***
Недели превращаются в месяц. Ганнибал все время целует Уилла в лоб. Он целует его при встрече и на прощание. Он целует его проходя мимо. Он целует его каждый раз, когда Уилл задерживается у двери. Он целует его, подавая завтрак. Он целует его перед сном и сразу после пробуждения. Уилл уверен, что Ганнибал должен целовать его и когда он спит. Это не извинение и никогда им не будет. Ганнибал никогда не извинится за то, что, по его мнению, он должен был сделать, а Уилл не принял бы его извинений за то, в чем он не считает себя виновным. (И даже если это именно оно, Уилл все равно его не примет) Но прикосновения губ ко лбу остаются, и Уиллу они нравятся. Он принимает их от Ганнибала так, как принял бы извинения. Иногда он сам просит о них единственным доступным ему способом — закрывая глаза и наклоняя подбородок, утыкаясь лбом в губы Ганнибала, как это порой делают его собаки, и доктор всегда ему потакает. Иногда Уилл целует шрамы Ганнибала во мраке его спальни. Ганнибал никогда не просит его об этом ни словами, ни языком тела, но когда Уилл склоняется над ним, Ганнибал раскидывает руки, словно кровать — его собственный крест, и позволяет Уиллу делать все, что хочется. Это тоже не извинение, но это самое близкое, к тому, чтобы сказать «Я скучаю по тебе». Один месяц превращается в два. Они вместе ужинают, вместе проводят время, целуются, прикасаются друг к другу и бесконечно лгут. Внутри Уилла что-то непрерывно сжимается из-за отсутствия насилия, из-за постных блюд и бескровных глаз. Ганнибал не выглядит самим собой при дневном свете, но часто, по ночам, он слишком крепко вжимается в тело Уилла в спальне, а по утрам — еще крепче. Иногда это легко — наслаждаться чистым, мягким, теплым, карим цветом глаз Ганнибала — но чаще нет, и Уилл становится все беспокойнее из-за своей патологической, почти самоубийственной потребности потыкать швы в костюме Ганнибала. Это становится почти навязчивой идеей — проверить, насколько качественно скроена маска и как сильно он сможет потянуть за ниточку, прежде чем костюм Ганнибала порвется. Пока что единственное, чего удалось добиться Уиллу, — ярко-бордовый цвет в его глазах. Еще не красный, уже не золотой, но все же знакомый, словно нож у горла; непостижимое выражение, предшествующее моменту, когда глаза Ганнибала станут ледяными и он укроется в своем Дворце памяти. Уиллу хочется лизнуть этот жестокий карий лед и растопить его, снять эту хрупкую завесу и вернуть им первоначальный цвет. Это патологическое желание становится все сильнее и беспощаднее. Каждый день все более скучен и одинок. Ганнибал становится экспертом в чтении Уилла, в распознавании моментов, когда он становится беспокойнее и начинает чувствовать себя одиноким, когда опасность, что он захочет выцарапать из него искренность, покрыв глаза каплями крови, возрастает. И поскольку Ганнибал видит эти моменты, он начинает укреплять форты, чтобы Уиллу было все сложнее и сложнее получить то, чего он добивается. Они становятся взаимно токсичны, но в их отношениях и раньше не было нормальности. Это постоянная игра. Игра, в которой Ганнибал смягчает отчаянную жестокость, которой Уилл пытается наделить их поцелуи, и Уилл знает, что это способ Ганнибала сказать «Ты сделал свой выбор. Ты не можешь получить и то, и другое». Что это вежливый способ Ганнибала сказать «Катись к дьяволу, Уилл». Слова между ними бессильны. Их разговоры всегда были лишь ложью и манипуляцией, но иногда Уилл одевается, расчесывает волосы, бреется и наносит свой ужасный лосьон после бритья. Не слишком сильно, чтобы не забить