Падение Берлинской стены

Martin Jacoby- Truman sleeps             Мы приехали к какому-то странному двухэтажному зданию из светло-желтого кирпича с бордовой крышей, опутанного зелеными вьюнами. Здесь было так тихо, даже ветер не шумел и птицы не пели. Словно здесь застыло время и моя жизнь. Ухоженные дорожки с кустиками по краям, детская площадка, качели, большой дуб. Меня подталкивали в спину, приговаривая идти быстрее. Как много странных людей, активно беседующих между собой. Много бегающих мальчишек, визги девочек из дальних комнат, недовольное бурчание буфетчицы в столовой. Серые невзрачные стены и противно скрипящий под ногами пол. Мутная картинка перед глазами. Различные страшные мысли уносили меня черным водоворотом, цепляясь за плечи страшными лапами и тянули куда-то назад. Домой! Я хочу домой! – Милая, успокойтесь! Здесь вам будет лучше, — раздался низкий мужской голос над ухом. Кто-то пытался заглушить мою истерику, а я лишь отталкивала от себя всех, отчаянно побежав к выходу. – Задержите же эту ненормальную девку! — услышала я злой голос неизвестной женщины, которая была вынуждена перекрикивать мой плач. Рядом с ней была еще одна девушка. – Шарлотт, пожалуйста, послушай нас, — эта самая девушка присела передо мной на корточки и приветливо улыбалась, – Я – фрау Леманн, я занимаюсь вопросами по делам несовершеннолетних. Она аккуратно взяла в свои руки мои две трясущиеся ладошки. – Понимаешь, Шарлотт, мы не можем тебя оставить дома. Теперь ты будешь жить и расти тут, ты получишь хорошее среднее образование в лицее, куда ходят все наши воспитанники. Будешь дружить с остальными детками, за вами будут хорошо следить и содержать, — фрау посмотрела на меня так, будто ожидала моего одобрительного ответа, – У нас много игрушек, можешь брать, какие захочешь. Какие тебе нравятся? — я молчала. Девушка отвела взгляд и утерла с моего личика слезу, после чего поднялась на ноги, –Пойдем, покажу тебе твою кровать и твоих будущих друзей, — и повела за собой. Комната оказалась небольшая. Серые стены, зарешеченное окно, на полу – темный линолеум, а в самой комнате – беспорядок. Кругом были раскиданы игрушки. Две кровати, стоящие у стен, были, по всей видимости, заняты. И лишь та, которая посередине была свободна. Видимо, моя. – Располагайся, деточка. У тебя два соседа, но сейчас они, скорее всего, на занятиях по арифметике или в игровой комнате. – Спасибо… Я обратила внимание на игрушку, которая была заброшена дальше остальных. Приглядевшись к странному силуэту, я ощутила, как мое маленькое тело словно током ударило. Клоун! Почти тот же самый, как у Билла. Только у его игрушки был красный колпак, у этого – синий. И этот клоун намного потрепаннее – нитки торчат, костюмчик в горошек слегка порван. Нахлынули воспоминания о двух смешных мальчиках в полосатых футболках и кепках, что их трудно было различить. Смех Тома, нашу игру в поиск клада на заднем дворе нашего дома. Маленькие шажочки Билла, его неуклюжесть, осторожность и задумчивость... Они друг друга вряд ли когда-нибудь оставят, а вот я как внезапно появилась в их жизни, так же внезапно и исчезла. – Привет! — прозвучал нежный голосок над ухом. Я обернулась и увидела улыбчивого кареглазого мальчишку примерно своего возраста в красных шортиках и нежно-голубой кофточке с рисунком серого котика на груди. – Привет! – Тебе понравился мой клоун? Меня Фред зовут, — мальчишка потянул ко мне свою маленькую ладошку, которую я легонько пожала в ответ. – Очень приятно, Фред. Я – Шарлотт, — я протянула мальчику мягкого клоуна и присела на край своей кровати. Я удивилась, когда мой новый знакомый пристроился на кровати напротив. – Так значит, ты мой сосед? – Ага! Ты новенькая? — Фред стал разгребать что-то среди книжек, лежащих на его одеяле. – Да… К сожалению, — я вздохнула и постаралась отогнать от себя ком негативных эмоций, – Ты давно здесь живешь? – С трех лет, кажется, — мальчик нашел маленькую машинку и покрутил ее в своих маленьких ручках, – Мои мама и папа разбились на машине, — почти невозмутимо ответил Фред. – Прости… – Я привык, не стесняйся. А у тебя что случилось? — осторожно поинтересовался мальчик. – Мою маму убили. Разбили ее магазин, забрали деньги и уехали. А папу я никогда не видела и не знаю. Вроде в другой стране. Сказали, пропал без вести… – я вздохнула. – Мне жаль. Но никто не появляется в этом приюте просто так. Давай дружить? — Фред спрыгнул со своей кровати и подошел ко мне, протянув мизинчик. – Давай, — я с улыбкой приняла его предложение. Привет, мой новый друг.

