***
Собаки вокруг него нервничают. Уилл обнимал их всех так сильно, как только мог, целовал их, а потом снова обнимал. У него болит сердце, но он не может втянуть их в эту передрягу. У него в телефоне записано сообщение, сохраненное в черновиках, и он готов попросить Алану позаботиться о них сегодня вечером. Пусть сейчас их отношения далеки от хороших, но она всегда была к ним добра. Уилл знает, что она придет сегодня вечером, если он ее попросит. Он знает, что она позаботится о них и сделает так, чтобы у них были хорошие хозяева. Уилл знает, что сегодняшняя ночь может закончиться двумя способами: Ганнибал либо заберет его с собой, либо его кровь покроет брызгами кухню Ганнибала. Уилл знает, что в какой-то момент их отношения в любом случае закончатся тем, что его кровь обагрит этот пол, и произойдет ли это сегодня вечером или через несколько месяцев — это будет проблемой будущего Уилла. Это всегда проблема будущего Уилла. Неудивительно, что он так ненавидит Уилла прошлого. Но это сейчас неважно. Сейчас важно то, что Уилл Грэм впервые в жизни делает чертов гребанный выбор. У него достаточно времени, чтобы принести извинения Беверли и Эбигейл, пока он слушает гудки в телефоне. Ему бы стоило использовать оставшиеся мгновения, чтобы принести извинения еще и прежним и будущим жертвам Ганнибала, но вместо этого он использует эту паузу, чтобы сделать глубокий вдох. Джек отвечает на третьем гудке. Уилл думал, что будет колебаться, услышав его голос, но вместо этого опережает Джека: — С меня хватит. Это куда приятнее, чем он предполагал. — Послушай, Уилл… — Нет, Джек, теперь ты послушай. С меня хватит, — говорит Уилл, глядя на бесчисленные фото картин Ганнибала, разбросанных по его кухонному столу. Он не чувствует вины или гнева, которые, как он знает, должен бы чувствовать. Он вообще ничего не чувствует, кроме глубокого чувства облегчения. — То, что произошло — лучший из всех возможных исходов. Мы бы никогда не поймали Потрошителя. А теперь его нет. Наслаждайтесь миром без него. Уинстон поддевает мордой его руку, и Уиллу не удается тут же завершить разговор. — А если он вернется? — спрашивает Джек, и не зря. Он не знает, но Потрошитель может вернуться в любой момент. — Тогда воспринимай это как заслуженный отпуск, как тайм-аут, если хочешь. Черт возьми, Джек, отвези Беллу в Италию. Честно говоря, это удар ниже пояса, но отчаянные времена требуют отчаянных мер, да и отпуск пойдет Джеку на пользу. Он это заслужил. Белла тоже. На другом конце провода воцаряется тишина. Уилл ждет целых четыре секунды, гладя Уинстона по голове, и когда Джек не отвечает и на это, Уилл добивает: — К утру мое официальное заявление об увольнении будет у вас на столе. Уилл заканчивает разговор и мечтает, чтобы телефоны-раскладушки по-прежнему были в моде. Было бы так приятно завершить разговор жестким щелчком крышки. Что ж, черт побери. Социальная тревожность — это, конечно, ужасно, но у нее есть одно неоспоримое преимущество — как только начинаешь действовать, то уже не отступить. Уилл обнимает собак в последний раз, бросая свой телефон на столе, оставляет дверь открытой и снова обнимает собак на прощание. А потом идет к машине.***
