Лондон, 1838 год
— Чимин! Иди сюда, помоги мне с арифметикой! — ноющий голос среднего брата, которому так тяжело давались точные науки, не мог оставить парня безучастным. — Ёндже, подожди меня еще пять минут, — сказал омега, порхая от одной веревки к другой. С его низким ростом развешивать постиранное белье не так-то и легко, поэтому уже с раннего утра он очень устал, а впереди еще предстоял целый день. — Ну Минни, ну пожалуйста-а-а. Отец меня опять гулять не отпустит, если я через час не покажу ему сделанные уроки, — заныл брат. — Так сделай что-то другое! Письмо, например. Я не могу бросить корзинку с мокрым бельем только потому, что ты был невнимательным. — Я был на уроке и все слушал, — с обидой возразил мальчик. — Неправда! Вчера на рынке я видел миссис Бренсон, и она сказала, что ты болтал с Джемисоном. — Это он меня отвлекал! — А урок не усвоил ты! — парировал старший, не отрываясь от своего дела. — Ты — зануда! — из окна показалась смешная рожица, еще заспанная и явно не настроенная на учебу. — Может я и зануда, но хотя бы закончил воскресную школу и, между прочим, на отлично. Поэтому вместо того, чтобы кривляться, лучше бы помог мне, — попросил Чимин, поглядывая на брата. — Если подует ветер с востока, то белье опять будет черным? — спустя мгновение Ёндже уже появился рядом и помог закинуть на веревку тяжелую простынь. — Да, завод начал коптить все сильнее и сильнее, — Чимин вытер пот со лба и посмотрел на восток. В этой части города с каждым годом возвышались все новые и новые трубы, отравлявшие своим дымом всю округу. Хорошо, если стояла тихая погода, но как только в их двор задувал ветер, то Пак снимал белье, испачканное сажей, и заново перестирывал, в очередной раз надеясь на удачу. — А ты расскажешь, зачем ходил на рынок? Ёндже вился лисой, но молчание в ответ его немного удручало. Он подергал Чимина за платье и подобострастно поднял на него глаза. — Ты купил что-то вкусненькое? — загорелись глаза у ребенка, а у Чимина, глядя на такую реакцию брата, только сердце сдавило от жалости. — Прости, малыш, но нет. Я искал работу. Корзина с бельем опустела, а Чимин аккуратно расправлял вещи, запоминая, что нужно починить. Прохудившуюся рубашку отца он еще залатает и под жилеткой шва не будет видно, но вот штанишки самого младшего и самого непоседливого в семье Пак трехлетнего Тэмина, видимо, ремонту не подлежат. Мало того, что их уже носило два поколения, так кроме протертых мест добавились и дырки на коленках. Чимин автоматически отодвинул их, решив, что подумает об этом позже, а пока расправил последнюю мокрую одежду — свое платье в мелкий голубой цветочек. — Не нашел? Вопрос брата для Чимина не стал неожиданностью. Каждую пятницу, в самый разгар торговли, старший ходил по рынку и искал, кто бы мог дать ему хоть какую-то работу. Одного школьного образования было мало, чтобы найти приличное место даже в самой захудалой городской конторе, поэтому надежда на рынок была наибольшей. — К сожалению, нет, — снова вздохнул Чимин, как и в прошлый, и в позапрошлый разы. — И это совсем не значит, что я сдамся, как ты с арифметикой. Не нашел сегодня, значит найду завтра, — щелкнув его по кончику носа, игриво ответил омега, совсем не испытывая такой уверенности, как показывал брату. Младшему нужно сосредоточиться на учебе, а большую часть забот Чимин взял на себя. Осознать, что омегам в этом мире выживать трудно, Ёндже придётся когда-нибудь самому. Чимин хочет оттянуть этот момент, чего бы это ему не стоило. Ему и правда отказывали в первую очередь потому, что он — омега. Считают, что он не в состоянии справиться с подсчетом товара и полученной прибылью. А еще говорили, что у него нет опыта работы. Но где же его взять, если ни один из лавочников не дает возможности даже попробовать? — Это все потому, что ты слишком красивый, — смеясь, заметил Ёндже. — Никто ничего не купит, все только и будут на тебя вот так таращиться, — выпучил глаза мальчишка, пародируя лавочников и веселя брата. — Отец всегда говорит, что из нас троих ты больше всего похож на маму. — Перестань нести ерунду, — Чимин строго посмотрел на Ёндже. — Ты тоже похож на маму, и Тэмин тоже. Дело не в красоте, а в том, что я омега из бедной семьи. Везде нужны знакомства или рекомендательные письма от господ, но ничего из этого у меня нет. — Думай, как хочешь, но раньше красивых омег сжигали на костре, считая ведьмами! — упрямился мальчишка. — Ну что ты опять сочиняешь, Ёндже? На дворе 1838-й год, а ты в сказки веришь. Толку от той красоты, если она облачена в лохмотья бедности… — Неправда! Вот молодой Брэдли же разглядел твою красоту? — А он здесь причем? — удивился Чимин, покрываясь