Покидая бездну

            Тёмный коридор не желал кончаться, быстрые шаги двух пар ног отдавались в нём эхом, слышалось тяжёлое дыхание. Вспышки молний иногда освещали обшарпанные стены и перевернутую мебель, что преграждала путь двум людям, второй из которых едва ли ещё мог называться человеком.       Майлз на бегу обернулся: преследователь не отставал, он не менее ловко, чем сам репортёр, преодолевал все препятствия, зато в скорости немного уступал. Будь он чуть шустрее, кто знает, чем могла бы кончиться погоня. Майлз то и дело запинался за валяющееся на полу нечто: то твёрдое, издающее при ударе металлический звук, то довольно мягкое, о природе чего ему совсем не хотелось думать.       В темноте, несмотря на функцию ночного видения в камере, с которой совершенно неудобно было бежать, он не сразу заметил дверь и, не успев остановиться, на полном ходу врезался в неё. От неожиданности и боли на мгновение потерял ориентацию в пространстве. Ругнувшись, он подёргал дверную ручку, она поддалась не сразу, потому что руки тряслись. Паника нарастала по мере приближения шагов за спиной, которые чуть замедлились: уставший от долгого бега преследователь решил, будто загнал жертву в угол. Но вот, наконец, удача: Майлз ввалился в плохо освещённую комнату. К его счастью, этот небольшой успех прекратил панику, заставив мозг работать чётко и холодно: закрыть дверь, повернуть ручку, чтобы пациент не смог слишком быстро попасть внутрь; слева шкафчик — подпереть им дверь как можно скорее. Из комнаты был ещё один выход, и почти наверняка там крылась опасность, однако в тот момент существо с палкой, что долбилось в дверь за спиной, пугало сильнее. Выдержки и внезапно ставшего холодным рассудка хватило ненадолго, в следующее мгновение репортёр повалился на пол от усталости, боли и только что пережитого ужаса и, кажется, потерял сознание.       Кафель под щекой приятно холодил кожу, каждый стук сердца раздавался в ушах как глухой удар, изувеченные сумасшедшим доктором руки пронзала боль; болело всё тело, избитое, измученное. Звуков за дверью слышно не было. Усилием Майлз заставил себя подняться на ноги и оглядеться. Комната оказалось несколько больше, чем решил Майлз вначале, просто часть её была погружена во мрак. Напротив подпёртой шкафчиком двери он увидел два окна, в стёкла которых барабанили крупные капли дождя, и обострившийся слух Майлза сначала принял их за шаги. Между окнами расположился камин, огонь в нём ещё горел. Горели и свечи, расставленные в ряд на камине и образовывающие круг на залитом кровью полу, они даже не успели сильно оплавиться. В этом пылающем круге лежало то, к чему у репортёра не было никакого желания присматриваться, однако он поднял свою камеру и заснял очередной труп какого-то бедолаги. Его раскинутые руки, вывернутые под неестественным углом, при ближайшем рассмотрении оказались перебитыми в нескольких местах, тело было разрезано вдоль от груди до низа живота, наружу торчали белёсые части рёбер и влажно поблёскивающие в свете множества огней кишки.       За окнами громыхнуло, и вспышка молнии озарила то, что Майлз поначалу и не заметил: в тёмном углу стояла ржавая каталка, а на ней было распростерто тело, облачённое в больничную робу. Майлз, уже было решивший двигаться дальше, остановился как вкопанный. Его внимание привлекло вовсе не наличие ещё одного человека в комнате, а внешний вид пациента: тело совершенно не было изуродовано, если не считать царапин, которые он наверняка получил случайно.       Конечно, Майлзу приходилось видеть здесь и тех, кто ещё выглядел по-человечески, но большинство из них были изменены до неузнаваемости годами мук в Маунт-Мэссив и казались почти одинаковыми: обритые наголо, изможденные, покрытые шрамами, с сероватой кожей и огрубевшими, заострившимися чертами лиц. У этого же мужчины были русые волосы, бледная кожа и вид человека, что до недавних пор жил совсем неплохо, как и сам репортёр. Майлз осторожно приблизился к нему. Пациент либо потерял сознание, либо уже умер. Он был очень молод — едва ли намного старше самого Майлза — и казался необыкновенно красивым для человека, который последние часы или даже дни провел здесь, в окружении окончательно обезумевших пациентов, любой из которых мог оказаться кровожадным маньяком.       Разглядывая лежащего перед ним мужчину, репортёр вдруг заметил, что в его левой руке что-то зажато — небольшой прямоугольный предмет чуть длиннее ладони. На нём мерцал зеленый огонёк. Камера! «Прости, приятель», — пробормотал Майлз, потянувшись к ней, но стоило только коснуться руки странного пациента, как его глаза распахнулись. Майлз от неожиданности отскочил. Крепче сжимая в руке камеру, мужчина приподнялся, но тут же с тихим стоном завалился на бок, попытался отползти назад и упёрся спиной в стену. Он с нескрываемым страхом смотрел на Майлза, который выставил перед собой руки, показывая, что он не вооружён, — грязного, исцарапанного, измазанного кровью, постаревшего за эти часы на несколько лет. Не сразу, но он узнал того, у кого просил помощи. Страх на его лице перерос в ужас, смешанный с удивлением и сожалением.       — Майлз? Майлз Апшер? — едва шевеля губами, выдавил он.       — А ты, чёрт возьми, кто такой? — Репортёр понятия не имел, как реагировать на узнавшего его пациента, поэтому сделал ещё шаг назад.       — Вейлон Парк. Это я тебе писал. Прости.       Майлз не ответил: с одной стороны, он готов был своими руками придушить того, по чьей милости оказался в Маунт-Мэссив, с другой — этот человек, похоже, был единственным адекватным в этом месте, и выглядел он так, будто страдал не меньше самого репортёра. Майлз, всё ещё настороженный и готовый к нападению, помог мужчине сесть. Вейлон схватился за голову и зажмурился, пытаясь справиться с головокружением, пока Майлз рассказывал ему, что за дверью остался пациент, а сам он понятия не имеет, где находится и в какой стороне выход. Вейлон тоже не знал. Убегая от одного психа, несчастный программист попал в руки другого, а тот, похоже, притащил его сюда. Вейлон не был в этом уверен, потому что в качестве приветствия получил по голове чем-то тяжёлым.       — Идти сможешь? — выслушав его рассказ, осведомился Майлз.       — Не надо… — пробормотал Вейлон. — Нога, — ответил он на недоумевающий взгляд репортёра. — Я буду задерживать тебя.       Вейлон сам не понимал, почему говорит это. Он готов был вцепиться в него, живого человека, не агрессивного, не безумного, готов был умолять забрать его с собой, не оставлять в одиночестве, но чувство вины вдруг оказалось сильнее страха и здравого смысла. Он не мог заставить себя навязаться ему. Майлз перевел взгляд на испачканную кровью штанину программиста.       — Тогда я останусь здесь, будем сидеть вместе, — ответил он. — Или помогу. Мы оба должны попытаться выжить. Я больше не могу быть здесь один.       Вейлон молча кивнул и снова оглядел Майлза: весь в чёрной саже, пыли, какой-то известке и крови, похоже, не только своей, на шее ярко-красный след, заметный даже при таком слабом освещении, одежда местами порвана.       — Что с твоими руками? — охнул он.       — Доктор Трагер, — мрачно ответил Майлз.       — Нужно перебинтовать…       — Не надо, — отмахнулся он. — Будет только мешать.       Вейлон пригляделся к нему внимательнее: Майлз казался тяжело раненым, но Вейлон не мог понять, почему. Майлз стоял перед ним прямо, уверенно, в изуродованной руке держал свою камеру, но что-то было в его лице: неестественная бледность, боль, проступающая сквозь напряжённые черты его суровой, решительной маски.       Репортёр помог Вейлону встать, и они вместе двинулись к выходу. Майлз приоткрыл дверь и первым высунул за неё голову. Там оказалась небольшого размера комнатка, почти пустая, со столом в углу и крючками для одежды воль стен, на двух из них висели медицинские халаты. Мужчины пересекли комнату и попали в небольшой больничный отсек: кровати скрывались за грязными, в брызгах крови, шторами, кое-где сквозь тонкую ткань виднелись силуэты лежащих на кроватях пациентов, и оставалось лишь надеяться, что все они мертвы. Двигались осторожно, стараясь не шуметь. Дверь в самом конце помещения была открыта, за ней был виден коридор.       Они шли рядом, лицо Вейлона кривилось каждый раз, когда он наступал на больную ногу, но от Майлза он не отставал. Впереди, справа, качнулась одна из штор — мужчины замерли. Раздался шаркающий звук, и под свет лампы вышел пациент с обезображенным лицом. Он застыл, уставившись на незваных гостей, а они смотрели на него, готовые в любое мгновение бежать. Верхней губы у него не было, и наружу торчали кривые жёлтые зубы, один глаз был почти затянут зарубцевавшейся кожей, отчего второй выглядел слишком большим. Пациент склонил голову набок и не двигался. Майлз нерешительно шагнул вперёд, Вейлон за ним — псих не отреагировал. Майлз сделал ещё один шаг, потом ещё — пациент только смотрел. Они двинулись, не отрывая напряжённых взглядов от жуткого существа. Жёлтый свет лампы, висящей прямо над его головой, падал на то, во что превратилось его лицо, отчего оно казалось ещё более пугающим. Мужчины прошли мимо него, и тогда он побрел за ними, держась на расстоянии в пару метров. Это сильно напрягало, но деваться им было некуда.       