какое-то несчастье с Мейлором, то ты станешь королевой! — он рассмеялся нездоровым смехом. — Сэмвел очень хорошо тебя знает, он раскусил твой план, когда ты отказалась сбежать. Анна пораженно качала головой, не в силах произнести ничего вразумительного. Подобного обвинения она никак не ожидала. И от неожиданности она потеряла дар речи в прямом смысле этого слова. — Нет… нет, это не так… Я люблю… — Хватит мне лгать! — заорал он. Он снова подлетел к ней и схватил за плечи, встряхнув. — Один раз. Один раз скажи мне правду! Он, наверняка, казался безумным со стороны. Он чувствовал себя безумным. А Анна, опустив голову, беззвучно плакала, повторяя только, что все не так. Эймонд, тяжело дыша, разжал пальцы, и она упала перед ним на колени. Её плечи содрогались, а он глядел на неё сверху пустым взглядом. Потом, развернувшись, обошёл валун и скрылся из виду. Через минуту он вернулся, волоча за собой человека со связанными за спиной руками и мешком на голове. Толкнув его к валуну, шагах в пятнадцати от того места, где осталась Анна, он громко спросил. — Посмотри, кто пришёл на наш праздник, золотко. Ты будешь рада его увидеть. Анна вскинула голову и в тихом ужасе смотрела, как он стягивает мешок, демонстрируя лицо Сэмвела Бриклэйера, с кляпом во рту. Вытянув кляп из его рта, Эймонд с отвращением швырнул его к камню. Не удержавшись на ногах, тот упал на колени. Сэмвел выглядел плачевно. Его волосы были грязными, словно он не мылся несколько дней, левый глаз его заплыл и не открывался, а губа была разбита. На мятой и грязной одежде, что была на нем ещё в их последнюю встречу, виднелась кровь. Он приподнял голову и взглянул на племянницу. Эймонд исступленно шагал перед ним взад-вперёд, как волк в клетке. Так он себя и чувствовал — в клетке. Даром, что находился на острове посреди моря. — Что… что ты с ним сделал? — прошептала Анна, не отрываясь от лица Бриклэйера. — То, что обычно делают с предателями, — жёстко отрезал Эймонд. — Но, я ещё не закончил с ним. Поверь, у меня было много планов на него. С этими словами он подошёл к Сэмвелу и присел перед ним на корточки. — Твой дядя рассказал мне интересную историю про его месть и про твою роль во всем этом. Правда, он пытался убедить меня в том, что ты, несчастная, невинная жертва обстоятельств, совершенно и абсолютно невинна. — Он почти любовно погладил Сэмвела по голове, а потом резко дёрнул его за волосы назад. Сэмвел сдавленно застонал. — Какая у вас любопытная семейка, однако. Вас связывают такие необычные узы. То твой дядя использует тебя, как вещь, которую можно подложить под другого, то защищает, будто ты ему родная дочь. А ты, ненавидишь и презираешь его, но при этом хранишь его тайну. Я даже немного завидую вашей любви. Он с омерзением оттолкнул Сэмвела и встал на ноги. Отойдя к Вхагар, он обвел их взглядом. Анна, теперь выглядя по настоящему испуганной, смотрела на Сэмвела напряжённым взглядом. — Что ты собираешься делать? — она повернулась к нему. На её щеках все ещё не высохли дорожки слез, глаза были мокрыми, но она больше не плакала. Судя по выражению лица, она пыталась понять, что Эймонд задумал, и как из этого выкарабкаться. Эймонд скривился. — Весьма своевременной вопрос, золотко, — он щёлкнул пальцами, словно только что вспомнил о важном плане, и вновь обратился к Бриклэйру. — Я подумывал убить тебя, Сэмвел, и закончить на этом, но меня терзают сомнения. Всё-таки это слишком жестоко, мы же не варвары, не так ли? Почему бы нам не забрать тебя в Красный Замок, где ты предстанешь перед публичным судом. Я даже по старой дружбе и ввиду наших родственных связей прощу тебе жизнь и отправлю тебя на Стену к Ночному Дозору. Твоего сына правда придётся лишить титула и имени, но это ерунда. Зато ты будешь жив. Может даже случиться, что твой сын навестит тебя на Стене, когда вырастет. Что скажешь? Он откровенно издевался над Сэмвелом. Эймонд выглядел повеселевшим, получающим удовольствие от происходящего, но на деле его жгла изнутри злость