С первого этажа раздавался такой тарарам, будто там резвилось с десяток таргов. Ворф хмыкнул и поплотнее завернулся в одеяло: ночь, хоть и летняя, выдалась на удивление прохладной, по крайней мере, по его, клингонским стандартам. В горах, вероятно, будет еще холоднее, но отец знал, как сохранить и приумножить тепло. А также — как найти пищу и воду, и как определить местоположение и выбрать дорогу, и как, не прибегая к оружию, отвадить мелкую и крупную живность. Невысокий, добродушный, многословный, в диких чащах он представал воином, солдатом былинных дружин, чьи уверенные движения и крепкая хватка на рукояти охотничьего ножа отражали перенесенные испытания и пройденные дороги.
Они ходили в походы с тех пор, как Ворф себя помнил, — воспоминания раннего детства перемешались в его голове, и он разве что по расплывающимся лицам окружающих людей мог сказать, когда произошел тот или иной запомнившийся ему эпизод, до Китомера или после. Он знал, конечно, что так не может быть, и все же порой ему казалось, что пружинящая под ногами земля, шум строптивых горных рек, веселый треск веток в костре и яркие ночные звезды и правда сопровождают его с самого рождения.
Послезавтра их ждала очередная дорога, вероятнее всего, последняя если не навсегда, то на долгое время, ведь они давно уже не дети. Николай вон успел не только поступить в Академию, но и вылететь из нее с громким треском, а сам Ворф с этой осени тоже станет курсантом Звездного флота. Хотя, если отпуск после первого курса совпадет с отцовским…
Внизу опять что-то грохнуло, и Ворф насторожился. Он не принял шум во внимание, поскольку знал, что слышит намного лучше землян, и то, что ему представляется тарарамом, может быть просто шорохом ветра — мать летом всегда держала все окна открытыми. Если бы звуки действительно были настолько громкими, как ему казалось, они бы давно перебудили весь дом. Но теперь он сообразил: отец нынче на дежурстве, мать после вечерней перепалки с Николаем, судя по всему, приняла снотворное — Ворф видел, как она украдкой лазила в аптечку, — а сам Николай мог и уйти, хлопнув дверью, к кому-нибудь из своих многочисленных приятелей, а то и просто пошататься по ночным улицам и, как он выражался, «проветрить голову».
Ворф быстро выпутался из мехового одеяла — мать настояла; сам Ворф считал это недостойным воина сибаритством, пока отец не заявил, что все как раз наоборот и охотнику никакое другое одеяло не пристало — и спустился в гостиную. Никаких посторонних, разумеется, там не было и в помине, но на диване лежала открытая дорожная сумка, а рядом с ней — внушительная покосившаяся стопка паддов, от очередного дуновения сквозняка посыпавшаяся на пол со знакомым грохотом.
— Да чтоб вас! — донеслось со стороны кухни. Николай старался говорить тихо, но сейчас, с первого этажа, Ворф, конечно, прекрасно его расслышал.
— Ты что задумал?! — рявкнул Ворф, даже не пытаясь понизить голос.
— А, это ты. — Николай выскочил из кухни, быстро запихнул в сумку пару каких-то свертков и принялся собирать рассыпавшиеся падды. — Мне к полудню надо быть в Бобруйске. Вечером встретил в пабе приятеля, он летит в антропологическую экспедицию, и, представляешь, у них как раз какой-то стажер то ли вирус подхватил, то ли шею сломал, в общем, я не понял, но место освободилось, замены нет, а ждать некогда. Я, конечно, только второкурсник, но с компьютером и простым анализом данных как-нибудь разберусь, а академическая основа…
— Ты сбегаешь! — резко перебил Ворф этот неуправляемый поток сплошной чуши. — Тайком от родителей!
— Ну зачем ты так, Ворф? — Николай захлопал глазами, одновременно виновато и… упрямо. — Просто подвернулась отличная возможность. Новая, недавно открытая раса, бронзовый, кажется, век. Мне это правда интересно. Я люблю антропологию.
— А еще программирование, и варп-двигатели, и археологию, и голо-технологии, и — что там еще было? У тебя каждый год новый интерес, и каждый раз — на всю жизнь. И ты
не второкурсник.
— Вот именно. — Николай как-то сразу сник. — Из Академии я ушел… ладно, меня выгнали. Не важно. Сильнее я отца уже не расстрою. Зачем мозолить ему глаза?