Так они добрались до выхода — двое мужчин, нервы которых были натянуты до предела, и то, что некогда было человеком, — но стоило им сделать шаг за дверь, как из-за неё выскочило нечто. Майлз резко оттолкнул Вейлона, и существо, нацелившееся на него, промахнулось, на секунду растерялось. Теперь они его рассмотрели: самый обычный пациент, похожий на других, не очень сильно изуродованный, в руке он сжимал огромный тесак. Он ринулся на Майлза, но тот метнулся в сторону, и лезвие с неприятным скрипом — будто мел по старой классной доске — чиркнуло по стене. В это же мгновение второй пациент, что шёл за ними следом, словно ожил. Он бросился на Вейлона точно дикое животное. Программист выбросил вперёд руки и изо всех сил толкнул нападавшего в пациента с тесаком. Они столкнулись друг с другом и едва не повалились на пол. Майлз обернулся к Вейлону, и оба бросились бежать, почти не разбирая дороги, минуя комнаты, едва успевая закрывать за собой двери. Прятаться было негде, Вейлон двигался недостаточно быстро, а преследователи без особых усилий преодолевали препятствия.       Коридор свернул влево и внезапно кончился. Все двери оказались заперты, кроме одной, помеченной буквами «WC». Не успели мужчины подумать о том, что туалет — это тупик, что если они войдут внутрь, то сами загонят себя в ловушку, как из-за угла показались две стремительно приближающиеся фигуры. Не имея другого выхода, они заскочили в туалет и захлопнули дверь. Внутри оказалось всего лишь три кабинки — тупик. За дверью остались агрессивные пациенты, один из них был вооружён, а беглецам даже негде было спрятаться.       — Майлз! — воскликнул вдруг Вейлон, заглянувший в среднюю кабинку. — Иди сюда!       — Что?       Но он уже и сам это увидел — дыру в полу на том месте, где когда-то стоял унитаз. Достаточно крупное отверстие, чтобы в него смог поместиться взрослый мужчина.       Майлз спрыгнул первым и помог спуститься Вейлону, который, несмотря на поддержку Майлза, всё равно опёрся на раненую ногу. Боль была такой сильной и внезапной, что на мгновение он потерял связь с реальностью и, наверное, упал бы, если бы Майлз не удержал его.       — Знать бы, где мы, — пытаясь отдышаться, сказал Вейлон, от боли заплетался язык. Он смотрел на кафельные стены очередного туалета и лихорадочно соображал, пытаясь вспомнить какие-то планы Маунт-Мэссив, попадавшиеся ему на глаза в те дни, когда он ещё работал здесь, но на ум ничего не приходило: это было слишком давно, слишком… нереально.       — Могу только предположить, что это второй этаж, но понятия не имею, что за блок, — задумчиво ответил Майлз. — Я не помню, чтобы видел хоть какие-то указатели. Точно не тюремный, его бы я узнал.       — И не профессиональный, — добавил Вейлон. — Его узнал бы я. Не знаешь, где ты был до того, как нашёл меня?       Майлз отрицательно покачал головой.       — Я был в женском отделении, потом меня отрубили. Очнулся в совсем другом месте в окружении целой толпы.       — Как ты выбрался? — поразился Вейлон, вспоминая, что сбежать от Эдди Глускина ему помогла чистая удача.       — Они наигрались, — мрачно ответил Майлз, но вдаваться в подробности не стал.       Коридор казался слишком длинным, наверное, потому что они заглядывали в каждую дверь в поисках хоть чего-то, что могло бы помочь выбраться отсюда. Двери за собой не закрывали — оставляли пути к отступлению при внезапной встрече с кем-нибудь из обитателей Маунт-Мэссив. Выхода, однако, пока видно не было. Коридор впереди упирался в решётку, на которой висел массивный замок. Вряд ли она была открытой, но думать об этом хотелось меньше всего, ведь другого пути они не видели. Окажись решётка запертой, у двоих узников больницы не осталось бы выбора, только возвращаться и искать другой путь, надеясь не встретить оставленных сверху пациентов, и кто знает, кого ещё.       В обшаренных ими комнатах пока ничего полезного не нашлось, обнаружился только труп доктора под столом в одном из помещений. Кто-то выдавил ему глаза. Вейлону каждый шаг давался с трудом, наступая на раненую ногу, он морщился от резкой боли. Майлз в тревоге поглядывал на него, но помочь ему ничем пока не мог: слишком опасное место, останавливаться нельзя.       Очередная дверь поддалась не сразу, пришлось приложить заметные усилия, чтобы распахнуть её: что-то держало её изнутри. «Чёрт», — прошипел Вейлон, прикрывая за собой дверь и стараясь не глядеть на обезглавленное тело, чья упавшая на порог рука и мешала им попасть в комнату. От вида трупов его всё ещё немного мутило, хотя за эти часы он видел их немало. Этот лежал здесь совсем недолго — кровь даже не успела запечься, что насторожило беглецов и заставило их подпереть дверь тяжёлым столом, прежде чем оглядеться. Комнатка была крошечной, в углу стоял ещё один стол, поменьше и явно менее устойчивый. Два стула, выволоченные зачем-то в центр комнаты, были переломаны так, что их бывшее предназначение угадывалось лишь по чудом уцелевшим сиденьям с мягкой обивкой. Пол был устлан разного вида бумагами, выброшенными, вероятно, из валявшихся у остатков стульев выдвижных ящиков. Гардина, что некогда висела над единственным узким окошком, валялась на полу, опутанная безвкусными зеленовато-жёлтыми шторами.       