Уилл врывается в дом Ганнибала, потому что в его теле не осталось ни единого атома самосохранения и потому что ему давно уже ясно, что его моральный компас потерял направление. Ганнибал Лектер переделывал его, пока не превратил и без того хрупкую вещь в бесполезную. Уилл, которому давно остохренел этот бесполезный компас, в ярости давит его метафорической лопатой. Ганнибал сильнее, быстрее и опытнее. Единственное преимущество Уилла — его щенячьи глаза и элемент неожиданности. Когда Уилл входит в дом, не раздается ни звука, но голос Ганнибала звучит совсем близко. — Уилл, ты рано… В его интонациях слышно приятное удивление. Ну, по крайней мере до тех пор, пока Уилл не толкает его к столешнице (конечно же, Ганнибал на кухне) и не хватает за воротник. Удовлетворение переполняет внутренности Уилла, когда он видит, как Ганнибал непроизвольно сжимает кулаки, а его взгляд устремляется к ножу, лежащему рядом. — Это все, черт побери, по-прежнему ненастоящее! — рычит Уилл, хватая метафорическую лопату в руки в твердом намерении снести все форты Ганнибала и вырвать его из клетки. — Я понятия не имею, что… — О, давай не будем, хорошо? Я повторяю, Ганнибал... — второй раз за одну минуту Уилл прерывает его. Ему действительно повезло, что Ганнибал все еще играет в бойфренда с амнезией, потому что в противном случае его уже бросили бы в духовку. — Уилл… Три раза подряд, новый рекорд. — Я ушел из ФБР, утром отправится эмейл с моим заявлением об увольнении, — Уилл берет руки Ганнибала в свои, максимально уменьшая вероятность кровавой драмы. Он смотрит в глаза Ганнибалу и пытается вложить хоть немного здравого смысла в его толстый череп. — Я написал Алане, чтобы она позаботилась о моих собаках, и оставил телефон дома. Глаза Ганнибала вспыхивают, и темно-красный цвет начинает проступать в его золотистых радужках. Уилл смотрит в бездну, и бездна, наконец, смотрит в ответ. Монстр неистовствует. Уилл вонзает острие лопаты в двери Дворца разума Ганнибала и пробивает себе путь одним мощным ударом. — У меня в машине сумка. Ганнибал набрасывается на него, меняя позиции. Уилл оказывается прижатым к стойке, край которой кусает его поясницу, а Ганнибал сжимает его волосы в кулаке. Это далеко не первый их поцелуй, но он ощущается именно так. Он мягкий и отчаянный одновременно, поцелуй, которого ждали очень давно. Поклонение. Голод. Одержимость. Зубы, кровь и желание Ганнибал вонзает зубы в губы Уилла при первой же возможности и стонет, когда первые капли крови падают на его язык. Уилл упивается этим, целуя его с тем же пылом. Любовь. Любовь. Любовь. Страсть, хаос, эмоции. Так много эмоций. Они ломают ребра Уилла, бушуя внутри, словно тайфун. Тело Уилла не может вместить все его желание, все его облегчение. Его счастье клокочет по венам, а неназванные вещи, погребенные в яме, внезапно проносятся через его разум, сметая все на своем пути. Ганнибал опускается перед ним на колени. Его нижняя губа измазана в алый, в его глазах кровь. Он вытаскивает рубашку Уилла из его брюк, и Уилл так счастлив, что готов заплакать. — О чем именно ты просишь, мой дорогой? — невероятно самодовольно спрашивает Ганнибал, задирая рубашку Уилла и выцеловывая дорожку на его животе. — Я прошу тебя вернуться ко мне, — стонет Уилл, одной рукой запуская пальцы в пепельные волосы Ганнибала, а другой вцепившись в стойку позади него, чтобы не упасть вместе с ним на колени. Он чувствует улыбку Ганнибала, его зубы царапают кожу. Уилл смотрит вниз и признается в том, что уже несколько месяцев убивает его. — Я скучаю по тебе. Зубы Ганнибала смертельно острые, и он, не колеблясь ни секунды, впивается в живот Уилла. Укус за укусом, очерчивая фигуру от одной стороны к другой, слизывая кровь, которая стекает вниз и увлажняет брюки Уилла. Он хватается за талию Уилла, удерживая его на месте, пока Уилл пытается не дёргаться. Боль жалит, но сердце Уилла трепещет. Ганнибал, наконец, стоит перед ним на коленях. Пол в кухне Ганнибала залит кровью, как