Мальформ

Глава 2. Преломление La déflexion “Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя”. Фридрих Ницше Если говорить про отражения, проекции и прочие оптические законы совместно с долей вымысла: про чудеса из ремесла фокусников и всяческие суеверия, например, то к мальформам все это не относится. Многие законы физики и химии, логики и искусства, натуралистики и анатомии, и почти любой нашей науки к ним мало применимы. И мальформы сами не могут объяснить что-либо, потому что ничего не помнят и не знают о Первозданности. Нелепо просить нас, людей, припомнить то время, когда мы являлись семенем, одним из живчиков, уткнувшихся в оболочку яйцеклетки. Не сможем мы и поведать о сорока неделях, а может чуть меньше в некоторых случаях, пребывания во чреве матери. Не каждый сохранил хотя бы обрывки воспоминаний о раннем детстве. Они проживают цикл мальформогенеза в Первозданном за несколько дней и тоже ничего о нем не помнят. А еще они созданы из нас самих, и предстоит им жить среди нас. Эти существа изначально в нашем понимании и реалиях - неправильные, непонятные, другие. Но уже и само их наличие это данность. Почему же нам так трудно их принять, и мы этого не хотим? От древности до этих самых пор, даже когда само слово мальформация - не значит врожденные аномалии развития, а используется для их (этих существ) обозначения. В нем уже нет ничего дурного, неполноценного, дегенеративного, мерзкого и опасного для здоровья индивидуума и целой нации, для наших традиций и норм жизни. Это не хворь, скверна или ересь и вовсе не зло. Когда-то мальформов считали мерзостью, вырождением и уродством, как и тех, кто их привел в нашу реальность - ренвуаров. Но мир не стоит на месте, а мальформы оказались полезны. Мы нуждаемся в них, они - в нас. Не зовите это паразитизмом, это не вторжение или захват, а союз, симбиоз, мутуализм. Множество различных слов, но смысл один - сосуществование. Жизнь бок о бок. Вы можете бесконечно долго смотреть в кривые зеркала какого-нибудь балаганного лабиринта, сооруженного на потеху публике, которые обращают вас в горбунов и акромегалов, подвергают вас таким деформациям, что становится и смешно, и грустно. Но вы прекрасно знаете, стоит вам только выйти из плена зеркал, бархатных портьер с золотыми звездами, пыли и мрака, выскочить из деревянного ангара, а может и вовсе маленького циркового вагончика, на залитую солнечным светом мостовую, так все эти безобразные сущности, изломанные подобия вас самих, тотчас же пропадут. И никто из близких, друзей или случайных зевак не увидит сам ваш облик в таком виде. Зеркало не может показать то, что не отражает свет: ваш внутренний мир, ваши чувства, помыслы, ваш ум, вашу душу… А мальформ - может. И не только вам, но и всем вокруг. Это и есть та самая бездна, которая слишком долго всматривалась в тебя… Аддерли постучал. От этого Эдит вздрогнула, состояние зыбкой полудремы и некой каталепсии, начало рушиться карточным домиком. - Эдит, все хорошо? - Голос его звучал так знакомо, но все-таки казался чужеродным. Он слишком уж напоминал голос ее отца, а его больше нет с ними. Мать достаточно много притворялась, чтобы ее мальформ не оказался искусен в мимикрии - движения и жесты, голос и интонации, повадки, даже цвета, но главное - роль лидера, патриарха их дома - он впитал все это не только от своей ренвуар - Мадлен Милтон, но и от Роберта - ее мужа. - Я вхожу! Круть. Верть. Щелк. Стоп. Снова. Круть. Круть. Щелк. Стоп. Точно кошачья лапка дверная ручка задвигалась вверх-вниз. Заперто. Дверь легонько затряслась. - Эдит! Открой дверь. - Снова этот обеспокоенный отеческий тон. - Зачем ты заперлась? Если бы Эдит не знала, что за дверью стоит мальформ, то вполне бы могла счесть того за человека. Пусть воспаленный и уставший ум и не принял бы в нем ее настоящего отца, но такое же человеческое создание - вполне - кого-то, искренне беспокоящегося о роженице, оставленной во мраке и одиночестве после того, как она принесла на свет новую жизнь. Но его больше интересовала не сама девушка, а ее дитя - мальформ, как и он сам. А девушка - лишь