Пока Вейлон оглядывал комнату в поисках чего-нибудь полезного, внимание Майлза привлекла вентиляционная труба, занимающая добрую часть потолка и стены. Один из металлических листов был наполовину оторван — если приложить силу, то отвалится совсем, тогда у них появится запасной путь. Да что там запасной — единственный путь. Недолго думая, он в одиночку подвинул второй стол, взял ножку стула — ту, что оказалась наиболее целой, — и принялся возиться с листом. В это время Вейлон, с добычей в три батарейки, разочарованно отбросил в сторону неработающий шокер и стал просматривать бумаги, пытаясь чуть больше узнать об аде, в котором они находятся. Быть может, отыщется карта или какое-то описание помещений, чтобы можно было понять, где они находятся. Он пробегал глазами каждый документ, каждую записку, надеясь, что там кроется ответ.       «Есть!» — раздался радостный шёпот Майлза — он сумел оторвать лист и теперь осторожно опускал его на пол, чтобы не создавать лишнего шума. Он обдумывал следующий шаг. Есть ли смысл выходить из этой комнаты и пытаться открыть решётку? Где гарантия, что из-за одной из дверей на них не вывалится Уокер или кто-нибудь ещё? И какая, ко всем чертям, вообще гарантия в таком месте? Он думал, что, возможно, стоит сразу уходить через трубу, но кто знает, куда она приведет: быть может, и там обнаружится решётка, преграждающая путь. Если сейчас они выйдут в коридор, то пути назад может не быть. Маунт-Мэссив не прощает ошибки, любой неверный шаг может стать роковым.       Вейлон пролистывал очередную папку и вдруг застыл. Смертельная бледность в мгновение залила его лицо, взгляд широко распахнутых глаз скользил по бумаге, снова и снова перечитывая написанное. Программист как-то неосознанно сделал шаг назад, его ноги подкосились, и Майлз еле успел поддержать его. «Нет…» — простонал Вейлон, выскальзывая из рук репортёра, падая на колени и закрывая лицо ладонями. Папка с глухим стуком упала рядом, Майлз подобрал её. Это было личное дело Вейлона. Майлз быстро пробежал по нему глазами, но не заметил ничего особенного.       — Вейлон? — позвал он, испугавшись. — Что случилось?       — Я… Я сошёл с ума, — прошептал в ответ Вейлон, отнимая руки от лица, но не поднимая на репортёра взгляд. По его щекам текли слёзы.       — Что случилось? — повторил свой вопрос Майлз.       — Моя семья… У меня есть дом, белый, с забором. Жена по имени Лиза. Дети. Двое. Они ждут меня дома. Я думал, что должен вернуться к семье.       — Это же прекрасно, разве нет?       — Прочитай, — слабым голосом попросил Вейлон вместо ответа и кивнул на папку, которую Майлз всё ещё держал в руках.       Майлз снова открыл её и в недоумении уставился на чёрные буквы, пытаясь понять, о чём говорит Вейлон, и тут заметил: Вейлон Парк был холост и не имел детей.       — Но… — протянул он.       — Их нет, — сказал Вейлон, всё ещё сверля пустоту полным ужаса взглядом. — Их никогда не было. Минуту назад я был уверен, что живу в том доме, я до сих пор вижу его так отчётливо, но теперь вспомнил, что остановился в мотеле на окраине города, а потом приехал сюда, чтобы выполнить свою работу. Как это может быть?       — Твою девушку зовут Лиза? — спросил Майлз, пытаясь ухватиться за единственную ниточку, способную связать ложные воспоминания Вейлона с реальностью.       — У меня нет девушки, — ответил Вейлон бесцветным голосом, и взгляд его снова застыл.       Майлза пробрала дрожь. Он отказывался считать Вейлона безумцем, но его пугала мысль о том, что это место так легко заставляет поверить в то, чего не существует.       Прошло немало времени, а Вейлон всё сидел на полу, слепо глядя куда-то перед собой. Он не шевелился, и, если бы не вздымающаяся при дыхании грудь, его можно было бы принять за манекен. Майлз был рядом, и хоть он не знал, что должен испытывать человек, который вдруг обнаружил, что его воспоминания были ложью, но искренне жалел товарища по несчастью. Майлз сжимал прохладную руку, будто говоря: «Я здесь, с тобой».       За дверью послышались удары и лязг: кто-то что-то ломал; судя по всему, это была та самая решётка, через которую они собирались уйти. И ему явно улыбнулась удача, потому что скоро раздались шаги, глухие и тяжёлые. Майлз весь похолодел, узнав звук этих шагов. Здесь, в Маунт-Мэссив, так ходить мог только один человек — и человек ли ещё? — Крис Уокер. Репортёр прекрасно помнил встречи с этим чудовищем, даже Трагер, и тот не пугал Майлза так: до холодного пота, до дрожи во всем теле, до плохо контролируемой паники. Еле справившись с приступом ужаса, он прошептал: «Уходим», — и тут же поднялся с пола. Вейлон даже не шелохнулся, он безучастно глядел в никуда.       — Пожалуйста, Вейлон! — взмолился репортёр, но тот не реагировал. — Парк, давай же! Мы сдохнем тут! — Майлз уже слышал, как Уокер выламывает двери одну за другой, как проверяет комнаты и недовольно сопит — чувствует, что рядом есть живые. Вейлон поднял голову.       — Уходи, - сказал он.       — Хрен я куда без тебя пойду.       — Уходи, — глухой голос не выражал никаких эмоций.       — Вейлон, чтоб тебя!       — Иди.       — Если ты остаешься, то я тоже!       Шаги в коридоре становились всё отчетливее — приближались. Уже можно было различить, как воздух с рычанием вырывается из груди Уокера при выдохе. И вдруг тишина. Майлз в ужасе замер, Вейлон снова уставился в пустоту. Дверь слабо толкнули. После первой неудачи Уокер затих, шумно втянул воздух, будто принюхиваясь, и в следующее мгновение стал колотить в дверь с удвоенной силой. Стол, которым её подпёрли беглецы, постепенно отодвигался; репортёр всем весом навалился на него, стараясь помешать, но его сил явно не хватало. «Поросята, я знаю, что вы тут! — взревел охранник. — Вам никуда не деться, не спрятаться».       Уокер был страшно силен: ещё немного — и дверь поддастся, тогда им действительно некуда будет бежать. Вейлон, казалось, совершенно не понимал, что происходит вокруг, а Майлз никак не мог заставить себя встряхнуть его или тем более ударить, чтобы вернуть в реальность. И Майлз решился на отчаянный шаг, если это поможет привести программиста в чувства, то они ещё могут успеть, а если нет — останется только попрощаться с жизнью, в этот раз уже наверняка. Как бы то ни было, одно он решил твёрдо: без Вейлона он никуда не пойдёт.       Майлз упал на колени рядом с Вейлоном, склонился и прижался к его губам своими. Это возымело желаемый эффект: программист вдруг пришёл в себя и уставился на Майлза возмущённо и непонимающе. Репортёр воспользовался этим, он вскочил на ноги, рывком поднял за собой Вейлона и заставил его залезть сначала на столик, а потом и в дыру в трубе. Вейлон, будто не до конца очнувшийся, подчинился.       Дверь не выдержала — Уокер ворвался в комнатку. Майлз ухватился за край железного листа, искалеченные руки вдруг обессилели, а неповоротливый охранник тем временем неуклюже переступал через то, что осталось от мебели. От всё ещё стоявшего на столике репортёра его отделяла пара шагов, тот делал слабые попытки залезть в трубу, но окровавленные ладони скользили и отказывались слушаться. Он уже молил все силы, чтобы Уокер просто свернул ему шею быстро и, может, безболезненно, как сильные руки вцепились в его запястья и потянули наверх. Охранник, бросившийся за беглецом, успел ухватить его за штанину, часть которой так и осталась в слишком маленьком для такого огромного существа кулаке, когда Майлз с силой дёрнул ногой. По счастью, ткань оказалась непрочной. За спиной долго ещё раздавались разъярённые вопли Уокера, упустившего «поросят», пока они ползли по трубе, стараясь не шуметь и не привлекать лишнего внимания — вдруг услышит кто-нибудь не менее страшный, чем Крис.       Пластины трубы под двумя мужчинами прогибались, но опасность на время осталась позади. Гладкий металл сменился шершавым, покрывавшая его ржавчина неприятно крошилась под руками, труба дрожала, казалось, она вот-вот сломается. И сломалась: с громким лязгом оторвались и рухнули вниз две пластины, а на них грохнулись, не успев даже вскрикнуть, Вейлон и Майлз. Падать оказалось невысоко, они даже почти не ушиблись. Майлз поднялся первым и огляделся, готовый ко всему: комната, в которой по воле случая они очутились, оказалась небольшой, в ней царил полумрак. Это была обычная палата с мягкими белыми стенами, одной кроватью и слабо освещающей всё это лампой под потолком. Изучив дверь, он обнаружил, что она не просто закрыта, а забаррикадирована: через зарешеченное окошечко на ней мужчины смогли разглядеть доски и кирпичи, похоже, потолок этажом выше рухнул, и помещение оказалось отрезано от всего, что находилось за его пределами, а значит было безопасным. В него никто не мог проникнуть, ведь перемещаться по трубам психи почему-то не пытались, а это теперь был единственный вход.       Вейлон уставился в дверное окно невидящим взглядом. Он ещё пребывал в состоянии шока и уже начинал сомневаться, что вообще работал здесь. Быть может, он попал сюда как пациент, быть может, он всё выдумал. Или происходящее — лишь ночной кошмар. Вейлон обернулся и застыл, с мольбой глядя на Майлза, будто надеялся, что тот поможет ему отличить реальность от выдумки, понять, где сон, а где явь. Майлз шагнул к нему и оказался слишком близко. Он хотел что-нибудь сказать, но все его мысли спутались, а тело точно самостоятельно нашло выход: Майлз притянул Вейлона к себе и поцеловал, быстро и настойчиво. В первые мгновения мужчина застыл, но потом отшатнулся от репортёра. Майлз тоже понял, что натворил. Он растерянно смотрел в пол и прерывисто дышал.       — Что ты делаешь? — спросил Вейлон в недоумении.       — Прости меня, пожалуйста. Это место сводит с ума.       