***
Ника стояла под душем у себя в квартире. Адски горячая вода тонкими струями лила с потолка, почти обжигая продрогшее до костей тело. Мелкая дрожь отступила уже больше пяти минут назад, но Ника даже не думала сделать воду холоднее, как будто пытала себя за что-то. Она присела на пол в душевой; капли, срывающиеся сверху, барабанили по голове. Ника прикоснулась сморщившимися пальцами к губам, ощупывая. Феликс целовал нежно, чувственно, так, что дыхание спирало, — но правильно ли она поступает? Она ведь столько лет любила Хёнджина, не может же быть всё это обычным самообманом? Нет, она точно знала, что чувствовала и что чувствует сейчас. Любовь к Феликсу похожа на едва ощутимое трепыхание чего-то мягкого в животе, наполняющего до краёв, дающего второе дыхание и отвлечение. Любовь же к Хёнджину похожа на болезненную привязанность, тяготящую душу, стремительно тянущую на дно, как булыжник, привязанный к шее. Кажется, она попала в самый дерьмовый капкан из всех возможных: она любит сразу двоих, одновременно... хуже и быть не может. Ника выключила воду и вышла из душевой, встав босыми, мокрыми ногами на мягкий коврик. Вода не принесла облегчения — все скопившиеся проблемы тяжелым комом томились в груди. Ника накинула на голое тело халат и прошла в гостиную, чтоб ненадолго прилечь. Голова гудела, даже в казалось бы прохладной квартире было до невозможного жарко. Внезапно перед глазами встали тёмные круги, а ноги резко подкосились, не давая и секунды среагировать. Колени больно стукнулись о жëсткий пол — это последнее, что она почувствовала, прежде чем в глазах окончательно потемнело.***
Еë привела в чувство назойливая мелодия телефона, жужжащего откуда-то из глубины коридора. Лежать на прохладном полу было так хорошо, так уютно — она молилась, чтобы звонить наконец перестали. Но звонки не прекратились. Ника была безумно зла на этого человека; ей пришлось подняться, чтобы наконец прекратить эту пытку звуком. Когда она отрывала своё тело от пола, голова жутко кружилась, в горле стояла непроходимая тошнота, затёкшие конечности ныли, а на обоих коленях красовались живописные синяки, ярко контрастирующие с бледной кожей. Держась руками за стены, она доковыляла до источника надоедливого звука и достала его из сумки, готовясь выместить все скопившиеся эмоции на звонившем. Но еë план разлетелся вдребезги за секунду — тогда, когда она увидела имя Хëджина на экране. Сердце глухо трепыхнулось и замерло: только не сейчас! Ей нужно время — время, чтобы разобраться со всем этим. Но ведь она не ответила ему тогда, в парке, после бара, и вновь проигнорирует сейчас? Может, у него что-то случилось, иначе стал бы он ей названивать? Нет, нет, так нельзя! Ника потянула в сторону зелëную кнопку и поднесла телефон к уху: — Ало? — робко сказала она, вмиг теряя голос. — Ника, наконец-то, я думал ты меня заблокировала, — быстро начал он. — У тебя всё в порядке? — Его голос казался каким-то потерянным, сдавленным. — Хёнджин, у тебя что-то случилось? — она оставила его вопрос без внимания, задавая свой. Волнение быстро охватило разум, заставляя забыть о глупых синяках на коленях, кружащейся голове, тошноте и ноющем теле. — У меня... — Он запнулся, замолк, будто что-то активно обдумывая. — Это не телефонной разговор. — Мне приехать? Она потаённо надеялась, что он скажет заветное «да». Но тут же внутри выпал какой-то неприятный осадок. Она вспомнила Феликса, его опечаленное лицо, с тоской глядящие на неё глаза. — Да, пожалуйста, приезжай. — Одна половина Ники возликовала: она сможет так скоро увидеть его, обнять, почувствовать его запах и взгляд на себе! Вторую же тошнило от первой.***