нежным румянцем. — А вот и при том. Я видел, как он провожал тебя до дома и вы долго стояли в темноте, не заходя внутрь! — Не болтай чего не знаешь! — нахмурился Чимин, пытаясь скрыть свою растерянность, и хлопнул младшего по попе. — А я и не болтаю! Это все в округе говорят, что сын Брэдли влюблен в Пак Чимина! — злобно почесывал ушибленный зад Ёндже. — Вот еще, глупости! — омега поднял с земли пустую корзинку и, подгоняя брата впереди себя, зашел в дом. Он был не просто старшим в семье Пак, но и единственным омегой, который тянул на себе все хозяйство. От Ёндже толку было мало, а Пак Айрис, умершая два года назад от неизвестной болезни, оставила своего супруга вдовцом да еще и с тремя детьми. Самому старшему — Чимину — в этом году исполнилось шестнадцать, Ёндже было двенадцать, а крошке альфочке Тэмину всего три. С утратой матери жизнь в семье кардинально изменилась. Денег перестало хватать даже на элементарные потребности, они распродали все, что представляло хоть какую-то ценность, дабы Ёндже смог закончить воскресную школу. До смерти мамы отец имел собственную кожевенную мастерскую, но, овдовев, совсем опустил руки, разорился и пошел трудиться на завод, где гнул спину на богатого английского лорда по шестнадцать часов в сутки, глотая пыль и тягая тяжести. Дома всем приходилось заправлять Чимину, начиная от приготовления завтрака до мелкой починки мебели. Глядя на то, как изнурительно работал отец, Чимин всячески старался помогать ему во всем, но нужда гнала парня за деньгами. Одной только зарплатой главы семейства, которую и так давали не всегда вовремя, им не прожить, поэтому если Чимин устроится на работу, то Ёндже не придется бросать школу, чтобы смотреть за младшим братом. — Молоко уже согрелось, — крикнул омега в комнату, пока Ёндже боролся с упражнением по письму. К счастью, с математикой было покончено, и Чимин мог заняться домашними делами. — Разбуди Тэмина, помоги ему умыться и садитесь кушать. Ненавистная овсянка, которую он помешивал в небольшой кастрюльке, грозила пригореть. Молоко старший омега разбавил водой, поэтому важно было не прозевать, когда она выкипит, иначе каша станет отдавать прогорклостью. Сняв с огня кастрюльку, Чимин разложил овсянку по тарелкам и устало сел на стул в ожидании едоков. Себе он даже не положил. Привычка есть не больше одного раза в день уже почти не сжимала желудок. Появление еще сонного Тэмина умилило его, и Чимин протянул к ребенку руки, поднимая кроху и усаживая на колени, чтобы накормить. — А отец куда ушел? — спохватился Ёндже, недовольно помешивая горячую массу ложкой. — К мистеру Мэйсону, — Чимин старательно дул на кашу, чтобы Тэмин не обжегся. — Снова будет просить у него деньги в долг? — удрученно бросил средний. — Как уже надоела эта бедность! — горько сказал он, бросив ложку в миску. От резкого стука маленький Тэмин перепугался и уже собрался плакать, но Чимин вовремя поцеловал его в пухлую щечку и покачал на колене, изображая лошадку и цокая языком. — Ёндже! — строго сказал он. — Никто не виноват, что так случилось. Мы не выбираем, где нам рождаться — в замке, или в трущобах. Учись, веди себя достойно и тогда… — И тогда я найду себе богатого альфу и, наконец, уеду из этого района, — недовольно закатил глаза средний. — Ты так говоришь, будто согласен продать любовь за деньги. Разве ты не знаешь, что одними только деньгами счастлив не будешь? — Знаю! Только толку от этого знания никакого. Начитался своих любовных романов и ждешь теперь принца, — язвительно подметил средний. — А ты хочешь стать мужем первого попавшегося альфы, который обратит на тебя внимание? — с негодованием заметил Чимин. — А ты хочешь водить за нос Сэма Брэдли до того момента, пока он не найдет себе другого, более сговорчивого омегу? — Ёндже!!! — Чимин не выдержал и повысил голос, хотя делал это крайне редко. — Ты не имеешь права так говорить. Ты ничего не понимаешь. — Мне уже двенадцать, а не три. И прекрати мне говорить, что я ничего не понимаю. Я вижу, что деньги правят миром. В моем классе у всех детей есть как минимум три пары осенних туфлей, и только я один донашиваю те красные за тобой. Я боюсь сесть за парту, чтобы не показать всем зашитый подол, а девчонки и мальчишки называют меня лгуном, когда я говорю, что на рукавах платья никогда и не было кружев. Это несправедливо! — А все потому, что ты изволил зацепиться ими и порвать ровно в тот же день, когда начался новый учебный год, и не я виноват в том, что метр кружева на рынке стоит как недельная зарплата отца, — парировал Чимин. — Я тоже не виноват, что родился в трущобах. Разве плохо мечтать о хорошей жизни? — не унимался младший. — Плохо мечтать