Best Friend's Brother/BFB

"Почему, мы должны видеться так ."    Джеймс ухмыляется, глядя на равнодушное выражение лица Регулуса. Люпин фыркает в чашку кофе, и Регулус вздыхает, прислонившись к кассе с твердым выражением лица. Честно говоря, он очарователен в своем маленьком галстуке и фартуке. Он меняет цвет своего галстука каждый день, когда работает. Джеймс наклоняется и целует его в щеку, прежде чем он успевает вырваться, хотя Регулус не пытался вырываться по крайней мере неделю.    Прошло две недели — почти три — с той ночи, когда Регулус был пьян, а Джеймс ночевал у него дома. С тех пор Джеймс продолжает приходить в магазин каждый день, когда работает Регулус, и у них было еще пять свиданий; наконец-то они пошли на мюзикл, а также совершили как минимум два гастрономических тура, а Джеймс еще дважды брал Регулуса с собой в полеты.    Регулус немного отступил после того, как напился, почти полностью вернувшись к тому, каким он был в начале, холодным и отстраненным. Однако у Джеймса есть терпение, которому позавидуют святые, и он не лгал о том, что просто счастлив быть с Регулусом. Так оно и есть, поэтому он более чем доволен, наблюдая с нежностью, как Регулус снова медленно открывается, становится теплее и ближе, позволяя себе иметь то, что он хочет.    Однако приятно, что Регулус никогда не отрицает, что они встречаются. Он никогда прямо не говорит, что Джеймс — его парень, но когда Джеймс говорит или Люпин дразнит, что твой парень здесь, Регулус не спорит. Медленно, искренне Регулус принимает все, что Джеймс отчаянно пытается дать ему.    «Джеймс, — прямо говорит Регулус, — я здесь работаю. Мы не случайно встречаемся. Ты приходишь сюда буквально каждый день».    «Я сам управляю своей судьбой», — весело отвечает Джеймс, и в глазах Регулуса невольно вспыхивает веселье.    — А, — внезапно говорит Люпин, выпрямляясь, и Регулус оглядывается через плечо Джеймса. Веселье исчезает из его глаз, сменяясь раздражением. "Тебе известно-"    — Не надо, — быстро перебивает Регулус, и Люпин тут же захлопывает рот, как сделал бы любой верный лучший друг.    Джеймс слегка поворачивается, чтобы увидеть, как в магазин входит мужчина, выглядящий примерно своего возраста, но гораздо более утонченный. Он выглядит дорого, так же, как Джеймс, вероятно, мог бы, но всегда предпочитал этого не делать. Конечно, ему нравятся некоторые из лучших вещей в жизни, но он никогда не заботился о том, чтобы выглядеть богатым. Очевидно, что у этого человека есть вкус. Даже его волосы идеальны, темные и подстрижены на лоб, ни одна прядь не уместна.    "Это кто?" — бормочет Джеймс, потому что ясно, что Люпин или Регулус его знают, или оба.    Люпин и Регулус обмениваются взглядами, и они безмолвно общаются, как все лучшие друзья, за исключением того, что они гораздо более продвинуты, чем кто-либо из тех, кого Джеймс когда-либо видел. Выражение их лиц почти не дергается, но создается впечатление, что они ведут долгий спор, который заканчивается тем, что Люпин поднимает руки в знак капитуляции.    — О, никто, — слишком небрежно говорит Люпин, и Регулус сжимает челюсти. — Просто, знаешь, парень, который…    — Заткнись , — шипит Регулус.    «Доброе утро», — говорит мужчина, подходя к стойке рядом с Джеймсом. Он говорит так, как будто обращается ко всем, но его глаза прикованы к Регулусу, и только к Регулусу.    — Ричард, — здоровается Люпин, слишком сухо и официально, чтобы показаться искренним. Мужчина — Ричард — едва удостоил его взглядом, прежде чем отпустить.    Регулус приглушенно вздыхает и говорит: «Что я могу тебе предложить?»    «Конечно, ты уже знаешь, что», — отвечает Ричард, сверкая очаровательной улыбкой, и о. Ну тогда.    Осознание пронзает позвоночник Джеймса, заставляя его выпрямиться, и его взгляд устремляется на Ричарда гораздо более критично, чем несколько мгновений назад. Его отвращение врезается в него сильно и быстро, заползая под кожу и обжигая в центре груди. Это не ревность; это внезапная и неожиданная одержимость, к которой Джеймс совершенно не готов.    От этого ему хочется скрежетать зубами. Это заставляет что-то двигаться в нем и становиться резким. Ему хочется убрать Регулуса с глаз долой, встретиться взглядом с Ричардом и заявить , что он принадлежит ему , он мой, отойди. Он никогда раньше не чувствовал этого, не так, не так глубоко.    — Я не запоминаю заказы, это не моя работа, — вежливо говорит Регулус, и его голос настолько ровный, что споткнуться невозможно. "Чего бы ты хотел?"    — Знаешь, тебе следует больше улыбаться, — размышляет Ричард, без стыда скользя взглядом по Регулусу. Глядя его заполнить. — Ты бы выглядел лучше, если бы улыбался.    «Как ни странно, улыбка тоже не входит в мои должностные обязанности, и это может тебя удивить, но я здесь не для твоего личного развлечения, и меня не интересует, как я мог бы выглядеть лучше для тебя», — заявляет Регулус, даже не моргая глазом, кажущийся почти скучающим. — Еще раз, какой у тебя заказ?    Ричард лишь усмехается, ничуть не смутившись, его улыбка становится все шире. — Ты всегда используешь свой рот так дерзко , не так ли, Регулус? Думаю, я мог бы найти ему лучшее применение.    — Простите, — мягко говорит Джеймс.    — Джеймс, — резко прерывает Регулус, предупреждая.    Джеймс игнорирует его, когда Ричард поворачивается к нему, и Люпин усмехается, прежде чем сделать глоток своего напитка, наблюдая за ним с растущим интересом. — Прости, Ричард, не так ли?    — Да, а ты? — спрашивает Ричард.    «Джеймс», — говорит Джеймс, хотя он знает — они все знают, — что Ричард слышал, как Регулус назвал его имя. «Я не могу не заметить, что вы из тех, кто не понимает намеков, и действительно, я был там… когда я был ребенком, потому что этот уровень заблуждения и глупости — это то, что вы имели в виду. чтобы созреть ,и понимаете. Вы, очевидно, не созрели, но… — Джеймс скользит взглядом вверх и вниз по Ричарду, затем выгибает бровь. «Ну, я полагаю, тебе всю жизнь давали все, и ты никогда раньше не слышал «нет», а если и слышал, то просто игнорировал его. Проблема в том, что ты пришел в заведение, где люди работает и ожидаешь , что Редж будет милым даже с придурками, которые не могут понять кровавого намека».    Люпин весело хихикает, попивая кофе, а Ричард прищуривается. "О? И кто ты такой, по-твоему?"    «Кто-то, кто здесь не работает и не возражает против того, чтобы сказать тебе, чтобы ты отвалил», — рявкает Джеймс.    — А если нет? Ричард бросает вызов.    «Ты меешь в виду, что будет если ты продолжешь беспокоить сотрудника комментариями, которые — поверь мне — не сделают тебя более привлекательным?» Джеймс стреляет в ответ.    «Если бы ему это не нравилось, он мог бы сказать мне сам».    «О, я думаю, что он ясно дал это понять, но ты помнишь, раньше? Вся эта история не воспринимала намеки ? Я знаю, должно быть трудно удерживать информацию даже пятисекундной давности, когда размер вашего эго занимает так много места. чтобы компенсировать отсутствие твоего члена, но все в порядке, парень, я проведу тебя через это еще раз, если тебе это нужно».    Люпин резко втягивает воздух, кашляя из-за своего напитка, выплевывая хриплый смех, и Ричард тут же краснеет от гнева .    — Джеймс, — резко произносит Регулус, и кажется, что Джеймс резко возвращается в себя, осознавая, что его кровь кипит, кипит, и ему не терпится подраться так, как не бывало с тех пор, как он имел дело со Снейпом в школе. Регулус наклоняется вперед и смотрит на Ричарда. «Ужасно жаль его. Пожалуйста, напомни мне, какой у тебя заказ, и я принесу тебе маффин бесплатно. Джеймс, посиди в вестибюле, хорошо?»    Раздувая ноздри, Джеймс искоса смотрит Регулусу в лицо, но Регулус полностью его игнорирует. Ричард выглядит очень самодовольным, когда Джеймс отскакивает от стойки и направляется в вестибюль, где он падает на стул и с растущим гневом и разочарованием наблюдает, как Регулус успокаивает Ричарда, хотя никогда не улыбается.    Ричард немного задерживается, болтая с Регулусом, ухмыляясь. Флирт. Джеймс не уверен, как он не ломает зубы, он так сильно их скрипит. Люпин смотрит на Ричарда с явной неприязнью, затем Римус смотрит на Джеймса с сочувствием. Регулус полностью сосредотачивается на Ричарде, и, в конце концов, Ричард уходит. Он ухмыляется Джеймсу на пути к двери, и Джеймсу кажется, что он вот-вот взорвется.    "Нужна пятнадцать?" — спрашивает Люпин, когда Регулус начинает снимать фартук с невозмутимым, спокойным видом.    «Лучше пусть будет двадцать», — все, что говорит Регулус, залезая под прилавок, чтобы поймать несколько ключей, и брови Люпина взлетают вверх, но Регулус игнорирует его, пока он обходит прилавок, ключи крутятся вокруг его пальца, когда он направляется к Джеймсу. Когда он подходит к нему, он просто протягивает руку. "Ну давай же."    «В данный момент я довольно зол на тебя», — говорит ему Джеймс резковатым тоном, отчего он только изгибает бровь.    Регулус шевелит пальцами, соблазняя его. — Да, я знаю. Все равно пойдем со мной. Пожалуйста.    Это пожалуйста, что делает это несколько... Регулус никогда не говорит «пожалуйста». Сейчас он звучит не так, как будто он умоляет, скорее, он просто знает, что сработает, и не стыдится этого. В любом случае, несмотря на свое волнение, Джеймс резко выдыхает через нос и протягивает руку Регулусу, позволяя подняться на ноги.    Джеймс хмурится, когда Регулус ведет его через вестибюль, а потом чувствует себя довольно странно, когда его затаскивают за прилавок, что странно. Он никогда не был по эту сторону этого места, и как человек, который здесь не работает, он немного обеспокоен этим. Регулус просто продолжает вести его, и Люпин поднимает свой кофе в приветствии, когда они проходят мимо, его глаза танцуют с юмором.    