Падение Берлинской стены

POV Bill Tokio Hotel — Träumer Холодная полоса рассвета задребезжала за окном ярко-желто-оранжевой линией, и я так не хотел просыпаться. Судя по тому, как в окне неторопливо проплывают провода и столбы линий электропередач, как тихо шумит мотор, мы еще не добрались до места назначения. Еще не зашелестели за шторкой журналы, которые всегда читает Густав с утра пораньше, когда встает раньше всех, и Йост еще не выдал словесных нагоняев нашим сонным организмам. Неужели я проснулся на это раз раньше всех? И слава богу, не один. Тонкие девичьи руки приютились на моих плечах, а слух ловил тихое сопение. Лотти, как и всегда, спала, крепко прижавшись ко мне всем телом, что я порой даже не мог пошевелиться, даже невзирая на затекшую спину. Чтобы не потревожить ее покой. Девушка тихо промычала что-то и дернулась, уткнувшись носом в мою шею. Щекотно. А я, сморгнув неуютную дремоту, мягко чмокнул ее в лоб и совсем-совсем слабо повернулся корпусом к ней, обнимая теснее. Любимая В тур-басе койки не очень широкие, и по правилам, девушке полагалась своя, но все и так знали о наших отношениях. Мы часто засыпали вместе на моей койке, но не всегда для того, чтобы провести время «плодотворно», а чтобы просто чувствовать друг друга, не отпускать так далеко. Парни нередко шутили над нами, пуская безобидные подколы, Йост сначала Шарлотт воспринимал в штыки, но я взял ситуацию в свои руки и не позволял такого обращения к ней, уладив с нашим великим и ужасным продюсером все сложности. Все-таки теперь она — моя визажистка. После того, как Натали внезапно поставила нас перед фактом, что уходит на другое место работы, вопрос о назначении нового визажиста стал открытым. И я, недолго думая, предложил ей на замену Шарлотт, которая, сначала отреагировав на это, выпучила глаза и развела руками: — Билл, да ты с ума сошел! У меня же нет опыта, ни знаний, ничего… — Ты можешь всему научиться в самые сжатые сроки, и тем более, ты художник. Я буду очень рад, если ты будешь со мной в турах, и поверь, это самая крутая возможность! Сначала ее глаза загорелись, потому что я четко знал и чувствовал, как нам будет невыносимо поодиночке, когда я буду уезжать. Тем более, в нашем самом первом большом европейском турне мне требовалась максимальная поддержка! Лотти довольно быстро освоила курсы визажиста и стала уже полноценным членом нашей большой и дружной команды. Мне же было теплее — видеть и чувствовать рядом своего любимого человека. К тому же, я твердо решил, что больше не буду скрываться. Йост грозился, что нас будут всюду подлавливать журналисты и папарацци, и что я нарушу весь имидж группы. Плевать. Мир шоу-бизнеса полон лицемерия и зла, и я твердо считаю, что главное здесь — оставаться человеком. И как любой человек, я имею право радоваться, злиться, проявлять эмоции, любить и быть любимым. Я слегка прикрыл глаза, падая в завлекающее сонное царство, которое не до конца меня отпустило. Небо светлело, а под глазами становилось темно. И так тихо… Руке стало легче, и сквозь дремоту я смазанно почувствовал какие-то движения со стороны. Мне снова снилось, как я плыву в толще глубокого, бирюзового моря, смотрю на завлекающее своей красотой и блеском коралловое дно, мимо меня проплывают морские обитатели. А затем за руку меня, одинокого водолаза, берет прекрасная русалка, и с ней подводный мир кажется еще ярче и светлее… — Би… — сквозь морскую толщу зовет меня эта русалка… Би, ты ведь не спишь, — мягкая улыбка украшает ее лицо, и она приближается. Мне так хорошо. Мне чертовски хорошо. Между нами остается небольшое расстояние, рассекаемое крохотными пузырьками. Под водой на губы ложится тяжелый поцелуй… Я улыбаюсь, приоткрывая глаза. Подводный мир исчезает и резко выталкивает меня, как архимедова сила из бирюзовой толщи, прямиком в реальность. Мои волосы мягко перебираются женскими пальцами, и я просто готов разомлеть еще сильнее, когда эти самые пальцы переходят на кожу щеки. — Доброе утро, звездочка, — ласковый шепот теряется между моих взлохмаченных ото сна прядей. — Доброе утро, — улыбка не сползает с моего лица, и я разглядываю свою прекрасную русалку более четко. Лотти слегка нависла надо мной, уже с убранными назад волосами и переодетая. Я заметил, что часы показывали 7:18. Ужас, я никогда практически