Соната №14

      — Ты как? В порядке? Т/и, ответь! — твоё тело легонько встряхивают, а затем кто-то пытается привести тебя в чувства с помощью ощутимых, но аккуратных шлепков по щекам.       — Да… Кхек… Да, Шерлок, со мной всё в порядке, — попытка прокашляться, чтобы вернуть голосу звонкость и не показать насколько он на самом деле дрожит, удаётся на пять.       И в подтверждении своих собственных слов аккуратно высвобождаешься из рук Шерлока, на лице которого мелькает странное, немного отсутствующее выражение, однако оно быстро сменяется на более ему свойственное, непроницаемое. Открыто усмехаешься, как бы говоря: «Что, мол, со мной может случиться? Всё хорошо». Сохраняешь лицо, потому что уж слишком много сейчас вокруг чужих людей. «Возможно, — предполагаешь, — люди Майкрофта». Однако судя по наличию Лестрейда – просто полиция. К тому же не хочешь ты проявлять слабость перед человеком, который настолько бесстрастно послал тебя в логово жестоко зверя. То, что вся эта операция была продумана заранее – ты в этом уже ни на секунду не сомневаешься. Потому что не могло столько доблестных служителей закона, наперевес с автоматами и при полном параде, прийти через золотые, искрящиеся, неожиданно открытые каким-нибудь магом порталы под одну из песен Бейонсе! И это они даже не слышали выстрелов! Да и – что греха таить – Шерлок сам говорил тебе, что сегодня весь день будет дома, но когда ты вернулась в квартиру – нашла только вооружённого грабителя, которого, как показали открывшиеся обстоятельства, совершенно внезапно прислал Джеймс Мориарти. Несостыковочка. А в случае с Шерлоком – явно, не случайная.       — Со мной всё хорошо, — повторяешь ещё раз.       — Ну и славно. Подожди здесь минуту.       Похлопав тебя по плечу, Шерлок стремительно разворачивается, начиная кружить по гостиной, отдавая приказы Лестрейду по поводу того, что и как нужно сделать с бандитом, который был до сих пор распластан на полу, а на его запястьях уже сверкали браслеты.       «Конечно, ведь преступники – это важнее», — кукситься маленькая инфантильная девочка, внутри тебя, которая сама наврала, что всё отлично и сама недовольна, ожидая чуть больше участия.       — Ты как? Всё в порядке? Мне очень жаль. Я правда не знал… — произносит обеспокоенный Джон, подойдя чуть ближе.       — Да, всё хорошо, — и эта самая девочка, пряча свой страх под маской железной, непробиваемой леди, продолжает врать дальше, смотря с ободряющей улыбкой в обеспокоенные глаза доктора. — Со мной всё в порядке – не впервой, знаешь ли, — посмеиваешься и берешь Ватсона за руку, сжимаешь, желая передать хоть часть своего хоть и мнимого, но спокойствия другу. — Ты совершенно здесь ни при чём, это всё… — быстро косишься в сторону Холмса, который, кажется, начал посвящать Грега в детали того, как он смог всё вычислить и просчитать, однако упорно так и не смотрящего в вашу с доктором сторону.       И ведь он даже не собирается извиняться за произошедшее! И, похоже, даже объяснения, с какого перепуга глупой жертвой этой фальсификации стала именно ты, ты не была достойна! Ты тут чуть не умерла, а последнее, что он тебе сказал – был бы тупой вопрос о рубашке, заданный сегодня днём во время звонка на работу?! И он даже не извинился за чёртов кофе, разлитый на твой проект! А ты... ты… чуть не… погибла. Тебя могло не стать. Бум! И всё! И не было бы этому мистеру Бесстрастию дела до этого, потому что он безэмоциональная сволочь и козёл!       — Так, я пожалуй пойду, — слишком много эмоций бурлит в голове. Желание остаться наедине с собой и своими собственными мыслями резко усиливается. А в доме набитом людьми и больше напоминающем город после бомбёжки, это крайне проблематично.       