Без меня будет лучше

Джо Робертсу 74 и он не знает как дальше жить. Военные не доживают до такого возраста: либо спиваются, либо перебарщивают с дозой, либо снова идут на фронт... и там уже окончательно погибают. Джо пробовал разные способы, от курения косяков до чего-то серьезного, от пива по вечерам до загулов на месяц. Только не пробовал вновь податься в солдаты, снова взять в руки оружие, пролить реки крови, попытаться пустить себе пулю в лоб от отчаяния. Ведь все равно не получится. Никогда не получалось, всегда выживал. Джо Робертс думал, что умрет еще тогда, в конце 40-х, когда их с другом занесла нелегкая на проклятый корабль. Когда команда надышалась какими-то газами, перевозимыми в гробах. Но нет, выжил, отделался легким испугом, пусть потом и лечил сердце несколько лет. Потерял место на флоте. И друга. Что хуже? Он так и не понял. Ведь к 74 годам не было не друзей, не работы. Не было даже семьи. — Мистер Робертс, вы дома? Мистер Колчек? Приятный до внезапной улыбки на лице голос заставляет старого морпеха подняться с насиженного и пойти в сторону двери. Гомес-младший никогда не вламывается в их дом как Джейсон: либо до посинения костяшек стучит в дверь, либо заглядывает в окна, последнее правда делает в редких случаях, если уж что-то случилось. — Мистер Робертс, здравствуйте! — как всегда, воспитанно и благородно, приветствует этот маленький мексиканец хозяина, держа при этом за подмышки его внука — тот совсем не стоит на ногах, голова опущена, на пороге появляются не только эти двое, но и приводят с собой мерзкий стойкий запах дерьма и курева. Которым раньше пах Джим, а теперь и его сын Джейсон. — Всего хорошего, мистер Робертс! — также воспитанно и благородно прощается Джоуи после того, как еле-еле укладывает закадычного друга детства на диван в гостиной — до комнаты наверху его сейчас лишь Халку под силу дотащить. Джо всегда хотелось, чтобы вселенная поменяла этих двух местами и старику достался внук мексикос, с ним хоть проблем меньше. Мужчина все никак не мог вспомнить когда его внук начал пить. Поначалу банки из под пива он принимал за свои, думая, что вчера так наклюкался, что уже не помнил сколько выпил. Потом — за следы Джима, но позже вспоминал, что тот давно не появлялся дома и вновь списывал на свои грехи. И только когда Джейсон бесстыдно начал ввалиться пьяным домой, стараясь не шуметь (а выходило у него это скверно), Джозеф признал неприглядную правду. Джейсон становится копией своего отца. А также копией своего деда. Сбылся самый страшный кошмар его матери. Хорошо, что она этого не видит. — А ты знал, что мама все это время была в Нью-Йорке? — бормочет будто про себя парниша, пытаясь устроиться получше на диване. Джо пытается пропустить это мимо ушей, хоть ему и дико интересно как поживает единственная дочь. — Говорят она построила там карьеру... квартиру свою имеет... машину. Джейсон подогревает интерес, подбрасывая по угольку, пока дедуля укрывает его пледом. Надеется, что все это предсонный бред. — Я к ней поеду... завтра, как оклемаюсь. Эта фраза должна была отрезвить Колчека-младшего, но будоражит во всю Робертса-старшего. — Зачем? — Как это зачем? Она моя мама. — Мама, которую ты сто лет не видел. Джейсон мычит, бурчит что-то в подушку, явно неприличное. О приличиях в этом доме давно уже все позабыли. — Ты мне о ней не говорил. — Ты и не спрашивал. — А ты бы ответил? — Нет. Почему? Этот вопрос уже Джейсон не задает. Понимает, что рассказывать деду нечего. Он и сам то свою дочь толком не знал. И даже не интересовался. — Я поеду, — обрывает он их разговор и уходит в царство Морфея, повернув голову в сторону спинки дивана. Затылком к деду. Джозефу хочется спорить. Хочется, как маленькому ребенку, дергать ногами и руками, стучать по батарее, бить того кулаками, умолять передумать. Хочется, но делается — смысла нет. Джейсон горячий как Джим, напористый как Джейн и такой же упрямый как и он сам. Родная кровь подсказывает, что ему лучше ошибиться, чем запретить. Лучше забрать его через пару дней из Нью-Йорка, потратив немалую долю зарплаты на поездку, но так будет лучше. Для него прежде всего. И для Джозефа, для его души. Пусть Джейн и решила когда-то попрощаться с сыном, сын такого решения не успел сделать. А его, дряхлого старика, так и не вернувшегося с войны, не спрашивают.