не просыпался в такую рань. Мне очень хорошо. Я так не хочу вставать, но девичьи руки слегка дергают мои, чтобы я подал признаки жизни. Затем губы накрывают чужие, и я снова плыву… — Биль, вставай, — тихо, вкрадчиво шепчет моя русалка и поглаживает по голове. Когда-то меня так же будила мама. В школу. Как же давно это было… Утром всегда есть возможность побыть наедине со своими мыслями, и вообще, благодаря Лотти я понял, что это время еще и волшебное. Пока все спят, смотришь в окно на пробегающие мимо улицы и желтеющий рассвет, который так и норовит уколоть свежей прохладой и запахом не сошедшего с земли тумана. Закончив со всеми утренними манипуляциями и тихонько прошмыгнув из тесного турбасовского туалета в кухню, боялся кого-нибудь разбудить. И едва не споткнулся об высунутую в проход руку Георга с нижней койки. Все еще крепко спали, занавесившись шторками. Лотти делала все на кухне тихо, как мышка, и я даже был рад, что она так ловко и быстро свыклась с нашим «кочующим» режимом, или, как говорит Том, «общество бродячих музыкантов». Аккуратно достав тарелку с хлопьями, тихо насыпала и залила молоком, а воду кипятила в кастрюльке, чтобы не шуметь чайником. Я подошел сзади и обнял за талию, нежно целуя в изгиб шеи. — Мм, хлопья только себе наливаешь, да? — решил я поинтересоваться, наблюдая через женское плечо, как молоко наполняет тарелку с кукурузными кусочками. — Вообще-то это тебе, а я буду только кофе, — шепнула она, подвигая в сторону готовую тарелку. — Мм, а потом опять побежишь в магазин за какой-нибудь фастфудной ерундой, да? — мой маленький подкол увенчался легким поцелуем в висок и тихим смешком девушки. Пока она заваривала себе простой кофе из пакетика 3в1, я тихо выдвинул наш столик-трансформер и уже поедал хлопья, глядя в окно. Рядом опустилась моя любимая кружка с медведем, наполненная чаем. Шарлотт знает, что кофе с утра я не пью — уж слишком потом болит голова. А сама девушка готова потреблять его целыми литрами, чему я удивлялся. Опустившись напротив, Лотти стала играть со мной в гляделки, пока я доедал хлопья, стараясь не греметь ложкой. И все же это утро уже было поистине волшебным — Знаешь, мы сегодня выступаем в таком большом зале… Всегда так волнуюсь, когда выходишь, а под тобой сотни и тысячи людей, просящих, умоляющих, визжащих… Перед этим еще саунд-чек. Наверное, я никогда не избавлюсь от этого чувства, каждый раз как первый, — я говорил шепотом, глядя то в окно, то на девушку. — Это твое обычное состояние, Би, и это совершенно нормально, — успокаивающий тон, проскользивший в женском шепоте, приятно лег на слух. — На саунд-чеке будешь рядом? — почти взмолился я, потому что нередко Лотти пропадала куда-то, беседуя с кем-то из команды, а мне требовалась моральная поддержка. Знаю, это эгоистично, но тем не менее, я не мог не спросить. — Если, конечно, Йост опять не найдет, с чем до меня докопаться, — мягко усмехнулась девушка чуть ли не в голос и тут же прикрыла рот рукой. Дальше мы просто перешептываемся о всякой ерунде, и затем перемещаемся на другой диван возле окна. Все же неуютная сонливость туманом разливалась в голове, что я так и норовил прикрыть глаза и ещё какое-то время подремать. Голова опустилась на колени девушки. И мне снова чертовски хорошо. Как ее плавные движения рук скользят по моему ненакрашенному, даже слегка помятому лицу, пальцы зарываются в волосы и мягко перебирают пряди. — Я бы хотел проводить так каждое утро, — задушевно шепнул я, повернувшись так, чтобы смотреть прямо в глаза улыбающейся девушки. — И я, моя пельмешка, — рука плавно коснулась места за ушком и пропустила одну прядь. Но мне захотелось что-то изменить, поэтому я поспешно поднялся на диванчике и усадил девушку боком себе на колени, как и любил делать дома в Берлине, у нас на кухне. Взгляд Лотти загорался блинчиками восходящего за окном солнца, а я всецело любовался ею, поглаживая по спине и мягко касаясь уголка губ большим пальцем. — Знаешь, я так долго мечтал о том, чтобы сидеть вот так, в турбасе, прижавшись друг к другу… — мой шепот призмемлился в макушку, на что Лотти лишь сильнее обняла меня за плечи, — хуже всего было просыпаться одному, улыбаться тысячам чужих для меня людей, а затем обратно возвращаться в этот тур-бас и чувствовать уничтожающее одиночество…