***

      Дорогой дневник. Сегодня уже год, как я живу в приюте. Детки здесь очень неприветливые и всячески хотят меня обидеть. По ночам они зовут маму или папу, которые не придут. Мои тоже не придут и не заберут меня отсюда. Но у меня здесь есть один друг. Его зовут Фред, и он очень милый. Он похож на тебя, Билл. Строгая надзирательница фрау Мюллер следит за нами, нас не выпускают никуда, кроме школы. Я даже не знаю, где похоронена мама. Я бы купила большой букет белых хризантем и положила их для тебя, мама. А папа уже давно, как ты говорила, уехал в другую страну и вроде бы пропал без вести. Я не знаю, я его никогда не видела. Может, найдется все-таки в этом мире человек, которому я буду нужна… Мои друзья - близнецы наверное счастливы, ходят в школу, смеются, смотрят мультики и до сих пор играют в машинки. Носят одинаковые полосатые футболки, едят шоколадки и так же подшучивают друг над другом. Я вспоминаю вас каждый день, как солнышко из пробудившегося горизонта, которое светило мне в глаза, когда я жила еще дома. Надеюсь, вы счастливы. Я тоже постараюсь стать счастливой и буду верить только в хорошее. 01. 09. 1996 На сончасе мне наконец-то удалось поговорить со своим дневником. Приходилось изворачиваться, когда строгие воспитательницы изредка заглядывали к нам, и если кто-то не спал, того ждало наказание. Я тут же притворялась, что сплю, накрывшись с одеялом с головой. И заслоняю лицо руками так, чтобы никто не слышал моего безмолвного крика. Мои записи похожи на бредовую смесь русского и немецкого, я специально делаю так, чтобы никто не смог прочесть мои мысли и не выставил как посмешище. И в этот день я узнала, что такое школа. В тот год, когда меня определили в приют, строгий специалист по социальной адаптации сказал, что места в школе для меня не осталось, и мне нужна дополнительная подготовка. Шагнув за порог этого заведения однажды, я предпочитала больше никогда не появляться там снова. У нас, как у воспитанников приюта- своя школьная форма, чтобы надзиратели не теряли нас в окружении нормальных детей, у которых есть семья.

