Горящий род

      Высокие башни Красного замка показались издали, сверкая алой черепицей и алыми стенами. Золотое блестящее солнце клонилось к закату, окрашивая морской горизонт желтыми и оранжевыми цветами. Сверху столица выглядела безмятежно и спокойно. Вхагар нарушала всеобщую сонливость кожистыми крыльями, тень которых обволакивала дома и улочки Королевской Гавани. Огромные купола Драконьего Логова утопали в блеске заходящего солнца и манили к себе драконий взор.       Вот Вхагар тяжело взревела и грузно опустилась на крышу огромного и просторного купола. Камень под ней задрожал, затрещал, но выдержал. Она расправила испещренные бороздами и шрамами крылья и объявила всей столице вплоть до Красного замка о своем присутствии.       А позади нее шла армия.       При виде дракона и приближающегося войска, гарнизон столицы и люди Рейниры, состоящие из кучки Дарклинов, Стоквортов да Росби, начал трубить во все глотки и легкие. Народ проснулся, засуетился. Увидев Вхагар, многие спрятались в дома и подвалы, боясь стать свидетелями разражающегося пожара битвы.       Эймонд вернулся домой, но все здесь стало чужим, другим. Улицы Блошиного Конца утопали во мраке и грязи, до него доносились визги и плач сирот. Знамена Рейниры, вывешенные на стенах, были изуродованы и покрыты дерьмом. Запах гнили обволакивал всю столицу. Даже самые благополучные на вид улицы погрязли в разрухе и хаосе. Никто не остался вдали от войны.       Из портов отчаливал флот Веларионов. Корабли, скорее всего во главе с Корлисом, не стремились помогать своей королеве. Зато флот Салтигаров, одного из валирийских домов, спасшихся от Рока Валирии сотни лет назад, остался в гавани. Знамена с красным крабом сливались с кровавым закатом. Крысы бежали с корабля первыми. Остальные оставались в замке. И Эймонд собирался вычистить его.       На улицах разразилось безумие. Войско Рейниры пыталось оборонять город, но многочисленные люди Борроса Баратеона лихо отстреливались и били Речные ворота тараном.       Ни Дейрона, ни Хелейны не было. Эймонд решил, что ждать их бессмысленно и, не медля ни минуты, приказал Вхагар взлететь. Стоило дракону открыть пасть, как строй во вражеском стане нарушился и разбежался по разные стороны. Это помогло беспрепятственно протаранить ворота. Тысячи рыцарей высыпали на улочки, прокладывая себе путь до Красного замка. Перед ними отступали, перед ними дрожали. С ними пытались воевать, но помятый и изломанный воинский дух врагов заставил многих склонить колени и уповать на милость и великодушие победителей.       Знамена с золотым драконом-символом Эйгона, а теперь и Джейхейриса, покрыли знамена Рейниры, внесли во всеобщую суматоху новые краски и яркий знак — истинный король пришел вернуть свое. Не Эймонд, что летал в небе как настоящий завоеватель, но Джейхейрис, за кого он сейчас бился. Они бились.       Трубили трубы, объявляя горожанам о возвращении сына Эйгона Второго. Многие начали смело выглядывать из дверей и окон, приветствуя спасителей. Всеобщие боевые крики сменились на восторженные визги и слезы облегчения. Эймонд не слышал их, но представлял себе, что его приветствуют громче всех.       Вхагар взмахнула крыльями. Грузное тело развернулось в сторону замка. Ее тень покрыла всю площадь красной крепости. Эймонд поискал вражеских драконов, но его отвлекли летевшие болты скорпионов. Десяток деревянных сооружений стоял на стенах и целился в легкую мишень — открытую шею Вхагар. Стрелы, свистя, безжалостно резали воздух. Эймонд с трудом развернул дракона так, чтобы в него не попали скорпионы. Вхагар разозлилась. Яркая вспышка огня поджарила близстоящие скорпионы. Один из болтов просвистел в футе от ее морды, но это был последний выстрел. Зло вскрикнув, дракон опалил огнём все стены замка. Обломки камней и скорпионов посыпались прямо во двор и сады, придавливая зазевавшихся солдат.       Отлетев на безопасное расстояние, он понял, что это был всего лишь отвлекающий маневр. Впереди мелькнула золотая чешуя — Сиракс. Он узнал дракона по знакомым рогам и… Рейнире, сидящей на ее спине. Возможно ему показалось, но сестра горделиво задрала голову, как делала всегда в присутствии своих братьев.       