Sind wir allein

Wir wollen lieber Traumer sein

Wir sind Traumer

Wir ham Angst

Мой тон впитывал боль всех прошлых дней, проведенных именно в таких ощущениях. И я искренне верил, что если сейчас я проговорю это, то отпущу навсегда. Ведь всему прошлому, что тяготило меня и ее, место в прошлом. Настоящее творим мы сами. А будущее — оно неизвестно, но никто и не говорил о том, что оно не может быть таким, как я хочу. Как хотим мы. Голова девушки чуть наклонилась, что легкая щекотливость от прядей пробежала по ключице, и я потянулся к ее затылку, чтобы стащить заколку-краб, которую она всегда цепляла, чтобы убрать волосы. — Я когда-то тоже мечтала об этом, Билл, — взгляд поднимается, и я поспешно убираю мешающие волосы, заслоняющие половину ее лица, — все, чего я хочу сейчас, чтобы это продолжалось… Мне не нужно большего, чтобы просто быть рядом с тобой. Инстинктивно сжимаю руки на ее талии, плавно склоняясь ниже, задержав взгляд на ее губах. Затем одаривая их нежным поцелуем, обнимая теснее и ощущая внутри прекрасное тепло, освещающее наш подводный мир. Преобразовывая прежде томящуюся внутри многоуровневую боль, смешанную с отчаянием, в восхитительную переливистую гамму ощущений. В чистое и непревзойденное спокойствие. В нужную нам обоим любовь, ради которой я не пожалею ничего, даже жизни. Рассекая тишину легким вздохом, Лотти хватается за ткань моей футболки и прижимается теснее, лаская мои губы ненавязчиво, ожидая встречной отдачи, которой я точно не пожалею. В этот момент, полыхающий на губах мягким теплом, я определенно растворяюсь, как сахар в горячей воде, чувствуя небывалое счастье. Оно впивалось своим сладким послевкусием в кровоток и будоражило сердце, наполняя его. Так важно. Так нужно. С ней. Так было невозможно, невыносимо. Без нее. Тихая трель будильника с телефона Тома долетает до нас из спального отсека. Быстро загасив, брат, вероятно, предпринял попытку встать, а мы с девушкой синхронно усмехнулись, услышав его измученное, разбитое о скалу утра, мычание. Мы садимся вновь за столик, все еще не переставая играть в гляделки, и вскоре мои догадки оправдываются. Близнец, зевнув в ладони, падает рядом со мной, что даже под задницей все прогнулось, и поправляя торчащие в разные стороны ото сна косицы. Вот уж кто действительно помятый. С туманным взглядом, без повязки на лбу, в огроменной черной футболке, похожей на парус. — Доброе утро, Том, — все так же весело прошептала Лотти, одаривая брата счастливым взглядом. — И вам, голубки, — с легкой полуулыбкой впивается взглядом в нас обоих мой брат. В своей типичной манере. Я не злился на него за произошедшее с моей девушкой, не тяготел выяснять отношения, потому что знал, что это рассорит нас еще сильнее, и чего хуже, может привести к ссорам в группе, а ни мне, ни коллективу, и уж тем более Йосту это не нужно. Приняв все как есть, я даже в какой-то мере был рад за своего брата. Наконец-то он повзрослел по настоящему, чтобы испытывать какие-либо серьезные чувства, а не забавляться «любовью на одну ночь». Может, кому-то это показалось бы диким, но в нашей маленькой семье у всех в сердце было место друг для друга. В случае Шарлотт это место было для нас с Томом на двоих. В тайне, как ее парень, я конечно, негодовал, но и воспротивиться тоже не мог. Я понимал ее чувства, как и