инструмент, из которого извлекают ноты; тот вибрирует и дрожит в руках мастера. Она оказалась во власти Первозданного, поэтому к ней проявлен столь сильный интерес со стороны Аддерли, до этого возникающий столь редко, что при подсчете актов его внимания и заботы хватило бы пальцев на одной руке (еще и пара несогнутых останется). Но каким бы искусным не оказался музыкант, на испорченном инструменте не исполнить идеальной партии. Вот и ее мелодия сыграна весьма фальшиво, судя по тому, что получилось. Или фальшивкой всегда являлась она? Это она сломана - в своем нежелании, бунтарстве и отречении от уготованной ей роли в этом мире и обществе… А может Аддерли действительно беспокоился? Ведь чувства мальформам не чужды, они их понимают и испытывают точно так же, как мы с вами. Из настроений и эмоций ренвуара (проводника для них в наш мир) состоят и тела этих созданий. А если Эдит несколько поспешила обвинять его в том, что мальформ леди Милтон не способен играть роль идеального родителя? Как знать, вдруг ему требовалось гораздо больше времени, чтобы научиться состраданию и сопереживанию? А все это время нетерпеливость и непонимание проявляла лишь она? Пока что она могла сказать, что натура Аддерли являет собой не совсем полноценную имитацию человека. Лорду многое удается, даже лучше, чем ее строгой матери (Это уж точно!). Но все равно реплика - это искусное подобие оригинала. А внезапная участливость Аддерли вызвана простой причиной: для существ, которые не способны размножаться самостоятельно, то, что стало для нее самой истинным проклятьем, для Аддерли - радость. Считайте, будто теперь он стал отцом. Теперь Аддерли единственный мужчина в Милтон Хаус, глава их семьи. Вам может подуматься: “Как это нелепо!”, но как есть, так есть. Мальформ не просто пытается подражать образу достопочтенного джентльмена и твоего родителя, а еще и представляет все ваши женские интересы в этом патриархальном обществе; в кругах и укладе, где даже мужская сущность имеет вес больше, чем женщина-ренвуар, породившая его. “А этот мальформ тоже мужской… - Взгляд ее вновь устремился туда, где угол света фонарей (уже наступил вечер) сходился клином на паркете точно указатель, прямиком к колыбели. - Станет ли он наследником или конкурентом для Аддерли? Учитывая его безобразность... Вряд ли. Может, их отошлют отсюда? О подобных случаях ей ничего не известно. Мать уговаривать долго не придется, а Аддерли это вполне по силам. Избавить Милтон Хаус от меня. И причина имеется…” Шорох. Шорох. Шаг. Шаг. Тишина. Он спит в люльке. Вдох. Выдох. В унисон с ее собственным дыханием. Эдит на секунду замерла. Раздался треск. Аддерли выламывал дверной замок. Он проснулся. Зашевелился. Раздался плач - звонкий и надрывный, тоже почти человеческий. - Что ты делаешь? С ним все в порядке? - допытывался мальформ за дверью, уже тряся полотно весьма сильно. Еще чуть-чуть и он сорвет его с петель. - Иду! - прикрикнула Эдит. - Это ты разбудил его! Все хорошо. Я просто уснула! Уже иду. Нехотя она развернулась и двинулась в самый темный угол комнаты, к дверям. Сейчас ей предстояло заглянуть в бездну по имени Аддерли. В отражение упорядоченного и обольстительно притворного мира ее собственной матери. В преломление действительности, которое стало главой их дома, распорядителем денег и судеб. Он владеет всем имуществом Милтонов и волен распоряжаться им. Не так уж он и отличался от любого другого непервозданного мужчины. В свете зеленых ламп красные обои с цветочным орнаментом приобретали особенно зловещий вид. Эдит казалось, что ее затянуло в морскую пучину, на самое дно, в логово спрута, который обвил ее своими мощными щупальцами, присосался, сжал, скрутил и никогда уже не выпустит. Гортензии на стенах превращались в кораллы, губки и морских ежей, побеги вьюнка и плюща - в ядовитые и жалящие нити медуз, разбитые сердца цветков дицентры - в коралловых рыбок - они пока еще кружат вокруг хищника, притаившегося среди водорослей, но как только его щупальца устремятся к более желанной добыче, те в панике закружат вихрем, уносясь прочь. - Можно войти? - Голос