Ганнибалу нос, но достаточно, чтобы было заметно, что он старается. Он больше не слышит громкого ответного Бииип, но знает, что сердце Ганнибала дает перебой, когда он делает глубокий вдох. — Ты помнишь, что обещал пригласить меня на настоящее свидание? — спрашивает Уилл, скорее чувствуя тихий урчащий звук, исходящий от Ганнибала, когда его губы касаются кожи, чем слыша его. Уилл по-прежнему позволяет Ганнибалу обнюхивать его сколько душе угодно. Разница лишь в том, что Уилл теперь открыто поощряет это, наклоняя голову и обнажая шею, не притворяясь, что ничего не замечает. Разница и в том, что Ганнибал теперь проводит кончиком носа по его коже, а его грудь прижимается к спине Уилла. Руки Ганнибала на нем кажутся естественными. Все кажется необъяснимо естественным — прикосновения, взгляды украдкой, понимание. Иногда мимолетные улыбки и случайные алые искры в глазах. Удивительно, как много вещей изменилось между ними, не изменившись на самом деле. Их флирт больше не завуалирован. Напряжение (эмоциональное, эротическое, романтическое, созависимое) такое же сильное, как и раньше, и то, что они оба его признают — признают эту взаимную, невыносимую тягу — его не уменьшает. Вместо этого оно еще больше разжигает этот тихий огонь. — Это твой способ попросить меня пригласить тебя на свидание, мой дорогой? — спрашивает Ганнибал. Его губы выжигают слова на горле Уилла, и его мысли сбиваются, исчезая на мгновение. Он невольно задаётся вопросом — как бы он себя чувствовал, если бы Ганнибал прижал его жестче? Что бы он ощутил, если бы Ганнибал решил впиться в его кожу зубами? — Возможно, — отвечает Уилл, обдумывая эту мысль. Манипуляции между ними так же легки, как и раньше, и теперь, когда жизни Уилла ничего не грозит, манипулировать отчасти даже весело. Эти отношения безопасны, они чисты. Это тот тип идеальных, аккуратных отношений, о котором можно только мечтать, и они оба знают, что никогда не испытали бы подобного с кем-то иным. Но. (Да. Конечно, всегда есть но.) Но есть и другая постоянная угроза — яма в разуме, скрытая под ковром, приближения к которой давно следует избегать, но Уилл все равно самоубийственно-регулярно ходит вокруг нее на цыпочках, проверяя, куда ему нужно ступить, прежде чем погребённые в ней чувства похоронят его под собой. — Значит, мы пойдем на свидание, — говорит Ганнибал. Улыбка на его губах легкая, а глаза — мягкие, теплые и карие. Уиллу хотелось убить доктора Лектера. Какая-то его часть, наверное, всегда хотела этого, всегда фантазировала об этом. Какая-то его часть всегда напоминала ему, что он должен этого хотеть. Но в последнее время Уилл все чаще ловит себя на том, что фантазирует, как впивается пальцами в глазницы Ганнибала, стирая этот мягкий, теплый, карий цвет и наблюдает, как он сменяется алым потоком крови. Он фантазирует о том, чтобы проникнуть достаточно глубоко в ужасающий мозг Ганнибала, обрушить все форты, схватить монстра и вытащить его на свет. Уилл улыбается и целует Ганнибала в щеку, пытаясь не сожалеть о том, что из его глаз не течет кровь. Ганнибал замечает это. Или Уилл думает (надеется, боится), что замечает. Внезапно левый уголок рта Ганнибала дергается, а в глазах мелькает искорка, говорящая о победе. Ганнибал смог заметить. Или, быть может, ему просто нравится смотреть, как Уилл манипулирует. (Неудивительно, ведь это еще одна из истинных черт его характера). Уилл всегда думал (в те редкие моменты, когда он был достаточно пьян, чтобы позволить себе это), что жизнь с Ганнибалом Лектером на его стороне была бы постоянной молчаливой борьбой, всегда