***
После утреннего инцидента Сяо переживал. За прошедшее до уроков время под неугасаемым чувством тревоги он смог сфантазировать десятки событий, которые могли произойти с Барбатосом, и почти везде фигурировала вина перед учителем. Вот новенького забили до смерти, как обычно скинули в реку, и Сяо готов был бы колени разбить, упав перед могилой учителя, чтобы молить о внимании своих слов об искуплении грешной вины. Вот новенького садят на норки, молитвы повторяются снова, и Сяо, не издавая ни звука, роет себе могилу рядом с учителем. С глазами, полными решимости, с улыбкой, выдавленной через боль. На уроки Барбатос не приходит, а нарики на конченных партах, словно ничего не произошло, лепят тошнотворные звуки из своих ртов, снова про норки, снова про взрывы в недалеком поле. С каждым днем вражеское войско все ближе, все больше детей с адекватными родителями уходят отсюда навсегда. Сяо завидует им, пока прячется за дверью "нежилой" комнаты и кусает ногти в кровь. Сяо ненавидит родителей, пока пишет им письмо с мольбами. Они, в отличие от учителя, его словам внимать не хотят, и постоянно ищут отговорки. Окна сегодня потеют, все же эта широта погружается в осеннюю дрему. Жаль только, что, потерявшись во времени, об осени не узнать до первых выпавших снежинок, - кругом шипастые елки с вечнозеленой хвоей. Вот в стекло влетает птица, оно трескается, по нему течет темная кровь широкими ручьями вниз, жаль, не вверх. Никто не обращает на это внимания, только преподаватель, приостановив на пару секунд собственный монолог и что-то проворчав под нос, и Сяо, тревожащийся собственных проблем. Он близок к панической агонии. И даже с окончанием дня не пришло окончание этого мерзкого ощущения невыполненного обещания. Хотелось подойти к нарикам и спросить, где Барбатос, но было страшно лезть в эти разборки. Как бы то ни было, Скарамучча в конце урока сам подошел, чтобы оповестить о последних новостях. - Эй, защитник, - он резко сел на соседний стул и стал глядеть прямо в душу своими широкими зрачками. - Хочешь знать судьбу новенького? Ха-ха, конечно же хочешь. Можешь посмотреть на него, красивенького. Загорает у озера, - парень хищно улыбнулся, неконтролируемо дернув плечом. Он явно под действием норки. - Да мне все равно... - едва ли поддерживая спокойный вид, буркнул Сяо. Только он знал, как сильно поджилки у него затряслись от присутствия Скарамуччи. - Правда что ли? - С саркастичным удивлением вопросил он. Издевается, будто вот-вот врежет. Сяо вставать из-за стола не спешит, боясь получить удар в спину. Но все сжимается в прожорливом желании увидеть критичность ситуации, сбегав до озера. - Пожалуйста... - тихо начал он, но громкий стук по парте его оборвал. - А дальше что? Постоянно только "пожалуйста, пожалуйста". Как я должен понять, че ты хочешь, если выдавить из себя можешь три слова за весь разговор? Надоел, блять, - Скарамучча так же резко, как и сел, встал, проскрипев деревянными ножками стула по гниющему полу, и ушел из класса вместе с поджидавшей его у двери компанией. Сяо, склонившись над своим столом, в послеурочной тишине позволил себе отдохнуть перед путешествием на озеро и в дорм. Сердце загнано стучит. "Как долго мне все это терпеть? Не хочу быть кому-то обязанным что-то делать... это всегда происходит только во вред себе". Переведя взгляд на окно, в полном нежелании куда-то идти и в противоречивой прихоти проверить Барбатоса, Сяо решает для начала глянуть труп птицы. Вполне нормальное занятие для внеурочной деятельности. И, к сожалению, этот вороний птенец все еще в живой форме трепещется на сырой и холодной земле. Это определенно не труп. Темно-зеленые сорняки облиты артериальной кровью, и теперь она - сегодняшнее удобрение для мертвой почвы этого места. Надо понадеяться, что тут вырастет вкусная слива. Сяо осматривает раненое животное, останавливает кровоизлияние оторванным куском своего фрака и решает забрать ворона к себе. Остатками фрака решает в худшем случае помочь Барбатосу. Спрятав за пазуху