Уилл и ожидал, но он вовсе не жалуется, когда Ганнибал расстегивает его ремень. — Блядь, у нас нет на это времени, — выдавливает Уилл, но не пытается его остановить. Вся его уязвимость отдана на милость острым зубам Ганнибала. Где-то в глубине сознания Уилл знает, что засунуть свой член в рот каннибалу — очень плохая идея. Он бы прислушался к разуму в любой другой момент, если бы только губы Ганнибала не скользили так чертовски приятно, горячо и влажно по его коже. Уилл делает глубокий вдох и смотрит вниз, туда, где Ганнибал все еще стоит на коленях, и от картины перед ним перехватывает дыхание. До сих пор у Уилла имелись только кусочки головоломки любви Ганнибала к нему. Он думал, что когда-нибудь это закончится, что погоня завершится и Уилл больше не будет ему интересен. Он пришел сюда, готовый к тому, что его заберут, и надеялся, что проживет столько, сколько сможет. Он был готов насладиться своими последними мгновениями с настоящим Ганнибалом, неважно, будут ли они длиться годами, месяцами, неделями или просто секундами в его руках, но затем Уилл смотрит вниз и встречается с ним глазами. Любовь Ганнибала бесконечна, груба и разрушительна. Она жестока и нежна, настолько нежна, что у Уилла затуманивается зрение. То, что он видел в глазах Ганнибала когда-либо, никогда не сравнится с этим. — Нам нужно сделать крюк, прежде чем ехать в аэропорт, — говорит Ганнибал, прижимаясь лбом к коже Уилла. Он прижимается к нему мягким, сладким поцелуем и еще больше размазывает кровь. — А вот это придется перевязать, — добавляет он, указывая на кровоточащие ранки поперек живота Уилла. Смех Уилла не столько звук, сколько прерывистое дыхание. Он проводит пальцами по волосам Ганнибала. — Мы заведем собак? — Тогда два крюка, — поправляется Ганнибал. — И частный самолет. — Какого… Ты можешь устроить частный… — начинает было Уилл, но тут же обрывает сам себя. — Знаешь что? Мне пофиг, — и нет ничего правдивее этого. Уиллу все равно, куда и как. Он пришел сюда, готовый бросить все и следовать за Ганнибалом на край света, и теперь ловит большим пальцем слезу, стекающую по его щеке. В этом действии есть нежность, которая должна казаться чуждой этому новому союзу, и все же она кажется естественной. Легкой. Даже легче, чем то, что было у них до сих пор. — Перестань выглядеть таким самодовольным, — ласково говорит Уилл, даже если Ганнибал выглядит совсем не так. Ганнибал усмехается, глубоко вздыхая. Он закрывает глаза и прижимается носом к коже Уилла, и бормочет в нее: — Я абсолютно счастлив. И у Уилла нет другого выбора, кроме как улыбнуться. — Не сомневаюсь, — говорит он, на самом деле имея в виду «Да, я тоже». — Ты не спросишь, куда мы поедем? — шепчет Ганнибал. Его волосы гладкие и мягкие, скользят сквозь пальцы Уилла, и ему хочется остаться вот так еще ненадолго, греясь в этой неге. — Мы забираем собак? С пола доносится многострадальный вздох, и Уилл делает усилие, чтобы не рассмеяться. — Да. — Тогда можешь везти меня куда хочешь, мне все равно, — говорит Уилл, сжимая в кулаках рубашку Ганнибала, и ласково тянет, чтобы тот поднялся. Ганнибал занимает место между его раздвинутых коленей, и его руки нежно обхватывают щеку Уилла. Его глаза темно-красные, и Уилл не может перестать смотреть в них. — А второй крюк? — Не хотелось бы портить сюрприз. Уилл кивает один раз, потом два, потом три, чувствуя предательские слезы, наполняющие глаза и готовые пролиться, и притягивает Ганнибала к себе, пряча голову под его подбородок. Он наконец расслабляется в объятиях Ганнибала, свободный от изнуряющей этической борьбы и