Честность не позволяла возразить — отец и правда был счастлив, когда Николай решил поступать в Академию, и очень огорчился, когда тот пару недель назад объявился дома и заявил, что офицером флота больше быть не хочет. Ворф, нахмурившись, оставил риторический вопрос без ответа и спросил только, как мог строго:
— А о матери ты подумал?
— Ну, не буду же я вечно сидеть с ней рядом. — Николай принялся сжимать и разжимать пальцы. Верный признак того, что Ворф попал в точку: он и правда не «пользуется отличной возможностью», а сбегает. Но в голубых глазах все равно горело одно сплошное упрямство. — Я вот… письмо ей написал. Им. Передашь? — Николай протянул падд.
— Вечно ты на меня сваливаешь, — буркнул Ворф. В очередной раз принимать на себя удар бурных родительских эмоций по поводу очередной же выходки старшего брата не хотелось. Но уклониться он не считал себя вправе.
— Ты — человек ответственный. Ты не сбежишь. — Николай будто вдруг стал бетазоидом и прочитал его мысли. — И вообще, у них есть отличное утешение. Ты. Идеальный сын.
— Что ты несешь?! — Ворф бросил полученный падд на стол с такой силой, что чуть не расколотил.
— Осторожней, — мягко попросил Николай. — Да ладно, Ворф, я все понимаю. У меня своя дорога, а ученым, говорят, положено быть безалаберными.
— Им положено быть невыносимыми, — хмыкнул Ворф, припомнив комментарии отца по поводу ведущих специалистов центра голографических исследований флота.
— Да? — Николай картинно приподнял брови. — Что ж, постараюсь соответствовать.
* * *
Отец вернулся ровно в шесть, секунда в секунду — как всегда. Вошел в гостиную, осмотрелся. Так и просидевшему последние пару часов на диване Ворфу казалось, что поспешные сборы Николая никакого заметного беспорядка не оставили, но, очевидно, он ошибся, потому что отец сразу спросил:
— Куда он сбежал на этот раз?
— В антропологическую экспедицию. На… — Ворф запнулся и понял, что повел себя не лучше Николая: так и не выяснил, куда именно тот летит! Хоть бы в письме об этом было! — Он вам письмо оставил.
— Матери оставил, ты хочешь сказать, — горько и проницательно усмехнулся отец. Подошел ближе, уселся рядом, покачал головой. — Где же я все-таки ошибся?
— Ну зачем ты так? — растерянно спросил Ворф. И только потом сообразил, что повторил одну из типичных фразочек брата. Впрочем, он частенько так делал, когда ему не хватало собственных слов. — Наверное, военная дисциплина и правда подходит не всем.
— От тебя я подобных слов не ожидал. Ты взрослеешь, сын, — отец улыбнулся, одобрительно и гордо. — Ты прав, конечно. Николаю она точно не подходит.
— Но ты ведь так радовался, когда он поступил в Академию! — Ворф не смог сдержать удивление, хотя так и не понял, что же именно его удивило.
— Ох, сынок… Конечно, мне будет приятно, если мой сын станет офицером. Рядовой воспитал офицера, представляешь! — Отец снова улыбнулся, на этот раз лукавой улыбкой. — Впрочем, мне, наверное, следовало бы сказать не «если», а «когда». Ты в Академии будешь на своем месте. Для Николая, конечно, такая жизнь не подходит, но Академия — это не только флот. Мне казалось, раз он поступил и проучился целых два года… — Он оборвал себя на полуслове и непривычно торжественно сказал: — Твой брат до сих пор не нашел себя, вот что меня расстраивает и тревожит. Ведь без этого он не будет счастлив.
* * *
Много лет спустя, прощаясь с братом и спасенными им баратанцами, Ворф подумал, что Николай, со своим привычно-обреченным «они не поймут», как раз сам так ничего и не понял. Под лучами поднявшегося в зенит солнца нового мира вспыхивали яркие искры на вершинах далеких гор, а Ворф видел свой последний еще школьный Урал и глаза отца, чаще обычного поднимавшиеся к звездам.
— Поймут, — как мог уверенно возразил Ворф, вопреки рассудку надеясь, что у Николая вдруг снова на мгновение проснутся странные почти телепатические способности и он увидит давнее летнее утро и гостиную их родного дома, в которой ничто не выдавало поспешных сборов — кроме сидящего на диване человека. — Я скажу им, что ты счастлив.
Конец