испуганного птенца, парень шел по сырой тропинке к озеру. Свежих следов не наблюдалось. Однако вместо этого снова слышалось противное журчание подводного течения. Ощущение, будто это нереальный звук, а просто слух внезапно обостряется, циркуляция крови становится слышимой... далекие звуки тяжелого боя. Грузный шум шумящих хвоинок. Они бьются друг о друга с трагичным треском, пока с неба начинают сыпаться серые снежинки. Зимой тут будет звучать мелодия реквиема из елочных стволов, - то их питательная вода будет разрывать изнутри, пока вылезающих оттуда червей будут с аппетитом пожирать вороны. Пока на сантиметровых слоях грязного снега будут виднеться чужие следы, люди тут не перестанут умирать, а уж тем более их трупы не перестанут спускаться по реке вниз, к линии фронта, чтобы враги страшились. И тут идет Сяо, поддерживая негуманный функционал. Барбатос лежал на земле почти что у воды, вымокший, покрывшийся едва видимым инеем, но зато с хорошим покрывающим его слоем не таявшего грязного снега. Похоже, погода у озера испортилась уже давно, в то время, как у лицея все еще сохранялась относительно теплая температура. Парень скрутился, словно его пинали, и Сяо был уверен, так и было. Лицо в синих ссадинах и бардовых потеках, на кистях рук появились желтые гематомы. Нарики всего лишь поигрались с ним. Если дальше они продолжат эти вещи, то, скорее всего, перейдут на более серьезные и суровые избиения. - Барбатос, вставай... ты уже весь холодный, заболеешь еще, - Сяо тряс новенького одной рукой, пока второй придерживал птенца у груди. Его тяжелое и хриплое дыхание указывало на то, что его хорошенько отпинали в грудь. Приходится грубо и требовательно похлопать по его плечу, чтобы он проснулся. В приступе паники, в слезах испуга. Он резко начал что-то бормотать, пока из его рта не вывалился какой-то пластилиновый кусок нечта, лихорадочно хвататься за рукава чужого фрака и ныть. Успокаивая его, Сяо выронил раненого птенца на снег и даже не обратил на это своего утерянного где-то по дороге сюда внимания. Он тряс за плечи, хлопал по чужим щекам, но теперь был странно спокоен, убедив себя в том, что карма миновала. - Они... они, мы... я, я, они... - бормотал Барбатос, сжимая пальцами чужую кожу под фраком. Он вроде глядел прямо на Сяо, но при этом куда-то мимо, словно известно ему было лишь направление, а сам он был слеп. - Тише, не переживай. Это побочное действие норок на первый прием, - разъясняет Сяо и переводит взгляд с чужих широких зрачков на выпавшее изо рта Барбатоса вещество. - Очень неприятно, да? - Они... они... я... - новенький хныкнул, жмурясь от какого-то внутреннего приступа. - Они сказали, что... что... что оставят меня в покое, если я тоже подсяду на... на... они... Сяо... - Я же говорил. - Серьезно?! Неужели именно это сейчас нужно говорить?? - Барбатос вскрикнул подобно Скару некоторое время назад. Его обозлило то, с каким безразличием Сяо отнесся к ситуации. Ладно еще, фронт - это фронт. Там люди взрослые, и когда они жестоко расправляются с жизнями врагов, - это вполне приемлемо и нормально. Но другое дело, когда с особой жестокостью расправы проводят дети друг над другом. - Не знаю, Барбатос. Мне в подобных ситуациях говорили только оскорбления. - Ты... да кто про тебя говорит вообще? Чего пришел? Позлорадствовать, мол, был прав?? Или чего, я не пойму?! - Барбатос встал с земли без труда, отряхнул с себя снег, игнорируя волны постепенно поглощающей боли по всему телу. Сейчас из ссоры хотелось выйти победителем, и все равно было на большие гематомы, ощущающиеся на коленях. - Раздражимость и агрессия могут часто проявляться у тех, кто употребляет норки совсем недавно. - Да не употребляю я, блять, Сяо. Они мне в рот положили... - Не переживай, я тебя понимаю. Пошли, давай, - он поднял со снега дрожащего и кричащего птенца, спрятал за пазуху, словил подкосившегося в ногах Барбатоса, держа под плечо, будто пьяницу волочит до дома его лучший друг, и повел его к дорму. - Сейчас ты можешь начать чувствовать