Дверь распахивается, когда они доходят до задней части, и Джеймс беспомощно оглядывается, но Регулус даже не останавливается, чтобы позволить ему взглянуть, просто тащит его дальше, пока они не достигают двери с надписью « Только для сотрудников». Регулус опускает руку, чтобы воспользоваться ключами, и толкает дверь, открывая кладовку, заполненную пакетами зерен эспрессо и полными нераспечатанными бутылками различных ароматизаторов. Регулус тянется назад, чтобы втянуть его внутрь, затем закрывает за собой дверь, включает тусклый верхний свет и одним движением роняет ключи на полку, прежде чем провести рукой мимо Джеймса, чтобы открыть замок.    — Регулус, — медленно произносит Джеймс, — что ты…    «Ричард приезжает уже неделю, а в городе он пробудет всего три дня», — спокойно сообщает ему Регулус, глядя ему прямо в глаза. «Это командировка, поэтому он здесь. Через три дня он уедет, и я его больше никогда не увижу».    Джеймс моргает. "Хорошо..?"   «Значит, он не из тех, о ком я беспокоюсь настолько, чтобы рисковать потерять работу, просто чтобы напасть на него за то, что он, как ты сказал, мудак, который не может понять намека».    — Я… да, я понимаю, но ты не должен терпеть…    «Джеймс, — говорит Регулус, — я решаю, что я потерплю и не потерплю ни от кого, понимаешь?»    — Да, — бормочет Джеймс, потому что понимает . Ему это не должно нравиться; он просто должен уважать это.    Регулус какое-то время смотрит на него. — Мне не нужно было, чтобы ты защищал меня.    Джеймс вздыхает. "Я знаю, но-"    — При этом, — перебивает Регулус, — было очень приятно наблюдать, как ты оскорбляешь его характер, интеллект и член на одном дыхании. Очень приятно, Джеймс.    «Это было приятно», — признается Джеймс.    Губы Регулуса дернулись. — Да, я мог бы сказать это. Только ты сейчас не выглядишь таким довольным, как мне бы хотелось.    «Ну, то, что было потом, было не так приятно», — бормочет Джеймс, стараясь не дуться по этому поводу.    — Я знаю. Сейчас я исправлюсь, — просто говорит Регулус, затем кладет руку на грудь Джеймса и толкает его обратно к двери, прежде чем ударить его по коленям.    Джеймс дергается за дверь, ударяется в нее локтем и смотрит на Регулуса широко раскрытыми глазами. "Что ты-"   — Ты умен, Джеймс, — бормочет Регулус, еще больше скривив губы. «Даже Ричард смог бы понять это».   «Не… говори о Ричарде, когда ты…» Джеймс делает глубокий вдох и сглатывает, его сердце колотится. — Я просто… я… почему? Ты вообще хочешь…    — Я же говорил тебе, я не делаю того, чего не хочу. Регулус уверенно тянется и дергает пуговицу на брюках Джеймса, расстегивая молнию. Он делает короткую паузу и поднимает взгляд, чтобы встретиться взглядом с Джеймсом. — Конечно, если ты не хочешь…   — Я хочу, — выдыхает Джеймс. — Черт возьми, Регулус, я хочу.    «Прежде чем это произойдет, я хочу кое-что прояснить. Я делаю это под своего рода ложным предлогом. Вы не знаете всего, что нужно знать обо мне, и есть вещи, которые я должен сказать тебе, прежде чем я это сделаю. , но сейчас не то место и не время, и я все равно хочу это сделать». Регулус смотрит на него, не отрывая взгляда. «Я планирую рассказать тебе, Джеймс, и ты должен знать, что позже ты можешь расстроиться, если я сделаю это сейчас, прежде чем дать тебе всю информацию. С учетом сказанного я могу остановиться или продолжить».   — Регулус, я не могу узнать о тебе ничего такого, что могло бы меня расстроить, — бормочет Джеймс. — Я… я имею в виду, очевидно, я все еще хочу, чтобы ты это сделал, если хочешь. Не беспокойся, я не рассержусь. Я никогда не причиню тебе вреда, что бы ты мне ни сказал.    — Если ты уверен, — бормочет Регулус.    — Я совершенно уверен, — шепчет Джеймс.    Регулус улыбается ему, как не улыбался бы Ричарду, а потом снова возвращается к делу. Джеймс опускает голову на дверь с глухим стуком, грудь вздымается, руки сгибаются по бокам. Он зажмуривает глаза, и после первого стона, вырвавшегося из его рта, все становится немного неясным.    Почти дьявольски Регулус прижимает его к двери и добивается своего, и Джеймс в мгновение ока оказывается в его руках. Его захлестнула буря наслаждения, и, помоги ему бог, он не может найти выход. Он потерян, потерян, потерян. Он хочет каждой клеточкой своего тела, чтобы его никогда не нашли.    Джеймс пытается — он действительно пытается — сохранять рассудок, но сомневается, что ему это удается, лишь отдаленно осознавая, будто это доносится издалека, что он шумит, стонет, скулит и задыхается, произнося имя Регулуса, как клятву. Все рушится в нем и вокруг него, и тогда он достигает эпицентра бури, где все безмолвно и неподвижно, пока бушует мир, одной точки, которая заглушает все остальное. Он оказывается там, крича в беззвучную пустоту с ревом бури в ушах, трясясь сквозь нее, пока все не стихнет.    Буря проходит, а Джеймс все еще пропитан ею, хрипит от последствий и пытается отдышаться. Регулус не удерживает его на месте, он неуверенно падает и скользит вдоль двери, нуждаясь в моменте.    "Доволен?" — бормочет Регулус, откидываясь на корточки и проводя большим пальцем по нижней губе. Его рот опухший и красный, скользкий, соблазнительный.    — С любовью... — выдыхает Джеймс, протягивая к нему одну руку, и Регулус подходит к нему с тихим мычанием, чем-то слегка веселым, нежно-любящим. Джеймс притягивает его ближе, уткнувшись носом в его шею, осыпая поцелуями подбородок.    — Приму это как «да», — говорит Регулус, проводя пальцами по его волосам, легко устраиваясь рядом с ним.    Джеймс издает пронзительный смех, кивая ему в плечо, затем его рука скользит вверх по ноге Регулуса. "Могу я…?"    — Нет, — говорит ему Регулус, и рука Джеймса тут же останавливается на внешней стороне бедра. «Нет… я действительно хочу, Джеймс, только не сейчас. Не здесь. Но я… я хочу тебя. Не сомневайся в этом».    — Хорошо, — говорит Джеймс и сжимает его ногу. — Тогда мы можем немного постоять так?    — Да, — соглашается Регулус, и они соглашаются.    Джеймс сидит прямо там и держится за Регулуса, прикасаясь к нему так сильно, как только может, не толкая, просто счастлив чувствовать его целиком. Он оставляет нежные поцелуи на его шее, потом на щеке, потом, наконец, на губах. Целует его глубоко, медленно и сладко, отдавшись этому тоже.    В какой-то момент Регулус отстраняется, признавая, что ему нужно вернуться к работе, и Джеймс внезапно вспоминает, что Регулус на работе. Он немного беспокоится, пока Регулус не уверяет его, что у него не будет проблем, Люпин прикроет его, и все камеры нуждаются в замене уже три года. Джеймс расслабляется только для того, чтобы потом почувствовать, что его лицо вот-вот растает, когда он осознает, что Регулус только что сделал это на работе. Регулус только тихо посмеивается, еще раз целует его и уводит.    "Хороший перерыв?" — спрашивает Люпин, явно борясь за свою жизнь, пытаясь не смеяться над ними обоими.    Джеймс, все еще ошеломленный, криво улыбается и ерошит себе волосы, в его глазах бесспорно блестит искра. У Регулуса самое удивительное покерфейс, он абсолютно ничего не выдает, но Джеймс знает, что его лицо говорит само за себя. Люпин смеется над ними обоими, но на этот раз Регулус даже не делает вид, что расстроен из-за этого.   «Подойди ко мне, когда я выйду», — говорит Регулус Джеймсу, когда тот оказывается по другую сторону прилавка, и Регулус подсовывает ему свой напиток (который он запомнил, так что, ха, Ричард) и ирисовый пудинг, потому что на нем оранжевый.    — Ага, ладно, — говорит Джеймс с глуповатой улыбкой, а потом встает и крадет у Регулуса один, два, три поцелуя через прилавок, прямо в губы, и Регулус стоит прямо там и позволяет ему сделать это.    Излишне говорить, что его походка подпрыгивает, когда он выходит за дверь, и он покидает магазин очень довольным.    У Джеймса есть школьные дела, и у него есть реальная работа (его родители платят ему — или их компания платит ему — за управление несколькими учетными записями и кое-что в Интернете, большинство вещей, которые он может делать с компьютера), так что у него есть причины быть занятым весь день. Сириуса нет дома, скорее всего, в своей студии, и эта теория подтвердилась, когда он в конце концов ввалился с золотой полосой на подбородке. Джеймс не отрывается от работы, когда Сириус умоляет принять душ, и Сириус не беспокоит его, пока он не возвращается. Однако, как только он…    "Джеймс!" Сириус задыхается, а Джеймс уже так старается сдержать ухмылку, что знает, что один лишь взгляд на Сириуса сведет на нет все его усилия. «О, я знаю этот взгляд, приятель. Но я подумал — не работает ли сегодня твой злой бариста?»    Джеймс прочищает горло и щурится на экран, стараясь вести себя как можно более непринужденно. "Да, он работает, а что?"    — Боже мой, — шипит Сириус. «Ты трахнул своего подлого бариста , пока он был на работе?!»    "Нет!" — вырывается у Джеймса, глядя на него и качая головой. — Мы не… трахались, не было. Мы… ну, он  …   Сириус наклоняется, чтобы поправить очки Джеймса, чтобы он мог смотреть ему прямо в глаза, поднося их так близко, что кончики их носов соприкасаются. Он долго изучает Джеймса, затем откидывается назад и решительно кивает. «Он сосал твой член».   — Откуда ты мог это знать ?! Джеймс взвизгивает, недоверчиво всплескивая руками, и Сириус кудахчет.    «О, Сохатый, чего я не узнаю, когда достаточно постараюсь?» Сириус протягивает руку и гладит его по щеке. "Во всяком случае, в чёртовой кофейне так мало вариантов, не так ли? Не так много времени. Не так много мест, куда можно пойти. Только так много может сделать один человек, даже если он весьма изобретателен. Молодец , приятель" . . Как это было?"    "Я не скажу тебе это."    — Совершенно верно, хотя вряд ли это нужно; это написано у тебя на лице. Тогда продолжай.    Джеймс колеблется всего пять секунд, затем зажмуривает глаза и беспомощно выдыхает: «Его рот…»    "Ха!" Сириус игриво толкает его и откидывается на диван, ухмыляясь, когда Джеймс выглядывает. «Это всегда окровавленный рот, не так ли? Вот как они нас достают. Муни, должно быть, сделан из греха, говорю тебе. Я одержим». Он откидывается назад, чтобы заложить руки за голову, издавая глубокий, мечтательный вздох удовлетворенности. «Знаешь, мы уже три раза трахались в моей студии. Я думаю о нем каждый раз, когда рисую».    — С ним все сильно отличается от того, с кем ты когда-либо трахался?    "Да. Даже с самого начала никогда не было никого похожего на Лунатика. Во всех отношениях, и в сексе".    "Верно." Джеймс задумчиво мычит и возвращается к своему ноутбуку, пытаясь закончить, даже когда его мысли блуждают.    — Но Лунатик… — Сириус издает еще один вздох, который, как понимает Джеймс, означает, что следующие несколько минут он начнет нести чушь о своем парне. «Знаешь, луна отличается от звезд, потому что это что-то твердое, что-то устойчивое, но звезды — это тепло и энергия, и они могут сжечь себя. Ядро луны — это железо, Джеймс. Я… О, что я собирался делать? Я никогда... у меня никогда не было шансов. У меня почти не было выбора, правда. Как будто во мне всегда была эта любовь, созданная специально для него, ожидающая его - и он здесь, и я всегда любил его. Я любил его еще до того, как мое сердце сформировалось в утробе матери. Я всегда собирался любить его. Я…    — Извини, — перебивает Джеймс, глядя на него, — не то чтобы это было не так прекрасно и поэтично, но любовь, Сириус? Ты влюблен? Ты влюбился?   Сириус прищуривается, приоткрывает один глаз, смотрит на него и, стараясь выглядеть слишком небрежно, бормочет: «О, да, мог бы. Разве я не упомянул об этом?»    "Ты не говорил , ты ужасен!" Джеймс взвизгивает, отталкивая свой ноутбук, чтобы броситься на Сириуса, который тут же вскрикивает, а затем начинает хохотать, как сумасшедший. Они борются, пока очки Джеймса не теряются среди подушек, а волосы Сириуса превращаются в ужасный беспорядок между мокрыми и сухими вокруг его головы.    Они называют это перемирием, когда Джеймс захватывает Сириуса в хедлок(Кормовая решетка (хедлок)-Принцип его работы берет свою основу с того факта, что животные после доения испытывают повышенную жажду и голод.), потому что Сириус честно потерял бы сознание, прежде чем сдался, и они оба это знают. Джеймс находит свои очки, Сириус пытается (безуспешно) поправить волосы, а затем они смотрят друг на друга. Сириус выгибает бровь и фиксирует на лице равнодушное выражение, которое должно рассмешить Джеймса, потому что обычно так и бывает, но Джеймс чувствует, как у него перехватывает дыхание, а желудок сжимается, потому что это так внутренне напоминает Регулуса, что его тело просто реагирует. Сириус моргает, затем поднимает обе брови.    — Сохатый, я знаю, романтика делает тебя похотливым, но это слишком даже для тебя, — говорит Сириус, его брови постоянно поднимаются вверх.    — Нет, я… прости, ты только что заставил меня подумать о нем, вот и все, — застенчиво признается Джеймс, и Сириус смеется так сильно, что хрипит, прижимая тыльную сторону запястья ко рту и трясясь прямо на диване. Джеймс нежно бьет его по ноге. — О, заткнись, а?   — Ладно, ладно, — сдается Сириус, как только достаточно успокоится. Он откидывается обратно на диван. — Ты думаешь, что после этого утра будешь спокойнее. Когда ты снова его увидишь?   «Он попросил меня зайти к нему в квартиру позже».    "О, он сделал это сейчас? Садись , Джеймс."    — Это не значит…    «Это абсолютно означает ,что.... Помни, будь в безопасности, ты всегда должен…»   "Сириус."    «Нет, это важно, Джеймс. Безопасный секс важен. Скажи мне, что он не просто облил твою ручку без какой -либо защиты…»    Джеймс вздыхает и поворачивается, чтобы посмотреть прямо на него. «Да, потому что нам это не нужно. У него чистые результаты анализов на его чертовом стенде рядом с его кроватью, и я видел это в ту ночь, когда ночевал, ясно? ...э, ну, я сфотографировала свою и показал ему, и попытался извиниться за то, что у меня есть глаза, я полагаю, а он назвал меня идиотом, и мы больше никогда об этом не говорили, но мы знаем, понимаешь? "    — Что, если ты забеременеешь от него? — шепчет Сириус, затем усмехается, когда Джеймс закатывает глаза. «О, я пошутил. В любом случае, наслаждайся трахом своего подлого бариста».   Джеймс фыркает, но возвращается к своему ноутбуку, чтобы закончить, пока они с Сириусом дразнят друг друга, игриво препираясь, перескакивая с одной темы на другую. На самом деле они покидают квартиру примерно в одно и то же время, как ни странно, потому что Лунатик Сириуса ушел с работы и планирует встретиться с Сириусом в каком-то пабе, который они часто посещают. На улице Джеймс и Сириус приветствуют друг друга, подмигивают и расходятся в разные стороны.    По дороге к Регулусу Джеймс общается в групповом чате (Элис и Мэри поговорили о вреде макарон в два часа ночи), проверяет социальные сети (комментирует сердечками последнее фото Сириуса с его мотоциклом, лайкает фото Лили). фотография, на которой она демонстрирует свою новую юбку, ретвитит пост Марлен о том, как несправедливо, что младенцы должны кричать на публике, и это не одобряется, когда она это говорит), и отвечает на все забитые сообщения, которые он мог пропустить в течение дня ( соглашается пообедать с Питером завтра, сообщает маме свой пароль от Netflix и сообщает Регулусу, что он едет).    К тому времени, когда он добирается до двери Регулуса, он уже достаточно отвлечен тем, что произошло этим утром, и резкими комментариями Сириуса, поэтому он совершенно спокоен, когда дверь распахивается. Он улыбается, как только видит Регулуса, как рефлекторно, и это похоже на любую другую улыбку, которую дарит ему Джеймс. Нет ожидания; просто честная, искренняя реакция на то, что просто увидел его.    "Ты поел?" — спрашивает Регулус, отступая в сторону, позволяя Джеймсу пройти внутрь, даже не отворачиваясь от быстрого поцелуя, которым Джеймс мимоходом осыпает его щеку.    «Уже был тост, но это было до обеда. Я немного увлекся работой». Джеймс вдыхает, когда Регулус проходит мимо него, ведя его на кухню. Он громко стонет на выдохе. «О, что это? Регулус, это восхитительно пахнет».    — Томатный консоме и тортелли с копченой рикоттой, — бормочет Регулус, входя на кухню. Он делает паузу и оглядывается на Джеймса, изогнув бровь. «Это итальянское блюдо».    «Никогда бы не догадался», — говорит Джеймс, ухмыляясь, и Регулус, закатывая глаза, оборачивается. — Как давно ты дома?    — Всего чуть больше двух часов. Еда, кстати, почти готова. Не мог бы ты подать к столу бокалы с вином?    «Да, любовь моя. Я займусь этим прямо сейчас, любовь моя. Что угодно для…»    Регулус смотрит на него прищуренным взглядом, отчего Джеймс сжимает губы, чтобы подавить смех. На самом деле Джеймс довольно смелый, потому что он проносится дальше на кухню и встает позади Регулуса, чтобы обнять его спереди, нюхая его за ухом, вдыхая его запах и прекрасные запахи почти готовой еды. . Регулус фыркает, но почти сразу же снова расслабляется.    — Бокалы для вина, — бормочет Регулус, его голова склоняется набок, пока Джеймс целует его в шею.    «Они будут там, когда я доберусь до них», — бормочет в ответ Джеймс, его слова заглушаются кожей. «Ты важнее».    Голова Регулуса падает на плечо Джеймса, и когда Джеймс выглядывает, его глаза закрыты, а губы приоткрыты. Он божественен. Он выглядит олицетворением расплаты, острые углы смягчены, что-то потустороннее и величественно человеческое одновременно, его нераскрытая красота и румянец на щеках. Джеймс загипнотизирован им, жадный от желания, рот на его коже и руки, определяющие размеры его тела. Он хаос и спокойствие бури.   С резким, заикающимся выдохом Регулус чуть ли не выбрасывается из рук Джеймса, быстро отступая в сторону и проводя рукой по волосам. "Джеймс."    — Да. Прости, — выпаливает Джеймс, прочищая горло. Он делает шаг назад. — Извини за… это. Я… сейчас возьму очки.    Джеймс действительно получает очки. Он подводит их к столу, где уже стоит бутылка вина и два прохладных стакана воды, явно достаточно освежающей, чтобы снаружи образовался конденсат, а некоторые соскальзывали вниз и капали на подставку. Джеймс дрожащим голосом берет свой стакан и допивает половину. У него ужасно пересохло во рту.    Регулус следует за ним к столу, накрывая его ходульными движениями, не глядя Джеймсу в глаза, пока тот накрывает еду и наливает вино. Джеймс тоже едва может смотреть на него, его лицо горит, все тело зудит, а под кожей бегут мурашки. Видите ли, раньше он был спокоен, но все, что ему потребовалось, это всего лишь мгновение, когда Регулус был в его объятиях, с выражением чистого блаженства, и сейчас Джеймс очень далек от спокойствия.    К счастью, первый укус отвлекает его внимание. Он немного расслабился в кресле и застонал, когда аромат взорвался у него во рту. Раньше у него была очень хорошая еда, правда, но у Регулуса настоящий талант. Это та еда, за которую вы заплатите высокую цену только за качество и вкус. Это заставляет Джеймса смаковать каждую секунду каждого кусочка, оплакивая потерю, когда он глотает.    Это всего лишь второй раз, когда Регулус готовит для него, и он смотрит на Джеймса так же, как и в первый раз, пристальным и пристальным взглядом, когда грубо спрашивает: «Хорошо?»    — Это… ты… Регулус, Регулус, — торопливо шепчет Джеймс.    — Перестань так на меня смотреть, — шипит Регулус. Его лицо краснеет, когда из него вырывается мягкое дыхание, и он душит вилку, уставившись в свою тарелку. «Я не позволю, чтобы эта еда пропала даром, Джеймс. Ешь свою гребаную еду».   — Я не позволю этой еде пропасть даром, ты шутишь? — бормочет Джеймс, недоверчиво глядя на него. Он машет вилкой Регулусу. — Оставайся там. Держи себя в руках. Не смей меня прерывать.    — Ну, если бы ты перестал быть… — Регулус скорчил гримасу и жестом указал на него почти энергично.    — Я? Да, дорогой. Я сразу же займусь этим, любовь моя. Для тебя все что угодно, любовь моя, — предлагает Джеймс, и Регулус хмурится.    Джеймс фыркает хриплым смехом и наклоняет голову, чтобы скрыть ухмылку. Он действительно не собирается пропускать ни кусочка, поэтому сосредотачивается на еде, а не на человеке напротив него. Они не разговаривают и не смотрят друг на друга, и напряжение все еще такое сильное, что Джеймсу кажется, что он сопротивляется ему каждый раз, когда тянется к своему вину. Регулус дышит очень размеренно, размеренно, а нога Джеймса подпрыгивает под столом.    Последний укус вырывает стон из уст Джеймса, как из-за вкуса, так и из-за того, что он может смотреть на Регулуса сколько угодно. Раздается стук вилки Регулуса о пустую тарелку, и они оба одновременно поднимают глаза, замирая на одну напряженную секунду, а затем Регулус резко встает.    — Мне нужно… мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Я давно собирался. Это очень важно, — натянуто говорит Регулус.    — Хорошо, — осторожно отвечает Джеймс.    Регулус резко кивает. «На диване. Посуда может подождать».    — Верно, — соглашается Джеймс, в этот момент в основном на автопилоте. Ему нужно мгновение, прежде чем он сможет встать (причина совершенно нелепа, неужели он не может себя контролировать?), но в конце концов он все же следует за Регулусом к дивану, где они сидят с целой подушкой между ними, намеренно раздвинутыми.    — Джеймс, — говорит Регулус и останавливается, сжав губы в резкую, несчастную линию.    Джеймс не хочет, чтобы Регулус был несчастен, ему это не нравится, поэтому он нервно ерошит ему волосы и бормочет: «Нам не нужно говорить о чем бы то ни было, если ты не хочешь».    — Это действительно очень важно, — выдавливает Регулус. "Очень важно, если мы собираемся трахаться."    — Ну, если… я имею в виду, ты явно не доволен этим, так что нам не нужно трахаться, — просто говорит Джеймс, потому что это самое очевидное решение, не так ли?    Регулус какое-то время смотрит на него, а потом говорит: «Проблема, Джеймс, в том, что если мы не трахнемся, я на самом деле, по-настоящему сойду с ума. Я никогда не обрету покоя.лучше я познаю покой сейчас».    — О, — выдыхает Джеймс, глядя на него, сердце колотится в груди. Его пальцы дергаются на коленях.    — Стой, не смотри на меня так, — шепчет Регулус.    "Как я смотрю на тебя?" — бормочет Джеймс.    — Вот так … вот так , и ты не можешь… ты не можешь продолжать делать это со мной, Джеймс, потому что я… я… Регулус издает стон поражения и толкается вперед, протягивая руку даже Джеймсу. когда он ползает по пространству между ними.    Джеймс падает на него, задыхаясь, и хрипит: «Регулус, могу я…»   Регулус целует его еще до того, как он успевает закончить, и Джеймс бросается в него со стоном триумфа. Его руки взлетают вверх, чтобы схватить Регулуса за бока, притягивая его ближе, вздрагивая от ощущения руки в его волосах и языка во рту. Рука Регулуса, язык Регулуса. Потрясающее ощущение от него.    Он на вкус как вино. Насыщенный и слегка горьковатый из-за элементов танина, скрытого оттенка специй, который усиливает пьянящий, округлый вкус еды, которую они разделили. Его рот горячий, и у Джеймса кружится голова от прилива тепла, которое течет по его венам. Регулус наклоняется к нему, одной рукой крепко сжимая его руку, пальцы судорожно дергаются, а ногти то впиваются, то снова высвобождаются. Он обхватывает изгиб черепа Джеймса, сжимая пальцы в его волосах, удерживая его на месте.    Регулус подбирается ближе, и Джеймс держит его, Джеймс помогает ему; цепляется рукой за сгиб колена и тянет его к себе, ноги ложатся на бедро Джеймса. Поцелуй прерывается как раз для того, чтобы Регулус смог выдавить тихий отрывистый стон, его рука, оторвав волосы Джеймса, сжала другую руку. Джеймс наклоняется, тяжело дыша, наблюдая, как голова Регулуса запрокидывается назад, его глаза закрыты. Джеймс восхищен, в благоговении, потому что Регулус в муках удовольствия безупречен.   Джеймс очарован и жаждет помочь, поэтому он скользит руками к бедрам Регулуса, побуждая его двигаться, зацикленный на волне искренних чувств, проходящих по лицу Регулуса. Регулус крепче сжимает его руки, хныкая, без всякого изящества в том, как он двигается.    — О, — скулит Регулус, раскачиваясь на Джеймсе так, что тот вздрагивает и тут же делает это снова.    — Боже, Регулус, — хрипло и хрипло выдыхает Джеймс. Он не может отвести взгляд, не хочет, отказывается даже моргнуть. Он не пропускает ни секунды; никогда он не видел такой красоты, такой красоты, что она захватывает дух и очаровывает его.    «Джеймс. Джеймс, Джеймс, Джеймс», — скандирует Регулус, его голос становится напряженным и высоким, а движения отрывистыми и отчаянными. Когда Джеймс скользит рукой по рубашке Регулуса, по его животу, все меняется за долю секунды.    Быстрее, чем Джеймс думал, Регулус откидывается назад и в сторону, хватая ртом воздух, и прижимает дрожащую руку к груди. Он смотрит на Джеймса широко раскрытыми глазами, с влажным и открытым ртом, его ноги сжаты вместе. Джеймс быстро моргает, в растерянности, с открытым ртом.    — Я… — Джеймс сглатывает. — Извини. Я… я что-то сделал…    — Со мной такого раньше не случалось, — выпаливает Регулус, недоверчиво глядя на него. — Я никогда… ни разу даже близко не подошел … к…    "Уходишь?" — спрашивает Джеймс.    Регулус недоверчиво смеется. — Такого никогда не было. Это…    — Ты никогда не был с…    "Нет у меня были партнеры."    — Регулус, — расстроенно говорит Джеймс, — пожалуйста, не говори мне, что ты был с людьми, которые не… которые никогда…    «Я просто притворялся», — говорит ему Регулус, и Джеймс немного поникает, глядя на него в отчаянии.    — Как ты вообще притворяешься… — Джеймс быстро качает головой, поворачиваясь вокруг скутера ближе к Регулусу. — Нет, неважно. Только не притворяйся со мной, ладно? И, пожалуйста, я тебя умоляю, позволь мне сделать тебе лучше. Позволь мне…    — Я не говорю, что это… я имею в виду, что мне было бы хорошо, если бы я не кончил, — бормочет Регулус, и его лицо искажается раздражением. «И насколько ты ненаблюдателен , Джеймс, на самом деле? Потому что я не… ну, ты вообще что-нибудь заметил, пока я оседлал твое чертово бедро?»    "Гм." Джеймс откашливается. «Ну, я немного отвлекся на тебя, если честно. Извини, что именно я хотел заметить?»    «Джеймс, — огрызается Регулус, — у меня нет члена».    "Ты действительно? ..не так?" — спрашивает Джеймс, пораженный, машинально глядя вниз чисто рефлекторно. Ему требуется секунда, чтобы понять слова Регулуса и обработать их, а затем его взгляд снова поднимается вверх. Регулус слишком неподвижен, его лицо непроницаемо, и Джеймс снова моргает. — На самом деле это ускользнуло от моего внимания.    — Вот что я хотел сказать тебе, прежде чем мы… — Регулус вздыхает и немного сдувается на диване, его плечи ссутулились. «Я транс, Джеймс».    Джеймс выдерживает его взгляд и спокойно говорит: «Хорошо. Для меня большая честь, что ты достаточно доверяешь мне, чтобы сказать мне это».    — О, не надо… — стонет Регулус, его лицо сморщивается, он отворачивает голову в сторону и сжимает руку в кулак. «Конечно, ты бы так сказал. Ты, наверное, тоже это имел в виду».    — Да, — медленно говорит Джеймс, по общему признанию, сбитый с толку. "Извини, ты хочешь, чтобы я... сказал что-нибудь еще?"    — Тебя ничуть не раздражает, что я скрывал это от тебя и до сих пор встречаюсь с тобой? — спрашивает Регулус, поворачивая голову и хмуро глядя на него.    "Нет?" Джеймс сбит с толку. Он моргает, глядя на Регулуса, затем цокает языком. — О, да ладно, любовь моя. Это не о… я уже говорил тебе, Регулус, это о тебе, да? Ты не скрывал это от меня; это не та информация, на которую я имею право, ты доверял мне достаточно, чтобы сказать мне это. И я счастлив, что ты это делаешь сейчас.    Лицо Регулуса дергается. — Ты не думаешь, что имеешь на это право, учитывая, что мы встречаемся?    — Регулус, — твердо говорит Джеймс, и Регулус на этот раз смягчается, его взгляд опускается. "Ты меня вообще знаешь? Это не какая-то уловка. Я с тобой. Я хочу быть с тобой. Это? Это просто еще одна часть тебя, за знакомство ,с которой я благодарен. Боже мой, я обожаю тебя, не надо..." Разве ты уже не знаешь об этом?"    — Большинство людей… — Регулус сглатывает, глядя на Джеймса сквозь ресницы. «Люди, с которыми я трахался, знали заранее. Никто из них не знал меня, некоторые даже не знали моего имени, но я сделал так, чтобы они знали это. Я никогда раньше ни с кем не встречался,  кроме тебя, и я должен был сказать тебе, Джеймс, я должен был. Потому что это может плохо кончиться, если я этого не сделаю, и ты мог бы отреагировать - это - я должен был сказать тебе еще до того, как мы что-то сделали. Мне жаль, что ты этого не знал. Нет. тот, кто действительно знает меня, знает».    Брови Джеймса хмурятся. — Люпин?    "Нет."    "Пандора?"    — О, ну… да, — с гримасой признается Регулус. «Она знала меня до того, как я совершил переход. Она также просто… поняла это обо мне, я полагаю. Она была первым человеком, который когда-либо знал об этом , но она также не знает меня, правда, пока».    — Хм, — мычит Джеймс, в его голове медленно и одновременно всплывает множество мыслей. Вещи, которые Регулус сказал. Его бывшая невеста не узнает его. Он выглядит иначе, чем когда ему было восемнадцать. Он притворялся кем-то, кем он не был в школе.   — Джеймс, — шепчет Регулус. Когда Джеймс смотрит на него, на его лице появляется то открытое, уязвимое выражение, которое затрагивает все струны души Джеймса, выражение такое подавленное и грустное, что Джеймсу хочется упасть на колени, умоляя о прощении или разорвать мир на части. поместить его в ладони и предложить Регулусу, если это все исправит. «Это ничего не меняет, не так ли? Для тебя, я имею в виду».    Джеймс бы посмеялся над нелепостью такого вопроса, если бы не тот факт, что Регулус искренне спрашивает, потому что не знает. Он действительно не знает и должен спросить, и, вполне возможно, это одна из самых трагических вещей, с которыми когда-либо сталкивался Джеймс, пародия, которая потрясает его до глубины души. Ему необъяснимо кажется, что он подвел Регулуса, дав ему повод для сомнений, но он также осознает, что это скорее недостатки общества в целом.    Это вызывает отчаянную потребность утешить, успокоить Джеймса до тех пор, пока он почти не ползет по дивану, чтобы схватить лицо Регулуса в свои руки, и шепчет со свирепостью, на которую он не знал, что способен: «Это ничего не меняет, любовь моя ». То, что я чувствую к тебе сейчас, не отличается от того, что я чувствовал к тебе вчера, и не отличается от того, что я буду чувствовать к тебе всегда. Пожалуйста, поверь в это, Регулус».    Мягкий звук вырывается из горла Регулуса, и он наклоняется вперед к Джеймсу, так что они целуются, нежно и уверенно, скручиваясь друг в друга, как полоса солнечного света, преследующая бурю.    Она медленно расцветает между ними, разворачиваясь естественно, жар и желание нарастают, пока у них не остается выбора: либо остановиться, либо продолжать, и Регулус шепчет: — Ты… ты хочешь…   — Да, — серьезно говорит Джеймс. — Пожалуйста. Я… я хочу, чтобы тебе было хорошо, Регулус.    — Да. Ты всегда так делаешь, даже слишком хорошо, — дрожащим голосом говорит ему Регулус, двигаясь вместе с Джеймсом, а Джеймс двигается вместе с ним, и они оба принимают то положение, в котором были раньше. Через несколько секунд Регулус снова целует Джеймса.    Красиво, правда, как они растворяются друг в друге. На этот раз остановок нет, и Джеймсу кажется, что он может разлететься на части от силы разваливающегося против него Регулуса, его удовольствие возвращается к Джеймсу, как бегущая дорожка. Каждое нытье, стон и прошептанное имя, выскальзывающее из уст Регулуса, словно он ничего не может с этим поделать, отзываются эхом от Джеймса, и они потеряны, потеряны, потеряны. Унесено.    Они снова вместе, и Джеймс просто держит его, вдыхая его, никогда не желая отпускать. Регулус прижимается ближе, его быстрое дыхание переливается через горло Джеймса, постепенно успокаиваясь. Джеймс проводит руками вверх и вниз по спине Регулуса, благоговейно водя пальцами по ткани, прекрасно осознавая, что у него под ладонями что-то ценное.    Джеймс закрывает глаза и очень благодарен буре, которая привела его к Регулусу. Он убегал от нее только для того, чтобы найти убежище в буре человека ,в его руках.    Он никогда не был так благодарен дождю.      Ремус не ожидал этого, вот в чем дело. Внезапное и ослепляющее зрелище отца. Здесь, в этом баре, пьют пинту с чем-то вроде делового партнера.    Лайалл всегда поражает внушительной фигурой. Ремус унаследовал свой рост от своего отца, но мягкость, которую он несет в себе, полностью исходит от его мамы. Лайалл — сплошь жесткие линии и узкое видение, он никогда не отвлекается, никогда не смягчается из-за своей собственной машины. Он идет по жизни, как будто это миссия, а не подарок. Лайалл Люпин не останавливается, чтобы понюхать розы; он даже не видит, как они цветут.    Ремус встает со своего места прежде, чем он даже осознает это, и Сириус говорит: — Лунатик?    Нет ответа, который Ремус действительно мог бы ему предложить, поэтому он не пытается. Он просто поворачивается и направляется прямо к Лайаллу, лишь отдалённо осознавая, что Сириус изо всех сил пытается следовать за ним, и кажется обеспокоенным, когда он снова произносит своё имя.    — Извините, извините, что прерываю, — заявляет Ремус, останавливаясь рядом с Лайаллом и мужчиной, с которым он пьет, и ему совсем не жаль. Он слышит грань собственного тона и только тогда понимает, что злится. "Привет папа."    Лайалл моргает, как будто не может понять, почему его сын стоит перед ним. Может, он вообще забыл, что у него есть сын. — Ремус, — говорит он, затем хмуро смотрит на другого мужчину. «Ужасно жаль. Это…» Он снова оглядывается на Ремуса, вздыхая. — Ремус, у меня очень важное дело по работе, так что, если ты…    "Если бы я что?" — резко спрашивает Ремус. — Прожить еще шесть лет без вестей от тебя?    «Это немного преувеличение, — говорит Лайалл. «Мой помощник проверяет тебя каждые несколько месяцев».    Ремус усмехается. «Да, твой помощник, но никогда не ты? Забавно, но твой помощник на самом деле не мой отец, на случай, если это ускользнет от твоего внимания».    — Не будь неразумным, Ремус, — безмятежно говорит Лайалл, никогда не повышая голоса, никогда не заботясь об этом. «Ты же знаешь, я плохо разбираюсь в телефонах, технике и тому подобном. Мой помощник делает это за меня, а я занятой человек, и у меня так мало времени на…»    — Да-да, ты всегда занят, — огрызается Ремус, переводя взгляд на другого мужчину, который выглядит смущенным. «А кто это? Еще один клиент, которого ты должен распушить и убедить стать жертвой капитализма и вездесущей корпоративной лестницы, которую ты так и не понял, как перестать карабкаться?»    «Ужасно жаль», — повторяет Лайалл мужчине, и, что хуже всего, он искренне говорит это. Как будто он должен извиниться за присутствие Ремуса. Как и его сын - смущение. «Не обращайте на него внимания. Мы просто пойдем туда, где я первоначально предложил закончить нашу встречу. Я оплачу выпивку».    — Пап, — говорит Ремус, и Лайалл тяжело вздыхает, прежде чем посмотреть на него, но на самом деле он даже не смотрит на него. Он смотрит прямо на Ремуса, но не видит его. Он никогда его не видел. Он не может, не умеет, а может и не хочет.    — Ремус, правда, — говорит Лайалл, — у меня нет времени…    Ремус делает шаг назад и немного вздрагивает, когда натыкается на Сириуса, который кладет теплую руку ему на спину. Ремус наклоняется к нему и тяжело сглатывает. — Нет. Нет, мы как раз собирались. Извини за беспокойство, папа. Удачи с твоей… встречей.    «Мой ассистент свяжется с тобой», — говорит ему Лайалл, снова тяжело вздыхая. — Когда у меня будет время, мы можем обсудить…    — Не беспокойся, — хрипит Ремус. «Мы оба знаем, что у тебя никогда нет времени, потому что ты занятой человек и все такое, и я не хотел бы продолжать доставлять тебе неудобства. Назначь своего помощника на то, что тебе действительно небезразлично, почему бы тебе этого не сделать?»    — Ремус, — говорит Лайалл, но это все, что он говорит, и не повышает голос, чтобы сказать что-то еще, когда Ремус разворачивается и уходит, его тяжелое дыхание застревает в горле.    Ремус не осознает, что Сириус не последовал за ним, пока не слышит, как он говорит позади себя, его голос мягок с… жалостью? "Мне жаль вас." Ремус оборачивается, а Сириус просто смотрит прямо на Лайалла так, словно ему действительно его жаль. — Мне жаль вас, мистер Люпин, потому что вы не представляете, какой невероятный человек ваш сын, как редко можно встретить кого-то столь особенного, как он. Он настоящее чудо, вы знаете, но — вы не понимаете...знаю, и мне жаль вас. Потому что вы упускаете одну из лучших вещей, которые есть в этом мире. Вы участвовали в создании самого замечательного человека, которого я когда-либо знал, и вы не даже знали это, и мне жаль вас».    Сириус только качает головой, как будто он искренне разочарован Лайаллом, и отворачивается, чтобы подойти к Ремусу и обнять его, чтобы вывести из бара. Ремус лишь раз оглядывается и видит, что Лайалл смотрит им вслед, его брови нахмурены, и он выглядит бодрее, чем когда-либо за последние годы. Ремус поворачивается и полностью прижимается к Сириусу.    На улице сумрачно, чуть ли не поздно, но ясно. Сириус останавливается рядом со своим байком, пытаясь на мгновение поймать его взгляд, но Ремус не может смотреть на него. Он просто наклоняет голову, и Сириус использует это движение, чтобы надеть на него шлем. Нежный поцелуй касается его челюсти, а затем Сириус усаживается на свой байк, ожидая, пока Ремус сядет позади него.    Ремус знает.    Когда Ремус был маленьким мальчиком, он ценил книги, потому что в истории было что-то определенное. У него есть начало, середина и конец. Он может знать все насквозь, с самой первой страницы до последней. Что-то в этом утешало его — и успокаивает до сих пор — что он может взять книгу и найти знакомые слова, ожидающие его, дом на бумаге, которую носят заветные руки.    Даже книга, которую он ненавидит с самой первой страницы, — это книга, которую он прочитает до конца, потому что не может оставить ее незаконченной. Ремус не знает, как оставить что-то там, где лучше оставить иногда, даже для его же блага. Он никогда не уходит достаточно хорошо один. Это когтистый, хищный зверь в нем, от которого он не может освободиться, рычащее существо, отчаянно пытающееся преследовать все и поглотить все это, бежит, бежит и бежит от самого себя. Как бы далеко ни зашел Ремус, его по-прежнему сопровождает его собственная тень, его собственный зверь, и он никогда не закончит. Иногда это съедает его заживо, незавершенная форма самого себя, и он не уверен, что вообще когда-либо начинал.    