моральной ответственности, которые больше не мог выносить. Наконец он просто обнимает Ганнибала. — Я скучал по тебе, — признается Уилл, всхлипывая в сильную шею. Признания и безответные чувства начинают вылезать из ямы, и он уже не может их контролировать. Ганнибал крепче обнимает его, и Уилл испытывает тихое мстительное удовлетворение, зная, что кровь портит и его одежду. Может, это научит Ганнибала быть с ним осторожнее. — Я не хотел, но не мог избавиться от этого чувства. Я скучал по тебе, и это было чертовски больно. Каждый день я желал, чтобы ты перестал быть кем-то другим, чтобы ты просто… перестал меня мучать. Уилл делает вдох, наполняя легкие Ганнибалом, и отодвигается. Глаза Ганнибала все еще темно-красные, на уголке губы все еще кровь. В его глазах тоже стоит влага, без слов говорящая о силе его чувств. Он все еще открыт перед Уиллом, и Уилл готов влезть ему под кожу, чтобы точно знать, что он больше никуда не уйдет. Уилл смутно сознаёт, что все еще истекает кровью. Чуть-чуть — скорее всего обойдётся без швов — хотя им действительно стоит взглянуть на эти укусы. Но прямо сейчас Уиллу действительно нужно убедиться, что в следующий раз, когда он посмотрит в глаза Ганнибалу, и каждый раз после — он будет видеть только их настоящий цвет. — Ты не сможешь снова оставить меня, Ганнибал, — произносит он. Это звучит как факт, но на самом деле это одновременно и приказ, и просьба. «Не уходи», и «Пожалуйста, не оставляй меня снова одного», и «Если ты оставишь меня, я погибну». Это все не произносится, но все равно звучит между ними, громогласное там, где их души переплетены накрепко. Там, где, как они оба знают, останется пустое место, зияющее формой другого, если кто-то посмеет их разделить. Ганнибал слышит эти слова, и Уилл знает, что он понимает их. Он смотрит сквозь них прямо в его душу. — Что ты сделаешь, когда я однажды приду к тебе с окровавленными руками? — спрашивает Ганнибал, и этот вопрос впивается в разум Уилла как заноза, такая маленькая и тонкая, что он почти не замечает ее. Крошечный, острый фрагмент уязвимости. Между ними остается последний барьер, и Уилл ломает его на одном дыхании. — Я буду слизывать с них кровь. Уилл почти видит, как все форты Ганнибала падают к его ногам, и обнимает его. Он принимает поцелуй, сопровождаемый слезами, и шепчет в него: — Никогда больше не оставляй меня. — Обещаю.***
Собаки заполняют все заднее сиденье машины Уилла, напоминая счастливо машущий хвостами и пышущий энтузиазмом ком. Живот Уилла обмотан повязкой, и ему действительно не следовало садиться за руль, но Ганнибал не слезал с телефона с тех пор, как они вышли из дома, делая звонок за звонком. За те часы, что они провели в машине, Уилл успел услышать, как Ганнибал говорит на трех разных языках и сделал как минимум двенадцать, если не больше, звонков один за другим. В какой-то момент Уилл улавливает слово «Италия», так что это единственное, что он знает на этот момент. Позже Ганнибал произносит в телефон «приготовь свои вещи» и сразу же вешает трубку, и это единственное, чего он не понимает, но верит, что ответ когда-нибудь придет. И он приходит в образе Эбигейл, выходящей из убежища с сумкой в руке, без одного уха, с яркими глазами и абсолютно, совершенно живая. Уилл поворачивается к Ганнибалу, изумлённо приоткрыв рот, чувствуя внезапную потребность и съездить ему по лицу, и поцеловать одновременно. — Сюрприз, — говорит Ганнибал, выглядя таким чертовски самодовольным, что у Уилла нет другого выбора, кроме как втянуть его в поцелуй. Просто чтобы стереть эту невыносимую улыбку с его лица.