Игнорируя слова доктора о том, что сейчас поздний вечер, о том, что у тебя шок и ты устала, что тебя надо остыть, отдохнуть, успокоиться, пробираешься через груды книг и разлетевшихся бумаг. Один из полицейских учтиво подает тебе руку, желая помочь перебраться через выпотрошенное кресло Холмса. Без задней мысли хватаешься за руку и, улыбнувшись этому неизвестному парню, проплываешь мимо детектива и Лестрейда в сторону двери, схватив с чудом уцелевшего стула чудом уцелевшую сумочку, и спешишь побыстрей удалиться.       — Т/и, ты куда? — вопрос сверху застаёт тебя в тот момент, когда ты находишься уже у подножия лестницы.       — В магазин. У нас закончилось молоко и кофе – ты сегодня как раз звонил, спрашивал про него, а я посоветовала поиска…       — Да-да, я помню, где конкретно ты посоветовала мне его поискать, — не даёт закончить Шерлок и опускается на несколько ступеней. Его голубые глаза путешествуют по твоей одежде, лицу. — Но сейчас уже почти полночь. К тому же твой внешний вид… далёк от вида девушки, у которой всё в порядке. И тебе, скорее всего, потребуется подписать протокол допроса, или свидетельства, или покушения – не помню, какие там важные бюрократические бумажки нужны Лестрейду.       Окидываешь себя взглядом, подмечая, что вид, действительно, не слишком-то благопристойный. Скорее напоминает замарашку, которая на стройке окунулась в побелку или в ведро с белой краской. Но только беспечно пожимаешь плечами, начиная отряхивать бетонную пыль с чёрного твида:       — Шерлок, во-первых, я не боюсь темноты, а после случившегося сегодня, мне кажется, что я ничего не боюсь. Во-вторых, сейчас темно и мой грим Пеннивайза никто не увидит. В-третьих, продавцу в магазине глубоко плевать, в каком именно виде будет покупатель, если он оставит у него деньги. А по поводу бумажек Лестрейда… — тяжко вздыхаешь. — Шерлок, я в жизни ничего подписывать не буду и, насколько я помню, у тебя врождённый талант изворотливо избегать того, чтобы твоё имя светилось на каких-нибудь официальных документах. Поэтому, предоставляю все эти разборки тебе, потому что ты мой должник. Так что… — не смотря в сторону детектива, хватаешься за ручку, приоткрывая дверь и впуская лёгкий, отрезвляющий ветер ночного Лондона в слишком затхлое помещение, и пересекаешь порог.       Оставив Холмса копаться в собственных мыслях, подставляешь лицо яркому свету затопленных огнями улиц. Судя по блестящему в лучах ламп асфальту, недавно над столицей прошёл сильный дождь. А ведь, когда ты садилась в такси, чтобы ехать домой, лишь свинцовые тучи тяжелели над городом. Ожидаемо, столь обычное для жителей Туманного Альбиона зрелище в тот момент даже не заинтересовало тебя. Однако теперь… Теперь твоему взору открылись обыденные, повседневные вещи с совершенно нового ракурса: судя по длинным водным дорожкам, быстро струящимся по мостовой, а потом шумно ныряющим в водосток, и по полному отсутствию людей, дождь был долгий, крупный и медленный, бьющий по крышам сдержанными триолями, порождая и распространяя скорбное пение своим мерным звуком.       И что только не творит с людьми перспектива увидеть свои собственные мозги! Откуда взялся этот столь поэтичный порыв?       К тому же, похоже, разборки на Бейкер длились чуть-чуть дольше, чем пять минут.       