о ней так, как делаешь это ты, Ёндже, собираясь выйти замуж только потому, чтобы стать богатым. — С нашим положением хоть бы вообще какой-то альфа связался с семьей Пак. — Ёндже, прекрати! — Чимин стукнул по столу рукой, а брат виновато притих, понимая, что все-таки разозлил обычно сдержанного и рассудительного старшего. — Спасибо, я наелся! — с напускной вежливостью ответил Ёндже, встал из-за стола и убежал в свою комнату, всхлипывая уже на ходу. — Несносный мальчишка, — буркнул Чимин, продолжая кормить младшего. У Ёндже возраст противоречий, но Чимин правда слишком устал, чтобы позволять брату болтать лишнее. Закончив с едой, он посадил ребенка в углу, дал ему старую потрепанную игрушку и стал мыть посуду. Слова Ёндже не выходили у него из головы, и Чимин искренне надеялся, что по мере взросления тот изменится. В старом зеркале, висевшем в углу, омега осмотрел себя и даже слегка улыбнулся. Он помнил, как в двенадцать лет тоже грезил о красивом альфе, желательно принце с огромным замком, который заберет его в свое поместье, а Чимин родит ему не меньше четырех детишек, и будут они жить вместе до глубокой старости. Как в тех самых книгах о любви, что он тайком читал ночами. Тогда мечты Чимина были такими по-детски наивными, потому что жива была мама. Он видел, как они с отцом любили друг друга и как были счастливы. Когда же ее не стало, мальчик просто перестал мечтать, проснувшись после дня похорон в новой реальности: отец был пьян и громко храпел, заснув прямо на кухне, Тэмин лежал в мокрых пеленках и разрывался от плача, а Ёндже сбежал на улицу гулять как только поднялось солнце, лишь бы не заниматься домашними делами. Чимину пришлось повзрослеть намного раньше, чем это должно было случиться. Сейчас, изучая свое отражение, Пак отметил, как он изменился. Линии его тела округлились, стали мягче, появились природные изгибы. Губы и глаза стали выразительнее, когда со щек сошла былая детская припухлость. Он словно в один момент приобрел в себе столько ярких черт, которых никогда ранее не замечал. Во взгляде затаилась омежья тоска и какое-то предчувствие неспокойствия. Чимин менялся на глазах, замечая свою красоту, но совершенно не понимал, что с ней делать. Он снял с головы косынку, которой укрывал волосы во время домашних дел, и вытащил шпильки. Блондинистые локоны точь-в-точь, как у Пак Айрис, рассыпались по плечам роскошными завитками. Они были такие непослушные, что их только под косынку и прятать, подумал Чимин, проводя по ним руками. Улыбнувшись самому себе, он посмотрел на свои худые плечи и тонкую талию, соблазнительные бедра, что угадывались под юбкой. Он все еще не мог поверить, что эти омежьи прелести принадлежат ему. Из тощего мальчишки он превратился в желанного омегу, только желанности этой он боялся как огня. Чимин видел, как плотоядно на него засматривались взрослые альфы на улице, как мокро и скользко провожали взглядом торговцы, как восторгались ровесники, оценивающе смотря на когда-то нескладного пухлощекого мальчишку. Отец говорил, что Чимин будет самым завидным женихом, только сам Минни даже не думал о замужестве. Во всяком случае не собирался делать это с расчётом. Его сердце стучало ровно, не выдавая заинтересованности ни в ком, а уж в нагловатом мальчишке Брэдли тем более. Спустя время Чимин понял, что с его организмом что-то происходит. Ранее осознанная им красота теперь привносила больше сумбурности, сводящей его с ума. Он мог расстроиться от веснушек, что так не вовремя выскочили ранней весной, а потом наплевать на все и увидеть себя в совершенно новом образе, готовом покорять Англию. Чувство беспокойства охватывало тело, а ноги неслись в пляс — так хотелось быть как все юные леди и джентльмены, что проезжали в роскошных каретах по лондонским улочкам. Позавчера Чимин встретил такую леди у шляпника Доусона, который делал на заказ очаровательные, но очень дорогие аксессуары с бутоньерками на полях. Но из того, чем Чимин мог похвалиться, богатство было на последнем месте. У него была лишь безупречная репутация и молодость в самом расцвете, когда омежий организм просыпался от долгого сна и давал о себе знать всеми своими прелестями — утонченным запахом, неповторимой харизмой, легкой застенчивостью, как и подобает омеге. Понимая свое положение, Чимин отчаянно подавлял в себе инстинкты. Толку с них, если дома нет шиллинга, чтобы купить Ёндже новую обувь вместо износившейся. В такие моменты Чимин думал, что брат прав. Зачем изводить себя работой, приносить беспокойство отцу, оставлять среднего без полноценного образования, если все можно решить одним махом — выйти замуж за состоятельного альфу, жить припеваючи, да еще