lyceum's lake

"Иногда мне кажется, что гниющие в почве животные остатки вовсе не делают ее плодородной, а порождают в ней ростки ужаса. И после в тех местах вырастают высокие полусгнившие елки, закрывающие собой свет и задерживающие в своих огромных ветках с иглами побольше туманов, приходящих с озера. По утрам и вечерам, да даже дням, там невозможно пройти, а щебетания пораженных орнитозом птиц в округе можно едва ли уловить краем уха раз в месяц. Сумрак здесь вечный, даже на опушке, где обычные поникшие одуванчики - самые длинные из всей остальной растительности. В серой высоте постоянно витает пепелище, смердящее похуже тухлятины. Но к природной обстановке привыкаешь быстро. К здешним людям привыкнуть сложнее..." Высокий темноволосый преподаватель с неприятной щетиной на щеках и загнутым вниз носом переступал с ноги на ногу, пока писал серым мелом по черной поверхности школьной доски всякие уравнения. Его новенькая обувь поскрипывала, уже обтертая на своем носу камнями школьной тропинки. Керосиновые лампочки с циферками 2, 8, 2 и 6, висящие на обтертых и в некоторых местах заросших лишайником стенах, едва ли не гасли. На улице не было холодно, - все же еще только начало осени, но в стенах старого и темного лицея мороз под кожу лез, и от малейшего дуновения ветра из окна хотелось вернуться в комнату в другом прогнившем корпусе и укрыться тощим одеялом, которое выдала администрация. Пока в начале аудитории о каких-то математических уравнениях говорил лохматый мужчина, на последних партах, едва ли говоря шепотом, перекликались юноши о том, что благодаря какому-то английскому дядьке они по дешевке купили у его посредника норки. Сяо сидел за третьим от учителя столом, пока первый и второй пустовали. Вперед никто не садился. Кроме тех, кто не любил разговоров про норки, коими днями напролет были наполнены лицейские стены. Таким был Сяо, но и чувствовал унижение, взгляды презрения, направленные ему в спину, пока он сидел там. Грузные смешки одноклассников вынудили его переехать на пару парт подальше, и теперь он словно невидимка. Теперь одноклассники не беспокоят его, не бьют где-то у озера, как было раньше. Теперь для них его словно не существует. Теперь, когда он не пытается понять суть учительских разговоров. "Этот лицей не для получения знаний, - думал Сяо, пока надевал худой портфель, который кое-где был порван, на свои плечи. - В нем все говорят о норках. Даже учителя, но только втайне от нас". Но сколько парень ни пытался достучаться с этими мыслями к родителям, на письма они отвечали коротко: "Учись, Алатус". Но как тут учиться? Этот лицей переполнен ощущением апатии для тех, кто не употребляет, но зато будто создан для тех, кто не тратит деньги на дополнительную порцию в столовой, а покупает наркотики, которые раз в неделю приезжает продавать сюда лысый мужчина с небритыми коричневыми усами. Вот еще и какой-то английский дядька объявился... В столовой раньше продавали питательные порции за определенную цену, за взнос, который каждый месяц платят родители учеников. С недавних пор количество еды в порциях троекратно уменьшилось, взнос остался прежним, а в ржавом буфете поднялись цены на дополнительный перекус. Повара тоже сидели на норках. Сяо ковырял погнутой алюминиевой ложкой пшеничную массу и терял аппетит. Просил родителей не платить деньги в обдирающую столовую и самим покупать для него еду, но они отвечали коротко: "Ешь, Алатус". Но как тут есть? Если в тарелках свежих порций периодически измазываются тараканы и подаются учащимся на званый ужин... Но со временем это становится в порядке вещей, и вот, выживать в таких условиях уже легче. Надо как полевая мышь. Прятаться от наркотических хищников в землю - на третью парту, не раскрывать своего рта и не говорить ничего против норок. Дверь в темную аудиторию раскрывается, раздается юношеский голос, которого в этих стенах не было никогда слышно. - Извините за опоздание... - грустно говорит парень, убирая выпавшие из мэн буна пряди темных волос. На него, вошедшего внезапно посреди урока, посмотрели лишь Сяо и скучающие наркоманы, коих было всего пара-тройка. Остальные же были заняты своими разговорами. - А, новенький, - кивнул учитель, отходя от доски и окидывая взглядом класс. Даже не спросив причину опоздания, мужчина приглашает ученика: - Садись, куда