и ненависть. Сэмвел сжал кулаки. — Лучше убей меня, — прохрипел он. Эймонд низким голосом рассмеялся. От этого смеха у Анны волосы встали дыбом. Она не узнавала его, таким бездушным и лютым был его взгляд и голос. На холодном ветру его шрам выделялся сильнее, придавая его лицу почти демоническое выражение. Анна поднялась с колен, видя, как пристально он следит за ее движениями, словно хищник за жертвой, и подошла к нему. Анна протянула руки и крепко схватилась за его рукав. — Эймонд, — дрожащим голосом заговорила она, — я знаю, что он совершил ужасный поступок… но, прошу, не убивай его, умоляю. Это не ты… Ты не такой. Прошу, если в тебе ещё осталось хоть что-то светлое по отношению ко мне… — Кто сказал, что тебе я сохраню жизнь? — перебил он и одним резким движением оттолкнул её от себя. Анна, не удержавшись, упала на землю, а Эймонд, скривив губы, отошёл от неё. Теперь они образовывали своеобразный треугольник, в каждом углу которого стоял один человек. — Ты знала, что он помог убийцам пробраться в замок и убить сына моих брата и сестры? — внезапно спросил он. Анна, чуть приподнявшаяся было, застыла. Пряди рассыпавшихся волос закрывали от него ее лицо. Однако молчание было столь красноречивым, что ответа не требовалось. Ее плечи тяжело опустились, словно силы покинули ее. Эймонд до хруста сжал кулаки. — Пожалуй, закончим с этим фарсом, — мертвым голосом проговорил он. — Вхагар. Огромная морда Вхагар с множеством наростов приблизилась к Анне, её большие хищные глаза неотрывно следили за девушкой. Анна осторожно приподнялась на локтях, чувствуя, что от удара об острые камни порезались руки. Услышав тяжёлое дыхание совсем близко от себя, она, все так же лёжа на земле, повернулась. Вхагар раскрыла пасть, и из глубины её глотки показались искры готового высвободиться пламени. Вхагар ждала приказа хозяина. Но Эймонд медлил. Ему нужно было отдать один короткий приказ, и все будет кончено. Он никогда не умел и не хотел прощать предательства. Предавший один раз, предаст снова. А она не просто предала его один раз, то, что сделала Анна не было одноразовый ошибкой. Это была ложь, длившаяся несколько лет. Пока он был готов свернуть ради неё горы, она лишь смеялась над его наивностью, гордясь тем, как хорошо смогла его приручить. Так он считал. Анна не смотрела на Вхагар, она смотрела на него. Она не умоляла, не плакала, просто смотрела. И в её глазах был упрёк. Краем глаза он заметил движение со стороны Сэмвела, которое прекратилось, как только Вхагар рыкнула. — Скажешь что-нибудь напоследок? Анна продолжала на него смотреть. Потом покачала головой и закрыла глаза, по её щеке — той самой, с ямочкой — прокатилась слеза. — Ты знаешь, что делать, Вхагар. — пауза, и тихо: — Дракарис. Сбоку закричал Сэмвел. Вхагар раскрыла пасть шире, утробный рык вырвался из ее горла. А потом, круто повернув голову, она выпустила столп пламени… прямо в кричавшего Сэмвела. Его крик стал пронзительнее, но очень быстро прекратился. Анна, резко раскрыла глаза, поняв, что что-то пошло не так. Наполненные ужасом глаза смотрели на пламя, пожиравшее её дядю. Это было необратимо. Больше не было Сэмвела Бриклэйера. Человека, ставшего ей семьёй, человека, любившего её. Заменившего ей отца. Несмотря ни на что, любимого ею. Которого она так и не обняла в тот последний раз. В первые секунды она в ступоре смотрела на то, место, где он только что стоял. — Нет, — прошептала она. — Нет, нет, нет… Совершенно не осознавая, что делает, она встала на ноги и бросилась было в ту сторону, но крепкие руки обхватили её сзади, не дав совершить глупость. — Нет! Там дядя Сэмвел! Прекрати… Прекрати это! — завопила она, вырываясь, однако хватка на её талии стала крепче. — Неееет! Ты убил его! Убил! Её крики превратились в рыдания, а когда пламя угасло, а на его месте она увидела что-то пугающе чёрное, Анна, долго и пронзительно закричав, обмякла, рыдая. Эймонд потянул её наверх, но Анна начала снова сопротивляться, правда через миг в глазах у