Контрабандный аромат счастья

      Ночной ветер перебирал влажные волосы, украдкой похищая запах мыльного корня и цветочного масла, пробирался за ворот тонких, шёлковых, прохладных так и так одеяний, озорно, любовно скользил призрачными пальцами по предплечьями и через рукава ускользал куда-то на запад, туда, где, кажется, в мире людей должно было закатиться солнце. Быть может, к нему ветер и спешил, надеясь согреть свои прозрачные ледяные руки и показать светилу контрабандный аромат персика и чего-то ещё, необъяснимого, сложного и важного настолько, что щемит сердце.       Было зябко и, впервые за многие столетия, по-настоящему спокойно. С новой волной пробежавших по спине мурашек Его Высочество позволил себе смягчить плечи и ссутулиться, опершись локтями на колени. Всё равно за эфемерными всполохами алой занавеси, всплывающими время от времени где-то на краю обозримого пространства, казалось, что огни призрачного города находятся не просто далеко внизу, а в другом мире, из которого до крохотного балкона одной из спален Дома Блаженства доносится только приглушенный шум улиц и теплый свет фонарей, да и тот, будто сквозь приоткрытую дверь в темную детскую. Здесь никто не увидит и не достанет.       Как здорово!..       Его Высочеству нравилось быть странником. Наблюдать, но не вмешиваться, позволяя месту остаться чем-то вроде очаровательной мелодии, услышанной краем уха, или нерассказанной истории. Он уходил за секунду до того, как станет гостем, всегда оставляя в душе немного пространства для светлой тоски по тому прекрасному и быстротечному, частью которого ему быть не суждено. Так было проще любить людей. Да и вряд ли прекрасному и быстротечному стоило встречаться с духом поветрия и богом неудачи.       Но, возможно, в этот раз ему позволено остаться? Придется, конечно, учиться быть кем-то большим, чем странник или даже гость, но ему ли бояться сложных задач? А она, кажется, того стоит. И Его Высочество не постоит за ценой.       Наследный принц мягко улыбался, устроив щеку на раскрытой ладони, наблюдая за тем, как скачет свет от фонарей по почти игрушечным домикам и прилавкам, и блики мерцают на шёлковых одеждах и портьерах, то появляясь, то исчезая, потревоженные ветром. Он и не думал, что дом ощущается, как вспыхнувший в груди бумажный фонарь.       — Гэгэ, — Его Высочество почувствовал, как супруг зарывается в волосы носом, и мягко усмехнулся, представив, что тот должен был сложиться в три погибели, чтобы это провернуть. Несомненно, упорство, достойное князя демонов. Руки непревзойденного скользнули по чужой груди и устроились чуть ниже ключиц, тут же дрогнув:       — Гэгэ, ты же совсем холодный! — голос звучал четче и ближе. Ухо опалило неожиданно теплым для демона дыханием, и этот факт заставил сердце наследного принца сладко сжаться. — Разве можно так пренебрегать особой королевских кровей?       Его Высочество тихо рассмеялся. Счастья было так много, что, казалось, оно должно разорвать ребра и вылиться слезами, но оно оставалось мягкими бликами на резных перилах, оседало на алых портьерах, грело макушку чужим дыханием и чужими руками отрывало от земли, чтобы, мягко обнимая, унести в комнату.       Наследный принц поймал возлюбленного за плечи, с щемящей нежностью и почти детским восторгом отмечая для себя, что ему не позволят упасть и без этого, и снова тихо рассмеялся, не в силах сдержать радости.       — Что такое, гэгэ? — непревзойденный улыбался с таким благоговением и теплом, что небо, верно, рухнуло бы от зависти, увидь оно подобный взгляд, направленный не на него. Хорошо, что сюда небу путь заказан.       — Я люблю тебя, — признался в который раз Его Высочество, и не было ничего правильнее и естественнее. Он был уверен: его предназначение в том, чтобы говорить эти слова этому невероятному демону, и нет судьбы счастливее, пускай бы даже пришлось пройти через всё случившееся ещё раз. Он уткнулся носом в шею возлюбленного, не имея возможности им надышаться, улыбаясь, как хмельной, и понимая, за что люди любят вино, коснулся губами места под ухом, не в силах сдержать нежности, и впутал пальцы одной из рук в волосы супруга.       Непревзойденный оступился, не ожидав подобного напора. Он притянул принца еще ближе к себе и мимолетно скользнул губами по виску, опуская мужа на шёлковые простыни:       — Ваше Высочество, вы ведь действительно станете моей погибелью.       Наследный принц, всё так же тепло улыбаясь, протянул руки к супругу, не желая терять касания ни на минуту, а тот, нырнув под одеяло, мгновенно перехватил всё ещё холодные пальцы, целуя каждый, пытаясь согреть их то ли дыханием, то ли потоком духовной энергии, которой хватило бы, кажется, не только согреться, но и устроить еще один пожар в резиденции. Его Высочество, хихикнув, вернул ладони себе:       — Не надо, Сань Лан.       Демон приподнял бровь в недоумении, пытаясь возразить, но был прерван:       — Здесь я не замерзну, — в глазах князя мелькнуло понимание и застарелая тоска. Его Высочество прижался к супругу ближе. — Когда холод действительно смертельный враг, самым главным становится его одолеть. Важен результат, как в поединке. А когда нас двое, какой же это поединок? Наша победа предопределена заранее.       