и домой помогать деньгами. Как советовал хитрый Ёндже, нужно присмотреться к тем, кто возле тебя, оценить их влияние в свете и финансовое положение, а потом продать себя подороже, если уж представилась возможность выбора. Для Чимина такое решение все еще было чуждым, а Сэм Брэдли по-прежнему только наглым мальчишкой с соседней улицы. Нет, он, конечно, пару раз представлял себя в церкви, венчающимся с Сэмуэлем, но после такого миража хотелось лишь сильнее смежить веки и забыть об увиденном как можно скорее. Хотя на счет Брэдли Чимин не переживал. Он точно знал, что не его слово здесь будет решающим. Родители парня, знавшие Чимина, относились к омеге с большой долей скептицизма. Он не был вхож в их семью ни по одному признаку. Мало того, что он полукровка, без титула, так еще и беден, как церковная крыса. Оба эти фактора они игнорировать не могли, а Чимин ничего не мог изменить, да и не особо хотел. Его мать англичанка, а отец кореец, чья семья мигрировала сюда так давно, что никто уже не помнил ни родных традиций, ни языка. Только имена, которые дали при рождении детям, указывали на их происхождение. Но омега не горевал. Ему вообще нужно разобраться в себе, поставить на ноги братьев, а потом уже думать о замужестве. Иначе с таким положением вещей Ёндже скоро ждет работа на заводе, а Чимину придется брать надомную, чтобы приносить деньги в семью. Время шло, а ухаживания Брэдли становились все настойчивее. Иногда он вел себя абсолютно по-глупому: пугал Чимина в темном переулке, а когда тот в холодном поту прислонялся к каменным стенам, покрытым противной плесенью от сырости, то Брэдли прижимался к нему так близко, что Чимин мог чувствовать возбуждение альфы. Сэм клал руки по обе стороны от его лица и прислонялся носом к шее, пытаясь учуять носом хоть какой-то запах. Испуганный Пак в такие моменты вырывался из плена его рук, пытаясь унять бьющееся, как у птички, сердечко, а Брэдли громко смеялся вдогонку и кричал: — Ты чего? Я же пошутил. Только такие шутки веселили лишь его самого. Чимин уже знал, что некоторые альфы без учета истинности брали своих партнеров, а потом бросали их с малышом на руках. Это жестоко. Пак так не хотел, чтобы его жизнь была разрушена из-за одного из таких альф. Он часто сидел вечерами в их небольшом домике, приоткрыв окно, и думал о том, где может быть его альфа. А если он моряк и ходит под парусами? Может он военный, который отправился выполнять королевский приказ? А вдруг он и вовсе живет не в Лондоне и даже не знает, что здесь его омега? Чем дольше Чимин изводил себя, тем все больше погружался в чувство одиночества, что охватывало его душу. Он сам не понимал, чего ему не хватало. Вроде все при нем — голубые глаза, локоны, узкая талия. Рассматривая себя обнаженного перед тем, как приготовиться ко сну, он разглядывал свои тонкие запястья, изящные щиколотки, впалый живот, небольшой член, выступающие ключицы, которые идеально гармонировали с его лебединой шеей и худощавыми плечами. Он не хуже других омег, думал Чимин, но тоска по истинному альфе не проходила. Жизнь с каждым днем теряла яркие краски, а дни за последние два года после смерти матери стали похожими одни на другие: готовка, уборка по дому, стирка и штопание, а в свободное время поиск работы, с которой никак не везло. Работа делала руки грубее, а солнце не щадило кожу, покрывая ее загаром. Еще несколько лет, и красота начнет доказывать, что она не вечна. Чимина пугали такие мысли, потому что ничего другого, кроме внешности и чистой души у него не было. И снова в голову настойчиво лезли слова Ёндже, которые казались не такими глупыми и имели смысл, но так бывало лишь на минутку. Только вспомнит о том, что рядом будет альфа по типу Брэдли, так и мороз по коже пробирал. Нет, уж лучше быть одному! В последние дни весны Чимин томился непонятным ощущением приближающихся перемен. Он так хотел, чтобы серые краски даунтауна хоть немного стали цветными, что ждал изменений ото всюду. Ходил на рынок с большей надеждой, добросовестнее убирался в доме и быстро, пока отец не видел, выходил на улицы рассматривать объявления о работе. Их клеили где угодно: на домах, на столбах, на деревянной табличке у полицейского участка, но большинство из таких объявлений были недействительными. В очередной раз приложив руку ко лбу, чтобы закрыть глаза от палящего солнца, Чимин перескакивал по мощеной дороге с одного камня на другой, аккуратно ступая, чтобы не упасть. Лондонские улочки далеко не везде мостили камнем, и это была единственная хорошая дорога, что вела через даунтаун за город. Засмотревшись на солнце, что играло лучами на витрине одного из магазинов, он едва заметил, как