Оправдание звучало жалко, репортёр хотел добавить что-то ещё, рассказать, что среди этого ужаса он, Вейлон, кажется связью с миром за стенами лечебницы, что он единственное настоящее существо в этом бесконечном кошмаре. Он должен был объяснить своё желание прикоснуться к нему, дотронуться до живого человека, почувствовать под оставшимися пальцами тёплую кожу, а не грязный липкий пол, не мокрую кровь. Ему страстно хотелось хоть на мгновение забыть о невыносимой боли в искалеченных кистях, в измученном теле и признаться в желании ещё раз, теперь по-настоящему, поцеловать эти губы, высохшие, потрескавшиеся, но способные удержать его в реальности чуть дольше, не дать переполняющему его отчаянию взять верх. Но Майлз не смог объяснить свои чувства, слова застряли в горле, он только отступил на шаг и боялся поднять на Вейлона глаза. В самом деле, как мог он поступить так с человеком, который только что понял, что за стенами этого ада у него ничего нет? Как он мог поддаться своему желанию, поставив его выше чужого горя?       — Прости, — беспомощно повторил Майлз. — Я не должен был, это неправильно.       — Правильно или нет, — голос Вейлона прозвучал слабо и чуть хрипловато, — теперь уже неважно.       Программист подался вперёд и поцеловал стоящего перед ним мужчину. Не так страстно, как делал это Майлз, а медленно, нежно, запустив пальцы в тёмные волосы и постепенно углубляя поцелуй. Майлз обвил руками его талию, притягивая к себе ближе, хотя ближе, казалось, было уже некуда. Вейлон, совершенно не понимая, что делает, и не разрывая поцелуй, прижал Майлза к стене. В голове было пусто, шок отключил все посторонние мысли, он мог думать только о человеке в его объятиях, живом, не изуродованном, не желающем его убить.       Всё, что осталось за пределами лечебницы, исчезло, стёрлось, будто никогда не существовало. Смерть поджидала их за каждым углом, шансы выбраться живыми были едва ли выше нуля, так какая тогда разница, насколько неправильно они поступают? Да и кто сказал, что они ещё не обезумели в этом кошмарном месте? Было странно, почти невозможно посреди всего этого ужаса просто касаться другого человека, ощущать его сильные руки, тёплые губы, влажный язык… Когда они, наконец, оторвались друг от друга, оба мелко дрожали, взгляд Майлза был затуманен, в нём читалось какое-то ненормальное, неестественное в этот момент желание, и Вейлон понимал, что сам сейчас смотрит точно так же. Вейлон прижался щекой к его щеке, и они стояли так, слушая дыхание друг друга, стук сердец. Майлз прикрыл глаза, наслаждаясь теплом чужого тела, и не мог отделаться от чувства, будто всю жизнь ждал именно этого человека.       — Пора идти, — наконец, сказал Майлз чуть охрипшим голосом, — мы должны найти выход.       — Да… — Вейлон провел пальцем по его подбородку и на одно мгновение снова прижался к губам. — Да, идём.       Вдвоём они передвинули тяжёлую кровать и снова забрались в вентиляционную шахту. В этот раз двигались осторожнее, понимая, что едва ли им снова повезёт провалиться в пустое безопасное место. Путь кончился внезапно: прямо за поворотом решётка в нижней части трубы оказалась сломана. Майлз, ползущий первым, едва не упал в дыру, успев остановиться только в последний момент. Они спрыгнули в светлую и совершенно пустую комнату.       Майлз чувствовал, что силы постепенно покидают его, тело почти не слушалось, но он старался не обращать на это внимания и заставлял себя оставаться в сознании. Они до сих пор не понимали, где находятся и в какую сторону нужно идти, но страх не позволял задерживаться на одном месте: агрессивные пациенты могли появиться в любой момент. Плутая по коридорам, осторожно заглядывая за каждый угол, израненные, уставшие мужчины шли вперёд, упорно ища путь к спасению.       Сложно было уследить за этими коридорами: длинные, однообразные, с совершенно одинаковыми дверями, в которые приходилось заглядывать, они, казалось, идеально повторяли друг друга, и мужчины время от времени вслух читали номера на табличках, чтобы не заблудиться окончательно. Им обоим ужасно хотелось пить, но вода из кранов здесь бежала тёмно-бурая и пахла металлом, оставалось лишь гадать, что её так окрасило: ржавчина или кровь.       Майлзу с каждой минутой становилось всё хуже; он чувствовал, что кровь отхлынула от лица, и старался идти первым, чтобы Вейлон не заметил его бледность и дрожащие руки. Он не знал, зачем скрывает своё состояние, но был уверен, что хромающий Вейлон ему не поможет, а волновать его зря не хотел.       Репортёр взялся за ручку очередной двери, забрызганной чьей-то кровью, и собирался уже повернуть её, но руки вдруг ослабли, в голове будто взорвался фейерверк, он отшатнулся и навалился на противоположную стену, стараясь устоять на ногах. Тошнота подкатила к горлу, Майлз зажмурился, хватая ртом воздух. Кто-то крепко сжал его плечи, поддерживая, не давая упасть. В первое мгновение он испугался, но тут же сквозь звон в ушах услышал голос, зовущий его по имени, и отдался рукам Вейлона, привалился к нему, позволяя удерживать себя, и ждал, надеясь, что скоро станет легче. Грязные стены перед глазами постепенно становились все более четкими, тошнота отступила.       — Я в порядке, — Майлз выпрямился и действительно ощутил в себе силы двигаться дальше.       — Ты ранен. — Это был не вопрос.       — Со мной все нормально. Нужно идти.       Одна комната сменяла другую, и Майлз думал, что только количество всех этих помещений способно свести с ума кого угодно: к страху перед обитателями этого места примешивался страх потеряться в нём. Но они продолжали идти вперёд через новые и новые комнаты, мимо облезлых, изъеденных плесенью стен, по которым ползали тараканы, вперёд по покрытому липкой грязью полу, пока вдруг не услышали голоса. Совсем рядом, где-то за дверью, кто-то разговаривал, и тема этого разговора заставила их отступить назад, двигаться как можно тише. Голоса говорили о глянцевитых стенках тёплых кишок, о горячей крови, о том, с каким приятным хрустом ломаются кости.       Майлз и Вейлон затаили дыхание, но их услышали, почувствовали или даже унюхали. В мгновение одна из дверей распахнулась, и на пороге появился пациент, в руке его был зажат железный прут. Они бросились бежать, на развилке свернув вправо, в новый коридор без дверей, и надеясь, что это не тупик. За их спинами раздавался топот нескольких ног. У поворота Майлз решился на секунду обернуться — их преследовали трое.       Мужчины ввалились в кабинет, которым оканчивался коридор, пробежали мимо решёток и миновали ещё одну дверь. Выхода из новой комнаты было лишь два: первый — назад к трём пациентам, второй — заколоченная дверь. Вдоль стен стояли ряды металлических шкафчиков, и Вейлону с Майлзом ничего не оставалось, кроме как забраться внутрь и надеяться, что преследователи не будут проверять их все.       Не прошло и минуты, как дверь вышибли. Сквозь прорези в дверце Майлз видел, что в комнату зашёл лишь один пациент, остальные двое куда-то пропали. На лице пришельца были только глаза и чёрные прорези ноздрей, которыми он шумно втягивал воздух, как голодная собака, что чуяла совсем рядом кусок мяса. Рот отсутствовал, как и несколько пальцев на руках, что не мешало ему держать в них утыканную гвоздями палку. Он медленно двигался мимо шкафчиков, разглядывая каждый из них, обнюхивая, будто примеряясь. Майлз старался дышать как можно реже и тише. Скрипнула первая дверца, вторая, третья… Майлз не мог видеть, но был почти уверен, что существо открывает все двери подряд.       Открылась ещё одна дверца, раздался звук удара, вскрик, и Майлз, не зная, что будет делать, выскочил из своего шкафчика. Псих навис над лежащим на полу Вейлоном, занеся над ним свою палку. Майлз успел увидеть свежую кровь, проступившую на одежде Вейлона, и в следующее мгновение бросился на врага, обхватил его шею и потянул на себя. Тот резко и сильно ударил Майлза тупым концом палки в живот, у него перехватило дыхание, хватка ослабла. Пациент вывернулся и тут же приготовился нанести удар новому противнику. Бежать было некуда, Вейлон всё ещё лежал на полу, пытаясь встать и прижимая руку к животу. Репортёр уклонился от удара, извернулся и вцепился в оружие своего врага, мешая снова пустить его в ход, но тот резко выдернул его из искалеченных рук и прыгнул на Майлза. Он не мог кричать без рта, но Майлз был уверен, что он безмолвно вопит: в глазах, белки которых покрывали красные прожилки, читалась лютая ненависть.       Удар пришёлся в плечо, Майлз успел пригнуться, поэтому палка только задела его, гвозди разорвали куртку и оцарапали кожу, но секундное замешательство дало врагу время: он толкнул Майлза, и тот не устоял на ногах, упал на спину, и сильный удар о кафельный пол выбил из груди воздух, парализовал на несколько секунд. Сзади Вейлон схватил психа за ноги, не давая ему снова напасть на Майлза. Тот пнул его по лицу, разбил губу, но репортёр уже смог сесть, он метнулся вперёд и вырвал, наконец, оружие из рук противника. Вскочил на ноги и, не давая ему опомниться, ударил — резко, сильно, целясь в голову. На том, что осталось от лица, проступило подобие удивления. Он осел на пол, уставившись в глаза Майлза, а тот одним сильным ударом всадил длинные гвозди прямо в его горло. Псих не хрипел — он не мог, только бился в конвульсиях, истекая кровью на кафельном полу.       Майлз выронил оружие и бросился к Вейлону, вспоминая, что в одной из комнат сунул в карман найденный бинт. Его живот был в крови, рана не выглядела слишком глубокой, но это впечатление могло быть обманчивым. Майлз трясущимися руками кое-как сделал прокладку и прижал к рваной ране, а потом, насколько хватило бинта, несколько раз обмотал его вокруг талии Вейлона и закрепил, очень надеясь, что этого будет достаточно.       