неё потемнело и она погрузилась в такую спасительную и блаженную тьму. *** Когда в следующий раз она открыла глаза, она снова была в своей комнате. Анна узнала её по знакомому балдахину. Некоторое время она, не шевелясь, разглядывала потолок. Мыслей не было, как не было чувств и желаний. Она заподозрила, что ей давали капли мейстера Орвиля, те, что она принимала от своих панических атак. Ощущения, а точнее их отсутствие, были идентичные. Сэмвел был мёртв. Анна прислушалась к себе, пытаясь понять, что чувствует по этому поводу. Все последние недели она была убеждена, что ненавидит и презирает его. Она сама себя в этом убедила. Сейчас, когда благодаря каплям её разум не был затуманен эмоциями, она, лежа в постели и глядя в отвратительно белый потолок, наводила порядок к своей голове. И видела себя, словно со стороны. Холодный рассудок беспристрастно препарировал её поступки и мотивы, равнодушно вынося вердикт. Да, она была зла и обижена на Сэмвела за то, как он её использовал. Но ненависти не было. Анна придумала её, потому что так было проще сделать выбор не в пользу дяди. Так было проще разрывать путы, связывавшие её с ним. И тем не менее она, убежденная, что ей более нет дела до дяди, так и не выдала его. У неё было более чем достаточно времени и возможностей сделать это. Но она не сделала. А потом он попросил прощения — и она простила. Это оказалось на удивление просто. Потому что Анна сама отчаянно хотела его простить. Люди, думающие, что только эмоции управляют нашими поступками ошибаются. Наши тайные желания зачастую руководят нашими эмоциями. Почти все, что мы испытываем, зависит от нашего желания. Мы прощаем, верим, любим и даже ненавидим, потому что хотим этого. Анна хотела нарушить клятву, данную в богороще, хотела перестать быть игрушкой в руках дяди, но не желала испытывать за это чувство вины. И её разум внушил ей, будто она ненавидит Сэмвела. Но эта эмоция была навязана, и, как и все навязанное, она оказалась хрупкой, способной раскрошиться от одного единственного «прости». Но, даже прощая, мы не забываем. И Анна не забыла ни его лжи, ни манипуляций. Ни того, что он сделал с Хелейной. В глубине души она презирала его за участие в убийстве Джейхейриса, но так и не смогла вынести ему приговор. После всего Сэмвел не смог бы вновь стать для неё семьёй. Может спустя много лет… но она этого уже никогда не узнает. Потому что дядя Сэмвел был мёртв. Окончательно и бесповоротно мёртв. Анна снова постаралась заглянуть внутрь себя, но ничего — пустота. Кто бы не дал ей этих капель, Анна была ему благодарна. Скорбь была рядом, обволакивала её, но не касалась. Это было схоже с ощущением, когда ты опускаешь руку, обтянутую непромокаемой перчаткой в воду. Ты вроде как, чувствуешь прикосновения холодной воды, но только сквозь преграду на своей коже, рука же остается безнаказанно сухой. Когда действие зелья пройдёт, Анну будет ломать, она это знала, но так она хотя бы получила несколько часов передышки. Эймонд. Анна прикрыла глаза. Это был он и не он одновременно. Его голос и его внешность совмещалась с абсолютной и безраздельной жестокостью. Словно злой дух ненависти вселился в него. Он был как одержимый, Анна впервые видела его таким. Что же она натворила… Неужели это она превратила его в подобное чудовище? И как ей теперь быть? Анна пролежала так ещё некоторое время, чувствуя, как действие зелья медленно сходит на нет. Приподнявшись на локтях, она осторожно села, отмечая, что все ещё одета в то же платье. За окном была глубокая ночь, значит она пролежала без сознания не так уж и долго. Эймонд, как видно, привёз её обратно и оставил в спальне. В голову закралась нехорошая мысль о том, что он собирается делать дальше. Выдаст её или будет использовать так же, как Сэмвел до этого? Слегка покачнувшись, Анна остановилась и схватилась за прикроватную тумбочку. Перед глазами потемнело, и Анна дождалась, пока головокружение пройдёт. Только после этого она сделала несколько шагов по направлению