Best Friend's Brother/BFB

Регулус сразу понимает, увидев Ремуса, что что-то случилось. Что-то важное. — C кем ты перепихнулся? — прямо спрашивает Регулус, и Ремус вскрикивает, опрокидывая чашку с эспрессо в раковину под ним, шипя, когда напиток попадает ему на руку, потому что он снова пытается поправить чашку. — Ох, отвали, Регулус, — рычит Ремус, отдергивая руку, но Регулус спокойно отстраняется от него. Гнев Ремуса никак не может скрыть румянец, заливающий его щеки. — О, да, — говорит Регулус, кривя губы. — Как я и думал. У тебя и вправду что-то было. — Этот взгляд, — раздраженно повторяет Ремус. Он фыркает, достает еще одну чашку и выливает в нее остатки эспрессо из последней чашки, затем нажимает кнопку, чтобы долить то, что он пролил. — Ты же знаешь, — говорит ему Регулус, и Ремус стреляет в него взглядом, из которого становится ясно, что он на самом деле не знает. Но это к лучшему. Регулус не из тех, кто скрывает такие вещи, особенно если у него есть возможность предаться мстительному развлечению. — ты так светишься, Ремус. Это значит, что ты впервые с кем-то перепихнулся — детали, конечно, не имеют значения. Результат одинаковый. — Враньё. — Да ну? Ты не можешь сосредоточиться, продолжаешь думать о чем-то и улыбаться. Даже твои вздохи пропитаны сентиментальностью. Ремус хмурится. — Неужели? — Ага, и это просто ужасно. — Регулус вздыхает. — Когда-нибудь наблюдательность погубит меня. А пока это моя тюрьма. — Знаешь, ты ужасен, — говорит ему Ремус. Регулус мычит. — Самосознание — мой сокамерник. — Он разжевывает шоколадную ириску и поднимает брови. — Ну? Может быть расскажешь мне о нем? — Ради бога, и зачем мне это делать? — Потому что, честно говоря, мы оба попали в замкнутый круг нашей дружбы, так что, если мы не будем постоянно унижать друг друга и выслушивать секреты, тогда какой в ​​этом смысл? — Ты не рассказываешь мне секретов, — прямо говорит Ремус. — Я рассказывал. — Не-а. — Рассказывал. — Назови хоть один. — Два года назад, 22 августа, я сказал тебе, что моего воображаемого друга в детстве звали Нюхалз, — серьезно напоминает ему Регулус, заставляя себя не морщиться и не вздрагивать, возвращаясь к этому воспоминанию. По общему признанию, он был немного пьян, и именно в тот момент понял, что Ремус либо должен остаться его лучшим другом на всю жизнь, либо должен умереть. Слишком уж много он знал. Ремус смотрит на него, останавливаясь с трафаретом пенящихся сливок над чашкой. — Регулус, это… это не такой уж секрет. — Не обесценивай его, Ремус, — говорит Регулус, прищурившись. — Я никогда никому этого не говорил. Никто не знает этого обо мне, кроме тебя. — Абсолютно никто? — Ну, ещё мой брат, который… — …умер для тебя, — заканчивает Ремус, закатывая глаза. — Да, знаю. Но этот факт как бы ничего доказывает. Я ничего не знаю о твоем брате, кроме того, что он занял слишком много времени, и ты ненавидишь его больше, чем кого-либо. Обычно это я ненавижу людей. А еще я даже не знаю его проклятого имени. Вообще- то, я почти ничего не знаю обо всей твоей семье. — Да, поэтому твоя жизнь ярче моей, — спокойно отвечает Регулус. — Считай, что тебе повезло. Кроме того, тебе не нравится говорить о своей семье. — Знаешь, если подумать, возможно, это не тот разговор, который я хочу начать сейчас с тобой, — мягко говорит Ремус. Регулус улыбается. Аккуратно. — Умница. — Разговор с тобой всегда немного похож на игру в шахматы. — Ты же любишь шахматы. — Ох, заткнись. — Ремус отводит взгляд, но его губы дергаются. — Перестань пытаться сменить тему, Ремус. — Регулус прислоняется спиной к прилавку, а Ремус накрывает чашку крышкой и тут же делает большой глоток, несмотря на то, что знает, что сморщится от боли от обожженного языка. Он всегда так делает, как будто в следующий раз не будет больно, даже если он знает, что все повторится. Это своего рода худшая черта Ремуса — как часто он причиняет себе боль в погоне за вкусом чего-то, чего жаждет. Немного безрассудно, особенно когда дело касается самого себя. — Не-а, — бормочет Ремус, щелкая языком, и его лицо сморщивается от волнения. — Ага, — серьезно настаивает Регулус. Любой другой, и он не будет беспокоиться. — Давай, ты же знаешь, что хочешь поговорить об этом. Это было нежно? Он был мил? Он красавчик? Я его знаю? — Нет, я очень в этом сомневаюсь, — говорит Ремус, со вздохом признавая поражение. — Встретил его в бесконечной очереди во «Флориш и Блоттс». Никогда прежде не видел, чтобы парень выглядел так неуместно в книжном магазине; в этом старом пыльном магазине, где сплошные свитера и очки… — Ты так говоришь, как будто не вышел из утробы в лохмотьях, — весело перебивает Регулус, и Ремус бросает на него уничтожающий взгляд. — Ладно, ладно, продолжай. — Да, ну, он был одет в кожанку и украшения, и выглядел так, будто готов сжечь книгу, прежде чем прочтет ее, потому что он, вероятно, поджег что-нибудь ради забавы — что абсолютно несущественно. — Вообще, он оказался довольно умным. У нас было несколько интеллектуальных разговоров, которых я совсем не ожидал, — размышляет Ремус. — До или после того, как ты его трахнул? — спрашивает Регулус и ухмыляется, когда Ремус издает задыхающийся звук. — О, во время? Ремус хмурится. — Прекрати, ладно? Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе об этом или нет? — Скучновато, если ты не страдаешь. — Как ты бесишь… — Ври больше. — Регулус поднимает брови. — Значит, он ухаживал за тобой с при помощи книг? Признаю, достойная стратегия. Ты, Люпин, до смешного предсказуем. — Он не… — стонет Ремус. — Все пошло совсем не так. Очередь была длинной, и мы разговорились, и… я не знаю. Он просто… — Вот он, снова издает один из своих сентиментальных вздохов. — В любом случае, он был передо мной, так что я думал, что он уже давно уйдет, когда я выйду на улицу, но это все не оправдало мои мысли, так что мы просто… погуляли вместе. Еще немного поболтали. А потом, э-э… — Скажи мне, что ты не выебал его в каком-нибудь переулке, Ремус. — Что? Нет! Конечно, нет. Он тогда увидел бар и предложил зайти выпить. Я выпил с ним несколько пинт пива. Потом, ах, больше, чем несколько. Регулус откидывается назад и фыркает. — Боже мой, Ремус, ты напился и трахнул мужчину в тот день, когда встретил его? — В следующую секунду лицо Ремуса становится ярко-красным, а губы Регулуса приоткрываются. — Вот дерьмо. Ты реально это сделал! Ты на самом деле… — Нет… нет, заткнись, — практически хрипит Ремус. — Я не был пьян, хорошо? Просто… приятно расслабился. Достаточно смело, чтобы сказать «да», когда он признался, что на самом деле не брал трубку, потому что его квартира была рядом, и хотелось ли мне её увидеть? — Он откашливается. — Как оказалось, да, действительно. — Ты жиголо, — говорит Регулус, пряча улыбку в уголках рта. Ремус выглядит так, будто вот-вот растает, все его лицо такое красное. — Это блестяще. Ты впервые добился своего с незнакомцем, потому что он ухаживал за тобой книгами. Я никогда не позволю тебе забыть это. Ремус хмурится сквозь румянец, затем прячет лицо за глотком латте. — Он не заманивал меня книгами, ты, вредное дерьмо. — Конечно, нет. Честно говоря, я не знал, что в тебе что-то такое есть. По крайней мере, оно того стоило? — спрашивает Регулус. — Это было… — Ремус замолкает, снова глядя в глаза тому же отстраненному взгляду. Неосознанно он начинает улыбаться. О, это действительно очень плохо. Он абсолютно поражен, да. Регулусу почти жаль бедного придурка. — Да, это того стоило. Но абсолютно ли? Не может быть так на 100%, правда? — Это почти невозможно, — прямо признается Регулус. — Или, по крайней мере, по моему опыту. Ты нашел себе настоящее сокровище, кажется. Когда ты снова его увидишь? — Что? — Ремус моргает, глядя на него. Регулус смотрит. — Ты же снова увидишься с ним, не так ли? — Я… я не знаю, — сглатывает Ремус. — Ну на следующее утро он достаточно заботился обо мне. Приготовил завтрак. Проводил меня до самой станции метро и даже дал мне свой номер, но не взял мой. Разве я хочу пережить это снова? — Нет, конечно, — говорит Регулус. — Ты просто напишешь ему, и сделаешь это чуть более тонко. Сколько дней прошло? Подожди, когда это случилось? — После смены перед выходными. — Итак, прошло два дня. Да, достаточно времени. Ремус смотрит на него скептически. — Ты говоришь… очень уверенно. Регулус, за три года, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты сам с кем- нибудь встречался. — Это потому, что я вообще ни с кем не встречаюсь. — Но- — Мимолетный перепих — это немного другое, — признается Регулус. — Видишь! — Ремус смотрит на него. — Я ничего не знаю о людях, с которыми ты трахаешься! Я даже не знаю, каким был твой первый раз, а ты здесь, допрашиваешь меня о моем. — Ты и не спрашивал. — Регулус сохраняет бесстрастное выражение лица, когда Ремус выглядит так, будто хочет его задушить. — Ой, успокойся. Мой первый раз совсем не запомнился. Он не был ничем примечательным, как и никакой другой, с кем я когда-либо трахался. Большую часть времени я не беспокоюсь об этом. Ремус хмурится. — Ну, это немного грустно. — Да, Ремус, спасибо, что указал на это, — равнодушно отвечает Регулус, совершенно не впечатленный. — Делиться секретами и сразу унижать друг друга — у нас прекрасная дружба. — Ремус удовлетворенно улыбается ему и поднимает свой латте, пока его глаза светятся смешинкамт. — Иногда я подумываю убить тебя, чтобы освободиться от этого, — размышляет Регулус. — О, избавь меня от страданий, пожалуйста, — возражает Ремус, закатывая глаза. Он делает паузу, затем выглядит задумчивым. — Знаешь, Регулус, ты мог бы подумать о том, чтобы выйти из своей зоны комфорта. Я знаю тебя. Ты склонен придерживаться рутины. И ты никогда раньше не трахался на полную. Регулус сужает глаза. — Ты указываешь на кого-то конкретно. На кого? — На него — говорит Ремус, указывая на переднюю часть магазина, и его губы дергаются от удовольствия. — Он буквально стоял там двадцать минут, просто ожидая, пока мы откроем магазин, чтобы он мог войти и поговорить с тобой. — Абсолютно нет, — резко говорит Регулус. — Я бы не стал с ним трахаться, даже если бы он был последним человеком в мире. — О, не будь букой, Регулус. Он такой милый, — говорит ему Ремус, его голос смягчается. — Ты ему очень нравишься, и я могу сказать, что ты… — Не заканчивай это предложение, Люпин. — Просто подумай об этом, окей? Я вот думаю, он тебе подойдет. Снисходителен к твоей грубости. Равнодушен к твоей лжи. — Меня это не развлекает, — огрызается Регулус. — То, что ты поебался, явно развратило твой разум. Ремус снова краснеет, кашляет. — Ну, вообще- — Ой? — Регулус выгибает бровь. — Хорошо, черт возьми, кто-то еще явно запутал тебя в голове. Кстати, как его зовут? Я хочу внести его имя в свой мысленный список вещей, которые будут постоянно вызывать у тебя ужас. — Ну, насчет этого… — Ремус смущенно почесал затылок. — Я, э-э, так и не расслышал его имени. Это ужасно, да? — Это, — говорит Регулус, — просто смешно. — Ой, отвали, — фыркая, бормочет Ремус. — Мы немного увлеклись разговором друг с другом, потом… другими вещами. Заткнись. Перестань смеяться, Регулус, это не смешно. — Я не смеюсь. — Ты смеешься глазами. Я серьезно, перестань. Я открою магазин на десять минут раньше и