Ее восстановление заняло, казалось, целую вечность.
С момента, как она улетела с лестницы прошло четыре месяца, был конец апреля – еще не жаркий, но уже довольно теплый, чтобы много гулять. Хината узнала, что ее бессознательную экстренно доставили в крупный госпиталь Марселя, где она и провела все свое время реабилитации.
У нее было множество переломов, потому что она кубарем пролетела по всему лестничному пролету и упала у подножия лестницы, каким-то чудесным образом не сломав позвоночник и не лишившись возможности ходить.
- Ты чудом выжила, деточка. – Говорила женщина, которая за ней ухаживала. – Не представляю, как перенесла этот длинный путь до Марселя. У тебя очень сильный ангел-хранитель.
Кто такой ангел-хранитель она представляла смутно, но понимала, что назначение этого самого ангела - оберегать. В ее религии подобных существ не было. Однако, Хината была уверена, что за ней присматривает весь ее клан из Чистого Мира. А значит, нужно не ударить перед ними лицом в грязь.
Пока это получалось скверно.
В начале мая ей позволили сделать первые самостоятельные шаги, избавив, наконец, от гипса. Кости срастались очень плохо из-за довольно скудного питания и пережитого прежде пожара, и Хината провела в госпитале дольше необходимого.
Первые шаги и даже просто шевеления ногами и руками давались ей через невыносимую боль. Но, девочка не сдавалась, поднимаясь с кровати и ступая босыми ногами на холодный каменный пол. Ни одна обувь не налезала на нее из-за сильных отеков, но спустя дни и недели становилось легче.
И вот она уже смогла сделать не один-два шага, а целый десяток. Хината считала каждый новый шажок за личную победу. Лежа на кровати она старательно шевелила пальцами рук и ног, пытаясь почувствовать их и через дрожь сжать ими края простыни.
Потому что она боялась, что если не займется разработкой конечностей, произойдет то же самое, что случилось с ее голосом. Она лишится и возможности нормально ходить, держать в руках предметы и писать письма.
Последнего она боялась больше всего, ведь если больше не сможет держать в руках карандаш, не сможет общаться совсем.
- Ты счастливица, Рени. – Повторяла ей мадам Бретон, та самая женщина, которая все это время день и ночь присматривала за девочкой. – Сумела выжить дважды. Значит, тебе предначертано нечто по-настоящему великое.
Хината никак не реагировала на эти слова. Ей не нужна была жалость, ей просто хотелось жить в безопасности. Едва ее ноги окрепли, мадам Бретон стала выводить ее на прогулку в небольшой сад. Главное отличие Марселя от Ла Трея было в том, что здесь природа была вытеснена камнем, но с моря всегда дул свежий такой свободный и чарующий морской бриз, что девочке все время хотелось отправиться на побережье, чтобы намочить свои исхудавшие тоненькие ножки.
Сад в госпитале представлял собой каменные дорожки, небольшой фонтан и много-много цветов в горшках, которые уже вовсю цвели, позабыв о том, что недавно была зима.
Сидя на каменной лавочке, Хината попросила у мадам Бретон бумагу и листок, чем вызвала сильное удивление у женщины.
Совсем недавно она смогла держать в руках расческу для волос и даже без дрожи причесаться, а значит пора попробовать взять в руки карандаш.
- Ты умеешь писать? – Поразилась та.
Девочка кивнула и спровоцировала задумчивый взгляд женщины в ее сторону. Внимательный и анализирующий. Хината тут же пожалела о своей просьбе. Что если эта добрая женщина решит выяснить, какой семье принадлежала девочка и передать ее в руки Учих?
Кто-то еще был замешан в гибели ее клана. Она помнила, что даже знала имя человека, пробравшегося в их дом тогда. Но, память это стерла, словно защищая Хинату от чего-то.
И единственное, что она помнила - это ту страшную фразу, брошенную подобравшей ее женщиной, прежде чем Хината потеряла сознание.
Благодари за это Учих, деточка…
И Хината больше всего боялась встретиться именно с ними. Точнее, нет. Ее приводили в ужас мысли о встрече с любым ее родственником, будь то Учиха, Узумаки, или кто-то из тех, кто давно покинул их клан.
Потому что она не могла вспомнить, кто именно тогда ворвался к ним в дом.
Дрожь пробежалась по телу от столь далеко уплывших мыслей, и она судорожно втянула носом воздух, чтобы не заплакать. Увидев это, мадам Бретон не стала наседать на девочку, понимая, что она и так серьезно травмировала, как физически, так и психологически.
К вечеру ей принесли тетрадь и карандаш.
- Посмотрим, что ты можешь написать. – Сказала мадам Бретон. – Как тебя зовут?
Хината заерзала на кровати и неловко держа ослабевшей рукой карандаш, медленно нацарапала на листке.
Рени Боден.
Почерк был очень кривым, некрасивым и просто отвратным, но чем больше Хината старалась писать ровнее, тем сильнее дрожали руки и тем кривее были буквы.
- Это действительно твое имя, Рени?
Девочка кивнула, закусив губу. Кажется, мадам Бретон поняла, что Хината врет.
- Хорошо, милая, расскажи, что с тобой случилось. Как ты упала?
Ей нужно было рассказать. Она должна была… Ей нужно было защититься… И Хината написала имя Жюли на листке. А потом помедлив, добавила.
Она вытолкнула меня с лестницы.
Ей хотелось написать больше, но к сожалению, даже от нескольких нацарапанных фраз рука начала ныть.
- Это правда? – Женщина вскочила со своего стула, который стоял у кровати.