себя очень уставшим, сложно будет перебирать ногами, может даже на пару минут потеряешь сознание. - Сяо... - Я тебя доведу, не переживай. - Я назвал себя Венти, когда они спросили мое имя... - ... Сяо едва сдержался, чтобы не выдать обидную фразу "Видишь, я же был прав, ты сам согласен", ведь Барбатос послушал вчерашние слова одноклассника и решил не выдавать своего настоящего имени. - Они сказали, что это место не для учебы. Что оно держится только на покупках норок, а те, кто учится - обычные выскочки, наказанием которых они занимаются... - голос новенького дрожал, он часто глотал слюни, выделявшиеся обильнее, чем обычно, трясущимися руками сжимал чужое плечо, боясь отпустить и свалиться на землю, бегал взбалмошным и жалостным взглядом широких зрачков вокруг. "Да, Барбатос, я знаю". - ... - Сяо, мне страшно, это же ужасно - жить в страхе быть избитым... ужасно, что это место существует вообще... "Только ты тут пока день, а я пять лет". - ... - Сяо... ты говорил, что мне лучше жить у тебя? Пожалуйста, я не хочу во время пробуждения снова видеть их насмешливые рожи... ты бы знал, как я испугался, когда очнулся у этого озера. Со связанными руками и заклеенным ртом... они же могут сделать что-то хуже, чем простые избиения, Сяо. Не просто переломы, а еще хуже... - Я понял, Барбатос, успокойся, пожалуйста. Не нервируй самого себя. - Ты подобрал птицу... - подметил новенький, услышав птичьи визги из чужого фрака. - Во время урока влетела в окно, представляешь? Разбила и его, и саму себя. Там столько кровищи было, ты бы знал. - Наверное, ей очень больно. Жаль ее... - Ну не знаю. Это же животное, а не человек. - И, по-твоему, животное не может чувствовать боли? - Теперь Барбатос звучал недовольно, ногами едва перебирал, а Сяо его просто волок по заснеженной земле. - Нет, я имею в виду, что нет смысла сострадать животным, это ведь не люди. Для них боль в порядке вещей, они к ней привыкли. А люди - нет, они только и знают, как жить в хороших условиях, где травмы возможно избежать. - Люди такие же животные, как и эта птица. И никто не способен избежать травмы. Да и какие хорошие условия в разгар войны? Бред какой-то... - А я считаю, что все вполне логично. Просто тебе трудно понять. Стоит винить в этом эволюцию. - Ты считаешь, что без эволюции было бы лучше? - Считаю. Хотя бы из-за звуков со стороны фронта. Там, далеко, взрывались бомбы, но их едва ли можно было услышать сквозь шепот темной хвои. Барбатос молчал, не зная, что говорить, да и лес уже кончался, за ним была видна верхушка дорма. Погнутая деревянная крыша стала матовой от покрывшего ее ледяного слоя. - Балконы третьих этажей смотрят в сторону озера, но они полностью закрыты хвоей елей. Поэтому их нельзя увидеть снизу, только зайдя непосредственно в комнату, - вдруг вспомнил Сяо, чтобы прервать их неловкое молчание. - Еще зимой тут очень громко по ночам, когда трескаются деревья. Все покрывается прозрачной ледяной корочкой из-за влажных туманов, и лицей превращается в ледяной замок. Но Барбатос не ответил, склонив голову вниз и совсем не двигаясь. Один пар изо рта указывал на то, что новенький еще не двинул коньки. Тащить чужое тело для Сяо было нетрудной задачей, его одноклассник едва ли весил 40 килограмм. Высоко в небе впервые за этот день прокаркали вороны, но их не было видно из-за тумана и пепла. "Наверное, ищут своего ребенка", - подумал Сяо, хотя стая воронов просто искала себе пропитания. Птенец тоже как-то затих. За весь пройденный путь самым сложным было взобраться на третий этаж по крутой лестнице. Барбатос едва ли мог управлять своими ногами, а вбираться наверх с грузом в руках и животным за пазухой - тяжело. Пыхтя и что-то бубня, Сяо говорил нечто о том, что в послепробудном состоянии его живой груз вообще подскочил на ноги без единой проблемы и звездочки перед глазами. - Смотри и запоминай: заходишь в 61 первую комнату, потом - на балкон, - проводя Барбатоса в свою спальню, Сяо споткнулся об ведро, оставленное тут утром, с громким