спрячусь в подсобке, чтобы оставить тебя с ним наедине. Я не шучу. — Не смей, — шипит Регулус, и его пронзает настоящий всплеск предчувствия, наряду с чем-то, что он отказывается называть возбуждением. Нет. Абсолютно нет. Регулус не дурак. —Я никогда тебя не прощу. Ремус раздраженно закатывает глаза. — Да, ты и твоя нелепая способность держать обиду. Я знаю об этом. У тебя огромное количество проблем, и ты явно знаешь. — Верно, — растягивает Регулус. — В конце концов он доберется до тебя, Регулус. — Да, я знаю, поэтому я собираюсь уже собрать его заказ, чтобы он ушел быстрее». — Верно, потому что знание его заказа и то, что он его повторяет, вовсе не посылает неоднозначных сигналов, — саркастически говорит Ремус, поднимая брови. Регулус пристально смотрит на него. — Разве у тебя нет человека, которому ты должен написать? — Ремус фыркает на это и поворачивается, направляясь назад, вероятно, чтобы взять свой мобильник. — И перестань забывать свой бейджик с именем! Дверь за Ремусом захлопывается, и Регулус раздраженно цыкает языком. Он никогда этого не говорит, но если Ремусу кажется, что разговор с ним — это игра в шахматы, то Регулусу кажется, что разговор с Ремусом оставляет его на несколько ходов позади. Регулусу было бы достаточно ненавидеть его, если бы он… ну, не ненавидел его, так сказать. Когда становится ясно, что Ремус собирается провести остаток своего времени до того, как магазин откроется в задней части, Регулус подходит и наклоняется за кассой, благодарный за укрытие и вид на переднюю часть магазина. Это позволяет ему смотреть, не будучи застигнутым, что всегда является одним из его любимых занятий. У него есть естественная тяга к секретности, и он не стыдится этого. Уже две недели так. Настойчиво. С тех пор, как шел сильный дождь, несколько человек бросились в магазин, чтобы избежать худшего, заказав кофе или выпечку, пока ждали, когда дождь немного утихнет. Большинство людей, которые пришли, так и не вернулись. Джеймс вернулся. Джеймс продолжает возвращаться, буквально каждый день. Когда он спотыкался из-за дождя, смеясь, как маленький ребенок, его растрепанные волосы все еще боролись с гравитацией и тяжестью воды. Они торчали, а также прилипали к голове, и Регулусу стыдно признаться, что у него перехватило дыхание. На какое-то мгновение он замер, не двигаясь даже для того, чтобы вдохнуть необходимый ему кислород, слишком увлеченный взглядом на сияющую улыбку и яркие глаза за очками, покрытыми мелкими слезинками дождя, стекающими по круглой оправе. Затем Джеймс прошаркал вперед, подобрав несколько салфеток, чтобы снять очки и протереть их, устремив всю теплоту своих поразительных карих глаз прямо на Регулуса, и довольно бодро заявил: — Я решил, что этот магазин немного подождет. И, честно говоря, это было прекрасно. На самом деле, это так-то было совершенно постоянно и обыденно, но Регулус смотрел на него и думал о нелепых вещах. «Он — солнце», — подумал Регулус, осознание чего приняло твердую, непоколебимую форму, от чего в животе потеплело. Он несет горизонт на своих плечах. Он — солнце в буре. Но очень безумно думать о ком-то так, на кого он смотрел всего пять секунд, пусть это было незаметно, потому что Регулус имеет большой опыт в том, чтобы скрывать свои реакции, сохранять бесстрастное выражение лица, отмахиваться от вещей и хоронить чувства так глубоко, что даже он не может понять их. Это пройдет, и он будет в порядке. За исключением того, что Джеймс надел очки на лицо, и выражение его лица мгновенно стало вялым, когда он посмотрел на Регулуса, моргнув один раз, два, а затем быстро в спешке. Вот так его разрушительная улыбка расцвела еще раз, ярче, чем раньше, и он облокотился на стойку, прежде чем пробормотать, мягко, медленно и затаив дыхание: — О, мне повезло. Ну, привет. И, нет, это всё же не нормально. Регулус не в порядке. Потому что Джеймс солнечный. Он энергичен, беззаботно добр и так обаятелен, что Регулусу так хочется ненавидеть его за это — он старается, правда старается, очень старается, — но не может. Дело в том, что Джеймс больше, чем мир. Его присутствие заполняет любое пространство, в котором он находится, но оно не удушает. Это надёжно. Регулус немного беззащитен перед ним, как мотылек, привлеченный пламенем, готовый сгореть от одного вкуса тепла. Он хорошо скрывает это, думает Блэк, но это вряд ли останавливает Джеймса. Он немного твердолобый, как Джеймс, и он не распознал бы тонкостей, если бы тот подошел к нему и пожал ему руку. Но он из тех людей, которым не удавалось никогда лгать в жизни, и его худший секрет, скорее всего, в том, что он хранит обертки от еды под кроватью, потому что ему лень выносить их в мусорное ведро. Он до смешного серьезен во всем, всегда смеется и улыбается, и он такой задорный. Ясно, что он открыт, что он держит свое сердце на рукаве, что он инстинктивно добр, а не враждебен. Подчёркивая, Джеймс в основном является всем, чем Регулус не является. Он также довольно опасен, потому что Регулус знает, что Джеймс может уничтожить его, даже не пытаясь. И это было бы легко, если бы Регулус был достаточно глуп, чтобы позволить ему. Но Регулус не дурак. Тяжело дыша через нос, Регулус отталкивается от кассы, чтобы взять и начать делать заказ Джеймса. Да, он его запомнил. И вряд ли бы ему хотелось помнить его. Наблюдательность на самом деле тюрьма; он не шутил. Джеймс получает порцию латте с лесным орехом и специальной ванилью — на самом деле это просто французская ваниль, за исключением того, что в магазине нет нужного вкуса, поэтому они обходятся такой — с дополнительной порцией эспрессо, хотя