мимо пронеслась карета. — Замечтавшись можно и под лошадь попасть, — скрипучим голосом рассмеялся пожилой альфа с добродушной улыбкой. — Давай руку. Только сейчас, отойдя от страха, Чимин заметил, что упал прямо в лужу, замочив подол своего единственного выходного платья. Обидно так, что в носу защипало и захотелось плакать. Пак вложил свою ладошку в сухую морщинистую руку альфы и поднялся с мостовой, потирая ушибленное бедро. — Кто это был? — испуганно спросил он, смотря вслед удаляющейся карете. — Герцог Лейнстер, кто же еще, — деловито сообщил мужчина, будто имя названной особы должно быть известно всем. — Герб на карете не позволяет спутать его ни с кем другим. — Не слышал о таком, — буркнул Чимин, отчаянно пытаясь спасти низ платья, запачканного грязной водой из лужи. — Не мудрено, Лейнстеры не появляются в наших трущобах. — Подумаешь! — Пойдем, посидишь у огня и отогреешься. Тебя как зовут? Мужчина почему-то располагал к себе, и Чимин даже не подумал о том, что идти к первому встречному альфе не совсем правильно. — Пак Чимин, — замялся парень. — Джейсон Вуд, — улыбнулся старик. — Будем знакомы. Я владею магазином игрушек. Только сейчас Пак увидел, что они стояли напротив магазина с огромными стеклянными витринами, за которыми находились игрушки. Чимин, будто ребенок, жадно уставился на красивых кукол с милыми лицами и в шикарных одежках, на деревянные кареты, сделанные вручную… — Заходи, — мужчина отворил дверь под звон колокольчика, и Чимин вошел внутрь. — Я принесу тебе чай, — добавил старик и скрылся в подсобке. Пак сел у небольшого столика и стал рассматривать игрушки. Его глаза разбегались и не могли ни на чем конкретно остановиться — все хотелось потрогать и посмотреть. Ароматный чай, который поставил перед ним альфа, дымился в фарфоровой чашечке. — А я тебя знаю — ты живешь на соседней улице в пятом доме, — мужчина налил и себе, смакуя выраженный аромат чая черных сортов. — Да, — снова замялся Чимин. — Совершенно верно. — А здесь ты как оказался? — Ищу работу, мистер Вуд. Раньше ходил на рынок, но там… эм, не нашлось ничего подходящего, — немного слукавил Чимин, не желая говорить, что никто не захотел дать ему работу. — Зато сегодня я хотел посмотреть, нет ли новых объявлений возле полицейского участка. — Я думаю, что даже смогу тебе помочь! — глаза мужчины загорелись, но больше всего его словами заинтересовался омега. Неужели ему удастся найти работу? А может мистер Вуд знает тех, кому нужно починить или постирать одежду? — Я ищу себе помощника в магазин. В моем возрасте стало тяжело работать весь день, а племянники помогать не хотят. Много денег я тебе платить не смогу, но это все же лучше, чем горбатиться на господ за копейки. Мужчина закончил свою речь и уставился на Чимина, ожидая ответ. Пак едва не подпрыгнул от счастья, когда услышал об этом предложении. — Правда? Я смогу работать здесь? — он все еще крутил головой, не веря в свою удачу. — В этом месте? Тут так красиво, мистер Вуд. Будто волшебство совсем рядом. — Приходи завтра с утра, и я тебе обо всем расскажу. Через пару месяцев будет коронация королевы Виктории, и в Гайд-Парке обязательно сделают большую ярмарку. Я хочу попасть туда, но к тому времени научить тебя всему, чтобы ты мог торговать сам. Приток людей в город будет огромным, и мы должны получить неплохую прибыль. — Я согласен! — закричал Чимин. — Я приступлю завтра же! — Хорошо, — рассмеялся старик. — А теперь присядь ближе к камину, чтобы платье высохло.⚜️⚜️⚜️
Четверг 28 июня 1838 года выдался сумасшедшим. Карета герцога Лейнстера уже больше часа торчала в ужасной веренице транспорта тех, кто приехал на коронацию королевы Виктории. Празднество, получившее из уст как тори, так и виги больше порицания, нежели похвалы, оправдало все худшие ожидания придворных, приглашенных на торжество — душно, помпезно и абсолютно бессмысленно. Что же, лорд Мельбурн отлично постарался, пригласив на саму церемонию около пяти сотен членов парламента и это не считая пэров. — Генри, пожалуйста, сядь ровно. В ответ на мягкий приятный голос мальчишка лет пяти подобрался на сиденье и уставился в окошко. Скучная картина за окном тут же ему надоела, и он переместился на колени важному господину, у которого терпения было побольше. — Ты оставишь складки на костюме, Генри! — все тот же голос выдал в себе нотки легкого раздражения, но сорванец продолжал испытывать терпение матери. — Элизабет, пусть посидит немного. Не думаю, что в этот день я оскорблю кого-то своим внешним видом. Большего непотребства чем то, что происходит сегодня здесь за семьдесят тысяч фунтов стерлингов, уже не будет. — Дорогой, ты ему слишком часто