Ремусу было шестнадцать, когда он проснулся и обнаружил на ночном столике нетронутый экземпляр « На маяк » Вирджинии Вулф.    — Мама, — сказал тем утром Ремус, неся книгу к столу, где уже был приготовлен завтрак.    "Да, дорогой?" — спросила Хоуп, избавив его от крошечной рассеянной улыбки.    — Ты принесла мне эту книгу? — пробормотал Ремус, потому что большую часть книг, которые у него были, он получил сам — но он не мог представить, кто еще мог достать их для него.    Хоуп только покачала головой и сказала: «Нет. Твой отец получил ее в подарок от клиента, и он не хотел ее читать, сомневался, что у него найдется время, но мы знаем, что ты любишь читать, так что это для тебя."    "Ой." Ремус сглотнул и крепче сжал книгу, глядя на нее. — Папа еще здесь?    «Мм, нет, у него сегодня утром была встреча», — сказала Хоуп, затем повернулась и начала напевать, а Ремус посмотрел на эту книгу и поклялся никогда, никогда не читать ее.    Два часа спустя он свернулся калачиком на лугу за своим домом, прислонившись к своему любимому дереву, и читал каждое слово, затаив дыхание.    Желание и неимение вызывали в ее теле твердость, пустоту, напряжение. А потом хотеть и не иметь - хотеть и хотеть - как это сжимало сердце, и сжимало его снова и снова! Ремус читал, и это резонировало, поразило его прямо в самое сердце, когда он дрожал от этого — эта твердость, эта пустота, это напряжение. Все это желание сжимало его сердце, и тогда он думал, что никогда не узнает ничего другого.    Эта книга заставила его плакать. Заставил его лечь на траву и смотреть в небо, не совсем привязанное к земле, парящее где-то там. Он читал ее, читал еще раз, и читал так много, что мог ее цитировать. Он все еще может, и у него все еще есть книга со сломанным корешком и мягкими страницами, где его пальцы сняли всю скованность.    Он долго думал об этом — до сих пор думает об этом, даже сейчас — но он никогда не был уверен, что Лайалл Люпин когда-нибудь прочтет первую страницу.    Раньше Ремус злился из-за этого, но теперь… что ж, возможно, Сириус был прав. Может быть, это грустно. Может быть, имеет смысл смотреть на Лайалла и жалеть его за то, что он никогда не узнает, что значит чего-то хотеть.    Но Ремус? О, Ремус хочет всего. Ему нужен мир и каждый его потаенный уголок, от края одного моря до края другого. Ему хочется провести пальцами по небу, будто он рисует на песке; собирает звезды, как будто он отрывает травинки от земли и подбрасывает их над головой, наблюдая, как они падают дождем, мягкие и светящиеся, взъерошивая его волосы и запутываясь в воротнике его свитера; высунуть язык, чтобы уловить дребезжащую энергию молнии, так же, как пытаются попробовать на вкус снежинку, озон тает на зубах, потрескивающий шок заставляет его горло гудеть, а сердце набухает, набухает и набухает.    Ремус хочет всего этого, и он знает — он так болезненно, внутренне осознает, — что никто не может этого получить. Никто не может по-настоящему иметь это. Никто никогда не может быть по- настоящему закончен; всегда останется что-то... Но Вирджиния Вульф — хороша. Ей тоже было что сказать по этому поводу.    В чем смысл жизни? Вот и все — простой вопрос; тот, который имел тенденцию приближаться к одному с годами, великое откровение так и не пришло. Великое откровение, возможно, так и не пришло. Вместо этого были маленькие ежедневные чудеса, озарения, спички, неожиданно зажженные в темноте; здесь был одна.    Ремус утыкается лицом в шею Сириуса, прижимаясь к нему, порыв ветра такой же пассажир, как и он сам, и да, вот он. Вот один. Вот он, эта вспышка света в темноте, молния, ударившая в землю.    Байк замедляется до полной остановки и останавливается, но Сириус не может сойти, пока Ремус не отпустит его, но Ремус его не отпускает. Вместо этого Ремус держится за него, плачет и желает, глубоко и отчаянно, чтобы это было не так. Сириус упирается ногами в землю, и одна его рука поднимается, чтобы накрыть тугой клубок пальцев Ремуса, сомкнувшихся вокруг его талии, нежно сжимая их, защищая.    — Милый, — мягко говорит Сириус.    — Минутку, пожалуйста, — хрипло говорит Ремус, его глаза горят, а в горле перехватывает дыхание.    Сириус поднимает свободную руку, чтобы снять шлем, затем тянется назад, чтобы возиться со шлемом Ремуса, чтобы снять и его. Он свешивает каждую из них с ручек, затем опирается на Ремуса практически всем своим весом, обе руки опускаются и ложатся на руку Ремуса. Между ними обоими они держат мотоцикл в вертикальном положении и долго не двигаются.    Ремус уткнулся лицом в волосы и шею Сириуса, вдыхая его. Он пахнет кожей и резким, кисловатым оттенком краски, немного природы и немного искусства, дикого и непостижимого. Ремус никогда не был так утешен, как сейчас. Благодаря Сириусу.    Они остаются так, и Сириус не жалуется, не нарушает тишины, ничего не делает, кроме как без слов предлагает себя в объятия Ремуса, как будто это не требует условий или обсуждения. Безусловно. Инстинктивно.    В конце концов, Ремусу приходится отстраниться. Он ослабляет хватку и качает их обоих вперед, высвобождая руки, чтобы провести ладонями по лицу. Плач заставляет его чувствовать себя чертовски глупым, честно говоря, и он… ну, он просто не делает этого, правда. В последний раз это было через год после смерти его мамы, когда он посетил ее могилу, и она вылилась из него, как лопнувший кран, потому что он скучал по ней, он скучал по маме, и ему всегда придется скучать по маме в худшем случае. так, как он скучал по ней всю свою жизнь.    После этого он не вернулся.    Сириус ставит свой байк на подножку и качается, поворачиваясь к нему с этой нежной, осторожной морщинкой между бровями и чем-то настолько невыносимо мягким в глазах, что Ремусу хочется немедленно от него отвернуться. Его не нужно баловать. Его не будут баловать.    — Не делай этого, — бормочет Сириус, подходя к нему ближе, почти переливаясь своей заботой, и это царапает кожу Ремуса, как наждачная бумага. — Не прячься от меня, Ремус. Нечего, абсолютно нечего стыдиться.   — Ты лицемер, ты знаешь это? — огрызается Ремус, и Сириус немного отшатывается, от чего Ремус почему-то еще больше злится. — Ты только и делаешь , что прячешься от меня, Сириус. Полагаю, тебе есть за что стыдиться, не так ли?    Сириус сжимает губы в тонкую линию. «Да, на самом деле так и есть».    «Ну, отвали, кто тебя заставил решать, чего нам стыдиться, а чего нет?» — говорит Ремус. «Ты не можешь этого делать. Ты не можешь требовать встречи со мной, обещать мне все и ничего не показывать».    «Это не обо мне».    «Значит, это обо мне? Это всегда должно быть обо мне, не так ли? Никогда о тебе, никогда ни о чем, кроме того, о чем ты хочешь».    — Ремус, — осторожно говорит Сириус, — ты расстроен…    Издав горький смешок, Ремус откидывает голову назад и смотрит в небо. «Слышишь? Я расстроен. Я чертовски расстроен. Знаешь, Сириус, мне, блять, интересно, почему».    — Знаешь, я сейчас пытаюсь избежать драки, но из-за тебя это чертовски сложно, — выдавливает Сириус.    — О, я точно знаю, как начать с тобой драку, — говорит ему Ремус, опуская голову вперед и сверля его взглядом. «Все, что мне нужно сделать, это намекнуть, что я хочу знать о тебе что-то по существу, а ты набрасываешься. Так просто».    Сириус сужает глаза. — Значит, ты ищешь драки? Ты этого хочешь?   Это так, но Ремус скорее умрет, чем признает это, чем признает, что он давит, он всегда давит, что рычащий зверь в его груди чешется во что-то вонзить зубы и зажать, как бы он ни сопротивлялся – даже надеялся, что он будет бороться сильнее. — Что ж, Сириус, может, это и не будет кровавой драки, если ты на самом деле…    — Что, черт возьми, ты хочешь знать?! — кричит Сириус, размахивая руками, как будто представляет себя, его глаза полыхают чем-то, что заставляет Ремуса прыгать, бежать и делать круги, что-то воет в нем в полном согласии, его собственная грудь разрывается в идеальном тандеме с Сириусом. '. Он тоже переливается; он хочет, чтобы они оба переплелись вместе. — С чего мне начать, Ремус? С какого момента все пошло не так? Ну, понимаешь, я, блять, родился  …   — Это немного рано, — говорит Ремус, потому что он ужасен, он чертовски ужасен, когда злится, когда ему больно.    Сириус лает смехом, и это не так, как обычно; он жесткий, ломкий и холодный. «Ты хотел знать, не так ли? Вот с чего все началось. Я родился для ужасного гребаного оправдания для человека, не говоря уже о матери, которая провела следующие шестнадцать лет моей жизни, превращая ее в сущий ад . Это то, что ты хочешь знать, Ремус? Что моя мать била меня? Что я ненавидел этот дом, эту жизнь, так чертовски сильно , что мечтал о смерти? Ты действительно хочешь знать, милый?"   — Сириус, — внезапно говорит Ремус, больше не злясь, совсем. Сожаление и вина выталкивают всю ярость, всю боль прямо из его тела с быстротой, от которой ему становится плохо.   — Нет, нет, ты просил! Сириус рычит, смеясь, и теперь в его глазах появляется дикий блеск. «Ты так хотел знать , так что я тебе, блядь, расскажу. Семья, приютившая меня в шестнадцать? мать ударила меня и зарезала меня, и дала понять, черт возьми, что я никогда не сбегу из этой ужасной, ужасной семьи. И что самое худшее? Я думал, что сбежал, я думал, что уход был спасением, но она была права. Не убежал. Я никогда не смогу, потому что я такой же, как они. Я проклят. Чертова сила разрушения, которая губит, и губит, и губит. Я могу быть таким же жестоким, таким же мстительным, И вы увидите; ты будешь, Ремус, и тогда… и тогда ты…    — Сириус, — шепотом повторяет Ремус, его сердце сжимается.    — Ты уйдешь, — заявляет Сириус глухим и уверенным голосом, его руки безвольно падают по бокам. — Ты уйдешь, Лунатик, и дело в том, что я даже не могу тебя винить. Если бы я мог, я бы и себя бросил. Но я буду винить тебя. Я буду ненавидеть тебя за это , потому что я—я не хочу, чтобы ты уходил .Я так сильно, чертовски сильно старался держать себя в руках, делать все правильно, чтобы я мог удержать тебя Я хочу удержать тебя Я—я —»    Ремус делает шаг вперед с такой поспешностью, что чуть не спотыкается, и тянется, чтобы обрамить лицо Сириуса ладонями, его рот убегает от него, чего обычно никогда не происходит, но он так рад, что это случилось сейчас. «Нет. Нет, я не… Сириус, я никуда не пойду . Я же говорил тебе, я прямо тут. Я у тебя есть».    — Ты не можешь… ты абсолютно не можешь принять меня целиком, а потом уйдешь, Ремус, — хрипит Сириус. «Это уничтожит меня. Если я разрушу это, ты уничтожишь меня. Так что, не… пожалуйста, не…»    — Не буду. Я не могу. Иди сюда, идиот, — шепчет Ремус, обвивая рукой затылок Сириуса, чтобы притянуть его к себе, прижимая к губам теплые поцелуи, короткие и полные обещания, делая это снова и снова и снова. Он бормочет: «Как будто я когда-нибудь мог», — и не заканчивает, слишком увлеченно впечатывая невысказанные слова в ожидающие и жаждущие губы Сириуса. Он выдыхает: «Как ты мог подумать», — и не заканчивает и этого, притягивая Сириуса к себе, чтобы их было легко сшить. Он хочет, чтобы они были сшиты вместе, как будто это могло успокоить их обоих, избавить их от страхов.   — Ты не можешь. Ты не можешь, Лунатик. Ты не можешь. Я могу убить тебя, а потом и себя, — выдыхает Сириус, прижимаясь к его губам.    — Не шути об этом, — бормочет Ремус, затем целует его крепче, и Сириус растворяется в нем. Ремус целует его, пока у них обоих не начинает кружиться голова, они цепляются друг за друга для равновесия, для своего рода якоря на земле. Сириуса трясет, и Ремус отстраняется достаточно, чтобы открыть глаза, ожидая, что Сириус сделает то же самое, чтобы они могли смотреть друг на друга. «Но спасибо, что поставил это в таком порядке. Я первый. Я бы не хотел провести даже одну секунду в этом мире без тебя».    Сириус резко выдыхает, как будто его ударили, и кажется разбитым , когда он шепчет, хриплый и честный, как будто слова вырываются из его ядра: «Кем бы я был без тебя? Вот именно. Я бы не был собой».    — Я же сказал тебе, я здесь, — бормочет Ремус, проводя большим пальцем по щеке Сириуса. Следующие слова звучат просто, легко, почти рассеянно, когда он заправляет упрямую прядь волос Сириуса за ухо. «Знаешь, я люблю тебя, так куда мне идти? Куда я могу уйти, чтобы уйти от этого? Мне некуда идти. Я думаю, что это будет там даже в моей следующей жизни».    — О, Лунатик. Мой милый, великолепный Лунатик, — тихо говорит Сириус, откидываясь назад, чтобы посмотреть на него, его глаза загораются, а дыхание сбивается. «Ты понятия не имеешь, что ты только что сделал, не так ли? Ты пошел и сделал это сейчас, дорогой. Я никогда, никогда не отпущу тебя, ни за что».    Ремус улыбается. — Таков был план, если ты помнишь.    "Ты действительно?" — с любопытством спрашивает Сириус, и улыбка Ремуса становится немного озадаченной. Сириус тихо смеется. — Ремус, ты только что сообщил мне, что любишь меня. Ты пропустил это?    — О. Предположим, что да, — признается Ремус, моргая. Его улыбка становится застенчивой. "Но я знаю. Правда."    — Сейчас нам нужно войти внутрь, — твердо объявляет Сириус, хватая Ремуса за руку и втягивая его внутрь с удивительной силой, которую он никогда раньше не использовал.    Честно говоря, они едва добираются до квартиры, и Ремусу остается только надеяться, что дома больше никого нет. В данный момент ему все равно, есть ли кто - то , и Сириус, похоже, не возражает. Они спотыкаются по комнатам, врезаясь в вещи и теряя одежду по пути, находя дорогу в комнату Сириуса, теряясь друг в друге.    Ремус практически бросает Сириуса на свою кровать, следуя за ним вниз, выдыхая: «Знаешь, ты тоже меня любишь».    — О, безусловно, — задыхаясь, соглашается Сириус, и Ремус верит ему, знает это до мозга костей, до каждой вибрирующей клетки, чувствуя, где Сириус спрятал в нем свою любовь.    Ремус очень хорошо об этом позаботится.    Они не появлялись в течение довольно долгого времени, и Ремус был наэлектризован, он был всего лишь проводником всего, что Сириус посылает через него, громоотводом, созданным для него. Он пропитан керосином, ловит искру и горит, горит, горит. Он рассыпается в пепел и украшает постель Сириуса, отпечаток самого себя, который останется навсегда, воспоминание, которое Сириус может испачкать пальцами. Ремус будет здесь. Всегда прямо здесь.    После этого они затихают. Спокойствие. Дыша, и просто дыша, глядя в открытую пещеру между изгибами их скользких от пота тел. Слишком сверхчувствительные, подавленные, переполненные всем, что они дали друг другу, чтобы нуждаться в цеплянии. Их мизинцы сцеплены посередине, и это все.   — Прости, — первое, что произносит Ремус, и Сириус моргает в ленивом замешательстве, как будто не может понять, за что, черт возьми, Ремусу придется извиняться. — О том, что было раньше, когда я толкнул тебя. Мне не следовало этого делать. Я просто… ну, я был немного зол из-за…    — Твоего отца, — мягко говорит Сириус.    Ремус кивает и сглатывает. «Я не… люблю чувствовать себя слабым. Еще меньше мне нравится выглядеть слабым при ком-то. Это никогда не приносило мне никакой пользы, вот и все. Быть больным, слабым, почти умирающим — это отнимает у меня что-то».    — Ну, я вовсе не думаю, что ты слаб, — бормочет Сириус, сжимая мизинец Ремуса своим.    — Ты был… — Ремус пристально смотрит на него.    Сириус фыркает. «О, мне так жаль, что я хочу позаботиться о своем парне. Как это смешно с моей стороны».    — Я просто не люблю, когда меня балуют, — бормочет Ремус.    «Ну, я люблю нянчиться, так что — забей», — говорит Сириус, пожимая одним плечом, упрямый до последнего.    Ремус не может сдержать смешок. "Да, хорошо, я постараюсь, чтобы ты был исключением, да? Как тебе это?"    — Лучше, — одобрительно размышляет Сириус. Он склоняет голову набок и вздыхает. «В любом случае, я полагаю, что мне действительно нужен был толчок. На самом деле, я чувствую себя немного лучше теперь, когда знаю, что успешно обманул и поймал тебя в ловушку своей очаровательной личностью. , тебе известно."    «Ты не обманул меня, Сириус, о боже».    «Конечно, Лунатик. Честно говоря, ты говоришь мне, что остался бы, если бы знал весь мой багаж с самого первого свидания? Не лги».    — Ладно, не буду. Видишь ли , я отчаянно хотел трахнуть тебя снова, так что могу сказать с некоторой уверенностью, что да, я бы вообще-то остался, — весело говорит ему Ремус.    Сириус щурится на него. "Ты серьезно?"    — Да, — говорит Ремус, — и ты тоже.    «За это, — заявляет Сириус, приподнимаясь на локте с медленной ухмылкой, — я собираюсь отсосать твой член».    Ремус машет рукой, ухмыляясь в ответ. «Я не останавливаю тебя».   Сириус ползет по его телу с тихим смехом, и Ремус с мычанием закрывает глаза. После этого время становится немного размытым, просто размытие кожи и простыней.    Позже они собирают себя в кучу и идут стоять обнаженными у окна, делясь дымом, передавая его туда и обратно, глядя на луну. Он не полный сегодня вечером, но он приближается. Ремус немного боится луны, просто из-за ее чистой красоты и того, как она должна представлять его. Сириус не может на самом деле иметь это в виду, не так ли? Но он это делает. Так или иначе, он делает.   — Я не говорю об этом, — отрывисто бормочет Сириус, все еще глядя на луну, когда Ремус смотрит на него. «Той ночью, когда все просто… развалилось. Я даже не говорю о том, что было раньше, но о той ночи — особенно о той ночи — я никогда не говорю об этом». Он смотрит на Ремуса, удерживая его взгляд. — Ты понимаешь, что я говорю? Я… неважно, что ты для меня значишь, я не могу.    — Тебе не обязательно, — мягко говорит Ремус, протягивая руку, чтобы провести рукой по голове Сириуса, откидывая его волосы назад на голое плечо. — Все в порядке, Сириус. Я знаю.    Сириус выдыхает и отводит взгляд, но из его тела вытекает столько напряжения, что он качается в сторону Ремуса и остается там. Он говорит: «Мне жаль, что я не могу».    «Не извиняйся. Мне жаль, что я когда-либо заставлял тебя чувствовать, что ты должен». Ремус целует его в лоб и докуривает. — Давай, давай спать, а?    — Ага, — шепчет Сириус. "Хорошо." Когда они в постели, они прижимаются друг к другу, и Сириус бормочет: «Лунатик?»    "Хм?"    — Не мог бы ты… сказать мне еще раз?    Губы Ремуса кривятся. Он знает. Необъяснимым образом он точно знает, о чем просит Сириус, каким бы необычным он ни был, по сравнению со всем, что Ремус сказал ему сегодня вечером. «Я не уйду, Сириус. Я здесь. Прямо здесь».    Сириус расслабляется, прижимаясь к нему, а Ремус уткнется носом в его волосы, и они оба просто так вместе дрейфуют.    Когда Ремус просыпается, он делает это один. Он моргает, приподнимается на локтях и зевает. Он все еще голый, и у него нет шансов найти свою одежду, учитывая, что прошлой ночью они с Сириусом раздевались по всей квартире. Он вздыхает и выскальзывает из постели, чтобы рыться в одежде Сириуса в поисках подходящей, чувствуя себя немного нелепо, а также… очарованный тем, что надевает одежду, которую никогда бы не выбрал для себя, но это одежда Сириуса , так что он немного более доволен, чем он когда-либо признает.    Он останавливается у туалета, чтобы умыться и почистить зубы, пользуясь пальцем, потому что понятия не имеет, какая зубная щетка принадлежит Сириусу, а какая Сохатому. Лучше не расстраивать лучшего друга еще до того, как он с ним познакомится.    