Аддерли все так же настойчиво бился рыбой о двери. В нем вновь появилась нота спокойствия и церемонности, будто он не собирался миг назад вломиться в ее комнату, разрушая на своем пути все, что ему помешает пройти, получить желаемое, узреть. Эдит лишь приоткрыла дверь, выглянула в зелено-красное марево, сейчас она несколько мгновений смотрела в пустоту коридора, который ей чудился в воображении подводным миром, может каютой затонувшего корабля, аквариумом в натуралистическом обществе или чем-то еще. Дыхание перехватывало, но она могла контролировать и себя, и свои витиеватые фантазии. Нет, это все не по-настоящему. Она дома. Ее не схватит никакое глубинное чудовище. Бездна не сможет поглотить ее, потому что эта бездна - она сама. Фигура Аддерли начинала вырисовываться. Возможно, вы бы его не сразу заметили, но Эдит привыкла к такому. Среди строгости ковровых дорожек, нелепости пышных бутонов на стенах, золоченых рам картин и бахромы абажуров, в самом средоточии затейливой и пульсирующей в полусонном воображении игры цветов - красного и зеленого - появились его глаза. Вы, вероятно, бы вскрикнули или попросту зажали рот ладонью, увидав подобное в самый первый раз: круглые глаза с горизонтальным зрачком плавали в воздухе. Разумеется, расположены они на голове, а та - на шее, а она, безусловно, крепится к телу. У Аддерли есть и конечности. Просто его кожный покров от длительного ожидания несносной Эдит принял вид коридорного окружения - кожу Аддерли покрыли те же самые красные узоры, как на обоях, разбавив это полотно импрессионистов бликами золотого и зеленого. Прямоугольная полоса света из комнаты девушки скользнула по полу, когда та открыла дверь полностью. Иллюзия развеялась. Тело мальформа стало отражать новую реальность, и теперь перед новоиспеченной ренвуар высилась долговязая фигура, шевельнувшая почти достигающими до пола руками с гибкими пальцами, - таким позавидовал бы любой пианист. Конечности вздрогнули и, изгибаясь в трех углах, сцепились на уровне его груди. Сейчас он напоминал богомола, собирающегося отсечь своему противнику голову. Одежды он не носил, хотя некоторые (антропоморфные и не очень) мальформы пользовались ею точно так же, как и мы. Само его тело, корпус притворщика, имитировало официальный наряд: кожистые складки и пластины собирались в подобие фрака с жесткими надкрыльями, которые сейчас тихо шуршали от нетерпения. Голова Аддерли - гладкая и круглая точно речной камень с крапинками - оставалась неподвижной, а вот его глаза странно задвигались - каждый из них вращался в свою сторону. Одно водянистое око вцепилось в Эдит, другое - устремилось вглубь комнаты, к маленькому чудовищу в колыбели. Вертикально расположенный рот приоткрылся: - Как ты себя чувствуешь? Ты голодна? - изрек он. - Я бы выпила бренди. Вы несколько удивлены, вероятно, что явился именно мальформ, а не самолично мать Эдит, но ее саму это нисколько не злило и не изумляло. Сейчас ее мать узрела все то же самое, но глазами Аддерли. Ей даже не нужно выходить из своих покоев. Таков их дар. Но Эдит бы назвала их способность проклятием - постоянно видеть глазами друг друга. Но бывает и хуже: например, общий слух или обоняние - это еще менее полезно, или даже общие думы и сны. Одно дело, что мальформы состоят из твоих мыслей и воспоминаний, совсем другое - постоянно быть одним целым. Способности мальформов могут быть совершенно разными: некоторые из них могут летать, исцелять раны, заставлять двигаться и летать предметы, создавать материи (пища - не исключение) и многое другое… Про акушеров вы тоже уже знаете… Они могут делать много чего иного, всего и не перечислить. Институт Формы и тот не смог бы внести все их умения в реестры. Мальформы приходят, чтобы удивлять нас и менять нашу реальность. Чудо из чудес. Болезнь из болезней. Мать и Аддерли могли бы очень помочь государству, применяй они дары для всеобщего блага (ведь лорд мог сливаться с любой местностью, оставаясь незамеченным, а леди Милтон - передавать все, что тот увидал). Эта пара могла бы путешествовать, сделаться шпионами и