звоном. - Блять. - Зачем тебе тут ведро? - Да кое-кто оставил... Через балкон они прошли в другую комнату, лампы тут не угасали с утра предыдущего дня. - В общем, через балкон проходим в настоящую комнату. Вот свободная кровать, ложись. Сяо оставил одноклассника в покое и дал ему лечь самостоятельно. Скрипнули пружины, проехались металлические ножки по деревянному полу. В спальне было тепло, керосиновые свечи достаточно нагрели ее. Больше Сяо не произносил ни слова и старался обеспечить птенца медицинской помощью из аптечки, пока Барбатос о чем-то рассказывал. - Прости, что обозвал тебя странным. Я правда даже представить не мог, что это место такое... - ... - И за то, что не поверил тебе сразу, прости. - ... - Сяо перематывал шею птицы, не имея особого представления, как оказывать подобную помощь. Однако кровь уже не шла, а птенец даже не извивался, не избегал людских прикосновений, и выглядело это, будто он уже умер. - Сяо... как ты здесь выживаешь? Зачем ты мне вообще помогаешь, если самому сложно? Почему я всегда влипаю во всякую хуйню? совсем не понимаю... - ... Птица была перебинтована, и Сяо налил в стакан воды из ржавого крана. Питьевая есть только такая. Либо пить ржавчину, либо подыхать от жажды, - так говорит директор. - Сяо, можно мне тоже воды? Так пить охота... - Да, сейчас, положу птенца в коробку, - закивал парень, ища что-то в хламе под столом, а потом шепотом добавил: - Только найти бы ее...***
Первый солнечный луч стал заискивать в коридоре общежития. Так бывает всего пару раз в году, когда наступают сильные морозы и туман превращается в тяжелый серый иней, когда индевеют окна и сырая земля промерзает, превращаясь в лед. В этот раз зима началась неожиданно. Вместе с ней неожиданно появился слабый солнечный луч, едва пробивающийся сквозь пепел в высоте. Елки и вправду трещали свои звонкие песни, а вороны выедали личинок-паразитов. Это воскресное утро порождает день трех молитв, день, когда учащихся заставляют приходить на славный обед и молить у бога победы в войне. Но никто не молится, потому что из стада антиверующих нариков десять здравомыслящих людей не заставят их молиться ни под какими предлогами. А потому каждое такое воскресенье священнослужители проводят застолье в гордом одиночестве. На дворе звучит колокол, - кухарки снова окончили свои смены и на сегодня могут быть свободны от своих обязательств. Чтобы хоть как-то поддержать старые традиции, Сяо сидел на лавке недалеко от колокола и мысленно молился. Барбатос бегал за ним везде, словно верная собачка, потому что не хотел в чужой неизвестности быть украденным и снова унесенным к холодному озеру той компанией наркоманов. Поэтому новенький, покорно сложив руки на коленях, сидел и тоже слушал звон колокола. - Венти, ты меня напрягаешь... - нервно проговорил Сяо, покосив взгляд на одноклассника. - Чем? - Ты весь день молча следуешь за мной, ни на минуту не отходишь. Это напрягает... - Ты одиночка? - Барбатос строит из себя непонятливого дурочка и давит нервную улыбку, будто ни в чем не виноват. - Не был бы им, если бы принимал норки. Ты прекрасно понимаешь, что я предпочитаю, когда никто не нарушает мое личное пространство. - И где же оно начинается, твое личное пространство? - Дразнится он. - Минимум в двух метрах от меня... - Сяо поднимает голову к верху, под звуки звонкого колокола видит в окне шестого лицейского этажа девичий силуэт. Девушка стоит прямо в раме, в раздумиях смотрит вниз, на каменную тропинку. Вокруг по лицейскому двору гуляют люди, они везде. Они ведут свои речи, смеются, смеются по-свински и обнажают свои животные лица. Девушка в окне перестает держаться за деревянные перекладины, вертит головой, рассматривая проходящих внизу людей, а потом, намеренно перестав держать равновесие, качнулась вперед, в свободный полет. До удара ей давалось две с половиной секунды, но решения своего она не поменяла. Крыльев-то не отрастила, вовсе не стала божественным вестником или чьим-нибудь ангелом. Разбилась вдребезги, рассмешив людей снизу.