в одном шаге от того, чтобы сломать или убить друг друга. Что эта жизнь была бы наполнена едва сдерживаемыми слезами, и кровью, и ненавистью, и постоянной физической и душевной болью. И теперь между ними происходит это. Чем бы оно ни было. Моменты тихого счастья приходят так легко и естественно, что Уилл часто задается вопросом — неужели это все между ними возможно? — Завтра вечером? — с улыбкой спрашивает Ганнибал, оставляя последний поцелуй на щеке Уилла. Уилл улавливает восторг Ганнибала, эту легкость, которая так странно ощущается в таких сложных отношениях, как у них. В его фортах есть трещина — нотки триумфа в его голосе и эхо скрытого гнева. Это небольшой стежок, осторожно выставленная напоказ прореха, которая говорит «У нас тоже могло бы быть все это, но ты не захотел». — Да, завтра было бы неплохо, — вздыхает Уилл вместо того, чтобы сказать «Катись ты сам!», пока на самом деле ему хочется сказать «Я все еще хочу». Уилл сосредотачивается на этой маленькой прорехе, не зная, сможет ли он поверить в то, что она ему демонстрирует, но отчаянно этого желая. Всегда желая.***
На протяжении всего ужина Уилл смотрит в метафорическую яму со всеми теми неназванными вещами, о которых он пытался забыть — поджечь ее содержимое было бы проще, чем пытаться разобраться в нем. Если бы он только смог поджечь собственный мозг. (И, хах, разве это не чертовски веселая мысль?) Их свидание — именно такое, о каком всегда мечтал Уилл, и он это ненавидит. Приглушённый, романтичный свет в ресторане, тихий гул разговоров и звуки столовых приборов. Именно так он всегда себе это и представлял. Хорошее вино, вкусная еда, необычная компания. Призрак отсутствующего доктора Лектера, несмотря на наличие его тела перед Уиллом. Легкая беседа, случайные проявления привязанности. Бескровные глаза. Ужин… нормальный, именно той степени нормальности, которую Уилл всегда хотел испытать. Что-то такое, чем он всегда хотел наслаждаться. Нормальная близость, нормальные свидания, нормальные отношения, не испорченные смертью и не запятнанные кровью и тьмой. И теперь, когда он, наконец, это получил, ему скучно. Теперь, когда он увидел истинного монстра Ганнибала, все остальное кажется унылым. Это фальшивка, суррогат, и Уилл больше не может этим наслаждаться. Их ужин проходит безупречно. Обычное свидание между двумя необычными людьми, старательно ведущими себя так, будто им это нравится, и игра Ганнибала за этим столом куда убедительнее игры Уилла. Отсутствие истинной личности Ганнибала сводит Уилла с ума. Эта тяга уже куда более ужасающа, чем когда-либо был энцефалит, и она превращает самоубийственное упражнение по тыканию в костюм Ганнибала в полноценную патологию. Бывали моменты, когда Уилл был близок к тому, чтобы проломить барьеры Ганнибала, так близок, что ему казалось, будто Ганнибал вот-вот вернется к нему. Вспышки красного, рука, крепко сжимающая нож… Однако этого так и не происходило. Зато, как всегда и бывало с Ганнибалом, чем настойчивее давил Уилл, тем сложнее становилось в следующий раз. Каждая новая попытка требовала более радикального подхода, и Уилл уже просто не мог остановиться. С каждой новой возможностью он становился смелее, старался сильнее. Он задался целью взломать барьеры Ганнибала, хотя и сейчас не знает, что произойдет, когда (или если) ему это удастся. Все варианты возможного будущего обагрены кровью, в основном его собственной, но Уилла это не останавливает. Новая возможность вырисовывается при подаче десерта — шоколадный мусс для Уилла, карамельный для Ганнибала — и Грэм просто не может