Проходя мимо прозрачных витрин какого-то магазина, даже не замечаешь его, хотя всегда любила смотреть на своё отражение, мелькающее между товарами. Погружённая в мысли, вдыхаешь полной грудью свежий колючий воздух, ощущая, как тысячи морозных иголочек щекочут нос, а потом разливаются по всему телу, добираясь до лёгких. Дымка пара от твоего мерного дыхания поднимается вверх, рябя в свете ламп и люминесцентных вывесок, которыми сполна была усыпана улица. Каблуки мерно стучат по каменной плитке, изредка издавая шлёпающие звуки, когда нога разрушает спокойствие прозрачных луж. Но ты даже не пытаешься сберечь туфли, словно как в детстве, специально наступая в воду, порождая всё новые и новые всплески и брызги.       Вся твоя оборона медленно рушится, подобно доисторическим замкам под гнётом скоротечного времени. Шарф и гармонирующая ему в тон шапка, как и застёгнутое пальто, кажутся тесными, давящими, не дающими возможности жить, дышать полной грудью и оказываются без лишних колебаний стянуты и засунуты вглубь бездонной дамской сумочки.       Домой возвращаться нет настроения: там полиция, там бардак, там Шерлок Холмс и мысли-мысли-мысли. А осознание того, что тебя сегодня действительно чуть не застрелили, накатывает всё усиливающимися и усиливающимися волнами, похожими на те, что набегают на океан во время надвигающегося шторма, становясь всё агрессивней и злей.       — Мэм. С Вами всё в порядке? Не желаете такси? Куда Вам?       — И сколько раз за этот вечер мне уже задали этот вопрос, — шипишь сквозь зубы, досадуя на то, что тебя просто не могут оставить в покое.       Тихо поворачиваешься к приветливому таксисту, выглядывающему из-за опущенного стекла машины с чёрно-жёлтыми шашечками, и просто-напросто не можешь ему нагрубить.       — Ну, так что, девушка? Куда едем?       Раздумья не крадут много времени. Называешь Вестминстер-Бридж-роуд на противоположной стороне Биг Бена и, больше не задумываясь и не оглядываясь, залазишь в машину.       Таксист не задаёт больше лишних вопросов во время всей долгой поездки и отвлекается только один раз на свой телефон. Самая короткая дорога к месту оказывается перекрыта на ремонт, но остальные магистрали Лондона, обычно кишащие куда-то торопящимися людьми даже в столь поздний час, на удивления, почти пусты. И даже толп туристов не видать – наверное, в ночное время они идут посмотреть на Тауэрский мост или ещё на какие-нибудь разводящиеся мосты. Еле различимая музыка играет на фоне, заставляя глубже уходить в себя, вновь прокручивая и прокручивая череду сегодняшних происшествий.       «Меня сегодня чуть не убили. Меня сегодня чуть не убили. Меня… сегодня… чуть…»       И к тому времени, когда чёрный хендай въезжает на Вестминстерский мост, стремясь в сторону одной из главных достопримечательностей Лондона, ты уже неторопливо подходишь к широкому каменному ограждению, опуская на него руки и смотря на всегда мутную ледяную Темзу, которая сейчас весело отражала тысячи золотых огней противоположного берега. И тут ты отпускаешь себя. Даёшь волю слезам, позволяя вместе с потоком солёной воды выйти и страху, который сжимал, как стальными тисками, твоё отнюдь не стальное сердце.       Над Темзой гуляют сильные ветра, беспощадно запутываются в твоих волосах, заставляя танцевать под свою ведомую только им одним музыку. Пряди беспощадно развеваются вместе с полами пальто, промозглый воздух кусает щёки, шею, забирается за шиворот, а слёзы, подобно залигованным четвертям во второй части сонаты Бетховена №14, ложатся чёрными точками на шершавый камень. Медленно, утешительно, балансируя между двух пропастей. Жаль только, что во всегда освещённом вечными яркими огнями Лондоне не видно Луны.       — А говорила, что всё с тобой в порядке. Врать, между прочим, нехорошо, мисс Т/ф, — знакомый размеренный баритон, всегда заставляющий пробегать толпы мурашек по позвоночнику, разрывает повисшую над берегом, разбавляемую лишь твоими судорожными всхлипами тишину.       