Тома, и уважал любой выбор. Ведь жизнь научила тому, чтобы не быть тупоголовым эгоистом, а порой прислушиваться и к чувствам других. Главное, чтобы все мы были по-своему счастливы. И уж, чего греха таить, Том тоже был на седьмом небе, что теперь Шарлотт — часть нашей команды. Том, как и я, слопал тарелку хлопьев, а затем в кухню шатким шагом ввалились Георг и Густав. До чего же мы все смешные, когда сонные. — Че кроме хлопьев есть, а? Я уже заебался жрать этот пенопласт, — Гео сегодня был, по всей видимости, не в духе, шаря по ящикам. — Ну сорри, братан, пока что доставку с пятизвездочных ресторанов мы не заказываем, — не удержался от подкола Том, отчего все заржали. — Окей, хаха, очень смешно! — набычился басист и открыл холодильник, — Эй, я оставлял здесь йогурт, кто спиздил?! — и под его угрожающе-подозрительный взгляд попали мы все. Особенно Том, который доскребал в пластиковой ванночке ложкой черничную массу. — Упс… — его попытка сделать невинное лицо не увенчалась успехом, — ну сделай себе яичницу. — И я с удовольствием разобью яйца об твою башку, — процедил Листинг и нехотя взял сковородку. Хотя с ней он выглядел еще более угрожающе. Так мы и провели остаток нашего чудесного утра, которое то и дело утопало во взаимных подколках и шутейках от парней. Лотти тоже улыбалась, прижимаясь ко мне, а я с жаром наблюдал за «перепалкой» своего брата и Георга. Густав же как обычно — заварил свой черный кофе и уселся возле окна, помалкивая. Затем вошел Йост и кратко дал распоряжения на этот день. Что ж, если утро было волшебным, то я и не сомневаюсь — день пройдет так же. *** POV Charlotte Парни шумно разговаривали, находясь в гримерной, а затем синхронно засмеялись с очередной байки Тома. Наверное, единственная в мире неизменная вещь — это та самая атмосфера перед любым концертом. Еще и Йост, вечно раздающий кому-то нагоняев по телефону, рассекал коридор широкими шагами с какими-то листами в руках. За свое не столь долгое нахождение в такой обстановке я поняла, что бэкстейдж — это неспокойный организм, никак не способный удовлетворить разом все свои потребности. Все спешат, суетятся, куда-то бегают и повышают голос, звонят по телефону, слоняются туда-сюда, и это волнение заметно передавалось и мне. Но тут же прекращалось, стоило мужской руке накрыть мою, делясь таким ценным спокойствием. Хотя бы ненадолго. И наши с Биллом взгляды мимолетно встречались. Парень сидел у зеркала уже при полном одеянии для предстоящего выступления. Иногда я просто поражалась тому, как в одночасье из сонного и помятого мальчишки он мог превращаться в изящного, желанного молодого человека, от которого веяло роскошью в прямом смысле. Черная кофта, украшенная легким материалом, напоминающим перья, поверх которой было надето множество серебристых цепочек, лаковые ботинки на платформе и белоснежные джинсы-клеш, местами украшенные декором в виде замочков и пуговиц. Красота, изящество, тонкость — это все определенно про него. А именно про того, кому я докрашиваю второй глаз, мягко тушуя пушистой кистью черные тени на верхнем веке. Стараясь работать сосредоточенно и не отвлекаясь на что-либо постороннее. Билл иногда улыбается без причины, сидя с закрытыми глазами, а я — вместе с ним, рискуя накрасить что-либо не так. Слегка отстраняюсь от любимого, уже полностью «облаченного» в боевой макияж личика и на пару секунд задерживаясь взглядом, чтобы найти какие-то неровности и тут же исправить их. Аккуратно смахнув маленькие серые пылинки кистью с закрытых век, смотрю в зеркало, на отражение Каулитца. Глаза теперь как две черные бездны, кончик носа и щеки легко поблескивают от хайлайтера. Прекрасен. Изящен, как черный лебедь. — Все готово, — шепчу ему на ухо и захожу за спину, чтобы Билл смог рассмотреть себя. Карие глаза распахиваются, жадно хватая собственное отражение с зеркальной глади, а губы незамедлительно расплываются в улыбке. И я улыбнулась вслед за ним, наблюдая, как буквально передо мной худой черноволосый мальчишка перевоплотился в такую яркую, прекрасную звездочку. Которая будет сиять сегодня ярче всех, я знаю. — Как всегда чудесно, — так же тихо ответил мне Билл. Довольный, как сытый котенок. Я слегка наклонилась, положа руки на его плечи и чмокнула в макушку. Еще взлохмаченную. — Пс, парни, курить пойдем? — сзади послышался громогласный призыв Тома. На его языке это «давайте свалим ненадолго, пока нашим голубкам надо побыть наедине». Знаю-знаю, старший Каулитц всегда так делает перед концертом. — Ага, пошли, — синхронно согласились Георг и Густав, и перед уходом троица бросила на нас многозначительные взгляды и хитроватые улыбки. Дверь за ними закрылась. — Спасибо тебе, — моя ладонь вновь накрылась ладонью Билла и слегка потянула на себя, как бы вынуждая сесть ему на колени. Парнишка действительно светился ярче полярной звезды, которая уже стала для меня путеводной. Настолько родной и такой нужной, что сбившись, я бы точно погрязла в темноте и больше никогда бы не вышла к свету. Не нашла бы выхода. Ладонь Каулитца мягко провела по моему левому безымянному пальцу, где по-прежнему покоилось его кольцо, переливающееся всеми оттенками нашей любви. Его губы, смазанные блеском, тронула искренняя улыбка, когда он пошевелил это кольцо кончиками пальцев, и между нами словно завязался немой диалог. — Я больше его никогда не сниму, — вкрадчивый шепот рассеялся в изгибе шеи Билла. — А я и не позволю тебе разбрасываться такими вещами, — он незамедлительно улыбнулся, забавно нахмурив брови. Будто счел эти слова за чистую монету. — Я люблю тебя, — самопроизвольно слетело с уст, вновь шепотом, словно я боялась того, что эти стены услышат нас. А такие ценные слова я доверяю только ему. Руки на талии сжимаются теснее, и губы накрывает поцелуем, как мягкой волной в теплый, солнечный день. Я испытываю неописуемое счастье, которое розами цветет внутри и превращает пустующее ранее пепелище в прекрасный сад. И я точно знала, что в этом юноше по-прежнему сидит тот лохматый мальчишка с лучезарной улыбкой и взбалмошным характером, который поселился в моем сердце еще много лет назад. Тот мальчишка, который всегда был рядом несмотря ни на что. Тот, кто был моим самым лучшим другом и кому мне было не страшно доверить все свои секреты. Мальчишка с большими, наивными шоколадными глазами, ради которых я была готова на все, что угодно. Лишь бы эти глаза никогда не плакали. Тот, кого я полюбила всем сердцем и больше никогда и никуда не отпущу. — Я люблю тебя, — отзеркаливая мою реплику, Билл оставляет легкий поцелуй в щеку, поглаживая по спине, в то время, как я обнимала его за плечи и утыкалась носом в его волосы.