потакаешь, — обиженно заметила женщина и отвернулась к окошку, наблюдая всю ту же скучную картину: череду повозок, застрявших на подъезде к Вестминстерскому аббатству. Она кому-то сдержанно улыбнулась и пояснила: — Графиня Ормонт. Сказанное не произвело на мужчину ровно никакого впечатления. Он продолжил играть с ребенком, загиная тому маленькие пальчики и обучая счету в легкой интересной форме. — Скоро придется подумать о домашнем учителе для Генри, — произнес мужчина, явно довольствуясь прытким умом мальчишки. Он отвечал правильно на все вопросы и весьма увлекся этим процессом. — Стоило занять его чем-то более полезным, как он мигом избавился от непослушания. Почувствовав непроизвольный укол ревности на справедливое замечание, Элизабет фыркнула и снова отвернулась к окну. Она считала себя образцовой матерью и меньше всего хотела слышать скрытые упреки. — Чонгук, я подумаю об этом по возвращении. — Будь так добра. Наконец, карета тронулась и все, сидящие внутри, вздохнули с облегчением. Ребенок занял свое внимание меняющимся видом из окна, Элизабет постоянно поправляла прическу и только Чонгук погрузился в собственные мысли, пока ему не докучало шумное семейство. Сегодня герцог Лейнстер мог по-настоящему не думать о настроении Элизабет — она с лихвой развлекала себя сама, завидев фаэтон графини Уинстон, которая, по слухам света, завела себе молодого любовника и именно по этой причине шторы на дверце ее кареты были тщательно задвинуты. Жена отчаянно пыталась рассмотреть хоть малейший намек на супружескую измену, но Чонгук только улыбнулся, глядя на это, и произнес безразличным тоном: — Ты серьезно считаешь, что миледи Уинстон прячет своего фаворита в карете? От холода в его голосе стыли жилы, но больше всего он подчеркивал низменность интересов и вздорный характер супружницы, что набравшись сплетен, только и думала, как уличить благоверных леди в супружеской измене. — Думаешь, она верна своему супругу? — Думаю, что она не будет появляться на публике с фаворитом. Элизабет, мне иногда кажется, что у курицы больше мозгов, чем у тебя. Женщина машинально поправила платье и с обидой отвернулась, поняв свою оплошность. Она действительно увлеклась. Милорд Уинстон в добром здравии и ему ничего не мешает прибыть сюда со своей законной женой. Празднование продолжало набирать обороты. Железная дорога, соединившая Лондон с окрестностями, все привозила и привозила толпы зевак, что желали посмотреть на коронацию. Быть здесь почетно, а многие и вовсе мечтали хоть один раз приехать в столицу и лично пройтись сырыми улочками бурно растущего мегаполиса. Гайд-парк уже не вмешал всех желающих, но для того, чтобы развлечь простолюдинов для них устроили ярмарку на околице, а также разбили шатры с бесплатным питание. Но самым интересным зрелищем для зевак был подъем на воздушном шаре. — Отец, а я могу посмотреть на воздушный шар? — мальчик взял несмело Чонгука за руку, будучи уверенным, что получит отказ. Выпросить желанное у главы семейства далеко непросто, поэтому ребенок уже сник, пока в фаэтоне висела пауза. Мать, не отвлекающаяся от вида за окном, разговор семьи успешно игнорировала. — Вечером будет и фейерверк, — смягчился Чонгук, поправляя рубашку, что выбилась из-под жилета. — Я думаю, что мы сможем задержаться. Получив от строгого отца обещание, мальчишка притих, сложил руки на коленях, выпрямил спину и молчал почти до самого Букингемского дворца, от которого и начиналось шествие. Масштабы праздника поражали, ведь помимо всего прочего для людей, желающих увидеть королеву, построили леса. Городская и приезжая беднота, торчавшая на них с раннего утра, что-то галдела, показывая не лучшие образцы поведения для такого события. Они толкались на верхотуре, висли, выпячиваясь как можно ближе, плевались вниз, чтобы занять себя хоть чем-то в ожидании Ее Величества. Главная цель торжества, о которой упоминал компаньон Чонгука Чарльз Гревиль — развлечь рабочих — была достигнута с величайшим успехом — тысячи рабочих обсели тонкие перекладины прямо неподалеку от дороги, по которой следовала их карета. В момент, когда на улице раздались леденящие душу женские крики, малыш Генри от страха дернулся, а Элизабет озабоченно посмотрела на мужа. Чонгук приоткрыл занавеску и увидел тривиальное на тот момент зрелище — парень сорвался с верхнего яруса, не удержавшись за перекладину, и упал с высоты нескольких метров прямо под ноги двум прекрасным леди. Испачкав своей кровью, что текла из разбитой головы, туфельки одной из барышень, парень лежал, дергаясь в предсмертных конвульсиях. В толпе закричали о нюхательных солях, и обе молодые леди упали в обморок, подхваченные не менее