ему вряд ли нужно дополнительное усиление. Он всегда кладет два кусочка сахара, которые ему тоже не нужны, и Регулус часто видел, как он с тоской разглядывал брызги сливок и карамельной добавки достаточно раз, чтобы заметить, что он хочет именно их, но не понимает, потому что будет трудно добавить через пленку сахар. Но Регулус добавляет карамель для него машинально, слишком отвлекаясь и не думая о том, как всё выглядит со стороны. Это странно (и мило, хотя Регулус отгрыз бы себе руку, прежде чем признался в этом вслух), но Джеймс выбирает свою выпечку по цвету. Точнее — под цвет одежды. Когда он в синем, у него черничный кекс. Когда он в красном, у него малиновый датский. Когда он в черном, у него есть фруктовый батончик с ежевикой. Желтый, у него булочка с корицей, подогретая. Оранжевый — это ирисовый пудинг, желтый — печенье, а зеленый — круассан. Если он не в однотонной одежде или в нескольких цветах, у него пончик. Поскольку Джеймс сегодня в синем, Регулус берет маффин, аккуратно упаковывает его и кладет на прилавок как раз в тот момент, когда Ремус появляется сзади. Глядя на часы, время тикает до следующего часа, и Регулус вздыхает. Больше никаких отсрочек. Ремус достаточно любезен, чтобы не комментировать, когда видит, что Регулус уже приготовил заказ Джеймса, и даже идет открывать магазин, хотя может быть это потому, что он знает, что Регулус будет отнекиваться так долго, как только сможет. — Доброе утро, дорогой коллега Регулуса! — Джеймс здоровается так же весело, как всегда, потому что теперь это похоже на шутку, потому что Джеймс не знает его имени, учитывая, что Ремус никогда не берет с собой бейджик с именем на работу. Джеймсу, кажется, совсем не стыдно за то, что он слонялся у двери, как собака, ожидающая, когда ее впустят с холода. — Доброе утро, Джеймс, — весело говорит Ремус. — Рано встал? — О, я уже давно проснулся, — говорит Джеймс, шагая рядом с Ремусом с улыбкой. — Знаешь, что люди говорят о ранней пташке. — Он переводит взгляд на Регулуса, и его улыбка растягивается. — Первой пташке достается червячок Доброе утро, Регулус. — Джеймс, — отвечает Регулус. — Знаешь, дальше говорят про вторую мышь. Ей достается сыр. Видишь ли, первая мертва в мышеловке, так что успокойся. Джеймс выглядит до смешного очарованным, идиот. — Ну, если бы первая мышь спланировала воровство должным образом, для нее все могло бы пойти по-другому. Любая шалость, связанная с воровством, требует правильного плана, знаешь ли. — Он прав, — говорит Ремус, обходя прилавок, его губы сжаты, будто он пытается улыбнуться. Регулус сопротивляется желанию наступить ему на ногу, когда он проходит мимо, всегда оставляя его Джеймсу, предатель. — Или мышь могла бы — о, я не знаю — убежать в ту нору, из которой она выползла, — предполагает Регулус. — Мм, но, думаю, — соглашается Джеймс, прислоняясь к прилавку и сверкая своей обезоруживающей улыбкой на Регулуса, — тогда там не было бы сыра, да? Регулус чувствует, как его лицо дергается, поэтому он сосредотачивается на кассе, чтобы взять себя в руки. Он зовет Джеймса (просто как: эй, Джеймс — что-то типо этого), затем выгибает бровь, когда говорит ему свою сумму, только для того, чтобы тот выглядел ужасно (восхитительно) сбитым с толку. — Что? — Но я ничего не заказывал, — медленно говорит Джеймс. — Я знаю. — Регулус подталкивает напиток и маффин вперед, что заставляет Джеймса снова моргнуть, а затем повторяет цену. Взгляд Джеймса поднимается на него, пораженный. — Подожди, а как ты узнал, что я сегодня хочу маффин? Бесконечные ответы пролетают у него в голове, один из них простой и неуловимый, но, тем не менее, правдивый , я наблюдателен, за исключением того, что вылетает из его рта неожиданное и гораздо более честное: — Ты одет в синее. — Регулус, — говорит Джеймс, просто глядя на него. — Когда ты одеваешь синее, ты берешь кекс с черникой. Каждый раз, — объясняет Регулус, отчаянно желая, чтобы сейчас он не был прикован к открытому взгляду Джеймса. — Регулус, — повторяет Джеймс, на этот раз мягче, упираясь одной рукой в ​​стойку, а другую поднимая вверх, пока он не может коснуться пальцами прямо над бровью Регулуса, прикосновение слабое и нежное рядом с взъерошенными волосами у виска. . Он смотрит прямо на Регулуса с этой крошечной улыбкой, которая является секретом только для них, и Регулус становится абсолютно бесполезным, застывшим на месте, больше не дышащим. — Ты прекрасен, ты это знал? — На самом деле нет, — удается сказать Регулусу, когда он снова приходит в себя, ненавидя то, как взволнованно звучит его голос. В следующую секунду его рука резко сжимает пальцы Джеймса, а затем резким движением бьет ею по стойке. Это заставляет Джеймса вскрикнуть и согнуться, полуобернувшись, чтобы попытаться избежать давления на его запястье. — Ты не должен прикасаться к людям без их разрешения, ты этознал? — Ой, ой, ох, — выдыхает Джеймс, уставившись на него с открытым ртом, и его лицо каждую секунду искажалось, когда он извивался. — О, да, понял. Ой. Черт возьми, Регулус. Ты сломаешь мне чертову руку. — Я правда думал об этом. Она тебе нужна? — Регулус немного наклоняется над ним, склонив голову набок и наблюдая за Джеймсом. Джеймс издает натужный смешок, тяжело дышит и хрипит: — На самом деле очень нужна. Это моя дрочущая рука, и ты собираешься её сломать. Но ты же не сделаешь этого, да? — Обязательно сделаю, — говорит ему Регулус. — Сейчас я на самом деле очень настроен на это. — Ты… ты просто… — Джеймс глубоко вздыхает и как бы сдувается, опуская голову на руку и глядя на Регулуса. — Ты просто такой милый. Регулус вздыхает и отпускает