И хоть звучит он спокойно, без каких-либо посторонних резких эмоций ты молниеносно оглядываешься, желая убедиться в личности того, кто решился нарушить твой шаткий покой.       Глаза недолго судорожно бегают по ветвистым дорожкам, кронам и стволам неподалеку растущих деревьев. И тут же выхватывают ближайшую лавочку, находящуюся почти у тебя за спиной. Высокая фигура, завёрнутая в расстёгнутое чёрное пальто, с извечным королевско синего цвета шарфом, развевающемся потоками, дующими с Тёмной реки, поднимается и идёт в твою сторону, останавливаясь всего в одном шаге. Шоколадные кудри забавно подрагивают, повинуясь стихии, но даже в столь умилительном зрелище сквозит шарм и очарование, заставляющие ноги подкашиваться. И как ты могла не заметить его?..       — Доброй ночи, мистер Холмс. Вам тоже не спится? Решили погулять на сон грядущий? — пытаешься придать голосу как можно больше спокойствия. Надеешься, что в ночи свет, хоть и освещающий Темзу, не выдаст твоих покрасневших опущенных глаз.       — Можно и так сказать. На Бейкер-стрит мы закончили. Лестрейд к тебе не пристанет. Ты можешь спокойно возвращаться домой.       Тактично сделав вид, что не замечает твоих слёз, или потому, что, действительно, их не увидел или старательно проигнорировал, Шерлок в подтверждении своих слов кивает, словно этим жестом хочет убедить, что не обманывает. И на 221B действительно нет полиции. Однако чувство такта и Холмс-младший – слова, по смыслу диаметрально противоположные. Ему попросту всё равно, а может противно, наблюдать за тем, как эти самые эмоции льются еле контролируемым фонтаном из тебя. Но зачем он тогда, скажите на милость, пришёл сам? Почему не послал SMS, с сообщением «Бейкер-стрит 221B. 3:00» с извечной своей раздражающей подписью «ШХ», или почему не попросил Джона позвонить, или не прислал кого-нибудь из своих агентов, количеству которых мог позавидовать Майкрофт. А почему?..       — Большое спасибо, что оповестил. Очень любезно с твоей стороны, — вместо всего этого изрекаешь сурово. И потом добавляешь: — Я пока что не пойду домой, так что... я тебя не задерживаю…       — Ты злишься, — коротко выдаёт детектив.       — С чего ты это взял. У меня всё совершенно в порядке.       — А ещё ты расстроена.       — Нисколько. Я, вроде бы, сказала ещё в квартире, что со мной всё в порядке.       — А ещё ты злишься, — уверенно констатирует очевидный для себя факт мужчина ещё раз. — Прости, — произносит Шерлок, отводя свой взгляд в сторону. Вся его самонадеянность куда-то испаряется за секунду.       — Нет. Ты издеваешься? Я же человеческим языком тебе сказала, что я не… Стоп! Что? — только сейчас смысл последнего слова доходит до тебя, заставляя замереть. И ты даже не обращаешь внимания, как ветер неумолимо стремится задуть твои пряди в твой приоткрытый от изумления рот. — Прости... но… что ты сказал? — переспрашиваешь, уверенная, что тебе, наверное – нет! точно! – послышалось.       Мистер Шерлок Холмс никогда не извиняется, потому что никогда не бывает не прав. Однако именно сейчас мужчина раздражённо закатывает глаза и выдаёт:       — Прости меня, пожалуйста. Я был не прав. Я не хотел, чтобы ты пострадала, — но, видя, что ты так и не собираешься отвечать, и истолковав твое шокированное молчание в своей шерлоковской – сейчас абсолютно неправильной – манере, продолжает: — Прости за то, что сегодня произошло на Бейкер-стрит. Произошло небольшое… непредвиденное обстоятельство. Я всё рассчитал – ты должна была вернуться домой гораздо позже, после того, как человека Мориарти поймают. Однако здесь что-то… — не вооружённым взглядом можно увидеть, как тяжело Холмсу даётся признание того, что он где-то просчитался. А то, что просчёт был в какой-то глупой мелочи, по невнимательности, бьёт его эго размером с динозавра под дых. — В общем, ты должна была остаться на работе переделывать свой проект и вернуться только под утро. А мы с Джоном должны были взять преступника и успеть привести квартиру в порядок. Вот.       