Wir ham uns

На секунду, как обычно бывает, меня пронзает насквозь осознание, что сейчас Билл уйдет туда, где на него будут смотреть сотни и тысячи, но тут же успокаиваю себя. Моя звездочка должна сиять и идти к своей мечте, а я лишь, как обещала, буду рядом. Потому что я знаю, как сильно Билл нуждается в этом. Я ни капли не пожалела о своем решении перевестись на заочное и стать частью команды Tokio Hotel. Тетя отреагировала на это вначале скептично, а затем выразила свою радость за всех нас и искренне пожелала мне счастья. Сегодня, в Вене, предстоит большой концерт, до которого остается менее часа. Зал потихоньку наполняется людьми, и в такие моменты Билл всегда держит меня рядом, а я всячески пытаюсь забрать его волнение, беря за руку. Йост раздает краткие поручения каждому и установки на приближающееся выступление, затем снова наезжает на кого-то по телефону. Мы с Биллом сидим рядом на низком диванчике в гримерной, и я позволяю сжимать ему свою руку буквально до боли, но не показываю этого. Парень очень волнуется, и я его понимаю. Густав стучит палочками по столу или подлокотникам, Том, по-доброму глядя на нас, наигрывает что-то на гитаре и мягко улыбается, впрочем, как и Георг, занятый своим бас-инструментом. В назначенный «час-икс» мы обмениваемся объятиями, и дольше всех — именно с Томом. Старший близнец тяжело выдыхает мне в изгиб шеи, водя ладонями по спине, а я крепче сжимаю его плечи, выражая поддержку и ему. Затем он мягко улыбается, буравит взглядом так, будто видит меня в последний раз, разворачивается в коридор и следует к двери, разделяющей тишину и адское море шума собравшихся тут людей. По заранее известным ходам я пробираюсь на балкон со стороны VIP-ложи и замираю в ожидании. Зал сходит с ума, синхронно прыгает, визжит, размахивает фотоаппаратами, телефонами и светящимися палочками на батарейках, как и всегда. Я смотрю на происходящее на сцене, на то, как Билл уверенно держит внимание восторженной толпы и рассекает пространство своим чарующим голосом. Том и Георг неспешно перемещаются по сцене, перебирая струны гитар и на некоторвх песнях стоят даже на бэк-вокале. Каждое движение выверенно и отрепетировано сотни раз, что на выступлениях — все слаженно и ровно. Но только не у Густава, которого за барабанами даже почти не видно. Все ребята отдаются нереальной энергии музыки, ставшей их вторым дыханием, третьим кровотоком. Они живут этим. Чувствуют. Это целый мир, когда-то сплотивший четверых маленьких, озорных мальчишек, по которым сейчас сходит с ума пол Европы. Я улыбнулась своим мыслям, обняв себя руками. В этом мире и нашлось место для меня. Место, которое стало моим домом, где мне известны такие понятия, как забота, сострадание, доброта и надежда на завтрашний день. Место, где я могу быть порой слабой, любить и быть любимой. Быть собой и ничего не бояться. Уголок, подаривший мне все то, в чем я прежде так нуждалась, заполонивший все мои черные годы и выпустивший наружу того, кто всегда сидел внутри меня. Маленькую девочку, улыбающуюся солнышку или любым простым вещам, ту, у которой так беспощадно украли детство и сломали любые надежды на светлое будущее. Мне потребовалось много лет, чтобы найти такое место. И взять за руку того, у которого был ключ от двери этого светлого будущего. Толпа поклонников кричит и рукоплещет, ожидая следующей песни, и в этом коротком перерыве накрашенные глаза поднимаются в мою сторону. Словно посылают немой сигнал. Я здесь, всегда чувствуй это. Я люблю тебя. И я люблю тебя несмотря ни на что. Ощущать приятное тепло его тела, находясь в объятиях друг друга — стало точкой в бесконечных