Эймонд, будучи маленьким, замечал за ней какое-то излишнее высокомерие и уверенность. Титул наследницы делал ее лучше других и отделял от младших детей Визериса. Возвышал. Он смотрел и видел в ней ту, которая способна занять Железный Трон. Но увы, она не питала любви ни к ним, ни к их матери, ни уж тем более к их деду. Еще с подростковых лет он понял, как сильно Эйгон мог с ней посоперничать. Лишь сам брат этого не видел.       Честно признаться, Эймонд завидовал отнюдь не ему. Он завидовал ей. В ней была стать, присущая Таргариенам. Рейнира была не только старшей сестрой, но и любимицей всего замка. Мальчик хотел получать то же от окружающих — признание. Но получил лишь плевок в лицо и шрам на всю жизнь.       В ту ночь на Дрифтмарке он надеялся взыскать с нее сожаление и сочувствие, но увидел только равнодушие. Возможный трепет перед сестрой угас. Появились ненависть и презрение. Бастарды, из-за которых он потерял часть себя, были ничто по сравнению с той, которая получала любовь и восхищение всех, в то время как Эймонд погряз в тени и мраке.       Рейнира должна была стать врагом Эйгона, но стала его противостоянием. Голодный азарт выместил рассудок. Он полетел за ней, рассекая крыльями облака и розовеющее небо. Драконий танец был бы красив, если бы не обстоятельства. Алое солнце утопало в голубом море и обливалось кровью; из него сочилась рана — столь глубокая, сколь ненавистная ему.       Как кровь. Как зуд на месте глаза. Как кинжал, которым мать полоснула Рейниру.       Как драконы.       Рейнира — источник всех бед, его сестра, проклятье всей семьи — была слишком близка. Он видел ее длинные белые волосы, позолоченное седло, решительный взгляд. Она не боялась и упрямо вела Сиракс в небо, подальше от замка, то и дело поворачиваясь назад, как бы удостоверяясь в том, что он за ней следует.       Эймонд обернулся через плечо. Далеко от него, вдоль глади Узкого моря летел одинокий серебристый дракон. Арракс.       Она отвлекла его внимание, чтобы помочь сыну сбежать.       Перед ним возник выбор: лететь за ним, чтобы утолить жажду мести, или прикончить суку. Он рвался в бой, рвался столкнуться лицом к лицу с бастардом, но он был слишком далеко, а тот — слишком недоступен… Вхагар не успеет нагнать его. Зато успеет сожрать его мать.       Полный клокочущей ярости Эймонд бросился на Рейниру. Она ловко лавировала, уводя Эймонда вглубь столицы, но ей не хватило скорости. Сиракс испуганно взревела, когда пасть Вхагар клацнула зубами в футе от нее.       Следующая попытка была для Рейниры последней. Вхагар обнажила острые уродливые клыки и вгрызлась ими в тело женщины, разорвав и седло, и цепи, удерживающие ее. Последний крик Рейниры, пропитанный болью и страхом, пропал в глотке дракона. Сиракс беспомощно замахала крыльями и неуклюже села на черепицу какого-то здания. Борозды, оставшиеся от клыков Вхагар, кровоточили на ее спине, но не нанесли смертельных ран. Сиракс озиралась по сторонам, не сразу сообразив, что лишилась всадницы. Жалостливый вой заполонил улицы столицы, пока люди внизу наблюдали за этим жестоким зрелищем.       Вхагар прожевала то, что когда-то звалось Рейнирой, и даже не подавилась. Эймонд моргнуть не успел, как избавился от самого главного противника — черной королевы. Ни вкус победы, ни горечь жалости не отразились на его лице. Яркий оранжевый лик солнца позолотил красные черепицы крыш. Он прищурился, закрыв небо рукой. Далеко-далеко мелькнула крылатая точка, но и она исчезла.       Люцерис сбежал, но смогли ли другие? Джоффри, Рейна, Эйгон, Визерис и Висенья. Где они?       Разочарование постигло Эймонда. От ярости он стукнул по седлу и закричал вслед улепетывающему бастарду. Прилетели бы вовремя Хелейна и Дейрон, тогда, быть может, ему бы удалось настигнуть и убить ублюдка.       Одно утешало — его мать была мертва, а с ними и все «чёрные». Он не знал, куда летело последнее отродье Рейниры, но с его побегом война завершилась. Столица взята.       