шокированными господами. — Что там? — спросила Элизабет с волнением в голосе. Генри, глядя на Чонгука, побледнел, а губки его задрожали от страха. — Обычная человеческая глупость, — сказал он и плотно задернул шторку. — Не стоит вашего внимания. — Почему этот день такой странный? — голос Элизабет был тревожным, а вопрос, адресованный влиятельному супругу, с нетерпением ждал ответа. — Потому, что Виктория ломает все устои монархической Англии, — пояснил супруг, что был вхож даже в королевские покои. — Она так молода, но уже пытается не дать себя съесть этим кровожадным пираньям. Против нынешнего торжества были все — от тех, кто затаил обиду на отмену чемпионата с перчаткой, до торговцев, сетовавших на слишком малое время для заказа своих товаров. Она неугодна никому. — А тебе? — поинтересовалась супруга, как раз менее всего думавшая о жизни страны. Ее интересовал по большей части достаток герцога Лейнстера, а он напрямую зависел от отношения с короной. — Сегодня я останусь поздравить Ее Величество лично. Все выводы сделаю позже. Ни места показа твоих нарядов, ни метры тканей не пострадают от того, кто займет престол Англии. — Это хорошо, — оживилась она, поправляя юбку из дорогого бархата. Дав понять, что на этом разговор окончен, и больше он ничего не скажет, Чонгук прикрыл глаза и ждал, пока они смогут минуть дорогу к месту шествия и их фаэтон присоединится к другим. Торжество коронации завершилось через пять часов, в течение которых королева Виктория успела сменить наряд, а восьмидесятидвухлетний лорд Ролл упал к ее ногам, поскользнувшись на высоких ступеньках. Более нелепого действа, которое созерцал Чонгук, сложно было придумать. Даже обилие полутора сотен музыкантов, игравших почти сотенному хору, не рассеяло тусклого и удручающего впечатления — английская корона отчаянно пыталась балансировать на грани свержения, пытаясь заручиться поддержкой самой активной и многочисленной части страны — рабочих. Когда на голову Виктории водрузили символ монаршей власти весом пять фунтов с более тремя тысячами камней, Чонгук с облегчением вздохнул — скоро это закончится и можно возвращаться в поместье. — Подождите меня в парке у фонтана, — попросил герцог, наклоняясь к супруге. — Я надолго не задержусь. Он подтолкнул ее и сына во двор, а сам прищурил глаза, наблюдая за огромным залом, где к королеве выстроилась целая очередь тех, кто присягал ей на верность. Заметив дикую усталость во взгляде государыни, Чон кивнул, показывая головой в сторону двери. Потайной вход, скрытый темно-синими драпированными шторами, был известен не многим. Не единожды бывав в личных покоях во времена Вильгельма IV, Чонгук предпочитал все дела обсуждать за дверями и без лишних ушей. Заметив, что на него никто не обращает внимания, герцог Лейнстер ловко спрятался за шторку и бесшумно отворил двери в кабинет Ее Величества. Ждать долго не пришлось — через другие двери в полутемном помещении появилась монаршая особа. Войдя внутрь, она тут же избавилась от королевской атрибутики, поставив корону на столик, и перстень швырнув туда же. Он громко поскакал по столу, оглушая тишину, и скатился на пол аккурат под ноги Его Светлости. Чонгук даже не посмотрел на украшение и уж тем более не ринулся его поднимать. Эмоции девятнадцатилетней девчонки его не волнуют, пока капитал герцога составляет едва ли не половину государственного бюджета страны. — Я так сегодня устала, — она опустилась в кресло, позволяя себе минутку слабости, пока не видят другие. Герцог Лейнстер, вхожий в особый круг приближенных, не в счет. — Я тоже, — Чонгуку стало немного жаль молоденькую девушку, взвалившую на себя корону, и он растянул губы в понимающей улыбке. — Но это было грандиозное шествие, о котором напишут во всех лондонских газетах. Вы же этого добивались, моя королева? — альфа прищурил глаза, рассматривая монаршую особу. — Вы проницательны как никогда, и это делает мне честь иметь такое окружение, герцог Лейнстер, — улыбнулась она, понимая намек. — Не хочу льстить, но Ваше Величество вступило на престол в сложный период. После закона 1832 года трудно вернуть в повиновение большинство тех, кому дали право голоса. Но я уверен, что Вы справитесь с возложенными на государыню обязанностями. — Сильная Англия — это сильная власть, — добавила королева. — И в моей команде игроков я хочу доверять тем людям, которые много лет были преданы короне. Давайте поговорим открыто — я заинтересована в том, чтобы Ваша Светлость и дальше продолжала служить родине. Чонгук улыбнулся, рассматривая девушку. Он помнил ее совсем малышкой, но теперь в одночасье Виктория превратилась в тигрицу, готовую защищать страну, как мать