Звук шагов нарушал тишину, оставалось лишь надеяться, что больше никто не услышит их, потому что убегать они уже не могли, а на ещё одну схватку не осталось сил. Они поняли, где находятся, когда вдруг вышли в такой знакомый коридор Административного блока. Майлз чувствовал, что стремительно слабеет: травмы и потеря крови давали о себе знать. Его лихорадило, голова раскалывалась, руки почти онемели от боли, перед глазами всё снова начинало расплываться; он стиснул зубы и изо всех сил старался оставаться в сознании хотя бы ради раненого Вейлона, который едва шёл, тяжело опираясь на плечо репортёра. Останавливаться было нельзя: любое промедление грозило смертью обоим.       Майлз понимал, что ещё на несколько часов его не хватит, он был уверен, что медленно умирает, но заставлял себя держаться до последнего. Страх подстёгивал, разгонял туман в голове, помогал двигаться вперёд. Наконец, они добрались до решётки лифта, свернули налево и оказались в светлом холле. Впереди виднелась дверь — главный вход. Майлз помнил, что она была заперта, но всё же, оставив Вейлона у колонны, наудачу толкнул её — бесполезно, даже спустя столько времени она всё ещё оставалась закрытой. Пришлось возвращаться в коридор.       Майлз смутно помнил, эти комнаты, он бывал здесь, но это, казалось, было слишком давно. Они уже были не в том состоянии, чтобы добраться до второго этажа и уйти тем же путём, каким репортёр попал сюда, поэтому проверяли каждое помещение, надеясь, что обнаружится хоть какой-то выход. Майлзу казалось, что прежде в этом блоке кабинеты выглядели иначе, теперь же в них царил хаос: пациентов больше не было, свет горел не везде, кое-где мебель была сломана, окна — заколочены. За эти несколько часов что-то здесь произошло.       Очередная дверь скрипнула, открывая их взорам непроглядную тьму. Майлз свободной рукой достал камеру, включил ночное видение. Комната, в которую они вошли, оказалась большой и разгромленной, почти вся мебель в ней была перевернута. Сюда вела ещё одна дверь из того же коридора. Окна были заперты, но без досок и решёток, замок на одном из них казался слабым — одно небольшое усилие и путь будет открыт, но Майлз понимал, что это будет довольно громко, и если они здесь не одни, то им не успеть убежать.       За спиной раздался шум, какая-то возня, Майлз резко обернулся: в падающем из открытой двери свете он разглядел знакомую фигуру отца Мартина, тот обхватил Вейлона за шею и приставил что-то к его горлу. Вейлон дёрнулся, свет упал на руку отца — сверкнула сталь, и Майлз понял, что это нож.       — Не подходи, сын мой, — предупредил он; Майлз вскинул руки, показывая, что сдаётся. — Я не могу отпустить вас, мне нужен свидетель.       — Хорошо! — ответил перепуганный Майлз, готовый в этот момент согласиться на что угодно. — Мы будем твоими свидетелями.       Отец Мартин не шелохнулся, он к чему-то прислушивался, и Майлз тоже услышал это: тихий стук где-то в отдалении. И вдруг раздался резкий, пронзающий уши, такой знакомый и такой пугающий звук: кто-то выбивал дверь.       — Прости, сын мой, мне нужен только один свидетель. — Отец Мартин сделал стремительное движение — Майлз не успел среагировать, рука с ножом метнулась к боку Вейлона, и тот коротко охнул. Отец оттолкнул его от себя и бросился бежать.       — Нет! — выдохнул Майлз, падая рядом с Вейлоном и так быстро, как мог, оттаскивая его назад, за перевернутый стол.       Он стянул свою куртку и пытался зажать ей рану, чувствуя на руках тёплую влагу; в нос бил металлический запах свежей крови. В коридоре уже звучали тяжёлые шаги, которые ни с чем нельзя было спутать, а истекающий кровью Вейлон слабо стонал.       — Тише, пожалуйста, тише, — упрашивал Майлз, едва слышно шепча в его ухо.       Шаги замерли где-то совсем рядом, так близко, что репортёр мог расслышать низкое рычание. Набравшись смелости, Майлз выглянул из-за края стола: массивная чёрная фигура Криса Уокера застыла в дверном проеме. Охранник не видел их в темноте, но чувствовал — он принюхивался. Вейлон вздрагивал в руках Майлза, но не издавал ни звука. Уокер покрутил головой, как-то неопределённо фыркнул и вернулся в коридор, но уходить будто и не собирался: он бродил по коридору туда и обратно, выламывая все двери подряд, и время от времени его огромное тело закрывало падающий в комнату свет. Майлз зажмурился, заклиная всех богов и саму вселенную, чтобы бугай, наконец, нашёл себе новое занятие, ушёл достаточно далеко, и не услышал, как Майлз ломает замок на окне.       — Только держись, Вейлон, — взмолился он. — Мы почти выбрались, держись.       — Уходи, — ответил Парк, едва шевеля губами. — Я уже…       — Мы уйдем вместе.       — Мне холодно, — пожаловался Вейлон.       — Всё будет хорошо, обещаю, но потерпи немного.       Шаги всё ещё раздавались в коридоре, и Майлз, слыша хриплое дыхание Вейлона, понимая, что любой вздох может стать последним, склонился к нему, коснулся лбом его щеки и беззвучно заплакал от страха и отчаяния.