Хотя, судя по отдаленным звукам разговора, Ремусу кажется, что он вот-вот встретится с упомянутым лучшим другом. Он странно нервничает, направляясь на кухню, навострив уши, пытаясь уловить голоса и то, что они говорят. Он первым слышит Сириуса.    «Боже мой, он еще ни разу не добился своего конца до тебя?! Сохатый, это подло! Если ты отныне не будешь постоянно испытывать свои подлые баристские оргазмы, я лично от тебя отрекусь», — взвизгивает Сириус. драматично, и Ремус не совсем уверен, что говорит не кодом.    «О, я планирую», — отвечает Ремус, когда Ремус спокойно поворачивает за угол и тут же останавливается в тот самый момент, когда Джеймс — Джеймс Регулуса — замечает его и моргает. Его брови хмурятся. — Люпин?    "Джеймс?" Ремус возвращается, столь же пораженный. "Что?" — говорит Сириус, переводя взгляд между ними. Джеймс снова моргает, а затем выпаливает: «Подожди. Ты — Муни? Люпин — это Муни?» — Ремус, — говорит Ремус, у него кружится голова.   "Чего?" — спрашивает Джеймс, явно сбитый с толку.    — Ремус Люпин. Меня зовут Ремус Люпин, — объясняет Ремус, недоверчиво качая головой. «И да, я Муни. Подожди, ты Сохатый? Джеймс — Сохатый?»    Сириус быстрее мотает головой между ними. «Что сейчас происходит? Вы знакомы друг с другом?»    — Ты парень моей лучшего друга! — вырывается у Джеймса, расплывшись в ухмылке. "Боже мой. Это весело!"    — Так… вы знаете друг друга? — настойчиво спрашивает Сириус. — Что это значит? Подождите, Джеймс Флимонт Поттер, если ты…    — О, не говори со мной в таком тоне. Я тоже могу назвать полное имя, Сириус Орион Блэк, — прерывает Джеймс, закатывая глаза. — Я не трогал и не буду трогать твоего драгоценного Муни, хотя он …   — Ч-что ты только что сказал? Ремус задыхается, его глаза выпучены, и он чувствует, что бледнеет.    Сириус смотрит на него и хмурится. — О, мы только шутим, Лунатик. Я имею в виду, пока ты не…    Разум Ремуса сейчас мчится со скоростью света, и впервые ему хочется, чтобы его парень просто… ушел. Он вздрагивает, затем шипит: «Джеймс, на пару слов».    "Извиняюсь?" Джеймс, благослови его, выглядит таким растерянным.    "Есть проблема?" — спрашивает Сириус, сузив глаза.    — Джеймс, — умоляет Ремус, потея. «Мне нужно поговорить с тобой. Наедине. Прямо сейчас. Прямо сейчас, Джеймс».    — Я… да, хорошо? Джеймс смотрит на Сириуса и пожимает плечами, явно сбитый с толку. — Я… честно, приятель, клянусь, я не знаю. На самом деле, я знаю его только потому, что я…    — Прямо сейчас, Джеймс! — ревет Ремус, и они оба подпрыгивают, уставившись на него широко открытыми глазами.    Сириус откашливается. — Ты бы… пожалуйста, скажи мне, что не трахнул моего лучшего друга, Ремус.    — Нет, очевидно, нет. Ты был моим первым, помнишь? Ремус вырывается. — Это… кое-то другое.    "Ну, это... это не очень хорошо выглядит, не так ли?" — слабо спрашивает Сириус, почесывая затылок. «Это просто… довольно странно, правда».   — Да, прости, просто… — Ремус морщится и бросается вперед, чтобы схватить Джеймса за руку, буквально вытаскивая его из комнаты. Он бросает через плечо взгляд на Сириуса, и, о, он вовсе не выглядит очень довольным, но, честно говоря? Честно говоря, Ремус сейчас в панике и не может остановиться.    Джеймс спотыкается, а Ремус буквально выхватывает его из квартиры и находит первый укромный уголок, куда нельзя подкрасться, гарантируя, что Сириус не сможет последовать за ним и подслушать. Ремус вытягивает голову в ожидании, но Сириус не появляется, и это должно его успокоить, но это не так. Ремус вот-вот врежется в чертову крышу.    — Люпин, — говорит Джеймс, — что…    — Ремус. Меня, блядь, зовут Ремус. Неужели Регулус никогда об этом не упоминал? — шипит Ремус.    Джеймс фыркает. — Ну, нет, я полагаю, что нет. На самом деле, он просто называет тебя своим лучшим другом. Разве Сириус не упоминает обо мне?    — Да, но он называет тебя Сохатым, — рычит Ремус.    — Я… ну да, я иногда прохожу мимо, что из этого? Почему ты… в чем твоя проблема? Джеймс шипит.   Глаз Ремуса дергается. «Насколько ты толстый(=тупой)? Боже, Джеймс. Скажи мне, как полное имя твоего парня?»    — Регулус Блэк? Джеймс отвечает, все еще в замешательстве.    "Да, точно!" Ремус выбрасывает руку в сторону квартиры. — Регулус Блэк. Типа, ну, знаешь, Сириус Блэк!    Джеймс моргает. «Э-э, да? Ты только понимаешь это?»    — Он сказал, что ему не нравится его фамилия, потому что его семья — дерьмо, да и вообще он практически почетный Поттер.    — Ну да, это правда. Все еще не понимаю…    "Джеймс!" Ремус взвизгивает. «Регулус Блэк. Сириус Блэк».    — Да? Полагаю, это достаточно распространенные имена, — говорит Джеймс, нахмурив брови.    Ремус издает сдавленный звук. Сириус и Регулус оба происходят из ужасного, жестокого дома с ужасной, с жестокой матерью. Они чертовски похожи друг на друга. Брат Регулуса ушел, когда ему было шестнадцать, когда Регулусу было пятнадцать. , а Сириус был усыновлен твоей семьей в шестнадцать. Брат Регулуса был одержим мотоциклами, а у Сириуса есть мотоцикл. В день рождения Регулуса у Сириуса был тяжелый день. Я... честно, Джеймс, что не так? Они братья !"    — Подожди, я пропустил день рождения Регулуса?    "Джеймс!"    — Ладно, ладно, успокойся, приятель. Джеймс качает головой и взъерошивает волосы. «Я понимаю, что это была бы проблема, которую стоило бы проиграть, но это совсем не так. Не может быть».    "О, правда? Почему это?" Ремус бросает вызов.    «Потому что у Сириуса никогда не было брата, Ремус. У него была сестра», — весело говорит ему Джеймс. «Реджина Блэк».    "Ой." Ремус выдыхает, сутулясь, когда мгновенное облегчение проходит через него, его глаза закрываются. Секунду он просто стоит и греется под огромной гребаной бомбой, от которой они все только что увернулись, потому что на самом деле это разрушило бы абсолютно все. Для всех из них. Он открывает глаза и тут же жалеет, что этого не было.    Джеймс больше не веселится. Джеймс теперь выглядит в ужасе, похоже, его вот-вот вырвет, и все, что он говорит, это: «О нет».    "О нет? О нет?" Ремус повторяет все более высоким тоном.    — Боже мой, — шепчет Джеймс, широко раскрыв глаза. "О мой Бог."    «Джеймс. Джеймс, ты только что сказал… ты только что сказал, что это не так. Ты только что сказал, что это невозможно. Джеймс, почему ты выглядишь так, будто это не только возможно, но и почти наверняка?» — спрашивает Ремус, измотанный, его руки трясутся.    — Нет, нет, нет, — выдыхает Джеймс и поднимает руку, чтобы прикрыть рот, прижимая пальцы к губам. Он издает слабый звук. — О, я переспал с его младшим братом. О боже. Я… о, я сказал ему… — Джеймс задыхается, пятясь к стене и натыкаясь на нее. «Он собирается убить меня. Они оба собираются убить меня. Бля. Бля. Я мертв. О, я мертв».    «Но… но сестра? Я думал…» Ремус не может сдержаться, он издает умоляющий звук, отчаянный. — Реджина? Что с ней случилось? Ты сказал…    — Это не… я не могу. Ремус, я не могу. Джеймс почти энергично качает головой.    Ремус смотрит на него в замешательстве, его мысли мчатся. Он пытается собрать все части воедино, но не может. Он не владеет всей информацией. — Ты сказал…    — Я знаю, что я, черт возьми, сказал! — шипит Джеймс, запустив обе руки в волосы.    — Это не имеет смысла. Как у Сириуса может быть младшая сестра, если Регулус — его… — Ремус обрывается, и все? Значит, это щелкнуло? Не исключено ли, что он не знает, как лучший друг Регулуса? Регулус, который является частным и охраняемым. Регулус, который однажды рассказал ему секрет и решил, что это означает, что они лучшие друзья. Регулусу потребовалось три года, чтобы почувствовать себя достаточно комфортно, чтобы рассказать своему лучшему другу о своем травмирующем детстве. Да, это, на самом деле, хорошая возможность. Шансы на самом деле довольно высоки.    По выражению лица Джеймса, когда он поднимает глаза, Ремус сразу понимает. Он быстро моргает, и лицо Джеймса искажается, прежде чем он говорит низким и резким голосом: — Это не мне надо было говорить, Люпин. Он должен был сказать…   — Думаешь, я этого не знаю? Ремус резко прерывает его, его ноздри раздуваются. — И он это сделает. Он может сказать мне, когда будет готов. Это его выбор . Он мой лучший друг, Джеймс. Я бы никогда …    "Это не решает нашу другую проблему, не так ли?" Джеймс выдыхает, схватившись обеими руками за шею и прижимая голову к стене. Он зажмуривает глаза и издает приглушенный стон. — Бля. Бля, я встречался с его братом. Я… Сириус ненавидит…    — Сириус ненавидит? — выпаливает Ремус, и истерический смех подкатывает к горлу. «Нет, у Сириуса нет ничего на Регулуса, и не зря. Сириус, блять, бросил его!»    Голова Джеймса резко поднимается. — Не смей, черт возьми. Ты не знаешь, каково это было для него, и как Регулус такой невинный? Он сел прямо там и…    — Не надо, — выплевывает Ремус. "У тебя нет идей-"    — Я явно знаю больше, чем ты.   «Я знаю достаточно».    «Ты защищаешь…» Джеймс останавливается, его лицо обвисает, а затем он снова огорчается. «Мой парень. Боже мой, ты защищаешь моего парня, потому что мой парень — брат Сириуса .    Затем он поражает Ремуса. Полная тяжесть этого. «О. О, я встречался с братом Регулуса. Я трахался…» Он внезапно обменивается молчаливым понимающим взглядом с Джеймсом, они оба замерли в ужасе. Он шепчет: «Джеймс».    — Не надо. Пожалуйста, не говори так, — шепчет в ответ Джеймс.    — Это… это не сработает, — хрипит Ремус, и Джеймс снова бьется головой о стену. «Мы… ты же знаешь , что это не сработает. Мы не можем этого сделать».    — Бля, — хрипло хрипит Джеймс. Он смотрит прямо перед собой, как будто ничего не видит, и Ремус задается вопросом, не чувствует ли он, что его тоже разрывают пополам. Мягче, более проникновенно, более болезненно он повторяет: «Бля».    И да. Да, это примерно так, не так ли?