шаг вперёд, два назад.

шаг вперёд, два назад. у него есть прошлое, но нет будущего. у него есть кровный родственник, но нет родственной души. да и собственной души, кажется, тоже. может быть, отдал по неосторожности кусками, частями, всего себя раздал на благотворительность безвозмездно — как и ожидалось. ни гвоздя, ни ржавой доски на собственный храм, хотя бы кукольный. для разнообразия, для успокоения тревожной дыры в сердце, предпочтительно в затылке от чьей-то пули, благородной и желанной. у него под боком — тепло, почти солнечно, у него под боком госсен с тихим дыханием и крепким сном, цепляясь то за руку в беспокойстве, то носом прячась на груди, словно слепой котёнок. госсен спит за двоих, как всегда, как и в детстве, и в зрелости. хорошо, что кто-то из них ещё способен спать. спокойными яркими сновидениями о мечтах и воспоминаниях, о непонятных лицах и сумбурных сюжетах. у эймона, право, целый список дел на ночь, но он лежит здесь, в кровати, гладит чужую сгорбленную спину до тех пор, пока госсен не начинает ворочаться во сне и толкаться острыми коленями. он встаёт так, в одних штанах, и бесшумно опускается в кресло за стол, двигает ближе бумаги, зажигает свечу, чтобы брату не слепило освещение, и слепнет сам из-за его недостатка из ночи в ночь. строка за строкой, отчёт за отчётом, подпись-подпись-подпись, доклады о госсеновских беспределах и счёт за комплект обручальных колец, разумеется, авторских, с гравировкой семьи. это всего лишь формальность, само собой, ни о каком официальном браке речи идти не может, даже банальная огласка их отношений поставит семью под удар. его семью — госсена. он прячет кольца в ящик стола и надрывно вздыхает, напряжённой дугой склоняясь над столом, так засыпает, впадает в беспокойную бессознательность: то и дело дрожит веками, ресницами, напряжённым сплетением вен на сильных руках, губами в непонятном шепоте и выпирающими позвонками среди бесчисленных синяков затянувшихся полосок. таковым его находят в прохладном рассвете, слабых лучах солнца и нездоровой бледности, почти на грани трупной. госсен гладит взглядом широкую спину, гладит горячими пальцами размах лопаток и просто невозможное количество шрамов, забитые плечи и загривок, прежде чем фигура под ним мгновенно превращается в камень — эймон проснулся. — так рано. ты уже выспался? — эймоновский голос после сна пробирает до костей, и госсена трогает лёгкая дрожь. — нужно отправить кого-то за завтраком. — ты снова не спал со мной. эймон выглядит самую малость виноватым, когда к нему на колени грузно приземляется тело, но спешно подставляет ладонь под спину, чтобы стол не впивался брату в спину болезненной полосой. — мне нужно было... эймон не успевает даже говорить, ловит только раздраженный вздох и закатывание глаз, а после и: — тебя вообще ничего не волнует, кроме бесконечных бумажек. эймон так и застывает возведённым стеклянным взором к госсеновскому лицу, сжимает губы в тонкую напряжённую полосу и приглаживает свободной рукой чужое бедро. это называется "удар в спину". свою ошибку госсен осознает спустя несколько долгих секунд, когда чужая рука забирается под растянутую футболку. и контрастным льдом трогает подтянутый живот. — прости, — он тянется вперёд, накрывает всем собой эймоновский стан и льнет к тому, жмётся всем собой и зажимает ладонями лицо, чтобы поцеловать так, как нужно; горячо, глубоко и влажно, сталкиваясь и языками, и укусами бесконечными и до приятного болючими, — прости, я не это имел в виду. вслух он извиняется ещё несколько раз, вытягиваясь в спине под уверенными ласками, поджимаясь исключительно рефлекторно животом и откидываясь на локтях назад, на столешницу. — но мои извинения не отменяют того факта, что ты пренебрегаешь совместным сном. я, — госсен давится надрывным вздохом, стоит эймону мягко коснуться внутренней стороны бедра, — сожгу весь дворец, если ты не прекратишь сбегать за стол. эймон, разумеется, внимает каждому слову с мягкой улыбкой и уже в две руки подхватывает брата под бедра, широко шагает к кровати и роняет, моментально накрывая всем собой: губы в губы, грудь в грудь. — я порву все бумажки и сломаю твою именную печать. эймон внимает угрозам и сейчас в перерывах между горячими крепкими поцелуями, совсем осторожными укусами и трепетным целомудрием над ключицей. — не хочу спать один.