Птичка

— Ты обещала, что всё кончится. А что говоришь сейчас?! — не сдержавшись, вскрикнула я, глядя на пока ещё спокойную мать. — Валерия, ты должна понимать, что я не властна над судьбой. — Ха! Да что вы, мамочка. Ты всё же властна над собой, так почему опять пропила все деньги?! Мама тяжело задышала, маска спокойствия начала давать трещину. Ну же, давай! Покажи своё истинное лицо. — Знаешь, я давно поняла, почему отец ушёл. Ты каждый раз хочешь выглядеть идеальной матерью и каждый раз доказываешь мне обратное. — Заткнись! — она вскочила из-за стола и стукнула по нему кулаком. Да с такой силой, что стоявшая на нём кружка с кофе слегка подскочила. — Дрянная девка, ты не имеешь права оскорблять меня! Твой отец бросил нас, не строй из себя дуру, — губы, подведённые красной помадой, сжались в тонкую линию, а её лицо слегка побледнело. Если бы не деревянный стол, что разделял меня и эту истеричку, то моя щека давно бы горела от неслабой пощёчины. — Это тебя он бросил... — сглотнув подступивший к горлу ком, чуть тише процедила я, исподлобья глядя на мать. — Закрой рот, мерзавка, — мама нервным движением поправила свою прическу, на ушах блеснули увесистые золотые серьги. В тот момент я всё поняла. Противное чувство заставило сердце биться чаще. Меня начало потряхивать от гнева. Почему из-за её решений должна страдать я?! Пальцы сжались ещё сильнее. Ещё немного, и скрип моих зубов будет слышен даже ей. — Так вот из-за чего ты решила снова переехать. Спёрла серьги у тёти Гали? И ещё меня дурой называешь? Мать замерла. С минуту рассматривала моё лицо, вглядывалась в глаза. А потом, как ни в чём не бывало, выдала: — Да, из-за этого. И из-за того, что меня выперли с работы. Собирай вещи, уедем сегодня, поезд в восемь вечера. Не дай бог ты не соберёшься. Я вышвырну тебя из своей жизни вместе с твоей ненаглядной гитарой и мерзким котом, — женщина, являющаяся моей матерью, попыталась улыбнуться, но по напряжённой позе я поняла, что она еле сдерживается. — Что, неужто не хочешь спросить, куда мы едем? — мне всё равно. Ненавижу. Скорее бы свалить от неё, скорее бы совершеннолетие. Видеть её тошно. — Стерва, — бросила я и побежала к своей комнате, слыша, как окончательно взбешённая мать бежит за мной. Быстро захлопнув дверь, я беру в руки гитару. Сажусь прямо напротив дверного прохода, наблюдая, как бестия орёт и мечется за стеной. Начинаю играть самые лёгкие аккорды и стараюсь её перекричать: — Не стану выслушивать мать, что пропила всю зарплату! — завываю я, а за дверью становится чуть тише. Устало вздыхаю, возвращаясь к своему занятию. Спустя еще пару обидных строчек, слышу удаляющийся цокот каблуков. После — хлопок входной двери и поворот ключа. На глаза наворачиваются слезы, и последнюю фразу я выкрикиваю: — Как же меня это всё задолбало! — нещадно бью по струнам. Пальцы пронзает боль, а сама гитара отзывается приглушенным эхом. Ставлю музыкальный инструмент на его родное место, а сама, полностью опустошенная, сажусь на кровать. Кошка, понявшая, что больше громких звуков не будет, вылезает из шкафа и вальяжной походкой направляется ко мне. По щекам начинают течь горячие слёзы, я роняю голову на руки. Когда наступила точка невозврата? Когда наши с мамой отношения стали настолько невыносимыми? Когда, чёрт возьми, она свернула не туда?! Ответы на эти вопросы я не знала. Но они были так нужны. Честно, мне было плевать, куда мы снова бежим. Я просто хотела, чтобы эти нескончаемые переезды закончились. Только за пятнадцать лет моей жизни мы сменили, кажется, восемь квартир, если не больше. За все восемь классов школы у меня практически не было друзей. Ближе к концу шестого я вовсе перестала их заводить, ведь знала, что это бессмысленно. Что это ненадолго. Моя мать — самая настоящая аферистка. Все наши переезды из-за неё. Стоит ей устроиться на работу и получить зарплату, как в тот же день от нее не остаётся почти ничего. Она всё тратит на алкоголь и прочую ересь. По крайней мере, раньше тратила только на это. Но однажды, когда нашей семьёй заинтересовалась опека, моя мамаша напряглась. Это произошло, когда я пришла в школу с заметным синяком на лице, а учительница подметила, что это не первый случай. Её тогда сильно прижали, но родительских прав не лишили. Зря. Ведь больше она не попадалась. Начала следить за собой, покупать модные вещи, увлекаться макияжем. Заодно и нашла способ скрывать мои синяки. Конечно, алкоголь мать не бросила, но поняла, что кроме него может иметь много чего другого. Даже в тех случаях, когда у самой не хватает денег. Ведь с макияжем она выглядела довольно неплохо. Это привлекало мужчин. Причём богатых. Чем ещё она их завлекала, я даже думать не хочу. В итоге моя мать хорошо устроилась, постоянно меняла ухажёров, и даже некоторое время держалась на рабочем месте. Однако рано или поздно, но её всегда увольняли. Тогда, как она говорила, мама брала «плату за моральный ущерб». Воровала у начальства, в общем. Неважно что, главное что-нибудь подороже и поэффектнее. Сегодня она украла серьги у своей начальницы— тёти Гали. Эта милейшая женщина всегда была добра ко мне, а мою никудышную мать старалась продержать на своем предприятии как можно дольше. Но все напрасно. И она вновь совершила ошибку. Моя мать никогда не исправится. Именно поэтому нам постоянно приходилось переезжать. И вот сейчас снова. Моя кошка по кличке Дымка ловко запрыгивает ко мне на кровать, толкается головой в ноги, подставляясь под ласки. Возможно, чтобы успокоить, а может из-за своей прихоти. Усмехнувшись, глажу её по спине, а она начинает приглушённо мурчать. Спустя пару минут я всё-таки пришла в себя и вышла из комнаты. На столе в прихожей лежала записка: «К восьми приезжай на вокзал. Сама знаешь, какой именно. Поезд отходит без двадцати девять. Я буду на перроне. Если вовремя там не появишься — убью.» Хмыкнув, кладу небольшой листок обратно. Не удивила. После наших ссор мама всегда уходила «проветриться» и не возвращалась до самой ночи. Знать не хочу, чем она занимается вне дома. Пришлось собирать вещи, выбора у меня не было. Вернее, он был, но мне было проще пережить три года с матерью, чем пойти в опеку или полицию. В глубине души я не хотела, чтобы она оказалась в тюрьме, а я — в детдоме. Нет, лучше потерпеть. От такой жизни у меня выработалась привычка — не покупать много вещей и в целом жить, так сказать, «на легке». Так что со сборами проблем не возникло. Кошку нужно было всего лишь засунуть в переноску перед самым выходом, а всё, что необходимо для её проживания, я уже упаковала. Итак, сумки полностью собраны. В итоге у меня их вышло всего две, если не брать в учёт гитару и кошачью переноску. Следующий шаг — пойти в школу и забрать документы. Каждый раз я ходила в школы с одной и той же бумагой, исписанной маминым почерком. Ведь все последние годы документы из школ я забирала сама. Бумажка содержала в себе согласие матери на то, чтобы мне выдали документы, так как сама она не сможет прийти под каким-либо предлогом. Пришлось немного поспорить с директором, а потом и надавить на жалость, дабы мне отдали эти чёртовы бумаги. И спустя добрых полчаса моих стараний, мне удалось получить документы.