к кабинету. Там было также темно, как и в спальне, а тусклое пламя покрытой колпаком из матового красного стекла специальной свечи ничуть не разгоняло темноту. Служанки для таких случаев оставляли лучины и свечи господам. На ощупь она нашла все необходимое на полке и поднесла лучину к свече, чтобы зажечь другие. — Одной свечи будет мало, чтобы разогнать тьму в этой комнате, — раздалось из кресла. Анна вздрогнула и чуть не выронила лучину. Эймонд сидел в кресле в углу неподвижной тенью и все это время наблюдал за ней. Анна, сделав несколько глубоких вдохов, попыталась взять себя в руки, но получалось плохо. Она не ожидала увидеть его так скоро, полагая, что он вернулся в свои покои. Она не была готова. Дрожащей рукой Анна зажгла ещё несколько свечей в подсвечниках, пока комната не наполнилась светом. Поставив последнюю свечу в серебряный подсвечник, Анна засмотрелась на маленький пугливый огонёк. — Что ты сделаешь со мной? — тихо спросила она севшим голосом, безразлично подумав, что, по всей видимости, сорвала голос на том острове. — А чего ты заслуживаешь? — вопросом на вопрос ответил он. Анна молчала. Ещё несколько часов назад она готова была молить о возможности все ему объяснить. Она готова была доказывать ему и клясться. Но сейчас все её слова, все заверения растворились в чёрных водах Узкого моря, рассыпались пеплом на том острове. А внутри неё осталась лишь зияющая пустота. — Тебе следует меня убить. — Смерть стала бы для тебя избавлением, — произнёс бесстрастный голос из кресла, заставив её резко развернуться. — Что же ты будешь делать? Как собираешься меня наказать? Отправишь в бордель? Публично унизишь? Или сошлешь на Стену? — На Стену не берут женщин. Ледяное спокойствие, с которым он говорил, прорвалось сквозь щит её снадобья, или просто оно перестало действовать — она не знала. Однако гнев, боль, бешенство и сотни других чувств разом поглотили её. — Ты чудовище! Ты убийца! Я ненавижу тебя! Ты… мне омерзительно даже думать, что я могла полюбить такого зверя, как ты! Ты убил его у меня на глазах! — кричать она уже не могла, и слова вырывались из нее хриплым полушепотом. Эймонд слушал, не перебивая. Потом, встав, неторопливо и расслабленно подошёл к ней. Теперь она могла разглядеть его лицо. Безумие, которым оно светилось на острове, исчезло. Его лицо выражало лишь холодную ненависть и презрение. — Да, дорогая, я убил его у тебя на глазах. Чтобы преподать тебе урок, что бывает за предательство. А ещё чтобы тебе стало так же хреново, так же больно, как было мне. Ты спрашиваешь, что я с тобой сделаю? Ничего из того, что ты перечислила только что. Моё наказание будет куда более изощренным, поверь. Отныне ты моя пленница. Ты моя рабыня. Я буду делать с тобой все, что захочу. Всё, что моё воспаленное воображение представит. Я буду медленно уничтожать все, что тебе дорого. Я заставлю тебя мечтать о смерти, но не буду тебе её дарить. Говоришь, ненавидишь меня? Нет, дорогая, ты не знаешь, что такое ненависть. Но я научу тебя ненавидеть. Он не шутил, Анна видела в его единственном глазу, что сейчас при свете свеч отливал красным, свой приговор. Но она всегда могла сама решить свою судьбу. Для этого нужно было всего лишь попросить у мейстера Орвиля слезы Лиса от бессонницы. Словно прочитав её мысли, Эймонд жёстко усмехнулся. — С этого дня сир Родрик будет твоим личным охранником. Он будет следовать за тобой, как тень. А на случай, если ты захочешь сбежать или наложить на себя руки, помни, что твой кузен Марко и тётушка Маргарет будут жить в счастливом неведении и избегать позора твоего дяди, лишь пока ты дышишь в этом замке. Подле меня. У Анны упало сердце. Она совершенно забыла об этом. Сэмвел был мёртв, но Маргарет и Марко живы и нуждались в ней. Эймонд, по всей видимости, удовлетворившись увиденным на её лице, не сказав больше ни слова, покинул комнату. Анна, разбитая и растоптанная, в тот час ещё не знала, что все жестокие слова и поступки Эймонда были лишь проявлением его