руку Джеймса, снова выпрямляясь. Его сердце словно птица в клетке, решившая вырваться из плена. — А ты смешной. — Да, конечно. — Джеймс медленно улыбается ему, все еще практически лежа на прилавке, уставившись на Регулуса расширенными зрачками, потому что они явно увеличились вдвое, когда Регулус прижал его к прилавку. Его волосы в беспорядке вокруг его головы, а очки немного прижаты к его щеке, и если кто-то и прекрасен в этом мире, так это он. — Все равно. пойдем со мной на свидание. — Чего? — выпаливает Регулус, потому что, как бы Джеймс ни дразнил, как бы он ни флиртовал, он не спрашивал прямо. Джеймс приподнимается наполовину, упираясь локтями в стойку и закрывая лицо руками, глядя на Регулуса, сдвинув брови и с надеждой наклонив уголки улыбки. — Пойдем, Регулус. — Я только что чуть не сломал тебе руку. — Я знаю. — Улыбка Джеймса становится еще шире, а глаза блестят от восторга. — Итак, ты пойдешь? — Да, — объявляет Ремус, внезапно проскальзывая рядом с Регулусом с гадкой улыбкой, — он с удовольствием. Забери его завтра после смены. И вот, — добавляет он, передвигая латте и маффин Джеймсу. — Возьми сегодня это бесплатно. — О. — Джеймс быстро моргает, выглядя ошеломленным, когда Ремус сует ему в руки свой напиток и маффин, а затем все его лицо загорается ярче, чем Регулус когда-либо видел, когда он пятится к двери. — О! Великолепно! Да, хорошо, я просто… — Он чуть не спотыкается о стул в вестибюле, что заставляет его выругаться себе под нос, а затем, немного криво и застенчиво улыбаясь, продолжает. — Извини. Извини, это было… я не хотел этого делать. В любом случае, да, спасибо. Я… завтра. Да. С этими словами Джеймс едва ли не вываливается из магазина, задыхаясь от бесстыдного восторга. Регулус стоит на месте, глядя ему вслед, чувствуя одновременно и холод, и жар. Он медленно поворачивается, устремляя на Ремуса такой пронзительный взгляд, что, по общему мнению, чудо, потому что он не истекает кровью. — Не смотри на меня так. Ты знал, что он закажет маффин, потому что он был одет в синее, — с немалой долей осуждения сообщает ему Ремус, выгибая бровь. «Я только что сделал тебе одолжение, как друг. Ты тонул, но, к счастью для тебя, я умею плавать». — Ты, — шепчет Регулус, — для меня мертв. Ремус только смеется. Сириус практически дрожит, переводя взгляд с пинты в руке на дверь, его нога прыгает вверх и вниз под столом. Он снова и снова насильно успокаивает себя, но неизбежно снова начинает ерзать, вся эта нелепая сдерживаемая энергия пытается вылиться из него сразу. Опоздал на десять минут. Лунатик опаздывает на десять минут. Немного преждевременно давать ему прозвище думает Сириус, но ничего не может поделать. Как дурак, он так и не узнал имени этого парня, и с тех пор ругает себя за это, лишь немногим меньше, чем пинает себя за то, что не получил его номер. Просто Лунатик подходит, потому что у него на внутренней стороне бедра шрам в форме полумесяца, и Сириус не может перестать думать о том, как он проследил его пальцами, и это вызвало у него тихий вздох, граничащий со вздохом. сдавленный стон. Как это ни безумно, Сириус проигрывал этот звук на повторе в своей голове уже два дня, почти постоянно. Чертовски отвлекает, Лунатик. Сириус может быть немного одержим. Дверь со скрипом открывается, и Сириус уже смотрит туда, так что он видит это, когда Лунатик входит внутрь. Он входит, снимая вязаную шапку на макушке, оставляя волосы милым пушком вокруг лица, и он в другом шерстяном джемпере, с большими рукавами и глубоким вырезом. Он красивый, чудесный беспорядок, и Сириус совершенно уверен, что за всю свою жизнь он никогда ничем так не соблазнялся (восхищался). Это произошло почти мгновенно, с того момента, как Сириус увидел его во «Флориш и Блоттс». Он зашел только для того, чтобы взять для нее следующую книгу из любимой Эффи серии, внутренне похлопав себя по спине за то, что выдержал такую ​​смехотворно длинную и медленную очередь. Он просто случайно бросил взгляд через плечо, и его взгляд сразу же остановился на парне позади него. Высокий, веснушчатый, отвлеченный собственной книгой, одетый в свитер с заплатками и, кажется, совсем не замечающий окружающий мир. Сириус подумал тогда, как молния, «о, я собираюсь выставить себя дураком из-за этого, и это будет того стоить» Так и вышло. Лунатик поначалу был немного… отстранен. «Оставь меня в покое, я не люблю людей вроде тебя», но Сириус был очень настойчив. Тогда он был благодарен за бесконечную очередь, потому что она дала ему возможность наблюдать, как Лунатик расцветает все больше и больше с каждым словом. Медленно, пока они болтали, он открывался и становился все более и более расслабленным. Сириус был очарован его робкими улыбками и трепещущими ресницами, его мозг затормаживал, как пластинка, каждый раз, когда Лунатик поднимал руку, чтобы жестикулировать пальцами. Боги, Лунатик — это чистая поэзия, воплощенная в жизнь и приведенная в движение, такая, состоящая из причудливых слов, которые что-то встряхивают в груди и заставляют перехватывать дыхание. Честно говоря, у Сириуса не было шансов. Так что он был искренне раздражен, когда наконец добрался до кассы и смог свободно покинуть магазин. В конце концов, он не мог удержаться от разговора, поэтому совершенно бесстыдно солгал, когда сказал Лунатику, что едет на метро, ​​и, о, может быть, они могли бы пойти вместе? Тогда, может быть, они могли бы остановиться и выпить? Тогда почему бы не выпить еще парочку, пока они болтают? Тогда о, на самом деле весь этот рассказ был ложью, потому что его квартира была довольно близко, так почему бы не пойти туда? Тогда