душе угодно. Учителя даже не волнует внимание учащихся, его обязанность - выдать тему, а там уж подтянутся желающие. Он мусолит себе какие-то термины под нос, и тогда даже они не могут выучить все это, как бы сильно ни хотелось. Как только диалог новенького и учителя заканчивается, Сяо отводит взгляд в окно. Там едва ли проглядываются стволы хвойных деревьев сквозь плотный туман. Через него едва ли пробивается свет, оставляя по итогу все тщетные попытки и отражаясь туда-сюда, невпопад. Поэтому аудитория класса не была освещена почти ничем, лишь одними тусклыми лампами, которые, между прочим, делались для военных на фронте, а не для школьных училищ. Хотя какая разница? Никто все равно не учится. Где-то с озера раздавались сдержанные голоса. "Опять кого-то провожали", - думается Сяо, и он снова смотрит на новенького. Тот уже проскользил между четырьмя рядами столов к самому дальнему и сел на четвертую парту. Не на третью или вторую. Сяо не знает, какие мысли посетили в этот миг его голову, но он тот час убедил себя, что новенький тоже на норках, и тогда заинтересованность отпала, уступая место былой темно-серой скуке. Минута за минутой, концы урока математики уходили прочь с черепашьей скоростью. Хочется как-нибудь увидеть живую черепаху и все же узнать, какая такая скорость - черепашья? Явно очень медленная, раз уж подобную ситуацию можно обозвать такой аллегорией. Скука вводила в транс, и даже твердые двадцатилетние стулья за столами могли сойти за временную кровать. Сложить голову на руки, сидя прямо на уроке, - это не такая уж и проблема. С нынешней-то системой обучения. Только будь готов, отправляясь в несколько минутную дрему на обшарпанном столе, от которого обычно получаешь глубокие занозы в щеке, начать слышать чужие разговоры. О норках. "Эй, слышите, кто-то из девчачьего корпуса говорит, появились новые норки. Подешевле, но подейственней". "Думаю, полная брехня. Либо скоро цену завысят, либо никакая она не действенная". "Не хочу, чтоб на это чудо загибали бешеную цену. Мне-то дали такую попробовать". "Серьезно??! И как оно?". "Действует-то правда посильнее. Вот только про цену не знаю". Но тихого и грустного голоса новенького среди них не было. Засыпая, Сяо старался припомнить, когда в последний раз в этот класс переводились новые люди? Как раз в начале прошлого года был один, но вот он уже прогнулся под действием норок, сидит на задних партах, душа наркотической кампании... "Новеньких надо беречь, - говорил как-то один из учителей, которого совсем недавно постигла смерть на поле кровавого боя. Он писал короткие письма для класса, иногда даже лично для Сяо - любил его трепетно, словно сына. - Только твое влияние сможет уберечь их от того, что тут творится". И ведь даже администрация не могла бороться с блуждающими среди подростков наркотиками, пока в спину толкался пыл войны. Держаться на плаву, при этом разгребая проблемы у себя внутри, - непросто. Легче оставить что-то на попозже, что-то, что можно передвинуть на потом. Войну вот нельзя. Сяо открыл плывущий взгляд. Желудок был пуст, голова напару с ней. Все еще шел урок математики. Морозящая скука. В оконные ставни пугающе завывал ветер, но двусторонний гомон по прежнему не унимался. Взгляд, попав под обстрел воспоминаний, падает на новенького, пока сзади слышатся становящиеся тихими смешки. Бедный парнишка что-то записывал в тетрадь, настороженно поглядывая на доску. - Кому-то седня не повезло, - раздается с конца класса мерзкий смех, что даже Сяо вздрагивает. Смотрит через плечо назад, на компанию парней, те теперь шушукаются да хохочут, поглядывая на незнакомца. В мыслях проскакивает фраза о жалости, мимолетная. Она словно как красная лента в сером небе, пролетела внезапно мимо расфокусировавшегося взгляда малой птицей, скрылась в неком небытие и не сует больше наружу носа - неприятно там. Сяо мог бы защищать, только потому, что его принципы все еще не смешались с принципами местного норкового стада, но не защищает потому что слаб. Потому что один. И не то чтобы единственный на весь лицей такой, это просто им всем не дают долго между собой говорить. Да и что сохранившая рассудок кучка ребят сделает против этой зависимой оравы?.. Внезапно звенит звонок со двора, - то в колокол бьют кухарки, освободившиеся со смены, дабы оповестить любимейших