Они победили. Снова. Тогда почему у него на душе так мерзко? Будто и не было никакой победы. Будто все, за что он сражался — кануло в лету.       Вся эта война, все эти битвы велись не из-за того, чтобы железный стул достался Джейхейрису, а чтобы лично поквитаться с тем, кто навсегда оставил его калекой. Уродом. Кто заставил его стать тем, кто он есть сейчас. Единственное, за что Эймонд благодарил и ненавидел Люцериса — это за глаз. Рана сделала его сильным и рана же заставила обливаться кровью.       Он дотронулся до шрама. Тот снова был липким и горячим, как тогда, в Дрифтмарке. И солнце, красившее столицу яркой палитрой, мягко дотронулось до его лица, как пальцы матери.       Боррос Баратеон безжалостно шел на замок. Гарнизон сам открыл перед ними ворота, впуская победителей. Смерть Рейниры подорвала их силы и заставила склонить колени. Вскоре весь город очистился от остатков «черных». Кровь и трупы обволакивали улицы, но люди встречали их с облегчением. Более их не волновал запах гнили. Их сердца трепетали перед кровавым драконьим зрелищем.       Внезапно забили колокола. Эймонд обернулся в сторону моря. В последних лучах солнца многочисленный флот Дрифтмарка встречал приближающиеся корабли. Прищурившись, принц разглядел паруса Редвинов. Рансель Редвин, а с ним и весь флот Простора двигался навстречу Веларионам, перекрыв весь Черноводный Залив.       Вхагар раздражал звонкий гул колоколов. Дракон громко взревел, прерывая и крики снизу, и вой Сиракс. Эймонд выглянул из седла. Она беспомощно кричала и ломала хвостом чью-то крышу. Алая черепица разбивалась и падала на головы горожан.       Его дракон, не насытившийся одной Рейнирой, хотел было подлететь к ней, но Эймонд приказал развернуться к Заливу. Без всадника Сиракс не представляла никакой опасности. Она улетит сама — либо в Логово, либо на Драконий Камень.       Эймонд, направив рассерженную Вхагар, проводил лик солнца. Голубая гладь воды окрасилась в розовый цвет. В вечернем сумраке почти не отличишь вражеские паруса от своих, но Эймонду и не потребовалось. Огонь прекрасно освещал им путь. Вхагар сожгла первый корабль, а за ним и остальные десятки. Пламя заражало. Пламя пылало. Вскоре весь Залив горел, как второе солнце.       Флот Редвинов обогнул Веларионов с другой стороны и взял на абордаж богато украшенный галеон.       Дым, исходящий от сожженной древесины, впитался в волосы и одежду Эймонда. Сажа испачкала его лицо. Он чувствовал жар, исходящий снизу. Даже свежесть моря не помогала избавиться от едкого запаха. Чешуя Вхагар тоже горела. Ее пламя охватывало все корабли, все когги, все галеи и не успокоилось, пока не сожгло все остатки Веларионов. Только когда на воде остались груды обломков и толпы тонущих людей, дракон успокоился и более миролюбиво проревел, улетая обратно в замок.       Принц обернулся назад. Редвины отплыли от остатков некогда сильного и богатого флота и приблизились к гавани. Атаковать корабли Селтигаров, что стояли в порту и не двигались, они не решились, но все равно взяли его под контроль.       Все скорпионы были сожжены. Вхагар беспрепятственно приземлилась в отдалении Красного замка: во дворе ей не было места. Войска Борроса уже рассредоточились по крепости и выискивали всех сторонников Рейниры. Гарнизон, сдавшийся на милость, стоял, безоружный, на коленях. Проходя мимо них, Эймонд приказал снести им головы. Всем, кто сражался против них и осмелился предать короля Джейхейриса. Никто не останется сегодня в живых.       Несмотря на разруху и пепел, замок все еще стоял — величественно и гордо, принимая возвратившегося принца. Он был дома.       Он вернулся домой.       Как долго Эймонд не видел эти высокие башни и шпили, этот двор, балконы и высокие колонны, расписанные фресками и мозаикой, куполы потолков. Ему открыли массивные двери, впуская внутрь.       Мрак. Везде был мрак. Темень окутывала замок в своих объятьях, безжалостно душа стальной хваткой. Лишь маленькие лампадки да факелы освещали пустующие коридоры.       