о, привет, это спальня, и — ах, да, это поцелуи. Сириус Блэк — абсолютный гений. Кроме того, ну, он также немного идиот. Утром, после тревожности и необъяснимого головокружения, у Сириуса хватило ума дать Лунатику еду, его номер и джентльменское сопровождение до метро. Чего Сириус не сделал, так это не взял у Лунатика его номер, что означает, что он впоследствии стучал головой о какое-то внутреннее ограждение за то, что трахнул себя самым худшим из возможных способов. Муни не писал ему, чтобы он передал его номер, вообще не писал ему ни в первый, ни во второй день, и Сириус задраматизировал это. Совершенно убежден, что нашел любовь всей своей жизни и просто отпустил ее, как полный дурак, каким он и является. Но потом Лунатик отправил ему сообщение на третий день, сегодня, и вот Сириус с трудом сохраняет спокойствие. Никто, смотря на Лунатика, не сможет сказать, что он чертовски силен, что его теплые глаза могут стать душераздирающе темными, что его рот, который изгибается в крошечной, милой улыбке, также может быть линией тепла на коже Сириуса. Он был грубым и мягким временами, а ещё сводящим Сириуса с ума. Он такой мягкий, Лунатик, но он, мать твою, засунул пальцы Сириусу в рот всего три ночи назад, черт возьми; он пиздец опасен. Лунатику требуется всего секунда, чтобы увидеть его через комнату, а затем он с вежливыми, рассеянными улыбками направляется к людям за столиками, вокруг которых ему приходится крутиться. Это так мило, что Сириусу хочется закрыть лицо руками и закричать. О, да, Сириус, без сомнения, этого не переживет, но куда уж дальше. Он всегда был безрассудным — может с таким же успехом придерживаться темы всем сердцем. Обычно он бы этого не сделал, но он уже может сказать, что на этот раз у него не будет выбора. — Начал без меня? — спрашивает Лунатик, садясь напротив Сириуса и указывая на пинту. — Только одну. Я думал заказать тебе тоже, но не хотел, чтобы он нагрелось, — признается Сириус. Лунатик хмыкает. —Все в порядке. Я попью из твоей, — он протягивает руку, чтобы взять стакан, и их пальцы соприкасаются, задерживаясь на мгновение, прежде чем расстаются, чтобы Ремус взял кружку. Он со вздохом опускает её обратно. — Следующий раунд будет за мной. Извини за ожидание, кстати. В метро было многолюдно, ​​и меня это задержало. Один парень потерял свой ботинок. — Только один? — Мгм. — Бедный парень. Не лучший день, не так ли? — Сириус рефлекторно усмехается, когда Лунатик фыркает тихим смехом. Его ухмылка, видимо, подействовала, потому что румянец заливает щеки Ремуса. Вишневый и бесспорно прекрасный. — А ты? Как прошел твой день? — Думаю, неплохо. Помаленьку, — говорит ему Лунатик, подергивая одним уголком губ. — Мне кажется, ушла целая вечность, прежде чем мы встретились. — Оу? — невозмутимо спрашивает Сириус. — Значит, ты хотел встретиться еще и ждал этого? — Да, — говорит Лунатик, его глаза блестят, а затем с оттенком озорства он продолжает: — Я всегда с нетерпением жду возможности выпить после долгого дня. А ты? Сириус усмехается. — Ха, я тоже. — Ну, давай, — говорит Лунатик, пододвигая стакан к Сириусу. — Как прошел твой день? — Ну-у. — говорит Сириус, а затем довольно долго не затыкается. С Лунатиком по-смешному легко разговаривать, он растворяется в ходе беседы, мягок в переключении темы, непринужденно остроумен до такой степени, что Сириус поражается, насколько он сообразителен и проницателен. Это потрясающе. Сириуса будоражит, просто разговаривая с ним. Они сидят в баре часами, медленно пьют и проводят большую часть своего времени, охотно узнавая друг друга, казалось бы, впитывая любую информацию о друг друге, которая четко отпечатывалась в памяти. И чем больше Сириус узнавал о Лунатике, тем больше жаждал встретиться с ним ещё. Чёртово проклятье. Змея, пожирающая себя. Уроборос. Вот что значит хотеть Лунатика. Сириус сожрёт себя целиком, пытаясь заполучить его. Они говорят о музыке, фильмах и книгах; о своих любимых блюдах, закусках и сладостях; о давней мечте Лунатика написать книгу и гораздо более детской мечте Сириуса построить первый летающий мотоцикл, которая появилась у него в невинном шестилетнем возрасте; о любимых праздниках и ненавистных; о мировоззрении, схожи ли они в вопросе политических взглядов (которые, к счастью, одинаковы чтобы не нервничать потом), и какое происшествие на них повлияло. В какой-то момент Сириус чуть не выплюнул напиток из носа и после, продолжая хрипеть: — Это забавно, Лунатик. — Мне жаль? — На лице Лунатика появляется странное выражение, и он наклоняет голову. — И.. как ты меня только что назвал? — А, да. Ну… — Сириус ёрзает на месте, стыдливо откидывая волосы с плеч. — Лунатик. Видишь ли, я назвал тебя Лунатиком, потому что я, э-э… — Он кашляет, морщится и немного беспомощно смотрит на Лунатика. — Ах, не обижайся, пожалуйста, но… я не раслышал твоего имени. Так что мне нужно было придумать, как тебя назвать. Лунатик смотрит на него, а затем его губы дергаются в улыбке, что немного успокаивает Сириуса, потому что он уж сильно нервничал, что все напортачил. — Почему Лунатик? — О. — Сириус делает паузу, раздумывая, затем принимает невинный вид, осторожно и легко высвобождая ногу из ботинка — шнурки и язычок уже развязались, потому что Сириус Блэк слишком крут, чтобы правильно зашнуровать ботинки, — и снова откидывается на спинку ботинка. кабинку, чтобы он мог поднять свою ногу в носке и провести ею по изгибу колена Лунатика, скользя выше, пока он почти не сомневается, что надавливает на шрам на бедре. Лунатик, благослови его, вздрагивает от первого же контакта, ударяется локтем о стол, и сам