мытарствах и поиске внутренней гармонии. Наверное, ради этого стоило пройти такой большой путь и все извилистые дорожки самопознания, чтобы наконец покончить со всем этим и найти тот самый выход. Тот, что улыбался всем этим людям и изредка поглядывал в мою сторону. Моя яркая звездочка, рядом с которой каждый момент обретает смысл, а в каждое прикосновение вложена оживляющая нас изнутри любовь и нежность. Я научилась чувствовать любовь в разных проявлениях, в том числе и к твоему брату. Только эта любовь — совсем другая, но для меня не менее ценная. Том как-то сказал, что все, что происходит в нашей жизни — к лучшему. Действительно, нам не зря даны те или иные испытания, это не просто так. Мы должны научиться преодолевать их, ведь каждая ситуация — урок, каждая оплошность — опыт. И все мы имеем право на ошибку, как и все живые люди. Ценность заключается только в том, что учимся ли мы на них или нет. Все зависит лишь от нашего выбора, от слов, которые мы говорим себе и своим ближним. И только так мы способны познать свой мир и принять себя окончательно. В жизненной суматохе, какой бы она ни была, важно не потерять себя и по необдуманному поступку — своего ближнего. Того, кто наполняет каждый день новыми ощущениями, а жизнь — смыслом. Концерт заканчивается слезами многих девушек, визгами и криками, а Билл тяжело дышит в микрофон. Парни тоже устали, и я это вижу даже с балкона. Затем вчетвером выходят на поклон, и зал утопает в оглушающем шуме. Я бегу в сторону гримерки, и вскоре друзья радостно стискивают объятия. Впятером? Хм, неплохой эксперимент! Но Георг и Густав быстро проходят дальше, обессиленно падая на диваны, а шум зала, кажется, еще долго не смолкает в ушах. Между ресницами стынет кристальный слой, в котором собрались все мои нерастраченные ощущения. Я так горжусь вами. Мы остаемся втроем, неподалеку от двери в гримерку, и сквозь собственные всхлипы я слышу, как позади раздался хлопок от бутылки. — Это… Это было чудесно, — совершенно искренне, едва не плача выдавливаю я, чувствуя, как на спину легли четыре жаркие мужские руки. — Спасибо, что ты с нами, — с улыбкой в голосе отозвался Том. Я обнимала обоих близнецов, изнемогая от жара, которым пропиталась сама, и бешеного трепета под ребрами, буквально разносящего их в щепки. Но я была счастлива. Да, теперь я по настоящему счастлива, мама Стоило мне прикрыть глаза, с ресниц сорвалась крупная капля, тут же ставшая ручьем, пробежавшим по щеке. Так мы и простояли еще какое-то время, пока из-за двери не высунулась рыжая голова Георга, позвавшая нас охладиться шампанским. Под темнотой закрытых век прокралась такая знакомая до боли картинка. Мимо нас пробежали двое маленьких мальчишек. В полосатых футболках. А с ними девчонка, в ярко-желтом платьице. Внезапно эта девчонка споткнулась и упала, а двое мальчишек помогли ей подняться. Так же как и крепкие руки братьев по разные стороны обхватили мои, побуждая приподняться. К черту, я не хочу больше играть ни на чьих нервах, не хочу изводить себя муками. Мы заключили друг друга втроем в самое тесное объятие, которое значило больше, чем тысячи слов. Том, спасибо тебе, что научил не бояться трудностей и всегда поддерживал, хоть и иногда творил полнейшую ерунду. Билл… Благодаря тебе я научилась любить, бороться с собственными барьерами, быть решительной и смелой, и, конечно же, любимой. Куда бы я ни пошла, я все время буду следовать за вами, как за проводниками. Теперь мы точно неделимы. Мои мальчишки в смешных полосатых футболках.

Hab'n uns alles genommen

Hab'n uns alles vergeben

Um bis hierher zu kommen

Ende

1 ноября 2022 — 31 июля 2023