Какого чёрта она сейчас заказывает такси и в спешке сушит голову? Почему ей не плевать? У него есть Мия, готовая прийти на помощь в любое время суток, так почему же он позвонил именно ей, Нике? Потому, что она его близкая подруга? А может потому, что она просто глупая безотказная дура, что пойдёт за ним хоть на край света, услужливо заглядывая в рот, как любопытная сорока, в ожидании следующей просьбы, которую без промедлений и отлагательств с огромным удовольствием исполнит. Лишь бы ему было хорошо, лишь бы он ни в чём не нуждался. Лишь бы просто угодить и быть полезной. Чтобы подольше побыть рядом. Чтобы подышать его воздухом. Ника села на пол в прихожей — её рвало на куски. Будто внутри поселились две абсолютно полярные личности, тянущие каждая в свою сторону. Одна старалась давить на больные чувства, на то, что она внезапно чем-то обязана Хёнджину, вот только чем? Тем, что помог адаптироваться на новом месте, каждый день был рядом, помогал переживать особенно острые моменты, когда она хотела бросить всё и уехать в Канаду, к родителям, юркнуть в свою уютную нору, забиться в самый тёмный угол и больше даже носа не высовывать за границы комфортной среды обитания? Вторая, противоборствующая личность, наотрез отказывалась выпускать её из этой проклятой квартиры, раз за разом твердя, что она не должна этого делать, не должна идти на поводу у мнимого чувства долга, самой себе же и навязанного. Телефон в руках завибрировал. Вспотевшие ладони неприятно заскользили по корпусу. Это звонил диспетчер, радостно сообщая, что такси уже во дворе. Вот она, точка невозврата. Отменять такси будет глупо. Она перешагивает порог собственного дома, принимает сторону нужной личности, оставляя вторую задыхаться в пустой квартире. В такси пахнет сладким арбузом. Она просто ненавидит такие ароматизаторы, поэтому приоткрывает окно, захватывая воздуха с улицы. Ей легчает. Ника вставляет в уши наушники и облокачивается головой о холодное стекло — всё равно они встали в пробку. В ушах звучит знакомая мелодия, неожиданно вытягивающая из недр сознания старые воспоминания, от которых она неуютно ёжится, стараясь вернуть себе прежний лад. Но ничего не выходит: песня вновь и вновь продолжает напоминать. — Ты чего здесь одна сидишь? — спрашивает Хёнджин, подсаживаясь к ней на скамейку на заднем дворе дома её родителей, в Ванкувере. Ника достаёт из уха один наушник, чтобы слышать друга. — Ты же знаешь, мама не терпит, когда я даже смотрю в сторону алкоголя, — вздыхает Ника и достает из-под лавки бутылку с горячительным напитком, делает глоток, после чего предусмотрительно прячет обратно. — Ты где успела стащить? — удивляется Хёнджин, вытаскивая назад спрятанную бутылку и рассматривая её. — Взяла у папы в кабинете, пока он ушёл встречать гостей. — Она поглубже кутается в плед, задирает голову вверх, глядя на мерцающие в ночной тьме звёзды. Они такие красивые, но такие далёкие, недоступные. Глядя на них, чувствуешь всю масштабность мира вокруг и одновременно с этим свою собственную ничтожность. — Вот поступлю — и перестану прятаться от родителей. — Думаешь, перестанешь? — Он улыбается, делает глоток вина, облизывает губы, в уголках которых остаются красные капли алкоголя. В этот момент Ника отводит взгляд от неба, устремляя его на Хёнджина. Он смотрит на неё и протягивает её бутылку. Она берёт и тоже делает глоток. — Не знаю. — Ника пожимает плечами, достаёт из кармана телефон и переключает песню. Хёнджин прислушивается, после тянет руку к висящему без дела наушнику и вставляет себе в ухо. Он вновь улыбается и в упор смотрит на Нику. — Что за сексуальное давление? — она пытается отшутиться, неотрывно глядя в глаза Хёнджина. Они так сильно выросли, уже совсем не дети. Как будто только недавно Хёнджин вместе со своей мамой приезжал к ним на всё лето, а уже сегодня успешно дебютировал и стал популярным. Даже не верится. — Перестань так смотреть. — Что, тебе не нравится моё давление? — он весело смеется, низко наклоняется над её лицом, дразня. В голову начинают лезть какие-то странные мысли, а сердце учащает свой ритм. В ухо бьёт мелодия, подозрительно сильно подходящая под ситуацию. Ей больше не хочется смеяться. Ника как зачарованная пялится на Хёнджина — на его прикрытые глаза, подрагивающие ресницы, на родинку под глазом, что теперь кажется удивительно сексуальной. Она тяжело сглатывает. Хёнджин вдруг открывает глаза, вновь неотрывно смотрит на Нику. В этот раз атмосфера меняется — невинная шутливость куда-то испаряется. — Ты что меня соблазняешь? — шепчет она. — Да. — Хёнджин наклоняет над её лицом, подаётся