***

В назначенное время я была на вокзале. Найти мать не составило труда, даже издалека её длинная белая шуба приковывала взгляды проходящих мимо людей. Когда мама завидела меня, то выбросила сигарету, которую курила и схватила собственный чемодан. Она, значит, быстро собралась, лишь бы со мной не пересечься. — Пошли, вагон шестой, — под нашими ногами захрустел снег. Небо было черным, как смоль, но иногда с него падали маленькие снежинки, что опускались на мамину шубу. От этого, мех начинал красиво мерцать в свете фонарей. Я даже на мгновение залюбовалась этим видом. Старый поезд недовольно пыхтел и выпускал клубы пара. У нужного нам вагона стояла молодая проводница. Проверив билеты, она вернула их матери. Девушка посмотрела на меня и приветливо улыбнулась, вот только я её улыбки не разделяла. Вернув своему лицу более сдержанный вид, проводница назвала наши места и пожелала приятного путешествия. В вагоне было прохладно, чему я обрадовалась, ведь успела вспотеть в своём тёплом пальто. Мама сразу раскидала все сумки по местам, и сейчас устроилась на нижней полке с кроссвордом в руках. Мне же она велела лезть наверх. Ура, хоть что то радостное. На верхней полке мне всегда спокойнее, чем внизу. Да и с детства было интереснее ехать здесь, нежели там, снизу. — Мам, скажи, куда мы едем? — я легла и потупила взор в потолок, наблюдая, как жёлтая длинная лампа изредка мигает. От неё, как и от других ламп, слышалось характерное, едва различимое жужжание. — Едем к Карине, в деревню, — в такт моему спокойствию произнесла мама. Снизу послышалось шуршание страниц. — Серьезно? К Каре? Больше некуда податься? — я свесилась с полки, желая взглянуть на мать. Она ответила слегка раздраженно: — Не к Каре, а к Карине, Валерия. Начни уважать хоть кого-нибудь в своей жизни, — я смолкла, и решила больше её не донимать. Вернулась в своё первоначальное положение и удобнее улеглась на белой простыни. Карина — моя старшая двоюродная сестра. По-моему, ей в этом году исполнился двадцать один год. Общаемся мы с ней крайне редко, поздравляем друг друга с днём рождения, да на Новый год желаем что-то хорошее. Вот и всё наше общение. Тем более, в последний наш телефонный разговор, мы рассорились. Уже не вспомню из-за чего, но поссорились сильно. С тех пор так и не разговариваем, уже где-то год точно. Раз едем, значит надо помириться. Удивительно, что Карина в принципе позволила нам приехать. Я все же надеюсь, что о нашем визите она знает. Ведь моя мать могла попросту её не предупредить. Она так уже делала, и понимание этого меня злило. Хоть мы и родня, но мама с моей сестрой не очень ладят, и понятно почему. Образ жизни моей матери отвратительный. Не каждый захочет жить плечом к плечу с такой женщиной. — Валерия, перестань вздыхать. Раздражает, — послышалось с нижней полки. — Да тебя всё в этом мире раздражает, — хмыкнула я, но мама не ответила. Ну и пусть! Мысли постепенно уходят на второй план, освобождая тело от постоянного напряжения. Впереди долгая дорога. И словно в подтверждение моих слов, поезд тронулся, фонари начали мелькать один за другим, пока вовсе не стали расплываться перед глазами. Голова вдруг показалась невыносимо тяжелой, а ставшие грузными веки сомкнулись, разрезая раздражающее освещение в купе полной темнотой. Вскоре я погрузилась в долгожданный сон, в котором так нуждалась.