2001

Тебя не учили стучаться, грязная детдомовка? Отдай, это мой учебник! Девочки, мы уходим подальше от этих недоносков Эти цитаты были адресованы чаще всего мне или другим ребятам из моей группы от противной блондинки Харди и ее подружек. Сначала было обидно, но затем я с этим смирилась, сжимая зубы. Смирилась с насмешками, с толканиями в стену и тихому плачу в дальней кабинке туалета. Смирилась с тем, что все могли позволить себе в школьной столовой все, что захотят благодаря карманным деньгам из кошелька родителей, шуршали обертками от шоколадных батончиков и конфет, вкуса которых я так и не знала. А так хотелось. Вот вижу себя в зеркале нашего школьного женского туалета, откуда на меня смотрела худощавая тринадцатилетняя девочка с бледным лицом в потертой школьной форме цвета грязной розы, а на груди слева вышито название нашего приюта. Челка растрепана, под глазами синие круги. Отврат. Но после пяти лет пребывания тут уже ничто не кажется мне открытием. И шесть лет на одной и той же кровати. Шесть лет, как я слышу тихое сопение Фреда справа от себя и все еще продолжаю верить в чудеса. Может, когда-нибудь у меня появится семья? Появится ли она у Фреда и у всех детей из этих серых стен холодного приюта в глубинке к югу от дороги Альтер-Шахт? Утро, ненавистная мне каша на завтрак, школа, хореографический класс, уроки. И любимые рисунки перед сном на старых, потрепанных листах моих тетрадок. Я не люблю рисовать дома, деревья и все то, в чем не вижу души и отражающих ее глаз. Но в рисунках я хочу видеть свой дом. И улыбки людей. Если я не могу улыбаться сама, я хочу, чтобы герои моих картин обязательно смеялись. Чтобы счастье считывалось в их глазах безмолвной искоркой. Вот на парочке рисунков уже появляется Фред- уже окрепший, немного повзрослевший, с угловатыми чертами лица подросток. Он умел улыбаться. Он умел жить и пытался научить этому меня. Я лишь тихо отмахивалась, но всегда шла за ним, как за своей путеводной звездой, противореча самой себе. -А давай сбежим! -Ты с ума сошёл?! -Я серьезно! Хочешь увидеть солнце не в клеточках, а по-настоящему? Хочешь узнать вкус сладостей, наконец? Настырный мальчишка ведет меня за руку, мы притаиваемся за старым дубом и поджидаем, когда злобная фрау Мюллер или как мы ее прозвали, «кочерга» отвернется, и тогда мы воплотим в жизнь наш самый рискованный в мире план! -Бежим же! Юбка развевается в объятиях теплого ветра, Фред смеется и тащит меня в сторону забора. Высокий, но я думаю, мы справимся. Сначала залезем на старый пенек, а потом… -А ну стоять! Ну все, попались мы. Зато синхронно постояли в углу часа три и посмеялись. Теперь действительно есть что вспомнить, я даже немного горжусь. Фред, как настоящий джентельмен, в одиннадцать- то лет, деловито выдал себя как инициатора запрещенной идеи, за что получил еще пять подзатыльников. Воспитатели затем сверлили нас взглядами намного пристальнее и буквально отводили нас за руку из-за стола в комнату, из комнаты в школу… Наказание есть наказание. Зато теперь рисунков стало больше, улыбок стало больше. И стало меньше, когда через пару лет к нам зашла в комнату та самая фрау Леманн с сообщением о том, что Фреда забирает к себе одна семейная бездетная пара. -Я обязательно верю, что ты тоже обретешь семью, Шарлотт, — мальчишка радовался, но менял свой тон на ноты сочувствия и даже жалости. Пока, мой друг, я надеюсь, ты будешь счастлив. А рисунков все равно становилось больше. Шорох простого карандаша тут же явил передо мной мальчишку с солнечной улыбкой с плюшевым клоуном в руках. Я люблю останавливаться на лицах и дольше возиться с глазами, носом, губами. И казалось, что выходит неплохо. Рисунки всегда служат мне островком рая в моей несладкой жизни. Я верила, что когда-нибудь стану великим художником как Да Винчи или Анри де Тулуз-Лотрек. Я видела эти имена в карманном путеводителе своей мамы еще дома… Я не видела картин фрау Каулитц, но была уверена, что она хорошо рисует. А вот и снова мальчишки в полосатых футболках… – Юная фройляйн, к вам пришли, — после класса хореографии ко мне обратилась все та же фрау Леманн. Проведя меня через коридор, она завела меня в свой кабинет, где за ее столом сидела какая-то женщина средних лет в синем берете и такого же цвета перчатках, а ее пальто напоминало оттенок зефира из моих картинок из детских книжек. – И кто же за мной пришел? Я поймала на себе взгляд этой загадочной женщины и попыталась найти ту самую потайную дверь своих воспоминаний. Почему-то лицо кажется знакомым. Ее глаза заслезились, и я слегка чертыхнулась, когда она подбежала ко мне и неосторожно сжала мои худые плечи. — Деточка! — почти простонала она, сглатывая слезы, - Ты меня не помнишь наверное, но… Я двоюродная сестра твоей мамы, тетя Маргарет, а ты и не помнишь наверно. Я тебя видела, когда ты еще совсем маленькая была, — она опустила руку ближе к полу, словно показывала рост. Я внимательно наблюдала за палитрой эмоций этой неизвестной мне женщины, и почему-то мне стало ее жаль, хотя должно быть наоборот. — Я вернулась в Германию месяц назад, а все это время жила с дочерью в Канаде, и только недавно узнала, что с твоей мамой, и что ты… ой, — тетя закрыла рот рукой, чтобы не разрыдаться. —Девочка моя, ты не беспокойся, я готова удочерить тебя, если ты этого хочешь, — взмолилась и после короткой паузы добавила: — Не хочу, чтобы моя племянница росла в детдоме! Я кое-как отошла от приятно поразившей меня новости. — Конечно хочу, тетя… Конечно хочу! А у вас большой дом? – Большой, деточка, большой. Я, кстати, в Магдебурге живу. У тебя точно будет своя комната, книжки, игрушки, все что захочешь, — черные дорожки слез текли по слегка морщинистому лицу тети, а ее прохладная ладонь легла на мою щеку. Я не хочу просыпаться, чтобы не разочаровываться, что это сон! – Фрау Этингер, пожалуйста, заполните все необходимые документы. Семейное положение, уровень месячного дохода, метраж вашего жилья… Это нужно для того, чтобы социальная служба по делам несовершеннолетних удостоверилась в том, что вы вправе воспитывать ребенка, — фрау Леманн протянула тете Маргарет какие-то бумаги, которые та принялась судорожно заполнять. – А также девочка должна будет взять вашу фамилию, таковы правила, — добавила работница социальной службы. Я растерянно присела на соседний стул, пребывая в прострации, в предвкушении прекрасного. Конечно же, это моя тетя. Та самая тетя Маргарет, которую я видела еще совсем малышкой. Теперь и мои глаза застилает мутная пелена слез и далеких воспоминаний. Москва. Тысяча девятьсот девяносто второй год. Мамина квартира на Красносельской и заполняющие ее довольные возгласы гостей. -Не понимаю, как вы празднуете Рождество спустя неделю после Нового Года? Это же немыслимо! — тетя Маргарет разливала шампанское по бокалам. – Вот так вот, сестра, для этого я и пригласила всех вас, потому что именно у нас это празднуется не так, как во всем мире, — мама выводит меня за руку к гостям, довольно глядя сначала на меня, а затем на гостей. Пышное светло-розовое платье. Я – принцесса. Запах мандаринов, салатов, новогодний дождик и елочка… И рождественские желания, все желают друг другу счастья и здоровья. – Поехали домой, деточка. Какая же ты худенькая... Если я загадала обрести семью, то исполнятся ли мои остальные желания, дорогая Вселенная?