Твой обычно всегда богатый словарный запас как-то резко сужается до размеров маленького мешочка, в котором даже не будет муки, чтобы сделать одинокую булочку. Большой поток информации давит, требуя анализа и переосмысления. Поэтому ты рьяно хватаешься за единственную спасительную соломинку, не касающуюся твоих отношений с Шерлоком, и за слова, которые были сказаны доктором: «Мне очень жаль. Я правда не знал…» Не знал того, что ты придёшь раньше или…       — Я… я так понимаю, Джон не был в курсе того, что он сегодня послужит приманкой?       — Ну… Это было частью моего плана. В заложники должны были взять именно его, — невозмутимость, с которой он это говорит, в очередной раз поражает, но уже точно не удивляет. — Но заметь, в плане с Джоном его могли подстрелить. Но не смертельно, — спешит уточнить Шерлок при виде твоего вытянувшегося в возмущении лица. — Так что из-за твоего непредвиденного вмешательства мы даже остались в выигрыше!       — Что? Могли подстрелить? — отгоняя до сих пор не отпустивший тебя страх после пережитого, ты шмыгаешь носом, плюя на то, что Шерлоку может быть «не-ком-фор-тно» и чуть не кричишь, готовая треснуть по этой улыбающейся физиономии. Правда, пока что не решила за что именно: за то, что он так спокойно говорит о том, что его лучший друг мог пострадать, или за то, что всё это перепугало тебя до полу-, если не до смерти: — Ты придурок и идиот! — сокращаешь расстояние между вами, чуть не утыкаясь в грудь озадаченного детектива носом, и запрокидываешь лицо вверх, чтобы увидеть эти голубые глаза, которые сейчас уж точно не зачаруют тебя своим цветом: — То есть, получается, Джона могли подстрелить! Меня могли подстрелить! Нас бы просто сегодня могло не стать! А ты… ты… ты говоришь об каком-то выигрыше! Да пропади пропадом этот твой выигрыш! Бездушный урод!       И после сказанного влепляешь смачную пощёчину Холмсу, от которой он не успевает или даже не пытается увернуться. Смерив детектива осуждающим взглядом, разворачиваешься, стремясь демонстративно уйти куда-нибудь подальше от этого пасхального истукана. Утираешь злые слёзы, которые даже не переставали идти и которые ты вовсе перестала замечать, но даже не успеваешь сделать десяти шагов, как запястье оказывается в плену длинных музыкальных пальцев. И вот ты снова смотришь в эти небесные, сейчас немного потухшие глаза.       — Я знал, что с доктором ничего не случится. Он военный и смог бы правильно среагировать. К тому же даже в самом плохом варианте, он максимум получил бы пулю в плечо – подумаешь. Бывает. Всяко лучше, чем выбитый мозг. А что касается тебя… Подожди, — шикает мужчина, на твою рьяную попытку вырвать руку из его стального замка́. Подумать только, он ведь на скрипке играет, а не работает вышибалой в ночном клубе! Откуда такая хватка? — А с тобой всё было гораздо проще. Я давал тебе подсказку, куда нужно прятаться. Я знал, что ты её заметишь. И тебе нужно было только дождаться команды, когда надо ложиться – как это обычно бывало во всех наших вылазках.       — Прости… Что? Подсказку?.. Так это была… — мозг судорожно воспроизводит события, старясь выцепить то, что ты не заметила, но то, чему даже против воли смогла повиноваться. — Палец. Мизинец. Верно?       — Верно, — улыбка трогает уголок тонких губ Шерлока.       — Но… откуда ты знал, что я это замечу. Знаешь ли, не велика вероятность того, что из всех предметов, которые были в комнате, находясь под дулом пистолета в шаге от смерти, я буду изучать твои руки.       Холмс смиряет тебя снисходительным взглядом – таким обычно смотрят на маленьких детей, отвечая на их каверзные вопросы. Взгляд по своей сути похож на тот, которым он наградил тебя, когда ты сбегала из дома, однако ощущения от него совершенно иные. Детектив улыбается, а в его глазах плещется нежность и… умиление?       — А дело было не в руках, — поясняет он.       — Что?       — Ты смотрела не на руки, а на мои ключицы. Я давно заметил, как они тебя привлекают. Особенно, когда две верхние пуговицы моей рубашки расстёгнуты. Всегда, когда я есть в помещении, а ты задумываешься, то невольно фокусируешься на них. Ты не замечала? — отрицательно мотаешь головой, а Шерлок усмехается: — Забавно. Ну, так вот. Поэтому единственное, что мне было нужно, это чтобы мои руки попали в радиус обзора моих ключиц. А требование нашего дорогого преступника как раз дало отличный шанс, чтобы разыграть этот козырь. Оставалось только в нужный момент подать тебе знак, когда он целиком и полностью будет сосредоточен на мне. А если точнее: на моём лице, но никак не на руках.       — Значит… значит… Поэтому ты… не смотрел на меня… ты следил за… — детектив утвердительно кивает на твою догадку и сам, того не ведая, запускает спусковой механизм. — Господи, Шерлок, мне было так страшно…       И с этими словами, безостановочно твердя, как тебе было страшно, как ты сильно боялась, как ты думала, что он просто бросит тебя на произвол преступникам, ты бросаешься на шею Холмса, который, на удивление, не отталкивает и даже не цепенеет, а прижимает тебя сильнее к своему телу, давая вдыхать запах своего парфюма, который ты так полюбила, и предоставляя возможность вступить в силу третьей части сонаты – выплакаться и успокоиться, смыв с себя всю печаль, боль и обиды.       Ты не знаешь, сколько проходит времени, как много раз ты смогла вдохнуть аромат горьких цитрусов и артемизии, переплетённый со сладким жасмином. Ты не знаешь/не помнишь, что именно шептал Шерлок в попытке утешить. Ты не знаешь. Только широкая ладонь, всё также покоилась на твоей лопатке, пока другая… Что-то тёплое и приятное опускается на твою макушку. Ты с неохотой отрываешься от чёрной рубашки мистера Холмса, не скрытой пиджаком и так соблазнительно открывающей вид на, действительно, примагнивчивающие ключицы. Автоматически пытаешься сделать один шаг назад, но рука, до сих пор поглаживающая твою спину, не позволяет отстраниться. Поэтому лишь запрокидываешь голову вверх, а Шерлок, пользуясь этим, с неистовым мастерством завязывает на твоей шее твой же, только что проворно вытянутый им из твоей же дамской сумочки, шарф.       — Только я имею право ходить в шарфе и элегантно развевающемся у меня за спиной пальто, — поясняет Шерлок на твои приподнятые в удивлении брови и ловко, пуговичка за пуговичкой, продевает пуговицы на твоём пальто в петли. — А ты заболеешь.       — Шерлок, а как… как ты догадался, где я и что со мной не всё в порядке и что за мной всё-таки надо пойти.       — Ты ничего не сказала, — бросает быстро Холмс, упорно не смотря на тебя и сосредоточив всё свое внимание на застёгивании последней пуговицы, будто это было сейчас самое важное дело в его жизни.       — Прости, что? Когда?       — Когда ты уходила, то ничего не сказала. Ни «провалитесь все пропадом», ни «в гробу я видала все эти преступления». Ты, похоже, не замечала, что в зависимости от твоего настроения или состояния, твой выход из дома, сопровождается разными фразами. Когда ты уходила сегодня утром то крикнула: «Не подавись своим кофе». Когда ты довольна, то обычно говоришь что-то наподобие: «Пока Шерлок! Пока Джон!» Когда идешь в магазин: «До свидания, мальчики». Так что… то, что ты не собираешься идти в магазин за продуктами – я это понял в ту же секунду. Но твоя тишина… Я сразу понял, что всё не так радужно, как ты демонстративно пыталась показать. К тому же… твои глаза, когда пистолет…       Твой потерянный вид, когда ты покидала квартиру: испуганные, затравленные глаза, полные печали, боли и разочарования, – во всех деталях всплывает из недр сознания детектива. А ты ведь тогда на его замечание подумала, что Шерлок, говоря о том, что у тебя не всё в порядке, намекал на грязную одежду. Сейчас Холмс, действительно, не знает, а надо ли уже что-нибудь прояснять, и поэтому лишь заходится кашлем, желая скрыть неловкость и собственную чуждую ему растерянность:       — В общем, я понял это, как и всегда. С помощью дедукции.       Еле заметно улыбаешься, так как осознание того, что мужчина всё-таки следил (и что важнее: анализировал) за твоими эмоциями во время нападения, разливается приятным теплом. Однако не будешь ты выпытывать такие личные подробности у детектива – для него, итак, такое количество эмоций за день, сравнимо с атомным взрывом.       — А что насчёт «где я»? Это тоже было понятно из моего молчания?       — Где ты – это уж слишком элементарно. Спроси, что попроще, — но даже этот непробиваемый мужчина не может устоять против умоляющих глаз, которые так и жаждут разоблачения фокуса: — Ты всегда приходишь на это место, когда тебе грустно. Я это давно ещё узнал.       — Особенный запах по приходу и глина на ботинках и джинсах? — склонив голову, пытаешься тоже применить навыки дедукции. Пытаешься смотреть, но даже не замечаешь чёрный хендай на мосту.       — Запах и глина, — утвердительно повторяет Шерлок. Ведь как ему признаться, что всякий раз, когда ты, расстроенная, уходила из дома за тобой всегда наблюдала пара голубых глаз. Ведь он же не Майкрофт, чтобы опуститься до слежения по камерам и с помощью каких-то левых доверенных лиц, которые будут беспардонно, но незаметно вторгаться в чужую личную жизнь! Хотя сегодня надо будет поблагодарить брата. — Но сейчас это не имеет значения, — быстро проговаривает Шерлок.       И ведь, действительно, не имеет.       — Спасибо, — оказавшись уже по воле мужчины вновь прижатой к сильному телу, шепчешь куда-то в ямочку, над грудной клеткой.       — За то, что не дал заболеть? — удивлённо интересуется он, оставаясь всё-таки Шерлоком: наивен в проявлении чувств и эмпатии – как он всегда говорил, – ему совершенно непонятных и несвойственных. Однако ты на все сто процентов уверена, что это – наглая ложь! И лишь произносишь:       — За всё, Шерлок. За всё.       — Т/и, как ты можешь благодарить меня за… — лекция об абсурдности твоего заявления чуть не начинается, однако, похоже, даже лучшим и самым не падким на эмоции из нас свойственно чувствовать, когда лучше не портить момент и попросту промолчать. Поэтому Шерлок лишь укладывает свой подбородок на твою макушку, вдыхая еле проскальзывающий сквозь кондиционер для белья, но всё-таки ощутимый, персиковый запах твоих волос, который запечатлелся ещё со Дня Рождения Джона, и прикрыв глаза произносит: — Не за что, Т/и. Не за что. Я никогда не позволю, чтобы тебе сделали больно. Никогда.       А над Лондоном, всегда хмурым и тоскливым из-за туч и ярко освещённым из-за фонарей, проплывает Луна.