В канун своего дня рождения по документам (день, когда ее нашли израненную и брошенную после пожара), Хината провела в своей комнатке. У нее поднялась температура ни с того ни с сего. Все разводили руками, а доктор, пришедший на вызов, вдруг сказал.
— Это стресс. Если вы говорите, что ее нашли год назад искалеченную, она заболела из-за стресса. Другой причины я не вижу. — Он развел руками и предложил ей дать маковую настойку, чтобы она смогла поспать.
Конечно же, мадам Лемье сказала, что никаких настоек ей принимать не нужно и попрощалась с доктором, дав девочке заслуженный отдых в одиночестве.
Год назад… Этой ночью будет год, как их не стало. — Думала Хината, обняв свою ветхонькую подушку. — Сегодня был канун Фестиваля Луны, в значит сегодня ночью будет ровно год с момента гибели ее клана. Фестиваль перестал быть для нее таким волшебным и священным. Наверное, для Хинаты он умер вместе с кланом Хьюга…
В голову стали заползать образы горящего дома, кричащей сестры, волокущего ее Неджи… Огонь… Всюду огонь.
Это было ужасно…
Хината металась по кровати, чувствуя, как огонь поглощает ее полностью. Как ломит едва сросшиеся кости от боли. Кажется, от высокой температуры она впала в бред, беззвучно шевеля губами какие-то слова.
Ей что-то дали выпить и спустя, казалось, вечность, боль отступила и жар чуть спал, освобождая голову от видений пожара. Она снова смогла нормально думать. Глаза перестала застилать белоснежная пелена.
Хината хотела провалиться в сон, но у нее не получалось. Что-то мешало ей.
Мысли… Очищенные от боли и жара мысли мешали ей уснуть.
Сегодня она встречала этот год в одиночестве не в силах даже возложить цветов на могилу своей семьи… Беззащитная, одинокая маленькая девочка, преданная семьей, которая была когда-то наречена ей в будущем…
Конечно, она жалела себя…
Кто не станет жалеть, когда навалилось столько горя?
Ей непросто жилось без семьи, непросто давалось соблюдать и помнить этикет, которому ее учили с детства, ухаживать за собой, как она привыкла это делать, даже соблюдать элементарную гигиену, которой здесь приучены не были…
Ее травили здесь старшие, а после возвращения Хинаты в пансионат после того страшного падения, на нее обозлились не только Жюли и Люси, но и их приближенные девочки чуть постарше самой Хинаты. Пятеро девочек, живших в комнате напротив, постоянно пресмыкались перед двумя старшими и едва Хината вернулась, начали ее унижать с усиленной озлобленностью, виня ее за то, что Жюли хорошо так досталось из-за Хинаты и теперь придется работать целых пять лет.
И девочка страдала каждый день, но стоически выдерживала все их оскорбления и попытки напакостить. Благо, наученные примером старшей, они не старались причинить ей физический вред. Исключение составляла ее одежда и кровать.
Они могли вылить ей на матрац ведро воды и прикрыть это сухим одеялом, могли тихонечко разрезать юбку сзади так, чтобы виднелись панталоны… А еще довольно часто таскали у нее еду.
Она не жаловалась. Все же, это было лучше, чем лежать прикованной к кровати. В конце-концов, Жюли покинула пансионат в июне, а очередь Люси — перед Рождеством.
Она потерпит. А там и пыл их свиты поугаснет. Тем более, что уже стало значительно легче, ведь мадам Лемье грозно сообщила, что накажет всех и очень сурово, если хоть волос упадет с головы девочки.
Хината лежала на кровати, собравшись в комочек и тихонечко плакала, моля Ками послать ей хоть какой-то знак, что все будет хорошо.
Ей очень этого хотелось. Знать, что все наладится… Хотя бы верить в это…
Дверь в комнату тихонечко отворилась и туда пробралась девочка, Кристин Раймон, она жила в этой же комнате и ее кровать была расположена в противоположном углу. Девочка была чуть меньше, чем на год старше Хинаты и, честно говоря, никогда не удостаивала ее вниманием.
Однако, не сегодня.
Кристин бесшумно на цыпочках подошла к Хинате и, коснувшись ее плеча, тихонечко потрясла, садясь на край ее кровати.
— Рени… Рени… — Она шепотом пыталась дозваться до девочки, но та сотрясалась в беззвучных рыданиях, отказываясь поворачиваться. — Рени, я знаю, что тебе очень плохо. Когда у меня была мама, она говорила, что объятия всегда помогают. И это работало. Когда она меня обнимала, мне и правда становилось легче. Мамы моей больше нет. И у тебя нет… Давай сегодня я побуду вместо мамы и обниму тебя?
На миг Хината замерла, забыв даже вдохнуть.
Что это?
Почему она это предлагает? Кристин никогда не проявляла ни своего интереса ни своего непринятия Хинаты, просто игнорировала девочку, словно она — пустое место. Но почему именно сейчас она так желает помочь?
Хината обернулась на внезапную гостью и удивленно уставилась блестящими от остановившихся слез глазами. Кристин помедлила, а потом придвинулась ближе к Хинате.
— Знаешь, я не очень-то была приветлива с тобой. Но, наши судьбы чем-то отдаленно схожи… Моих маму и папу зарезали у меня на глазах. Однажды ночью преступники пробрались в наш дом, чтобы украсть деньги и драгоценности, которых, честно говоря у нас почти и не было. Мы не были богатой семьей. Папа стал сопротивляться… И его… — Кристин не смогла произнести это вслух. — А потом и мама, попытавшись спрятать меня, погибла. Меня же они не стали убивать. Не успели. Потому что, насиловали, пока хватило сил. А потом бежали, когда в дом ворвалась полиция. Мне было восемь лет… Наверное, ты первая из девочек, кому я это рассказала… Хотя, я уверена, все здесь озлоблены именно из-за того, что наши с ними судьбы очень похожи тоже.