Холод. Эймонд почувствовал пронизывающий до костей сквозняк. Он холодил руки и разгоряченную после сражений голову. Он вдыхал знакомый запах в легкие. Тот будто был не своим — чужим. Этим воздухом дышала Рейнира; она отравила его своим присутствием. Теперь Эймонд видел в нем яд.       Корвен Баратеон, счастливый и усталый, подошел к принцу, но тот его не заметил. Все внимание было обращено на свой дом, который вдруг стал незнакомым и холодным. Он ринулся к лестницам, ведущим наверх. Гулкие шаги эхом раздавались в просторных залах и пустующих комнатах. Корвен освещал ему путь, но Эймонд не замечал даже огня.       Перила холодили кожу. Массивные люстры с погасшими свечами скрипели от сквозняка, покачиваясь под потолком. Знамена Рейниры сбросили на пол и растоптали, а вместо них вывесили гобелены с золотым драконом. Эймонд поднимался все выше и выше, оставляя за собой солдат Борроса и шум. Чем выше он поднимался, тем ощутимей становилась дрожь.       Он прошел мимо опочивальни матери, по обычаю находившейся возле покоев короля. Расписные двери были закрыты. Эймонд почувствовал необычайное волнение. Мрамор и гранит, которыми были обложены полы, были в пыли, а ведь некогда они блестели и блестели светом, чистотой. Здесь все когда-то сияло удивительно-родным блеском. А сейчас он не узнал даже знакомые позолоченные ручки дверей, за которые он держался, когда хотел войти к маме. Которые всегда отзывались едким холодом. Как сейчас. Только тогда это был знакомый холод, не чуждый.       Внутри… было пусто. Всю мебель и роскошь вынесли, оставив пустующие стены и массивный скрипучий шкаф. Тоже пустой. Разбитые окна впускали в комнаты холодный ночной ветер, задувающий в ставни, играющий с осколками на полу. Они хрустели под его ногами как кости.       Рейнира не оставила ничего. И это ничего ударило по нему сильнее. Все, что связывало его с замком, было здесь. Все, что было ему родным, теперь исчезло. И смертный холод, словно заснеженный пепел, задувал в комнату, словно говоря: «Здесь ничего не осталось».        — Приберите здесь все, — коротко приказал он, пятясь назад.       Корвен кивнул и остался с людьми. Эймонд ринулся прочь, дальше, наверх. Он пробежал мимо своих комнат, мимо покоев брата и сестры, мимо опочивальни отца, мимо которой проходил каждый раз и каждый раз избегал с ним встречи.       И выбежал в тронный зал.       Здесь изменилось все, кроме железного стула — он стоял неизменно, как каменное изваяние. Ничто его не тронуло, не заставило дрогнуть. Догорающие свечи тускло мерцали под потолком, указывая ему путь. Они дрожали при порывах ветра, но продолжали сиять.       Шаг за шагом. Сначала робко, потом все быстрее и смелее, и вот — Железный Трон оказался перед ним. Он обернулся — перед ним был весь зал. С высоты пьедестала Эймонд чувствовал себя окрыленным, как на спине Вхагар. Что это било по венам? Власть? Величие?       Страх?       Нет. Покорность. Он склонил голову перед Железным Троном, на котором сидел его отец, брат, сестра и вскоре будет сидеть племянник. Он склонил голову перед судьбой, что обошла его.       И бросил ей вызов.       Он сел. Железо обожгло его кожу. Подлокотники, чьи острые кончики мечей впивались в него, как зубы, были неприветливы и холодны.       Защитник державы. Дядя короля. Он победил во многих битвах, приобретая друзей и уничтожая врагов. Железный Трон служил ему трофеем, который он выиграл в кровавой и утомительной войне. Вот значит как ощущают себя короли, сидя здесь, в вышине, над душами простых смертных. Несмотря на мрак и колющее железо Эймонд ощущал себя на месте. На своем месте.       Но каждой мечте настает конец.       Раздались громкие шаги и звук стальных доспехов. Не дрогнув, не встав, Эймонд поднял голову, отрываясь от созерцания сплавленных мечей, и взглянул вперед, где мерцали факелы.       Отто Хайтауэр, в плаще и латах, ворвался в тронный зал. Увидев внука на троне, он остановился. За ним следовал Кристон Коль и Алисента. Эймонд вздрогнул при виде матери. Последний в зал вошел Джон Рокстон.       Эймонд улыбнулся уродливой, натянутой улыбкой. Мрак скрывал шрам и морщинки, делавшие его лицо и без того страшным. Лишь сапфир мерцал голубыми бликами.        — Железный Трон наш, — сказал он, и голос эхом раздался на весь зал. — Мы победили.