слабости. С тайной смертью Сэмвела Бриклэйера закончилась вся эта история, а Анна и весь дом Бриклэйер были избавлены от позорного клейма семьи предателя. Сэмвел Бриклэйер, за свою жизнь совершивший множество противоречивых и неоднозначных поступков, незадолго перед смертью все же успел понять свои ошибки. И потому смерть стала для него искуплением и возможностью уберечь свою семью от последствий этих ошибок. Анна ещё не знала, что смерть Сэмвела была ему предложена Эймондом в качестве залога безопасности его семьи. Как и не знала она, что его последней просьбой было не причинять ей вред. Та роковая ночь навсегда изменила ход событий и их судьбы. Но, как это часто бывает, самые важные и ключевые события, искривляющие и меняющие линии жизней людей, происходят без их ведома. Эта ночь, как и все страшное, закончилась. На смену ей пришёл день, который также сменился ночью. А люди продолжали жить, погруженные в свою ежедневную рутину. Слуги выполняли свои обязанности, пока их господа пытались выжить в безумном танце драконов. Алисента полностью посвящала себя заботе о своём медленно поправлявшемся сыне, который вскоре должен будет принять самое тяжёлое решение в своей жизни, лишив себя руки. Хелейна слушала голоса в своей голове, шептавшие ей неизбежное будущее, и эти голоса были для неё намного громче всего остального мирского шума. Отто Хайтауэр, не подозревавший, что умер человек, люто его ненавидевший и страстно желавший ему смерти, продолжал делать все для защиты своей семьи. Тайленду Ланнистеру, оказавшемуся довольно умелым десницей, в ближайшие дни предстояло столкнуться с неожиданным решением регента лично отправиться на подмогу Кристону Колю в освобождении Речных Земель. А сам Лорд Командующий Коль, спустя долгие годы дворцовой сырости и плесени, наконец, дышал полной грудью, ибо он был там, где ему предначертано было быть судьбой — на поле брани. Были и те, кто стоял на перепутье. Молодая дорнийка, Эшара Сэнд, чьё происхождение было тайной для всех, каждый день смотрела на мешочек золота в своей комнате, осознавая, что время уплывает у неё сквозь пальцы, как дорнийские пески. Но самое тяжёлое испытание предстояло Анне и Эймонду. Им, полюбившим друг друга наперекор и вопреки, нужно было разобраться в себе и сделать окончательный выбор. Выбор в сторону ненависти и мести или любви и прощения. Всех этих людей объединяло одно — все они жили в доме дракона. Никто и никогда не объяснял им правил этого места. Никто не подсказывал им, как правильно. Они учились сами, совершая ошибки и учась на этих самых ошибках. Если бы боги позволили человеку видеть то, что видят они, то он узрел бы странные, переливающиеся разными цветами нити, тянущиеся от сердец людей. Эти нити, переплетаясь и путаясь, связывали людей друг с другом. Узы. Некоторые из них были многолетними и прочными, как канаты, другие, недавно возникшие и хрупкие, опасно дрожали от каждого слова и действия, рискуя порваться навсегда. Самые сильные чувства, дарованные человеку богами, вплетались в эти узы, питая их своей силой. Узы любви, дружбы, уважения и ненависти. Чем сильнее было чувство, тем прочнее становились те узы. Порой тонкие и хрупкие узы, пугливо протянувшиеся от самых неожиданных людей, могли стать однажды нерушимыми цепями, как узы между двумя братьями, никогда не пылавшими друг к другу дружбой. А толстые и многолетние узы, казавшиеся стальными, будь то узы дружбы между двумя подругами детства или узы любви между матерью и сыном, или учителем и его учеником, могли быть разорваны в одно единственное мгновение из-за одной неприглядной тайны или пары сорвавшихся в гневе слов, явив вместо себя совсем другие, но не менее прочные узы — узы ненависти. Но даже если человек смог бы разглядеть эти узы, он вряд ли сумел бы распознать их природу. Не смог бы он ответить, как эти узы возникают, и что становится причиной их исчезновения. Могут ли порванные узы вновь сплестись воедино? И могут ли узы в один день превратиться в оковы?