сдержаться. — Кажется, я обещал тебе кое-что насчет десерта, — говорит Уилл, рассеянно поигрывая ложкой. Флирт всегда давался ему легко, будучи единственным плюсом к его эмпатии. С Ганнибалом все иначе — легко, но никогда не скучно. Это опасно, но так увлекательно. Нет ничего более захватывающего, чем наблюдать за спокойным и контролируемым поведением Ганнибала. — Или ты забыл? «Я скучаю по тебе», — молчит он. — Как я смог бы забыть хоть что-то, что касается тебя? — игриво, дразняще отвечает Ганнибал. В его глазах виден проблеск, недостаточно темный, чтобы стать красным — и тусклый свет ресторана не помогает Уиллу различить цвет, — но его слова точны и размеренны. Точно такие же, как и всегда при разговоре с Уиллом, звенящие скрытым ощущением, что Ганнибал имеет в виду больше, чем говорит. Уилл моментально придвигается ближе, готовый выпить каждое его слово, каждую согласную. Готовый вырезать слова Ганнибала на собственных ребрах одно за другим, покрыв ими каждый дюйм костей. — Я знаю тебя самой своей сутью, — продолжает Ганнибал, и Уилл очарован его словами. Он запоминает каждый звук, каждое движение рук Ганнибала. — Часть тебя, часть твоей души вплетена в меня столь глубоко, что я не могу стряхнуть ее, даже не помня сам себя. Ганнибал улыбается, и эти слова, эта улыбка так близки к тому, чего жаждет Уилл, близки к образу его настоящего «я», что у Уилла перехватывает дыхание. Ганнибал перед ним почти как на ладони (размеренный, сдержанный, изящный), и следом он опускает ложку в мусс, предлагая его Уиллу. Уиллу многое хочется сказать. Ему хочется признаться в своих мыслях и чувствах, признаться и позволить Ганнибалу победить. Он больше не хочет волноваться, закончится ли это лужей его собственной крови на полу, пока это будет означать, что Ганнибал обнимет его, когда вонзит в него нож. Ему хочется сказать «Похоже, я влюблен в тебя», но он не может. И он точно не признается в этом костюму. Если он и произнесёт эти слова, то только настоящему Ганнибалу. Вместо этого Уилл наклоняется вперед и медлит перед предложенной ложкой. Он не признаётся, но, судорожно выдохнув, произносит: — Иногда я не знаю, где заканчиваюсь я и начинаешься ты. Часто мне кажется, что наши души — зеркала друг друга. Это настолько близко к признанию, насколько это возможно, и его губы наконец смыкаются вокруг предложенной ложки. Зрачки Ганнибала расширяются, и Уилл внезапно теряет дыхание, мысли, все, что его определяет. Его сущность вдруг сводится к собственному отражению в кроваво-красных глазах Ганнибала, ненасытных и голодных. Это не романтично, по крайней мере, не в рамках того идеального, изящного фарса, который они приняли как единственный способ быть вместе. Это разновидность готической романтики истинного Ганнибала, той, что поглощает, требует и обладает. Каждый мускул в теле Уилла напряжен, и он пытается удержаться от того, чтобы не перепрыгнуть через стол и не сказать «Вернись. Я скучаю». Поэтому он выдерживает взгляд Ганнибала, отчаянно пытаясь удержать монстра рядом, на поверхности, вместе с ним. Он не смеет даже моргнуть, опасаясь, что если он это сделает, Ганнибал исчезнет, и он снова останется наедине с этим самозванцем. Вдох Уилла дрожащий. Он ни на секунду не спускает глаз с Ганнибала, вслепую опуская ложку в собственный десерт и направляя ее к Ганнибалу. Доктор выглядит так, будто он в шаге от того, чтобы сбежать или убить Уилла прямо на месте, но Уилл кладет свою руку поверх его ладони, удерживая. Позволить Ганнибалу сбежать, когда они так близки к тому, кем они оба являются, — это судьба хуже