становится ярко-красным. — Вот почему. Шрам на твоем бедре немного похож на луну, и я сразу вспоминаю прекрасные звуки, которые ты издал, когда я его обнаружил. Кроме того, если это принесет мне какие-то баллы, я придам ему романтику. У меня такое же имя. Звёздное. Поэтому я хочу, чтобы ты был где-то там, в галактике, со мной. — О, серьезно? — спрашивает Лунатик, слегка качая головой, его улыбка становится немного мягче, а бледнеющий румянец снова становится ярче. — А откуда у тебя появилась идея дать мне прозвище, а не просто спросить мое имя? — Ну, честно говоря, всё мои приятели. Занимались этим с пятнадцати лет, втроем. Хвост, Бродяга и Сохатый. Лунатик подходит, тебе не кажется? — Значит, я просто приятель? Сириус поднимает брови и усмехается, упираясь ногой в бедро Лунатика, прежде чем убрать её обратно и снова засунуть в ботинок. — Боже мой, надеюсь, что нет. — Мм, а ты кто? — спрашивает Лунатика. — Я имею в виду из прозвищ, и, честно говоря, как ты их придумал? — Бродяга, — признается Сириус, посмеиваясь, когда Лунатик слегка прищуривается на него. — Это собачья кличка. Мы ходили в престижную школу-интернат, втроем, и у нас было художественное задание, где мы должны были нарисовать животное, написанное на маленьком листе бумаги, который мы вытащили из шляпы. У меня есть собака. У Сохатого — олень. У Хвоста — крыса. Мы воображали себя мародёрами спокойствия в школе, поэтому кодовые имена были нужны. И мы думали, что это типа круто, но к тому времени, когда повзрослели, понимая, что это не так уж и здорово, у нас уже вошло в привычку. — Знаешь, это очень мило, — говорит ему Лунатик, и Сириус сияет. — Ну, Бродяга, у тебя есть навыки решения проблем, которых у меня просто нет. Видишь ли, я тоже не знаю твоего имени, поэтому я просто думал о тебе как о том привлекательном парне, который мне очень нравится, чтобы снова перетрахаться. Если честно, это слишком (много). Сириус давится глотком напитка, который собирался сделать, чуть не выплевывая его повсюду. Его рука взлетает, чтобы прикрыть рот и поспешно вытереть небольшую каплю на подбородке, глаза слезятся, когда он кашляет. Лунатик тянется, чтобы взять несколько салфеток из диспенсера, предлагая их с легкой, довольной улыбкой в ​​уголках рта. — О, Господи, — выдавливает Сириус. Он немного ерзает в своем кресле, взволнованный и весь горячий. — Чёртов ад. Лунатик сладко моргает, на его лице нарисована невинность, как будто он никогда в жизни не делал ничего плохого, и он протягивает руку, представляясь: — Ремус Люпин. — Ремус, — тут же повторяет Сириус, чувствуя во рту вкус имени. «Ремус Люпин». Он улыбается, и Ремус улыбается в ответ, а затем Сириус тянется, чтобы взять его за руку, пожимая ее, но позволяя прикосновению затянуться. — Ну, Ремус, я Сириус. — Это звезда? — спрашивает Ремус. — Самая яркая на небе. — Сириус мычит. — Конечно, — с тихим смехом говорит Ремус, его плечи слегка трясутся. — Нет фамилии, Сириус? — О, есть, но мне она не нравится, — говорит Сириус с наигранной радостью, убирая руку. — Меня почти усыновили, когда мне было шестнадцать, просто не по закону. Семья, которая меня приняла… ну, можно сказать, я почетный Поттер. — Что ж, почетный Поттер Сириус, — размышляет Ремус, — приятно произнести в лицо, и уж точно не так много слов. — О, но мне нравилось, как было раньше. — Да? — Да, очень. Ты очень умный человек, Ремус Люпин. Действительно, очень умный человек. — Сириус наклоняется, упираясь локтями в стол, сложив руки под подбородком. — Единственная проблема в том, что мои намерения к тебе чисты. Видишь ли, я джентльмен, поэтому не могу так себя вести. Ремус какое-то время обдумывает это, потом усмехается и откидывается назад. — Да? — Да, конечно, — притворно надменно говорит Сириус. — Я намерен сбить тебя с ног, Ремус. — Ах, я вижу. — Ремус кивает. — Только причем тут секс? — Из-за тебя очень трудно быть джентльменом, Лунатик. — Сириус сдерживает смех. — Может быть, я не хочу, чтобы ты был джентльменом. — Боже, ты нетерпелив, да? — Ты создал монстра, — говорит ему Ремус, ослепляя Сириуса обезоруживающей улыбкой, которая ошеломляет его. — Я? — Сириус не может удержаться от смеха, немного задыхаясь. Он выбрасывает ногу вперед и чувствует, как она натыкается на ногу Ремуса под столом. Почти сразу же Ремус обхватывает ногой ногу Сириуса, мягко скользя ею вверх и вниз. — Ты намекаешь, что я лучший из тех, кто у тебя когда-либо был? Потому что я должен предупредить тебя, что у меня уже есть свое эго, и ты не помогаешь. Ремус мычит. — Ну, Сириус, ты единственный, кто у меня когда-либо был, так что не позволяй этому вскружить тебе голову. — Что? — Сириус замирает, даже не моргая. — Ты серьезно? — Ха, — говорит Ремус, — это ты. — Я… я… но это… — Сириус резко втягивает воздух и едва не вскакивает со своего места, чтобы проскользнуть вокруг стола и скользнуть рядом с Ремусом, прижавшись так близко, что их носы почти соприкасаются. Ремус не отклоняется и не отступает, а просто смотрит прямо на него, прямая линия жара упирается в бок Сириуса. — Во-первых, я не могу поверить, что ты только что пошутил. Все ненавидят, когда я так шучу. Для меня было очень сексуально, что ты только что пошутил с невозмутимым лицом. — Ого? — бормочет Ремус, в его голосе дрожит смех, а в глазах блестит танцующий юмор. — Во-вторых, — продолжает Сириус, — мне нужно знать, шутишь ли ты. Мне очень важно это знать. — Нет, я не шутил, — без всякого стыда говорит ему Ремус. Он пожимает плечами. — Почему это очень важно? Это действительно имеет значение? — Ты никогда… — Нет. Я встречался с людьми. Целовался. Больше