Наваждение.

… Тяжелое дыхание над ухом, суетливый шорох одежд; в комнате слишком жарко, или, может, это самого Каэдэхару лихорадит. Приглушенный свет ламп по углам рассеивают ширмы, за окном стоит глубокая ночь; все кажется малость туманным, нереальным, в особенности сильные руки нарушителя покоя самурая, его горячие ладони, забирающиеся под огрубевшее от путешествий хаори. - Т-томо!.. Н-не торопись так… Шумно. К устам Казухи мгновенно припадает пара влажных пальцев, настойчиво забираясь тому в рот - слышится тихий поскуливающий всхрип. Томо нагрянул внезапно, не предупредив, вырвал Каэдэхару из объятий сна, и последний соврет, если скажет, что недоволен. В помещении стынет терпкий запах электро - словно одержимый райдзю снизошел вместо дорогого друга, что не могло не настораживать. Но Казуха крепко прижат к постели, почти дышит в подушку, ему нет дела до догадок. Голова повернута в сторону от подушки лишь чтобы видеть своего мучителя и принимать его пальцы, послушно покрывать их слюной и похабно посасывать, пропуская с шумным вздохом жалобный стон. Томо не торопится раздевать любовника и в спешке покрывает открытую шею влажными поцелуями, чуть захватывает зубами чувствительную кожу и разгоряченно шепчет что-то неразборчивое, что Казуха не в состоянии понять. Одной рукой Томо добирается до нижнего белья самурая и оглаживает сквозь ткань эрекцию, чем заставляет Каэдэхару протяжно скулить и прогибаться в спине. Изящный и податливый; Томо наблюдает не отрываясь, улыбается удовлетворенно тому в шею и крепче вжимает юношу в постель - Казуха ощущает твердое возбуждение, упирающееся в теперь оголенное бедро, и впадает в крупную дрожь. - Подними таз. В жарком бреду перевозбуждения до самурая едва доходит смысл слов друга потому его поднимают почти насильно; все просьбы и слова стекают мимо, когда Томо касается члена напрямую, обхватывает вспотевшей ладонью ствол и надрачивает, размазывает предэякулят по пальцам и касается ими головки; все движения кажутся смазанными и неосязаемыми, но ощущения от них настоящие - Казуха жадно хватает ртом воздух и громко стонет, сжимает в пальцах одеяло, на котором его бесстыдно разложили. Колени, на которых он стремился удержаться, почти подводят его, предательски дрожат от напряжения и одновременной слабости. - Милый Казу… - слышится нежное сбивчивое дыхание в затылок самурая и снова неразборчивый шепот, напоминающий завывание грозового ветра. Проходит минута, вторая, в одеждах тесно и жарко, Каэдэхара на пределе и чуть сжимается в предоргазменной судороге, но никак не может достичь разрядки, не может кончить - с уст срывается хриплая мольба, он зовет Томо по имени и тяжело всхлипывает, не получая ответа. Жестоко. Жар в теле невыносим. Казуха крепко закрывает глаза, шумно дыша в пустой комнате; в руках крепко сжато измятое одеяло. Ночная лихорадка до мучительного медленно спадает, прогоняя наваждение; юноша не находит покоя и наконец рывком поднимается в постели, беспомощно взвыв. Сколько это должно продолжаться?