учеников об окончании учебного дня. Наркоманы с последних парт не спешат подбирать со стульев свои тощие задницы, глазами жадно поедают то собиравшегося учителя, то новенького. Со стола убирать особо нечего, да что уж там, на нем - пустота. Сяо спешит накинуть портфель на плечо, чтобы как можно скорее подойти к новенькому. - Привет! - Начинает он, выдавив улыбку, но та получилась нервной и слегка безумной, скривившаяся от негативных мыслей. - Эээ? Мы зна- - Давно не виделись!! Я не знал, что решишь сюда перевестись... ко мне. Пойдем, я проведу тебе краткий экскурс по лицею!! - Не выждав ни слова, дергаясь от нервов, Сяо берет едва успевшего собрать тетради в потертый кожаный портфель новичка и уводит прочь из класса под косые и стихшие взгляды голодных мелких барыг. Сразу же выражение лица вора чужих жертв тускнеет и окутывается мраком, пока он ведет нового одноклассника в гнетущей тишине. Та едва ли нарушалась отдаленными голосами убегающих через главный вход, через двор в спальный корпус юнош. Сяо шел не туда, ведя в противоположную сторону по сумрачным деревянным лицейским коридорам, вымазанным в черной морилке, что за долгие годы уже облезла и стала пениться под гнетом влажного воздуха. Туманы... - Мы разве знакомы? Ай, отпусти меня, куда мы идем? - Новенький не умолкал, пока его одноклассник украдкой глядел назад - погони нет. - Стой, ну все, хватит, меня это пугает!! - Парень хватается своей худощавой ладонью за чужое запястье и пытается вырваться. Но эта хватка крепка, аж волосы встают дыбом... Когда воришка уверяется, что за ними нет хвоста, наконец размыкает свои уста. - Как твое имя? И новенький глядит с непониманием, в котором перемешались ужас с любопытством. Такие взгляды редко тут встретишь. Обычно тут бродят другие: либо апатичные, переполненные усталостью или даже животным страхом, либо зверски-довольные, наркоманские. - Барбатос я... - Что... типа как демона? - Недоумевает Сяо и не понимает родителей этого парня. Это же так... неверно - обзывать сына подобным образом. Как сюда, в католический лицей при монастыре, вообще его впустили? Хотя администрация даже наркотики пропускает мимо, подобное удивлять не должно... - Да, как демона! - Вдруг вспылил новичок, выдергивая руку из чужой ладони. - Сперва скажи, как тебя зовут, а потом зачем привел меня сюда... в это безлюдное крыло. Сяо пробегается взглядом по окружающей обстановке оценивающе, нервно теребя пуговицы своего мешковатого фрака. - Я Сяо. Слушай, Барбатос, какую бы ты дорожку не выбрал, не учись. Не смей записывать за учителем на уроке, особенно в нашем классе, если хочешь, чтобы твои кости и лицо оставались целыми. - Я так понял, это угроза? - Парень вопросил, сложив руки на груди. Этот жест выглядел более угрожающе и устрашающе, чем слышалось обычное предупреждение его собеседника... - Нет, не угроза. Я проходил через это, так что хорошо все знаю. Этот лицей не для учебы. Сам подумай, как может прифронтовая школа, да еще и при монастыре!, нормально функционировать? Если хочешь нормально учиться - уходи отсюда вглубь страны. Беги и не оглядывайся. - Коли так, то почему ты сам еще здесь? - Барбатос, показывая все свое внимание, выгибает бровь в вопросительном жесте. - Родителям плевать, - и тут же, оборвав окончание на последнем слове, Сяо добавил: - Слушай, а почему ты пришел только к середине последнего урока? Ты так постоянно будешь опаздывать? - Нет. Сегодня я пытался отыскать кабинеты, бродил по всему лицею. Не находя одного, постоянно слышал колокол, и приходилось искать уже другой. А я же вроде и помнил, что нужный кабинет где-то позади, а где - кто его знает!.. Сяо даже не улыбнуло. Он как стоял с нервным выражением лица, так и продолжает. Еще и озирается по сторонам, словно параноик какой-то. Барбатосу аж не по себе. - Значит так... слушай меня. Ты запомнил про учебу? - Увидев утвердительный кивок, он продолжил: - Тебе нельзя представляться Барбатосом, либо неприятностей тебе потом не разгрести. Давай тебе какое-то другое имя... позже придумаем. Какая у тебя комната? - А что, мамочкой моей сделаться хочешь? Спасибо, мне не надо. Уж среди ровесников я могу и сам... - Какая комната? - Грубее повторил Сяо, нахмурившись. - Эх... - обреченно вздохнул новичок, убежав своим взглядом через окно на туманную улицу. - Двадцать седьмая.