ничего, впрочем. Никогда особо не решался на это, и не… чувствовал себя с ними хорошо, так что я просто… не заходил дальше. Сириус медленно выдыхает и заправляет прядь волос Ремуса за ухо. — Значит, со мной было хорошо? — Очевидно, иначе я бы этого не сделал, — сообщает ему Ремус, выгибая бровь. — Ох, Лунатик. Лунатик, Лунатик, Лунатик, — бормочет Сириус, его сердце бешено колотится в груди. Он качает головой, переводя взгляд с лица Ремуса. — Я буду так хорошо с тобой обращаться, ты даже не представляешь. Можно? Губы Ремуса дергаются. — Я не останавливаю тебя. — Великолепно. Абсолютно великолепно. — Сириус издает тихий смешок счастья и берет Ремуса за щеку, чуть приподняв подбородок, чтобы поцеловать его. Он должен быть нежным, и сначала выходит мягким, медленным и сладким, а затем Ремус проводит рукой по волосам Сириуса и придвигается к нему, прижимаясь, чтобы углубить поцелуй. Сириус не уверен, откуда он взялся, что у него здесь есть хоть какая-то власть, потому что у него ее абсолютно нет. Когда дело перехватывает Ремус, он ощущает себя довольно слабым, на самом деле беспомощным, чтобы сделать что-либо, кроме как желать его с необъяснимым отчаянием, которое было бы неловко, если бы Ремус, казалось бы, возражал. Он открывается Ремусу всеми возможными способами, страстно желая этого, и это сбивает с толку, как мир тает, пока не остается только Ремус. У Сириуса от этого кружится голова, он издает тихий стон в рот Ремуса, когда тот придвигается ближе, страстно желая быть ближе, практически желая открыть его, залезть внутрь и никогда больше не вылезать. Рот Ремуса горячий и манящий, и Сириус вцепляется в него, приподнимаясь с намерением оказаться прямо на коленях Ремуса, пока его бедро не врезается в край стола, и он не прерывает поцелуй, чтобы вскрикнуть. — О, ты в порядке? — спрашивает Ремус с хриплым смешком, обхватывая бедро Сириуса так, словно может поймать боль в ладони и отбросить ее в сторону. Сириус растворяется в нем со вздохом. — Ты, Ремус Люпин, наверняка убьешь меня. — Ну, моя цель совсем не в этом, — говорит Ремус, наклоняя голову и отбрасывая волосы Сириуса в сторону, чтобы мягко скользнуть ртом и зубами, открытыми, влажными и игриво острыми, вдоль линии шеи Сириуса. — Мм, это очень… это очень мило. — Глаза Сириуса закрываются, и он не может удержаться от того, чтобы немного наклонить голову набок, давая Ремусу больше места. — Ты жесток, знаешь? — Тебе не нравится? Ты хочешь, чтобы я прекратил? — Абсолютно нет. Ремус снова хихикает, прямо ему в кожу. — Как я и думал. — Я создал монстра, да? — Сириус смеется, затаив дыхание, и обнимает Ремуса за шею. — Опасное существо, ты. Ремус отвечает на это, закусывая зубами мочку уха Сириуса, покусывая ее и немного дергая, заставляя Сириуса издать горловой звук. — О, блять. Можем ли мы назвать это свиданием, Ремус? Это может быть свиданием, чтобы я мог отвезти тебя домой и… — Я думал, ты хочешь быть джентльменом, — поддразнивает Ремус, отстраняясь, чтобы улыбнуться ему, выглядя совершенно спокойным, если не считать румянца на лице, который выдает его. — Это не очень благородно с твоей стороны, Сириус. — Я… мог бы загнать себя в угол с этим, — слабо признается Сириус. — Как я уже сказал, ты все усложняешь. — Я умею вести себя хорошо, — весело говорит Ремус и медленно отстраняется, пока между ними не остается немного пространства. — Но это может быть свидание, если хочешь. — Я бы очень хотел, — выпаливает Сириус слишком нетерпеливо, совсем не учтиво. Никто в мире никогда так не нервировал его. Улыбка Ремуса превращается в ухмылку. — Хорошо. Что касается первых свиданий, у тебя хорошо получается. — У тебя тоже, — говорит Сириус, склонившись и глядя на Ремуса, счастливый делать наслаждаться этим всё последующее время. Под его кожей слабо кипит жар, настойчивое желание, но так же приятно сидеть здесь и быть с Ремусом, разговаривать с ним. — Тогда классическое свидание. Скажи мне, Лунатик, какой твой любимый цвет? — Черный, — мгновенно произносит Ремус, а затем тепло смеется, когда Сириус улыбается. — Это какая-то внутренняя шутка с моим лучшим другом. А ты? — Ну, я ношу много черного. — Я вижу. Выглядит здорово. — Как кожа, верно? — Это возбуждает. Сириус хохочет в ответ на смущенную улыбку, осветившую лицо Ремуса. О, есть что-то для плохих парней, Лунатик? — Мм, я не думаю, что в тебе есть что-то плохое, Бродяга, — небрежно отвечает Ремус, и именно он смеется, когда Сириус чувствует, как его лицо становится горячим. — Заткнись, — слабо говорит Сириус. Он протягивает руку, чтобы провести рукой по шерстяному рукаву Ремуса. — Знаешь, мне это нравится. Ты всегда выглядишь таким теплым. Ты красивый. Лицо Ремуса расцветает от удивления, как будто он не знал, что это трагедия. Его глаза смягчаются, а затем он на мгновение прикусывает нижнюю губу, прежде чем пробормотать: — Сириус, должен сказать тебе, я много чего умею, но джентльменство не входит в их число. — Ммм… Да? — хрипит Сириус, во рту у него пересохло. — Не совсем, — мягко говорит Ремус, наклоняясь, чтобы запечатлеть поразительно нежный поцелуй в щеку Сириуса, прежде чем заговорить прямо ему в ухо, тихо и грубо. — Мы должны идти сейчас, иначе я могу трахнуть тебя». — Хорошо. Хорошо, да, давай… Сириус почти спотыкается в спешке, чтобы вскочить со своего места, задыхаясь от того, как быстро Ремус выходит прямо за ним. — Это… да, конечно, я просто буду джентльменом на следующем свидании. — Конечно, — говорит Ремус, и сердце Сириуса переворачивается при подтверждении того, что будет еще одно. Он широко улыбается, когда Ремус хватает его за локоть и тащит к двери.