***

      Зал Малого Совета оставался неизменным: все тот же длинный дубовый стол, те же стулья с красным бархатом и позолоченными подлокотниками, те же окна, выходившие на столицу и Драконье Логово.       Небо покрылось дымом и пеплом, но солнце, несмотря на плачевное состояние города, сияло назло всем. Вхагар оставила после себя обгоревшие стены, обломки скорпионов и флота Веларионов. Черноводный Залив полнился остатками кораблей и прибивал их волнами к песчаным берегам. Теперь паруса Редвинов заполонили порты и гавани, выместив морских коньков Корлиса.       Эймонд моргнул, когда мимо окон пролетела Сиракс, все плача и завывая к небу. Силуэт дракона выделялся среди серости и блеклости. Вот она взмахнула хвостом, зло ударив по одной из башен, и улетела в сторону Логова.        — Теперь мы все в сборе, — объявил Отто, садясь во главе стола.       Принц обернулся, молча прошествовал до своего места и сел. Помимо десницы присутствовала и мать, беспокойно теребившая золотую цепочку. Прошло несколько дней с тех пор, как Эймонд увидел ее, но ни разу с ней не поговорил. Он замечал ее в коридорах, когда она выходила из опочивальни Визериса, куда временно переместилась. Ее лицо осунулось, постарело на несколько лет вперед. Некогда роскошные волосы потускнели и потеряли свой лоск. От королевы-вдовы несло скорбью и сожалением. Эймонд ненавидел этот запах, но не ненависть останавливала его от разговора, а боязность. Так они и сидели, потупив головы и не встречаясь взглядами.       Рыжая шевелюра и как всегда безупречный вид — это и был лорд Арбора и великий флотоводец — Рансель Редвин. Он, победоносно крутя стеклянный шарик, откинулся на спинку стула и улыбнулся Эймонду, не то здороваясь, не то одобряя его действия, известные всему свету благодаря пташкам Лариса Стронга. Эймонд не ответил.       Помимо Редвина из Простора прибыл и Джон Рокстон. Он посуровел еще больше с их последней встречи: об этом говорили складки морщин на лице и отросшие небрежные усы. Но он радовался взятию столицы так же, как и все остальные, даже громче. Никогда Рокстоны не праздновали победы тихо: вспомнить хотя бы пир в Хайгардене.       Боррос и Корвен Баратеоны тоже пришли, а позади всех, возле королевы, стоял Кристон Коль, снова в чистом белом плаще.       То ли неловкость одолевала их и все молчали, то ли никто не знал с чего начать. Так или иначе Отто осмелился, прерывая переглядки лордов:        — Начнём с новых новшеств. Мастером над кораблями станет Рансель Редвин, а мастером над войной — Боррос Баратеон.       Как бы иронично не звучал пост Борроса, Эймонд был этому рад. Всего лишь одна победа, но какая громкая!        — Понадобятся и новые белые плащи, — продолжил Отто.        — Корвен Баратеон был бы неплохим кандидатом на роль гвардейца, — подал голос Эймонд, играясь со стеклянным шариком в руках. — Он хорошо показал себя при штурме города. Пусть сир Кристон возьмет его под свою опеку. Не пройдёт и года, как Корвен сможет дать обеты.       Отто с любопытством склонил голову набок. Его удивляли спокойствие и толика равнодушия, звучавшие в голосе внука. Ведь все должны радоваться — они отвоевали столицу обратно! Но потом до десницы все же дошла разгадка этой мудреной головоломки. Он вздохнул, взглянув на внука с теплотой, несвойственной его характеру:        — Кристон Коль, обучите Корвена всему, что знаете сами. Я вижу у парня хороший потенциал.       Корвен с нескрываемым перед ними вожделением и преданностью закивал головой то ли кланяясь, то ли благодаря. Он попытался поймать взгляд Эймонда, что одним словом исполнил его мечту всей жизни, но тот, оставаясь отстраненным, обращал внимание только на шар. Будто в этих стеклянных стенках сосредоточилась вся его жизнь.        — Лорд Рокстон, вас я тоже хочу поблагодарить за силу и отвагу, — обратился Отто к Джону. — В походе по Простору вы показали себя с наилучшей стороны. Я и король с уверенностью можем на вас положиться в дальнейшем, ведь у нас остались только две маленькие проблемы — Север и Дорн.        — Маленькие, — хмыкнул Джон, отмахнувшись от слов десницы как от надоедливой мухи. — Разберемся с ними в два счета — они и опорожниться не успеют. Вы же послали Старку письмо?        — Да. Милорды, когда Риверран был взят нашими общими усилиями, а Бейлу Таргариен пленили и временно заточили, я успел отослать ворона в Ров Кейлин. Лорд Криган Старк, по последним известиям, уже должен был подойти к крепости. Новости о смерти Рейниры дойдут до него незамедлительно: Ларис Стронг об этом позаботится.        — Я уже позаботился.       Глухой стук трости о пол заставил всех повернуть головы. В зал проковылял Ларис. Он не изменился вовсе, только ходить стал тише, с трудом перебирая ногами и опираясь на свою верную трость.        — Прошу прощения за опоздание, — извинился он, склонив голову. — Меня остановило одно очень важное дело.       Он сел напротив Алисенты, аккуратно придвинув стул. Один лишь вид Лариса навевал на них напряженность: от него не знаешь чего ожидать. Но Эймонд знал его, знал манеры и слова, которые тот растягивал каждый раз, когда говорил и ухмылялся улыбочкой, несущей смысл только ему одному. Харренхолл и то, что творилось там с его прилетом, показал ему душу Лариса — или те объедки, которые от нее остались — во всей красе. И если кто-то скажет, что калека не умеет изощренно пытать и допытываться до истины, то пусть взглянут на Аддама Велариона — он яркий пример его искусства.        — Вы совсем не опоздали, милорд, — великодушно ответил Отто. Наверное, его одного не пугал этот калека. — Думаю, вы и так знаете то, о чем мы говорили.        — О, без сомнений, — тихо и хрипло засмеялся мастер над шептунами. — И пока вы обсуждали то, что мне давно известно, вы не подозревали об ушах, скрывающихся здесь. Да, Красный замок полон сюрпризов… Один из них вы увидите у ворот. Боюсь, вы будете до страха этому рады.       Он прикрыл пальцем губы, изогнутые в удовлетворительной улыбке, и выжидающе посмотрел на Алисенту. Та намеренно не замечала его присутствия. Эймонд в очередной раз убедился, что Ларис питал к ней неизвестную ему симпатию. Что это: благоговение или похоть?       Отто нахмурился, тоже заметив напряжение между дочерью и Стронгом. И если подозрения и одолевали его ум, то он умело их скрывал.        — Вернемся к Старкам. Через пару дней должен придти ответ. Если Криган согласится, мы встретимся с ним у Рва Кейлин и выставим условия, с помощью которых установим мир и согласие. Если же нет… нам придется завоевывать этот мир самим.       Никто этому не удивился. Все были закаленные месяцами войны и знали ее цену. Да и поход на Север был вопросом временным, как и скорое возмездие Дорну. Эймонд клялся сжечь яму с гадюками, и он это сделает.        — Мы забыли о важном, милорды, — напомнил Рансель мелодичным голосом. — Что делать с «черными»?       Все замолчали. Увы, при обыске замка и города у них не получилось найти ни детей Рейниры, ни принцессу Рейну. Люцерис сбежал, и его брат Джоффри вместе с драконом тоже. Одно непонятно: почему Рейнира не сбежала сама? Те из пленных, кто был на ее стороне, говорили, что она помутилась рассудком. Кто-то утверждал, что она хотела поскорее увидеться с мертвым Джекейрисом — умереть. Никто не знал истинной причины, и они, сидящие здесь, ее не узнают тоже. Рейнира была мертва, а ее наследие сбежало, унося с собой ответы на все вопросы.        — Будем следить, — развел руками Отто. — Других идей у меня нет. Судя по направлению, которое взял Люцерис, он двигался прямо на восток — в Эссос.        — Я отослал туда людей, — вставил Ларис. — Если бастард решит остановиться на побережьях Вольных Городов, я об этом узнаю.       Эймонд размышлял. Люцерис не выходил у него из головы. Если бы… если бы чуть-чуть времени и смекалки, он бы настиг и убил его. Оттого и вкус победы ощущался пеплом на языке, а не радостью, как ему бы хотелось.        — Лорд Корлис тоже должен ответить за свои деяния, — вставил Боррос. — Хоть он и лишился всего флота и всех союзников, он остаётся опасным противником. Оставлять его в живых — не самая лучшая идея. Я предлагаю казнить его за измену.       