разведчиками, тайными советниками на службе королев, в общем, вести очень интересную жизнь. Но подобно матери, которая корнями вросла в нобилитет и его скучные устои, и Аддерли не мог быть кем-то иным. Это ее идеальный супруг (которого она, стало быть, воображала себе с самого девичества), воплощение ее такта, манер, интересов и позиции в обществе. - Алкоголь - не лучшее решение, Эдит, - Аддерли уже все определил за нее, - это может помутить твои мысли… Кормящая женщина должна блюсти строгий пищевой режим и распорядок. Эдит подобна ей, только кормит она дитя не молоком, а мыслями. Как знать, какие двери мальформу откроет бокал бренди в галерее ее сознания? - Я войду? - в который раз спросил Аддерли, уже подползая все ближе и ближе. Ладони его коснулись косяков, а пальцы забарабанили по лакированной поверхности. Цок. Цок. Цок. Как будто он носферату из бульварных романов, а ему требуется особое приглашение войти. Зачем тогда вырывать дверь, если все равно не сможешь переступить порог? Все-таки Эдит не понимала этих мальформов, хоть все время жила с ними бок о бок! - Прошу, - устало промолвила девушка. Это могло длиться бесконечно долго, пусть уже войдет, посмотрит и уходит. Она отошла в сторону, приглашая лорда войти. Согнувшись пополам Аддерли пролез внутрь. Тело его снова начало меняться в окрасе: ненавистный мясной оттенок испарялся с его покровов, теперь он стал спокойного темно-синего цвета. Эдит прикрыла глаза, вздохнула и затворила дверь. - Завтра много всего предстоит. - Аддерли склонился над колыбелью. Он притих, должно быть, изучал нового пришельца. - Сперва явится портниха. Тебе нужно новое платье. Платье цвета ренвуаров. - Красное, да-да. - Эдит кивнула. Первозданный мир красный, овумы красные, наша внутренность и кровь красные. Красный это цвет ренвуаров и мальформов. Цвет чрева Единства, рождения, жизни и смерти. Теперь ей предстояло всю жизнь носить красное и его оттенки. С ее белой кожей, голубыми глазами и каштановыми волосами будет сочетаться бордовый. Не такой маркий, не такой яркий, не такой вульгарно утробный, не такой кровавый. Эдит не любила красный цвет. Ей представилось, как она будет плыть красным призраком среди гардин, обоев и кресел цвета мяса, среди красного дерева, красных цветов, красных огней из красных ламп. Она сама станет похожа на Аддерли, частью этого воспаленного алого безумия. Она так надеялась, что это ее минует. Но для всех обитателей имения Милтон Хаус ее эклюзия - честь, счастье и данность. Ведь мальформы здесь есть у всех. По иному и быть не могло. Что ж, теперь она достойная дочь Милтонов, а еще достойная ренвуар, принесшая семейству мальформа-наследника. Ей еще больше казалось, что ее мальформ - это он. - Затем придет форм-доктор для патронажа, он осмотрит твоего мальформа, - продолжал Аддерли, - а после профессор Ванé. Далее праздничный ужин, а еще нужно будет договориться о мальформации в храме Формы. - Ты, Аддерли, гляжу, уже все спланировал, - равнодушно бросила Эдит. Она уже сидела на кровати, глядя на то, как длинные конечности Аддерли выудили из колыбели ее мальформа. Он держал извивающегося моллюска - скользкого осьминога. Три глаза - отчего-то такие же, как у Аддерли, шарили по темной комнате. Щупальца осторожно касались присосками его тела. Он ведь выглядел не так, разве нет? Почему он все время изменяется? Не повредит ли этому мальформу контакт с Аддерли? - Илредда… - Прозвучало в тишине. - Ил… редда. Илредда… Эдит вздрогнула. Это первое слово. Его первое слово. Что еще за “илредда”? - Прекрасно, просто прекрасно, - забормотал лорд с теплотой отеческого тона, в прямом смысле сияя, флюоресцируя от счастья. - Это значит Аддерли, но наоборот… - пояснил он, но уже голосом, который бы принадлежал, скорее, отчиму Эдит, нежели отцу. Она зажмурилась и потерла пальцами виски. Когда она подняла веки вновь, то увидела Аддерли, держащего на руках вовсе не моллюска, а того же самого мальформа в его неизменном первоначальном виде, каким тот вылупился, какого она убаюкивала, ту же пародию на младенца с огромной зубастой пастью и тремя черными глазами.