защищает свое дитя. Это похвально, но в то же время очень рискованно. Круг тех, кто приближен к королеве, делает ее уязвимой, а подобные переговоры лишь говорят о слабости ее власти. Кроме полученной короны она не представляет из себя ничего, но уже идет с козырей, привлекая к себе аристократию. — Мне сложно судить о родине, — Чонгук мягко намекнул на свое происхождение, дабы Виктория не строила пустых иллюзий, — но мой титул, полученный предками из рук английских королей, навсегда обязывает меня служить на благо этой страны. — Я могу рассчитывать на то, что Лейнстеры поддержат мою политику в дальнейшем? — девушка вскинула тревожный взгляд на Чонгука и продолжила. — Этой стране нужны реформы, и как вы понимаете, многие аристократы будут против кардинальных изменений. Ваша репутация не позволит никому сомневаться в том, что мы будем делать. — Мы? — Чонгук удивленно приподнял бровь, рассматривая королеву. — Я никогда не жертвую личными делами в угоду отношений с кем-то. — Пусть это даже и королева? — встрепенулась девушка от такой наглости. — Особенно, если это королева, — улыбнулся примирительно Чон. — Я вижу, к чему Вы клоните, Ваше Величество. Модернизация промышленности просто необходима, если Англия хочет тягаться с такими странами, как Франция и Германия. — Но это требует немалых вложений… — А казна страны пуста? — намекнул Лейнстер, всматриваясь в реакцию королевы. Она едва дернула головой, когда услышала правду о положении страны, но тут же сделала невозмутимый вид и хотела что-то сказать в ответ. — Я знаю, что да. Ваш дядя Вильгельм брал кредиты в Голландии под четырнадцать процентов годовых, поэтому если вы вернете всю сумму, то не останется даже на содержание королевской конюшни. — И что вы предлагаете мне делать? — фыркнула Виктория с легкой обидой, что Чонгук ее так быстро раскусил. — Править дальше в интересах страны. В любом случае мой капитал здесь, и я собираюсь открыть еще несколько заводов в будущем году. Это принесет неплохую прибыль, и уже через два года при экономии бюджета можно отдать долги голландцам. В это же время увеличьте налоги с Ост-Индской компании, которая дурит Вас под носом. И контролируйте рынок опиума — по известным мне данным в Китае правительство решило ограничить контакты с Англией в плане торговли. Как только они поймут, кто поставляет опиум, вы лишитесь ощутимого источника дохода. Пока это все, что я могу Вам сказать. — Что же, герцог Лейнстер, я считаю нашу встречу продуктивной, — улыбнулась королева, пытаясь надавить на Чонгука своим мнением — Ровно до того момента, пока наши с Вами интересы совпадают, — поклонился герцог, взял королеву за руку и поцеловал. — Вынужден покинуть вас, моя королева. Чон снова улыбнулся и вышел через другой выход, что вел в коридоры Букингемского дворца. Быстрым шагом он спустился по уже знакомой лестнице и вышел на улицу с другой стороны дворца. Элизабет и Генри, наблюдавшие за лебедями у небольшого пруда, увидели главу семейства и поспешили к нему. — Все в порядке, дорогой? — она взяла супруга под локоть и бросила обеспокоенный взгляд. — Тебе скучна политика, Элизабет. Пойдем лучше посмотрим на подъем на воздушном шаре — Отец, а можно на ярмарку? — малыш Генри оказался рядом и потянул родителя за полу пиджака. — Можно и на ярмарку, — согласился Чонгук, глядя как оживилась Элизабет. Семейство Лейнстеров уже больше часа бродило между прилавками, и карета уже была набита коробками с различными безделушками. Валясь с ног, Элизабет пообещала подойти к последней лавке лишь потому, что сын никак не хотел отлипать от старика с игрушками. — Что ты хочешь? — герцог с видимым удивлением рассматривал удивительные механизмы, а Генри ткнул пальцем на механическую игрушку на заводе — птичку колибри, которая от поворота ключом махала крылышками и качала головой. Интерес ее был еще и в том, что все механизмы были полностью доступны глазу, что демонстрировало невероятную гармонию слаженной работы механизма. Одна шестеренка цепляла другую, вторая — третью, и все волшебство Генри видел своими глазами. — Сколько стоит такая вещица? — спросил Лейнстер, разглядывая игрушку. — Два фунта, Ваша Светлость, — поклонился старик, но тут же замялся. — Но эта игрушка сломана. У нее не двигается одно крылышко. — Жаль, — немного расстроился Чонгук, глядя на сына, который уже собрался расплакаться. — Если вы хотите, я смогу завтра утром доставить Вам в поместье такую же точно, но рабочую. У меня в магазине есть еще несколько птичек. Умоляющий взгляд ребенка не мог оставить герцога Лейнстера равнодушным. — Герцогство Оксфордшир, — сказал мужчина и оставил нужную сумму. — Будет сделано, Ваша Светлость.