О ссорах и не только

О том, что у Аль-Хайтама острый слух, Кави узнал еще во время учебы в Академии. Даже спустя годы он помнил тот день, когда подошел к забившемуся подальше ото всех студенту, зажимавшему ладонями свои уши, и спросил, все ли с ним в порядке. В первый раз его не услышали, во второй и третий — тоже, а вот с четвертой попытки Аль-Хайтам все же поднял голову, показывая искаженное какой-то мукой лицо и процедил сквозь зубы: — Помолчи, мне нужна тишина. Кави тогда удивительно послушно заткнулся, пораженный доселе невиданным выражением лица этой ходячей ледяной глыбы из Хараватата, сел на скамью рядом и уставился на небо. По глубокой лазури неспешно плыли белые кучевые облака. День был чудесным на самом деле, погода радовала теплом и солнцем, и Кави хотел бы насладиться ею в полной мере, а не сидеть на одном месте, но и уйти почему-то не мог. Все сидел и ждал, когда же сгорбившийся Аль-Хайтам выпрямится наконец, снова нацепит на свое лицо непроницаемую маску и выдаст что-то оскорбительно-саркастичное. Ну как и всегда. Но как всегда не получилось. Точнее не совсем. Голову Аль-Хайтам поднял спустя часа два, если не больше, Кави даже задремать успел, потому и не знал, сколько времени прошло, а по солнцу определять это он так и не научился. Выглядел Аль-Хайтам лучше, хотя брови все равно чуть подергивались, а губы сжимались в тонкую линию. — И как оно? — отчего-то шепотом поинтересовался Кави и наклонился немного. Аль-Хайтам бросил на него нечитаемый взгляд, помолчал несколько долгих минут и только потом разомкнул губы: — У меня очень острый слух. Нужно было время прийти в себя и привыкнуть к шуму. Удивительно, но отсутствие извечных странных наушников, между собой не соединенных, Кави заметил лишь сейчас. — А где… — Вышли из строя, — перебил его Аль-Хайтам и, поморщившись, потер виски пальцами. — И как ты тогда планируешь возвращаться домой? Ты же сидишь буквально в самом тихом месте в Академии и страдаешь, что с тобой будет, если ты выйдешь на шумные улицы Сумеру? Аль-Хайтам внезапно встал, оставив Кави в растерянности. — Не твоего ума дела. — Эй! А вдруг я переживаю за такого непутевого младшего? — крикнул шепотом ему в спину Кави и получил в ответ пренебрежительный смешок. — Ну и иди ты тогда в Бездну. — Я все слышу. — На то и расчет, — огрызнулся он тихо и вздохнул, едва Аль-Хайтам скрылся в коридоре. Какой же он все-таки невыносимый. Но полученную случайным образом информацию Кави запомнил. И даже сам больше не замечал, как рядом с Аль-Хайтамом начинал говорить тише, как перестал тянуть его во всякие таверны, где полным-полно народа. Не то чтобы раньше Аль-Хайтам соглашался, просто теперь Кави и пытаться прекратил. Даже выпустившись из Академии и отстроив Алькасар-сарай, оставшись без единой монетки в кармане и переехав к Аль-Хайтаму, Кави продолжал помнить об этом. Поэтому первое время дома он старался особо не шуметь, как привык делать это, когда жил один. Сначала было сложно. Особенно сразу после пробуждения, когда глаза слипались, а координация хромала на обе левые, из-за чего Кави постоянно не вписывался в углы и спотыкался об собственные ноги. Аль-Хайтам на все это внимание не обращал, продолжал расхаживать по дому в наушниках, но наметанным взглядом Кави определил толщину стен и предположил, что до всей этой ситуации Аль-Хайтам дома наушники снимал все же. Наверняка он уставал ходить в них постоянно. А тут Кави. Первые два дня Кави еще раздумывал над всем этим, но потом они с Аль-Хайтамом поссорились, и Кави стало откровенно наплевать на удобство своего соседа. Но пытаться вести себя тише он не перестал, конечно, правда, не ради Аль-Хайтама, вообще ни разу. Тренировался, вдруг однажды шпионом стать придется. Так бы все и продолжалось, если бы однажды они не решили распить на двоих бутылку одуванчикового вина прямиком из Мондштадта. Этого было мало для опьянения, но языки все же немного развязало. Кави уж точно. — Ты не устаешь постоянно в них ходить? — спросил он, ткнув пальцем в правый наушник. Аль-Хайтам сделал глоток из бокала, повернул