Хината удивленно моргнула.
Действительно, она никогда не задумывалась, что в этом месте собрались точно такие же девочки, кто потерял родителей. Она не одна, кто столкнулся с жизненными трудностями, они все здесь пострадали не меньше.
А она жалела себя вместо того, чтобы жалеть их…
Хината подвинулась на кровати, и внезапная гостья прилегла к ней, раскрывая объятия. И через мгновение девочка уже оказалась в кольце рук Кристин. Это было похоже на то самое послание самих Ками, о котором Хината так просила — успокоение и понимание пришли к ней одновременно в виде вот этой хрупкой девочки, которая всегда избегала ее и почему-то именно сегодня решила поддержать.
Как же она хотела сказать ей сейчас спасибо…
***
Годовщину смерти клана Хьюга Итачи провел в японском квартале. Он возложил по цветку напротив имени каждого из погибших, а потом поклонился черному камню. Итачи помнил их и все еще хранил в своем сердце.
Саске в канун трагедии стал сам не свой, заперся у себя в комнате и не выходил. Это можно было понять — на его глазах погибла часть семьи.
Саске, ведь, все еще мальчишка…
Через неделю после годовщины, Итачи решительно взял младшего брата с собой и в аккурат на день его рождения увез брата на Лазурный Берег в их уютный летний дом.
— Тебе уже четырнадцать лет! — Заявил старший Учиха, наливая бокал вина для Саске.
— Мама будет в бешенстве.
— И мама и отец приедут только завтра. Тебе ничего не станет от бокала, а мы по-мужски отметим твой праздник.
Саске принял алкоголь и опустошил его залпом, слегка поморщившись.
— Кисло. — Заявил он.
— Ты будто никогда не наблюдал, как это делают старшие. — Итачи хохотнул.
— А что за ними наблюдать, пока они пьют и ведут болтовню? — Саске надменно фыркнул. — Мне есть, чем заняться в это время.
Итачи скривился в улыбке. Брат, родной, такой похожий на него самого, замкнутый и одинокий. Ему обязательно нужно найти друзей. Он зря так отторгает единственного ребенка оставшегося в квартале — Карин.
Да, она довольно своеобразная, но наедине с книгами долго не протянешь. Старший Учиха вспомнил, как они с детьми Хьюга приезжали сюда два года назад на двенадцатый день рождения Саске. Это был их последний совместный визит сюда перед трагедией.
Тогда младший брат в компании с Неджи вытащил Хинату и Ханаби на пляж ночью, и они поливали друг друга водой, громко визжа от радости, отчего разбудили взрослых. Те решили не мешать их идиллии и лишь отправили Итачи присмотреть за малышней.
Он присматривал за ними в сторонке, пока Хината не подбежала и не окатила Итачи водой, старательно пнув по волне. Ей на помощь пришел Неджи и маленькая Ханаби.
— Весь клан Хьюга ополчился против меня. — С напускной грозностью заявил старший Учиха и Саске тут же пришел к нему в подмогу.
Эта баталия продлилась до тех пор, пока они все не рухнули на песок без сил, насквозь промокшие и уставшие. Ханаби мгновенно уснула и Итачи взял ее на руки, чтобы отнести ее в дом. Девчушке было пять, легкая, как перышко и красивая, как ее сестра. Саске сам порывался ее понести, но почему-то Итачи ему это не доверил тогда.
— Помнишь, как мы плескались в воде два года назад? — Задумчиво спросил он у младшего брата.
— Да… Было здорово. — Саске грустно улыбнулся.
— Повторим?
***
Наруто не отпускала мысль, что это была Хината, но ему не с кем было это обсудить. Вместо этого, он стал искать кузину в толпе, в надежде однажды снова встретить ее едущую в телеге, или бредущую по улочками Марселя.
Теперь каждый раз, когда он слышал цокот копыт, он вздрагивал и оглядывался.
Узумаки больше не поднимал этого вопроса с родителями, понимая, что они ему не поверили. Но сам он был четко уверен — эта девочка действительно была его кузиной. Исхудавшей, болезненной, одетой в какие-то лохмоться.
И он знал, что она его тоже узнала. Ее глаза громко кричали это ему.
— Я докажу всем! — Заверил он сам себя.
Он решил спросить дядю и тетю, когда в следующий раз отправится в японский квартал, однако, позже узнал, что мама разругалась с родней окончательно, старательно разрывая связи с ними.
Как рассказал ему отец, дядя Нобору и тетя Мизуки оформили все документы наследования состояния Хьюга между собой и семьей Учиха, обходя наследницу главной ветви, словно ее никогда и не существовало. Это задело маму за живое, хотя деньги ей и не были нужны. Семья Наруто жила не бедно.
Маму обидел именно тот факт, что сделано это было за ее спиной. Да и, как побочная ветвь Узумаки позже дала понять семье Намикадзе — изгнанные из квартала — предатели японской крови. Они не желанные гости там больше.
Что ж…
Он все равно не бросит поиски. Раз спросить теперь не у кого и обсудить не с кем, он просто будет искать. Если девочка была в Марселе, значит, она где-то в нем и живет. Это большой город, но он обойдет его весь, пока не найдет.
А если ее в Марселе не будет, будет искать и дальше.
Ведь она — не чужая ему.