Когда флот Простора повел атаку, один из кораблей попался в ловушку, устроенную Редвином. Рансель лично взял в плен лорда Корлиса и доставил в замок под надзор десницы.        — Поддерживаю, — кивнул Рокстон. — Давно пора с ним кончать.        — Вместе с ним еще был его бастард Алин, — вспомнил Рансель. — Брат Аддама. Он тоже в темнице?       Отто качнул головой.        — Нет, его поместили в отдельные покои. Я лично поведал ему историю брата. Он покорно присягнул на верность Джейхейрису. Корлис будет казнен. Аддам станет следующим лордом Дрифтмарка и Высокого Прилива, его дети — наследниками. Подходящих девиц я им найду и приближу ко двору замка. Что же с Селтигарами… негоже вырезать валирийские дома под корень. Лорд Бартимос хоть и стар, но у него есть сын. Ради него он согласен встать под начало Джейхейриса, поэтому Клешня останется за ним.       Отто, как всегда, продумал все наперед. Ни у кого не возникло вопросов. Оставалось только ждать и заново обустраивать замок. Возвращать утраченное влияние. Избавляться от остатков Рейниры.        — Казнь Корлиса состоится сегодня в тронном зале. Его голова будет вывешена в назидании всем, — закончил Отто и встал с места.       За ним последовали остальные. Лишь Эймонд остался сидеть, дожидаясь, когда все выйдут вон. А вместе с ним и мать, неуверенно отодвинувшая стул.        — Эймонд… — дрогнувшим голосом прошептала она, когда все вышли.       Он, не глядя на нее, с неприятным скрипом отодвинул кресло и направился к выходу. Не хотелось ни видеть ее, ни слушать.        — Эймонд, подожди! — отчаянно воскликнула она, побежав следом за ним.       Холодная материнская рука дотронулась до его плеча. Он вздрогнул, но остановился. Алисента прислонилась к нему лицом и телом, сжав его в своих ледяных тисках так сильно, будто боялась отпустить. Эймонд почувствовал неприятную мокроту — она плакала.        — Прости меня, прости, — судорожно шептала она, шмыгая носом. — Я была неправа, когда обвиняла тебя во всех бедах Рейниры. Мой разум помутился, я отчаялась. Но несмотря ни на что, я не переставала любить тебя.       Никогда Алисента не унижалась в его глазах, как сейчас. Никогда не плакала, как сейчас. Ни разу за все его осознанные года она не давала слезам задушить себя. Всегда была сильной и несла нелегкое бремя на своих хрупких плечах.       Медленно развернувшись, он убрал с себя материнские руки, но она впилась в него ногтями и не желала отпускать. Взгляд, полный сожаления и горечи, резал насквозь.        — Ты мой сын, — взывая к его сердцу, говорила она. Ее голос предательски дрожал. — Старший из всех оставшихся, — пальцы нежно дотронулись до шрама на глазу. — Мое сердце обливалось с тобой в тот злополучный день. И обливается сейчас от мысли, что ты меня не простишь. Что не забудешь, сколько боли я тебе причинила. Да проклянут меня Семеро, если ты отвернешься от меня.       Эймонд вздохнул, мягко отодвигаясь от нее. У него больше не было сил злиться. В ней и правда проснулись материнский голос и прежний рассудок.        — Я прощаю тебя, мама, — как легко дались ему эти слова!       Вздох облегчения сорвался с ее губ. Она чуть ли не упала на пол от счастья, охватившее ее тело и голову. Алисента поцеловала сына в лоб, обнимая и поглаживая, как когда-то в детстве. Как настоящая мать.        — Я слышала, что Марис родила ребенка, — она улыбалась уголками глаз. — Жду не дождусь, когда увижу внука.        — Внучку. У меня дочь. Дейнис. И скоро будет сын. Марис снова беременна.       Алисента закрыла рот руками, радуясь столь внезапной и счастливой новости.        — О Семеро, сколько всего я пропустила…        — Дейрон тоже женился. На Илизе Талли.       Внезапно она отвернулась, судорожно расхаживая по залу.        — Дейрон еще не знает…        — О чем? — нахмурился Эймонд.        — Одна из шлюх Хайгардена понесла от него. Тоже родилась дочь. Я вовремя не усмотрела… узнала только, когда покидала замок. Ребенка я взяла с собой и привезла его вместе с Мейлором.       