Наследный принц зарылся ещё глубже в подушки, нежно глядя на возлюбленного одним оставшимся над сонмом одеял глазом:       — Согреваться оказалось так приятно.       Хуа Чен прижал мужа к себе. Кому как ни ему понимать, насколько сладко подставлять лицо под лучи выглянувшего после долгой зимы солнца, не пытаясь урвать украдкой его блик, а зная, что теперь можно, что теперь оно не исчезнет. Принц, тщательно изучая каждый изгиб сквозь нижнее одеяние, прошёлся ладонью по спине возлюбленного:       — А ещё мне нравится чувствовать, как согреваешься ты.       Демон попытался поймать взгляд Высочества, но, из-за упирающейся в подбородок макушки не преуспел. Наследный принц почувствовал повисшее в воздухе замешательство и пояснил:       — Обычно ты, — Се Лянь замялся, подбирая слова, — температуры окружения. А когда мы обнимаемся, то медленно теплеешь от прикосновения и…       Речь небожителя перебил громкий смех:       — Гэгэ, я так люблю тебя! Ты самое прекрасное, что случалось со мной! Величайшее из сокровищ, прекраснейший из когда-либо живших, свет моего сердца, радость моей души, пламень моих чре…       — Сань Лан! — Его Высочество, осознав, что ляпнул, в смущении спрятался под одеяло. Демон тотчас же последовал за ним.       — Я не договорил! — прошептал он весело уже в «укрытии».       — Помилуй! — пискнул принц.       — Неа! На чем я остановился? Красивейший из мужчин, искуснейший из богов, великолепнейший из шедевров, невероятнейшее из чудес, ежеминутно благословляющее моё зрение и — какая несправедливость! — чуть реже, осязание…       Его Высочество рассмеялся, звонко, беззаботно, и демон подхватил его смех, приникая лбом к его плечу. Несмотря на кокон одеяла, крепкие объятия и щемящее от нежности сердце, было так легко дышать. Принц чувствовал себя одурманенным счастьем и огромной, безграничной любовью ко всему на свете. Тепло и усталость разнеживали и пьянили.       — Ты можешь исправить эту несправедливость, — дивясь своей смелости, сообщил принц.       Демон заинтересованно поднял голову. В его взгляде блеснуло понимание, но игривая натура требовала взять своё:       — Какую-такую несправедливость, гэгэ? — честными-пречестными, насколько это возможно у непревзойденного князя демонов, широко открытыми глазами он смотрел на визави, наигранно-простодушно внимая каждому слову, пока Его Высочество пытался не дать предательскому румянцу затопить шею и, кажется, даже плечи.       — Ту, про которую ты говорил, — Бог Войны, храбрясь, поднял взгляд, но надолго его отваги не хватило.       — Ваше Высочество, прошу простить этого недостойного верующего, но я не понимаю. Не могли бы вы уточнить, о чем идёт речь? Может быть, сказать конкретнее, объяснить более полно? Не зная, что именно трогает вас в вышеупомянутой несправедливости, я не смогу поручиться за её устранение. А мне непременно хотелось бы приложить к этому руку…       — Сань Лан! — невыносимо. Демон, очевидно, понял всё с первой фразы и теперь издевался, смущая Высочество изощренным подбором слов.       Хуа Чен на несколько секунд замолчал, оглядывая результат своих стараний и давая супругу выдохнуть.       И сменил тактику.       — Ах, вы об этом, Моё Высочество — едва слышный голос, внезапно охрипший и загустевший, прозвучал у самого уха. — О, не сомневайтесь, этот демон знает, как исправить подобное.       — И как же? — пытаясь доказать, что еще не сдался, прошептал принц, не знающий, от чего больше смущён: от обращения, или от тона. — Что же он будет с этим делать?       — О, он коснётся губами нежного заалевшего, словно персиковый цвет по весне, уха, — тут же привёл план в исполнение, — обрисует пальцами совершенную челюсть и изящную шею, стараясь на всю жизнь запомнить ощущение, не смея поверить, что подобное сокровище попало в его руки, которые огладив сильную, гибкую спину, сожмут аккуратно изысканно-красивую талию.       Принц чувствовал себя произведением искусства, драгоценным артефактом, прекрасной картиной на попечении у искусного мастера. Он безмолвно ловил каждое слово и каждый жест, боясь упустить даже самую незначительную деталь, пусть и понимал, что демон откровенно его изводит. Собственное доверие завораживало не меньше, чем глубокий голос и деликатные уверенные руки, позволяющие забыть про мир вокруг.        — Он притянет Своё Драгоценное Высочество ближе к себе, коснётся губами его скул, продолжит целовать его долго, самозабвенно…       — А потом?..       — А потом аккуратно обнимет и до утра будет беречь его сон, потому что у моего супруга, очевидно, был тяжёлый день, после которого дорогому Высочеству требуется отдых, — прошептал куда-то в макушку демон.       — Бесстыдник, — сворачиваясь клубочком в надёжных руках, нежно возмутился Наследный принц, подавив зевоту.       — Так точно, Моё Высочество.       В спальне, где-то чуть дальше одного из крошечных балконов Дома Блаженства, докуда едва ли доносился шум никогда не засыпающих улиц и мягкий свет бумажных фонарей, витал легкий аромат персика, тонкой бумаги, разогретого шёлка, раскаленных углей жаровни и чего-то ещё, необъяснимого, сложного и важного настолько, что щемит сердце. Наверное, счастья.