смерти. Ганнибал колеблется, и Уилл ощущает тот миг, когда он пытается совладать с собственными эмоциями. — Пожалуйста, — тихо умоляет Уилл, и Ганнибал закрывает глаза с выражением бесконечного страдания. Через мгновение он наклоняется вперед, и когда он смыкает губы вокруг ложки и открывает глаза, он там. Уилл задыхается, теряясь в глазах Ганнибала. Монстр проламывает стенки его черепа, скуля и воя. Они оба тяжело дышат, когда Ганнибал отшатывается. Взгляд Уилла внезапно останавливается на горле Ганнибала. Секунду он наблюдает за нервным движением его кадыка, прежде чем снова посмотреть ему в глаза. Монстр все еще там, прячется в тенях. Он ждет сигнала, малейшего проявления уязвимости, чтобы вонзить в него зубы. Опасно давать Ганнибалу именно то, что он хочет. Еще опаснее, если они оба хотят одного и того же. Уилл делает все возможное, чтобы подавить дрожь, ползущую по позвоночнику, и изо всех сил пытается не отводить взгляд. В этот момент все остальное становится неважным. Ресторан, свидание, роли, которые они играют. Уилл мог бы сказать одно слово прямо сейчас, и они вернулись бы к этому чистому, идеальному и скучному миражу отношений. Он мог бы сказать одно слово, и Ганнибал вернулся бы к нему. К исходу ночи они могут оказаться в другой стране. Но это решение, Уилл, к сожалению, не готов принять. Ему не следует позволять себе это. Мерцание опасности в воздухе заставляет его дыхание учащаться. Он не должен делать этот выбор и разрывается между двух огней — между своей моралью и своими искренними желаниями. Уилл знает, чего хочет. Он знает, как сильно он жаждет большего, чем краткие проблески настоящего Ганнибала. Тем не менее, он не может сделать этот выбор. Мораль — это не то, от чего он способен легко отмахнуться. Он не знает, кем станет без нее, и она же единственное, что удерживало его в более или менее в здравом уме все это время. Мораль диктовала ему, что он должен был делать — ловить убийц, спасать жизни. Она всегда была не просто ниточкой, что держала его, она была спасательным кругом. Как он может выпустить его теперь? У него никогда не было такой возможности. Но в такие моменты, как этот, наполненный мыслями о том, что может произойти, Уилл осознает, какой истинный вес имеет для него его мораль. Он жаждет, чтобы Ганнибал просто взял то, что он хочет. Сделал этот выбор за него, добавил что-нибудь в его напиток и увез его в ночь. Избавил Уилла от тяжелого бремени выбора, который он не хочет делать. Ведь спасательный круг никогда не является гарантией истинного спасения. Ганнибал ведь уже проделывал это — он посадил его за решетку и обвинил в убийствах, он представил все так, что у Уилла просто не осталось иного выбора, кроме как сделать то, чего Ганнибалу хотелось, и Уилл знает, что он может сделать это снова, прямо сейчас. Он хочет, чтобы Ганнибал сделал это снова. Но Уилл не может попросить об этом. Попросить — значит сделать выбор. Один-единственный толчок в неправильном направлении, и все может закончиться катастрофой. И все же этот момент наиболее близок к тому, чтобы увидеть монстра, за все эти недели. Ганнибал снова весь перед ним, его острые грани и опасные глаза, пылающие навязчивой жаждой. Уилл не позволяет себе попросить, но он приоткрывает губы и обхватывает пальцами запястье Ганнибала, скользя большим пальцем по шрамам на его предплечьях. — Пожалуйста? — снова просит он, указывая глазами на десерты. Уилл слышит, как Ганнибал вдыхает, и знает, что в нем есть его собственная часть. Его запах в легких Ганнибала дает ему жизнь и пищу. Он пронизывает Дворец памяти