***

Сяо почему-то внезапно и беспричинно подумалось, что новенькому не хотелось бы сторчаться, сидя на норках, в этом месте. Оно не очень подходит для учебы, но при этом Барбатос не хочет убегать отсюда, может даже принять безучебные времена... правда, какая учеба, когда где-то на стыке сражений во всю идет война? По пути до жилого корпуса новенький проговорился о том, что воспитание родителей привило ему привычку жить максимально "здорово". То есть руководствоваться сигналами своего тела и не иметь пагубных привычек. Добавил еще, что постоянные разговоры о вредности табака и прочего начались с того момента, как один одноклассник Барбатоса прикурнул прямо при его матери... Сяо же почти что больше не заикнулся ни словом ответ на зависимые истории. Он не любил много разговоров, да и отвык от них уже, - говорят здесь с ним только учителя, и то обращаются "косвенно", охватывая и остальной класс. После ухода хорошего преподавателя в стенах лицея стало скучно и тихо. "Какой болтливый... непросто с ним", "Это будет чудо, если Барбатос найдет себе хорошего собеседника вне границ нашего класса..." - вот о чем думал Сяо, шагая плечом к плечу с новым знакомым... думал и жалел. Жалел всегда и сразу, ведь не любил перемен, пусть и незначительных. Жалел большую часть сознательной жизни и умел прятаться от этого чувства. Так профессионально, словно какой-то ниндзя, ведь постоянно приходится озираться по туманным сторонам местности, чтобы суметь увидеть опасность и приготовиться. Жить тут - это существовать белым и загнанным зайцем среди обезумевших монстров-волков с неестественно длинными клыками. - О, Сяо, а что там за сборище? Они над кем-то глумятся? - Барбатос тыкает пальцем в запотевшее окно жилого корпуса туда, где сектанским кругом стали разноростные юноши и девицы. Сяо подходит к винтажному, но давным-давно поржавевшему и пропускающему холод и ветер сквозь себя, как старого друга, окну, вытирает его так, чтобы не видеть размытой картину. Ребята волчками вертятся вокруг мужчины, едва выделявшегося среди них ростом. "Наверное, тот самый английский дядька..." - пришла подобная мысль, ведь завершившие покупку ребята отбегали от круга и глядели в грязные ладони, испачкавшиеся в масле. Им была смазана небольшая коричневая ткань с неизвестным содержимым. Ребята сверкали зависимыми глазами, а радужки горели голубым пламенем. Кто-то открывал посылку прямо там, кто-то уходил подальше, кто-то возвращался в жилой корпус, в свои спальни. Что раздавал это английский дядька, не разглядеть, - наркоманы окружили его своей оравой и любезно торговались, не давая ни просвета на этот волшебный товар. Почему дядька английский - тоже не понять, ведь его смуглая кожа говорила о другой национальности. Он даже, скорее, удивлял... ведь каждый дурак осведомлен социальным положением его "национального вида". Хотя неудивительно, что сейчас он занимается ведением бизнеса, продает норки лицейскому народу. Сейчас, разберут дети основное, и он пойдет в учебный корпус, куда-то в кабинет администрации, раздавать остатки... там-то денег поприличней будет. Даже мелкие гроши важны... - Нет, все в порядке, - Сяо отталкивает плечом новенького от окна и выдыхает на стекло горячим воздухом из легких, чтобы оно вновь запотело. - Если ты за здоровый образ жизни или дорожишь своими карманными, то даже смотреть в сторону этой толпы не стоит. Огрести по полной можно. - За что? - За то, что смотришь,- парень проходит чуть дальше и останавливается у нужной двери. Она поколочена руками, искалечена ногами и исцарапана ржавыми гвоздями, и с помощью испорченного вырезного узора на ней можно понять, что слой ее краски огромен. Прямо на этом слое высечено число 27, похоже, топором, ведь выглядит это криво, а знаки длинные и широкие. Сяо снова смотрит по сторонам, проговаривая: - Я живу в 61 комнате один. Тебе было бы легче, если бы ты жил со мной вместе, там целых три кровати на выбор. - Это я из-за кроватей должен переехать к тебе что ли? - Барбатос глядит недоверчиво, кладя руку на дверную ручку и собираясь войти к себе. - Стой, давай ко мне, - его оппонент качает головой и хватает новенького за запястье, останавливая. Скрепит половица где-то в начале коридора, но никто из них не поворачивает на звук головы. - Слушай, Сяо, ты ведешь себя о-о-о-о-очень странно и смахиваешь на маньяка. Что-то мне не договариваешь, но тянуть из тебя информацию я не собираюсь. Мы знакомы едва ли