Тут принц усмехнулся, лукаво прищурив глаз.        — Дейрон, оказывается, не промах! — но под строгим взглядом матери несколько стушевался и только добавил: — Ты уверена, что это его дочь?        — Уверена. Видела его пару раз с этой женщиной. Насколько я помню, ее привел кто-то из лордов после победы.       Эймонд скрыл удивление на своем лице. Он понял, от кого родилась девочка, но не сказал. Когда прилетит брат, он сам догадается от кого ребенок.        — Оставим это до его прилета. Мы должны присутствовать на казни Корлиса.       Алисента кивнула, отмела все сомнения и привела себя в порядок. Теперь это была королева, а не мать, страдающая от своих же ошибок. Королева-вдова, королева-регент и королева-бабушка. Опора всего Вестероса.       Она взяла сына под руку. Вместе они спустились в тронный зал. Теперь здесь было чисто и светло. Вывешенные золотые гобелены сверкали в свете тысячи свечей. Холодная пустота пропала: собравшиеся здесь люди создавали шум и гул, избавляя замок от какого-то чужого отчуждения. Во дворе появились новые лица, гости, лорды, отметая в прошлое все, что было связано с Визерисом Таргариеном и Рейнирой.       Все осталось в прошлом. Их ждало только будущее.       Отто восседал на Железном Троне. Эймонд и Алисента остановились у его подножия.       Стража привела Корлиса Велариона. Сильный, гордый, но постаревший лет на десять десница бывшей королевы шел вразвалку, склонив голову. Грязные дырявые лохмотья совсем не шли его привычной стати и величию. Он не смотрел ни на кого из присутствующих. Только когда его бросили на колени, Корлис осмелился поднять голову и взглянуть в лицо противнику.       Эймонд зло улыбнулся, наблюдая свысока за падением некогда великого флотоводца и воина. Но больше удовольствия получал Отто. Эймонд не сомневался, что публичная казнь затевалась только ради личного удовлетворения десницы. Тому действительно это нравилось — Эймонд знал, ведь они с ним были в этом похожи: видеть, как враги склоняют перед тобой колени, вверх власти.        — Корлис Веларион, вы признаетесь виновны в измене королю Эйгону Таргариену, — зычно воскликнул Отто, вставая с трона. — В содействии узурпатору, в преступлениях, которые вы совершали против его покойного величества и ныне его властвующего сына. Малый Совет решил и постановил лишить вас жизни, но сохранить за вашими наследниками все титулы и земли.       Корлис зло фыркнул, упрямо держа голову. Он устал — это было видно невооруженным взглядом. Ни сопротивления, ни оспаривания не предвиделось к удивлению Отто. Все устали бороться, в том числе и Корлис, чьи умения были непосильны, чтобы усмирить безумие Рейниры.        — Казните меня и закончим на этом, — смиренно сказал он.       И больше ничего.       Отто удивлённо взглянул на зал, но и тот стоял в изумлении. Эймонд лишь с презрением посмотрел на Велариона, но ничего не добавил. Это не его час. Пусть суд вершит десница.       Тому подали меч. Отто спустился вниз, сжимая рукоять. На какое-то мгновение Эймонду показалось, что десница помедлил. Губы его дрогнули, как и Корлиса. Кажется, они обменялись последними словами, пока Отто не пронзил его сердце мечом.       Сталь со смачным звуком пронзила его тело. Тот захрипел, булькая и истекая кровью. Тело его упало навзничь и запачкало пол.       Так и умер великий лорд из дома Веларионов, некогда существовавших в Вестеросе, оставив своим наследникам после себя разруху, нищету и потерю прежнего влияния. Он мог бы принять другую сторону, но кто знал, что победу одержат не они…       Но на сегодня эта была не последняя казнь. Чуть позже Эймонд узрел во дворе изуродованное тело, свисающее с обугленной стены замка. Ни головы, ни конечностей на нем не было. Отрезанные груди и волосы уродовали его еще больше. Бедра и ноги были изодраны до мяса и, кажется, сожжены. Было не понять, женщина это или мужчина.       Вскоре Эймонд понял, что это и был сюрприз Лариса Стронга, а безымянное тело принадлежало бывшей любовнице Деймона Таргариена, прозванной Бледной Пиявкой, — леди Мисарии.