Ганнибала. Единственная реакция Ганнибала — простое моргание. Голод, который мельком увидел Уилл, удвоился, ободренный полускрытым приглашением Уилла, и, наконец, перед ним Ганнибал. Ганнибал, который игнорирует все правила этикета и передвигает свой стул на сторону Уилла. Его пальцы жестоки, когда сминают плоть на щеках Уилла. Он сжимает его лицо, словно в безмолвном упреке предлагая ему открыть рот, и Уилл не может не облизать пересохшие губы, послушно принимая новую ложку шоколадного мусса, которую Ганнибал кладет ему на язык. Мозг Уилла затуманен, на сердце тяжело, и он не может распознать яркий вкус мусса. Его сознание болезненно сосредоточено на остриях тупых ногтей Ганнибала, ощущении пальцев, впивающихся в его плоть, и ощущении шрама Ганнибала под кончиками пальцев, которыми он все еще вцепляется в запястье доктора. Он смотрит на Ганнибала и видит голод и кроваво-красные глаза, и в этот момент, несмотря ни на что и вопреки всем причинам того, почему он не должен это чувствовать, Уилл все же счастлив. (Мы могли бы быть честнее) — Ты ужасен, — говорит Ганнибал низко и мрачно. Его голос столь же декадентский, как и тающий на языке Уилла шоколадный мусс. — Да, — отвечает Уилл, сглотнув. Он держится за края сознания с единственной опорой в виде руки Ганнибала. Мир вокруг них исчез, стал неважным. Единственное, что имеет значение — это Ганнибал, что наконец снова перед ним. Господи, Уилл так по нему скучал. — Тебе наконец стало скучно? — с любопытством спрашивает Ганнибал. Для обычного уха он звучит незаинтересованно, но Уиллу знаком каждый нюанс его реакции. Дыхание Ганнибала слишком ровное, слишком механическое. Его рука слишком неподвижна. Он дрожит лишь изнутри, и нервничает, натянутый, как скрипичная струна, готовая лопнуть. — Ты так говоришь, как будто тебе не нравилось гоняться за мной, — говорит Уилл, целясь в шероховатости и прорехи. Его сердце колотится, голос дрожит, но ему удается прозвучать почти игриво. Ганнибал улыбается, довольный этой демонстрацией зубов Уилла. Он берет еще одну ложку мусса, в этот раз чуть больше и подносит его к губам Уилла, размазывая десерт по всему языку. — Ты продолжаешь дразнить и провоцировать меня. Ждёшь или, может, надеешься, что я наконец на тебя наброшусь, — говорит Ганнибал, оставляя в покое пустую тарелку из-под десерта Уилла и придвигая свою. Той же ложкой он подносит к губам Уилла карамельный мусс. — Но я этого не сделаю, мой дорогой, — слишком сладко шепчет он. — Потому что я не преследую тебя. Я все время здесь, рядом с тобой. Ганнибал крепко сжимает его челюсть, не давая Уиллу огрызнуться на него. Это не мешает Уиллу прорычать: — Нет. Ты не рядом. Самодовольная улыбка на лице Ганнибала в любое другое время свела бы Уилла с ума от гнева. Он ощущает гнев и сейчас, но с чувством облегчения, с ощущением, что это именно так, как должно быть. Этот Ганнибал все еще здесь, даже когда он отводит взгляд от Уилла, чтобы набрать еще одну ложку мусса. — Я уже говорил тебе, Уилл, что это то, чего ты хотел. Это было твоим выбором. Открывай, — приказывает он, предлагая Уиллу новую ложку. Уилл смотрит на нее с опаской, как будто Ганнибал мог что-то в нее положить и как будто он не надеялся именно на это. Он смягчается после паузы и приоткрывает губы, снова послушно глотая предложенное, просто чтобы увидеть этот довольный блеск в глазах Ганнибала. — Я предложил тебе редкий подарок, Уилл, и не моя вина, что ты от него отказался. Уилл смотрит на него с бушующей внутри яростью, сдерживая ухмылку. Ему хочется сказать «А я отказался?», но вместо этого