вперёд, обнимая за спину, и притягивает ближе к себе. Кожу обдает жаром, по телу разливается волна дрожи, заполняющей всё полое пространство внутри. Она самозабвенно отдаётся поцелую, позволяет своим рукам обвить шею Хёнджина. Он целует медленно, чувственно. Горячий язык Хёнджина скользит по нижней губе Ники, пирсинг непривычно щекочет рот. Она готова задохнуться в его крепких объятиях, захлебнуться в этих льющихся через край ласках. Вдруг по улице разносится глухой удар. Они вздрагивают, отдаляются друг от друга. Из под скамейки выкатывается забытая бутылка. Ника не моргая смотрит на Хёнджина. — Что мы... — Еë лицо горело адским пламенем, мысли путались. — Это неправильно, давай забудем.***
— С вас пять тысяч вон — сказал водитель с переднего сидения. Ника даже не заметила, как они успели доехать. — Спасибо за поездку — она протянула деньги и, накинув на голову капюшон, вышла под моросящий дождь, закрывая за собой пассажирскую дверь. Она как обычно прошла сквозь вращающиеся «двери-убийцы» (именно так Ника называла пугающий механизм), прошла сквозь роскошный холл к лифтам и нажала на кнопку. Очень скоро перед ней разъехались массивные двери лифта с зеркальными стенами. Она прошла во внутрь, нажимая на круглый глянцевый кружок с цифрой. Сердце гулко стучало, она сильно нервничала — казалось, что сейчас снова свалится в обморок. Ника сделала глубокий вдох, мысленно досчитывая до десяти и стараясь тщательно очистить свои мысли от ненужного мусора, мешающего нормально существовать. Она просто идёт в гости к другу, чего так волнуется? Просто напридумывала себе лишнего, вот и всё. Ей пора перестать кормить себя ложными надеждами, ведь неоправданные ожидания отравляют нашу жизнь, верно? Из монотонных рассуждений её вырвал сигнал лифта и неприятный механический голос, сообщающий о прибытии на этаж. Ника вышла в коридор, прошла до двери и, восстановив сбившееся за время поездки дыхание, нажала на звонок. Дверь открылась мгновенно, будто Хёнджин ждал её в прихожей. Он выглядел уставшим, бледным, подавленным. Всё время, пока она стягивала с ног тяжёлые берцы и вешала на крючок куртку, Хёнджин молча наблюдал за ней, что-то обдумывал, возможно, даже подбирал слова. Нику это напугало, но она постаралась ни в коем случае не подавать вида, не показывать своего истинного состояния. — Будешь чай или чего покрепче? — спрашивает он, впервые разрывая воцарившуюся тишину. — Чай. — Она осторожно поднимает глаза на Хёнджина, с остервенением сжимает в кулаки длинные рукава свитера за своей спиной, чтобы хоть немного унять волнение. — Я больше не пью. — Правильный выбор. — Он улыбается краешками губ, но улыбка выходит фальшивой, натянутой. Ника улавливает тонкий шлейф алкоголя от него — Хёнджин пьян, но старается себя не выдавать. Они перемещаются на кухню. Он разливает им по кружками кипяток, приглашает присесть за стол. — Так что за разговор? — спрашивает Ника, сгорая от нетерпения. — Мы с Мией... — Хёнджин покрепче сжимает кружку в ладони. — ...Мы с ней расстались. — Как? — рот Ники открывается, брови лезут на лоб. Она не знает, как реагировать. Новость одновременно хорошая и плохая. Плохая для Хёнджина. Хорошая для Ники — нет, скорее для той её части, что сейчас тает под его серьезным взглядом. — Что случилось? — Мы с ней сильно поругались. — Он вздыхает, закусывает изнутри щёку. — А вчера окончательно расстались. — Сердце щимит, когда она видит, как ему больно, но ничего не может сделать даже при всём своём огромном желании. — Всё будет в порядке, может, ещё помиритесь. — Ника поднимается со стула, подходит к нему и обнимает со спины, кладёт свой подбородок на его макушку. Она такая лицемерка, подлая тварь. Утешает его, а сама радуется. Обнимает и упивается благополучным исходом событий, благополучным для неё. Хёнджин благодарно обнимает её в ответ. Ника млеет — это так приятно, чувствовать, что он нуждается исключительно в ней, что она полезна, что она незаменима. — Она сказала, что больше не вернётся. — Он усмехается. — Больше никогда. — Может, она с горяча так? — Еë родители с самого начала были против наших отношений. — Он тоскливо