час, я не разобрал вещи в комнате, так что не задерживай меня, ладно? Извини, - Барбатос с силой дергает рукой, высвобождаясь из хватки одноклассника, и спешно скрывается за дверью. "Алатус, идиот. Конечно, Барбатос не такой долбанутый, он не здешний. Моя политика разговоров определенно не для него... это лицейские торчки готовы за ручку с маньяками ходить до самого озера. Хотя я и не маньяк", - думая об этом и склонив голову к скрипучему полу, Сяо уходит. Уходит дальше по коридору, заворачивает на сгнившую и не внушающую доверия чужой сохранности лестницу, аккуратно забирается на третий этаж. В этом коридоре нет никого, просто в десятках этих комнат живет от силы человек 6, да и те прячутся по своим жилищам от внешних опасностей, шипя как раненые хищными лапами консументы первого порядка. Сюда их заселил погибший на фронте учитель, потому что они не сидят на норках, от чего влипают в какие-то жирные неприятности по вине тех, кто сейчас этажами ниже в небесном удовлетворении загибает пальцы и загибается сам. Этому мужчине давно должны были поставить памятник, но сейчас не взять денежных материалов на медь или еще что-то такое, из чего делают монументы, а на озере глину давно разокрали бывшие ученики лицея. Между прочим, их потрескавшиеся статуэтки по-прежнему выстаивают свои последние года на вырезных колоннах в греческом стиле. Только это мелкое культурное наследие несколько лет стоит, занесенное пылью и ошметками земли. На ней растет мох, раскидывая свои споры поблизости, а чуть ниже, - на бетоне, - накипные лишайники, существуют и разрушают его. На двери 61-ой спальни надписи. Старые говорят о насмешках и оскорблениях, сюда приходили наркоманы и, хохоча, писали всякий бред, абсолютно зная, кто там живет. Совсем новая, недавняя, гласит: "За новенького ответишь, СЯУС", и в голове случайно проносится этот мерзкий смех, с которым, похоже, эта надпись и была написана. В щели под дверью лежали позеленевшие разбитые яйца, смердило ужасно. Ничуть не поколебавшись, Сяо открыл дверь внутрь - абсолютный мрак даже днем скрывает пустоту этого помещения. Оно, помещение это, обманное, и парень живет в 62 комнате, вечно закрытой от посторонних глаз на ключ наряду с 64-, 67-, 68-, 71-ой комнатами. В соседнюю дверь зайти можно только через двойной балкон, вид которого выходит в елочные ветви, - буквально, ведь лес растет впритык к задней части корпуса, - и про который почти никто не знает. В том числе и администрация лицея. Сяо переступает через порог и проходит вглубь темноты, как только дверь за спиной закрывается. Смысла зажигать лампы нет, да и спичек для них в этой комнате не имеется, поэтому остается только махать руками, стараясь не сбить своим телом что-нибудь, и идти до балкона. Только незадача - лапища тьмы начинают хватать за ноги, едва ли дают шагать, и парень чувствует себя разбитым раньше времени. Его душа рассыпается на части прямо здесь, а не в нужной комнате. Черт, осколки обычно собираются очень долго. Он обреченно выдыхает и, нащупав скрипучую кровать с матрасом, садится на нее. Когда приходит такое наваждение, Сяо будто схватывает паралич, и он становится не в состоянии ни противиться, ни делать что-либо еще. Так со всеми, это приходит ввечер, после прошедшего дня, сковывает человека и дает ему выплакаться. Но бывает, что такая цикличность не расслабляет, а со слезами не выходят негативные эмоции, лишь одно удушье появляется в горле. Нечто живет во тьме, угнетает слабые людские умы и связывает их адскими нитями. Безнадежность. Она заставляет, вспоминая моменты прошедшего дня, чувствовать себя глупым и виноватым за них. Но за ночь успевается склеить свои части некачественным клеем, по-новой возвращаясь к типичной круговерти, пока тьма снова не поглотит окружение. "Не хочу, чтобы меня снова били... я едва выбрался из этого. Блять, зачем я вспомнил слова учителя... все равно его жизнь не должна меня волновать. В прошлом году судьба Скарамуччи меня не волновала, нормально же жил. Хотя год назад учитель был еще жив..." Сяо вздыхает и ложится на спину, портфель выпадает из рук куда-то на темный пол. Здесь - тишина, только снизу слышен этот мерзкий смех, едва ли пробирающийся через целую комнату второго этажа. На мысли остается мало времени, от недосыпа клонит в сон, и парень, немного потревожась от надвигающихся издевок, впервые засыпает ранним вечером на кровати соседней комнаты, потонувшей в туманной темной мгле из елок.