из его уст выходит: — Я не могу его принять. — Ты можешь, — отвечает Ганнибал с таким чувством убеждённости в своих словах, что Уилл невольно задумывается, что, может быть, он действительно это может. Их старые-добрые игры разума. Ганнибал явно не потерял сноровки за время отсутствия. — Он ждет, когда ты будешь готов его принять. Единственное, что тебе нужно сделать, это попросить. Ганнибал зачерпывает очередную порцию мусса. Эта ложка меньше предыдущих, и Ганнибал подносит ее к его губам, не сводя глаз с Уилла. На мгновение Уиллу кажется, что это будет последний шаг. Что Ганнибал сейчас отдаст ему приказ и Уилл не сможет ему отказать. Он сделает так, как хочет Ганнибал, и наконец-то будет свободен от выбора. Он почти чувствует вкус мусса на языке, слышит эхо приказа Ганнибала в своей голове: «Попроси меня». — Мой дорогой мальчик, — вместо этого говорит Ганнибал, кладя ложку ему на язык, давит на него и заставляет Уилла открыть рот шире. — Я абсолютно счастлив. Быть с тобой — все, что мне нужно, и единственный, кто здесь хочет страдания — это ты сам. Ты ощущаешь себя мучеником по собственному выбору. Но это твой выбор, Уилл, и я не буду делать его за тебя. А теперь — проглоти. Уилл глотает и закрывает глаза, чувствуя, как капли слез собираются на ресницах. Ганнибал нависает над ним, наклоняется ближе и зарывается носом в волосы Уилла. Он впитывает запах боли Уилла, словно это его горький десерт. Он нежно гладит кожу Уилла, давая ему почувствовать себя на вкус, но забирая то, чего Уилл действительно жаждет. Уилл хочет остаться в этом моменте навсегда. Уилл хочет, чтобы Ганнибал просто взял, чтобы сделал за него этот шаг, в котором он так нуждается. Ганнибал слизывает остатки карамельного мусса с ложки. — А теперь попрощайся, Уилл, потому что сколько бы ты теперь ни брыкался и ни кричал, меня ты больше не увидишь. Это почти тот толчок, который нужен Уиллу, но этого все равно слишком мало. Уилл знает, что Ганнибал не лжет ему, и его сердце подпрыгивает в грудной клетке, следом замирая на месте, а язык отказывается сотрудничать, когда Ганнибал кладет последнюю ложку десерта ему в рот. — Если только ты не хочешь что-то сказать, Уилл? — подсказывает Ганнибал. Он двигает Уилла, как куклу, поворачивая его лицо к себе и заставляя смотреть в его кровавые глаза. Ганнибал смотрит на него тем жестоким взглядом, что неизменно потрясает Уилла до глубины души. Уиллу хочется ответить, хочется что-то сказать, но ничего не выходит — его язык завязан болезненным узлом, а слова застряли в груди. Он пытается опереться на Ганнибала за поддержкой, но тот не позволяет ему, крепче сжимая руки и удерживая на месте. Ганнибал жесток в пределах разумного, но он не бессердечный монстр. Он наклоняется вперед и нежно целует Уилла в лоб. Уилл пытается прижаться к нему, но Ганнибал отталкивает его, нависая над его губами, как призрак. Уилл отказывается глотать. Может, если он продолжит держать мусс во рту, этот момент не закончится. — Нечего сказать? — хмыкает Ганнибал. — Какая жалость, мой дорогой, — он проводит пальцами по мягкому узору на шее Уилла, там, где все еще остается след от его зубов. Его ладонь на секунду задерживается там, а затем его тон меняется, улыбка исчезает, и он приказывает: — Глотай. Иллюзия разбивается, когда Уилл открывает глаза. Во рту пусто. Он видит, как тьма и кровь исчезают из глаз Ганнибала, когда он надевает и плотно застегивает костюм. Перед Уиллом сидит другой мужчина. Мужчина с мягкими теплыми карими глазами и доброй улыбкой, которая выглядит чужеродной на его лице. Уиллу больно.