смотрит в окно. — Но я, идиот, ещë на что-то надеялся. — И что, совсем ничего нельзя сделать? — шепчет Ника, гладит ткань его футболки, успокаивая. — Мия не хочет идти против родителей. — Хёнджин затихает, кусает губу и смотрит в одну точку, не моргая. — Мне так плохо, Ника. — Не думай об этом — она обнимает крепче, берёт его за руку. Ладонь Хёнджина сухая, тёплая, родная, держит крепко, ищет в ней поддержки. Она готова сейчас отдать ему всю свою душу, лишь бы унять его боль, склеить его сердце по кусочкам, в процессе разрезая руки о осколки, и плевать она хотела на себя — ей важен только Хёнджин. — пожалуйста, не думай о ней. А ведь Ника знала с самого начала, она чувствовала — Мия его недостойна. Она была недостаточно хороша для него, недостаточно заботлива, она недостаточно его любила. Мия воспринимала их отношения как нечто несерьёзное, кратковременное, не требующее большой энергозатратности. Хёнджин же наоборот относился к этой теме со всей серьёзностью, был готов работать над их отношениями, выкраивать личное время, которого было не так уж и много. Он жертвовал ради неё, а она бездумно принимала, не желая давать что-то взамен. — Прости меня, — говорит Хёнджин. Ника вздрагивает. По коже бежит рябь из мурашек, мысли сбиваются в кучу. — Я слишком мало уделял тебе внимания в последнее время. Я думал, что ты обиделась. Не знал, как всё исправить... А последние пару дней ты игнорировала любые попытки с тобой связаться. Я очень волновался. Не держи на меня зла, пожалуйста. Ника рвано выдыхает, молчит — знает, что если заговорит, то он услышит её дрожащий, сдавленный голос. Она не хочет, чтобы он начал задавать неудобные вопросы, не хочет, чтобы он тратил свои силы на выяснение причин её слёз, чтобы в конце концов успокаивал. Это она тут для того, чтобы его утешить, забрать боль, подарить покой, стать временным отвлечением. Но только временным. Скоро он снова найдёт себе очередную Мию, и забудет про старую добрую Нику. Конечно, зачем ему Ника? Такая покорная, доступная, исследованная вдоль и поперёк — это же совсем не интересно. Такие, как Ника, не цепляют, их используют как подушку для слёз и коврик для грязной обуви. Сначала поплакался, потом вытер ноги. Очень простая и проверенная схема, которой безропотно следуют миллионы. И вновь перед глазами встал Феликс. Но ведь он никогда не вытирал о неё ноги, даже не думал делиться своими личными проблемами — создавалось такое впечатление, что их у него просто-напросто не было. Но Ника знала: это не так, он просто этого не показывает, не грузит людей негативом, лишь улыбается, так искренне, неподдельно. Губы вдруг расплываются в грустной улыбке. Ну вот, даже сейчас он может поднять ей настроение одним лишь напоминанием о себе. Ника так и стояла, обнимая Хёнджина, пока глаза не начали слипаться под тяжестью гравитации. Тогда она решила, что на сегодня Никатерапии хватит для них обоих и ей пора ехать домой. Он не хотел её отпускать, боялся остаться в одиночестве, кромешной темноте этих комнат, наедине с самим собой, своей болью. Ника это чувствовала, но не могла ему помочь, хотя очень сильно этого хотела. Обратно домой вёз уже другой таксист, но в салоне стоял всё тот же непроходимо блевотный аромат арбуза. Ника подсела ближе к двери и открыла окно. моросящий ранее дождь уже закончился, оставляя после себя только озоновую свежесть. Она не хотела тревожить Феликса в столь поздний час, но пальцы так и чесались ему написать, узнать, как его дела, чем он занят, о чём думает. И, наверное, она даже знала, почему хочет написать именно Феликсу. Потому, что ей нужно восполнить всё, что только что отдала Хёнджину. Да, сейчас она была опустошена, высосана до капли, и ей просто необходима была подзарядка. Но в последний момент она передумала. Ника не хотела быть как Хёнджин и уж тем более не хотела, чтобы Феликс чувствовал себя отвлечением, чтобы он чувствовал себя Никой. Это очень неприятно, очень тяжело и больно — чертовски больно. Поэтому она закрывает их диалог и выключает телефон, облокачиваясь на мягкое сидение спинной и прикрывая глаза в надежде, что арбуз будет вонять не так сильно.