Хината кивнула ей, и сама не заметила, как по щекам хлынули слезы. Ей было страшно, что еще может сделать эта девочка в своей ненависти к ней. Но, сейчас она далеко… И не может ее обидеть.
- Ну-ну, не плачь, я поговорю с Селин об этой девочке и спрошу о том, что видела сама мадам Лемье, хорошо? Не переживай так, деточка, все будет хорошо.
Эта женщина была так добра к ней... Хината закрыла глаза и глубоко втянула носом воздух.
Ей хотелось верить словам мадам Бретон, что все будет хорошо.
***
Начало мая привнесло в жизнь Итачи нотки ожидания. Скоро закончится семестр его первого курса в университете, и он отправится домой. Он так остро не ощущал желания вернуться с тех самых пор, как покинул родной дом по окончании рождественских каникул.
Учиха старательно описывал в своих посланиях брату свою жизнь и те выставки, которые он посещал. О себе у него не получалось говорить слишком красноречиво, но вот о картинах, автомобилях, чертежах самолетов, представленных в Лондоне, он рассказывал с упоением.
Саске же, наоборот, рассказывал в основном только о себе в письмах и о том, как Карин постоянно продолжает его донимать своим назойливым присутствием. Итачи всегда улыбался, читая эти возмущения.
Младший брат постоянно спрашивал, нашел ли Итачи себе больше друзей, нашел ли даму сердца, побывал ли на маскараде у Гилбертов. И старший Учиха всегда отрицательно отвечал на эти вопросы.
Маскарад они проводили лишь раз в год и Грег уверено заявил, что на следующее Рождество Итачи просто обязан его посетить. Об этом он и рассказал Саске, но тот с упорством продолжал расспрашивать, не было ли еще каких-нибудь приемов в светском обществе о которых старший вдруг запамятовал рассказать.
Но кроме редких ужинов в семье Гилберт Итачи не присутствовал нигде.
Что же до новых друзей – он был довольно замкнутой личностью и завел приятелей, но не друзей. А вот с дамой сердца было все сложнее.
Красавица Николь, голубоглазая блондинка, прибывшая по обмену из Парижа в тот же колледж, где училась Мэгги, стала его постоянной спутницей. Они прекрасно проводили время в редкие совместные выходные и, что скрывать, занимались сексом, старательно избегая последствий нежелательной беременности.
Но, она не была его дамой сердца.
- Меня дома ждет мой жених. – Заявила она, когда впервые они разделили постель в уютной съемной комнатке в таверне, которую Итачи рекомендовал Грег. – Так что, не вздумай в меня влюбляться. Наши отношения лишь от скуки. – Меланхолично заявила она. – И для здоровья. Мне дорого мое женское здоровье.
Этого Учиха не мог рассказать брату в письмах. Во-первых, выглядело это глупо, а во-вторых, Саске спрашивал про даму сердца, а не про девушку, пусть и постоянную, но лишь для снятия напряжения.
***
Селин Лемье посетила Хинату самолично через четыре дня после того, как девочка рассказала мадам Бретон о том, то произошло на самом деле. Она ворвалась в ее палату, резко подходя и обнимая девочку в на удивление сильных объятиях.
- Прости, маленькая, прости, я должна была это предотвратить. – Причитала мадам Лемье. – Я должна была подумать о том, что Жюли захочет отомстить тебе… Но, я была уверена, что если не накажу ее, она не обозлится на тебя.
Хината поморщилась от столь тесных объятий, от которых заныли недавно срощенные кости и настоятельница почувствовала, что причиняет неудобство.
- Ох, прости, тебе возможно еще больно… - Выпалила та.
Хината совершенно не узнавала чопорную мадам, которая всегда сохраняла строгость и даже суровый вид. Сейчас на ее лице проступила мягкость и какая-то забота. Это было непривычно девочке.
- Знаешь, когда мадам Бретон написала мне письмо с рассказом о том, что ты ей поведала про Жюли, я незамедлительно вызвала ее к себе в кабинет. Она расплакалась и стала кричать, что не виновата. Хотя я ей еще ничего не сказала. Видимо, слишком долго жила в страхе, что ее раскроют. Ей назначено наказание в виде пятилетней отработки в одном из пригородных трактиров Марселя. Она будет обязана отработать полную стоимость твоего пребывания в больнице. Сначала Жюли лишь рассмеялась на подобное заявление. Оказалось, она давно состояла в отношениях с одним молодым человеком по имени Анри. Он заставлял ее красть деньги у приюта и наобещал ей много всего. Жюли заявила, что ей есть куда идти и Анри возьмет ее под свою опеку и выплатит весь ее долг хоть прямо сейчас. Но, едва мы пригласили этого мсье на разговор, он бесследно пропал. Она уже подписала односторонний контракт и отбывает совсем скоро. В июне. До этого момента Жюли останется в приюте. Тебе нужно будет потерпеть ее всего лишь месяц. – Заверила ее мадам Лемье.
Хината отчаянно замотала головой. Она совершенно не хотела пересекаться с этой Жюли. Девочка боялась, что ей причинят еще больше вреда.
Ками-сама, она просто хотела жить спокойно!
- Я понимаю, тебе страшно, но, обещаю, я присмотрю за твоей безопасностью. Никто не сможет тебя обидеть. - Заверила ее мадам Лемье. - Через неделю ты вернешься в приют.
Последнее она сказала тоном, не терпящим пререканий и девочка, всхлипнув, кивнула. Что ей еще остается?
У нее, ведь, кроме нее больше никого нет.