голову и даже ответить соизволил: — Я привык. — Но когда ты жил один, ты ведь их снимал, да? — Почему тебе это так интересно? — А если их снять? — Кави игнорировал вопросы Аль-Хайтама точно так же, как тот — его. Однако этот Аль-Хайтам пропустить не смог, нахмурился и развернулся к нему полубоком. — Зачем? — Ты же раньше снимал, в чем проблема? В том, что теперь тут живу и я? А ты попробуй, вдруг я не помешаю. Аль-Хайтам закатил глаза, и, пожалуй, это было одно из самых ярких проявлений его эмоций. — Ты не представляешь, насколько у меня острый слух. Когда я оставался здесь один и снимал их, — он сам легонько постучал указательным пальцем по наушнику, — мне приходилось постоянно концентрироваться на чем-то, чтобы не слушать все подряд. Кави даже думать не стал. — Так сконцентрируйся на мне. Только не говори, что ты не пробовал. Выражение лица у Аль-Хайтама стало каким-то откровенно скептическим. — Я-то пробовал, но далеко не каждый человек подойдет для концентрации на нем. Он должен быть спокойным и уравновешенным, здоровым, иначе малейший недостаток будет действовать мне на нервы. Ты не подходишь как минимум по первым двум пунктам, возможно, еще и по третьему, учитывая, сколько ты пьешь, я не думаю, что твоя печень здорова. — Да чтоб тебя! Просто попробуй, проклятый ты зануда! Аль-Хайтам вздохнул тяжело, допил вино в своем бокале и поставил его на столик, поднес нерешительно ладони к голове и все же стащил наушники. Кави застыл на месте, вытаращившись на него в ожидании хоть какой-то реакции. Первые мгновения Аль-Хайтам хмурился болезненно и лишь потом начал потихоньку расслабляться. Кави поглядел на наушники и только хотел было чуть сдвинуться, как Аль-Хайтам, не открывая глаз, спросил: — Что тебе надо от моих наушников? Кави замер словно пойманный вор на месте преступления. — Как ты… — Я буквально слышу, как двигаются суставы в твоем теле. Ты в самом деле надеялся сделать что-то незаметно? Кави пожал плечами, дотянулся до наушников и взял их в ладони. — Так как там моя печень? — а сам принялся крутить эти странные устройства, к одному из которых была подключена Акаша, в пальцах. Создавалось впечатление, что они были выполнены из металла, хоть и странного, непривычного, приятно холодили пальцы и слегка подсвечивались зелеными узорами. — Удивительно, но здорова. Пока что. Если ты продолжишь так часто и в таких количествах напиваться, а ты продолжишь, она недолго будет оставаться таковой, — сказал Аль-Хайтам, следя за тем, как Кави играет с его наушниками. — Не сломай. — Я не могу сломать что-то! — фыркнул Кави. — Конечно. И стул вчера сломал не ты, и кружку разбил два дня назад тоже не ты, и стол пострадал неделю назад не из-за тебя. Кави поднес наушники к своим ушам и вздрогнул непроизвольно, едва они сами собой закрепились. Все звуки в тот же момент как отрезало. Кави словно очутился в вакууме, он не слышал даже своего дыхания, что уж говорить про чью-то речь, а Аль-Хайтам что-то говорил — его губы двигались, и Кави залип на них, пытаясь хотя бы так угадать, что именно он произносил. Разобрал он только пару слов — «Кави», «завтра» и «их». Ничего непонятно. Кави снова обхватил пальцами наушники и они послушно упали половинками в подставленные ладони. Мир взорвался целой какофонией отзвуков, заставил поморщиться и затрясти головой. — Как ты в них ходишь? — Кави отдал Аль-Хайтаму его наушники. — Это у тебя они отрезали все звуки, в моем же случае они притупляют их как раз до той степени, что мой слух становится почти как у обычных людей, может быть, немногим острее. — Ужас. — Поэтому можешь не пытаться вести себя тише, на меня это не оказывает никакого эффекта. Кави подпрыгнул на диване и уставился возмущенно на эту усмехающуюся сволочь. — А раньше ты сказать не мог?! — Наблюдать за твоими попытками было так весело. Кави на него зарычал и вдруг заткнулся, заморгал быстро-быстро и поинтересовался: — И как твои уши? Все нормально? — Как видишь. И Кави улыбнулся. Самодовольно так. С тех пор Аль-Хайтам дома, в компании Кави, наушники больше не надевал.