Отдать должное

— Как я тебя, блять, ненавижу! — воскликнула Стелла, уже в четвёртый или пятый раз бросив в Столаса всё, что попадёт под руку. — Стелла, прошу, выслушай меня! — Столасу ничего не оставалось, кроме как защищаться собственными руками от летящих в него вещей. — Я не могу на тебя, бесоёба, больше смотреть! Не то что смотреть: думать! Слышать твои шаги по дому! Твоё имя! Видеть твои сраные книги по магии по всему дому! На что я потратила свою молодость и красоту, когда выходила за тебя?! — после этих слов руки Стеллы, наконец, опускаются. От очередного всплеска гнева она выглядела, как само творение Сатаны: её, обычно ухоженная, причёска растрепалась во все стороны. Красные, словно наполненные кровью, глаза горели. Её всю переполняла злоба, от которой она чуть ли не задыхалась. — Аргх… — тяжело вздохнула она, выходя из спальни, где ещё час назад её муж самым грязным образом ей изменил — о, храни её Люцифер — с бесом! Наконец, выйдя из дома, Стелла решила остудить свой пыл и немного пройтись по аллее за домом. А ведь день так хорошо начинался! Она решила хоть как-то себя развлечь: у неё была годовщина не развода со Столасом. Ну она же должна себя как-то за это наградить! Она хотела провести этот день в шутках, сплетнях и хорошем шампанском в компании своих псевдо-подружек. У неё никогда не было друга, которого она бы любила или хотя бы была к нему привязана, но её хотя бы такое общество веселило. И тут, на тебе! Муж, выйдя на балкон в халате (который Стелла, разумеется, не могла терпеть, как и любую другую его одежду), трахнув беса в их общей постели, заявляет ей о разводе. Причём тот самый бес выпал из окна, так глупо измазав её за чаем в торте перед подругами и сказал: — Извините, я трахнул Вашего мужа. И как теперь ей развлекаться, безнаказанно издеваясь над кем-то? Увидев беседку на заднем дворе, Стелла решила присесть. Достав золотой с хрустальным оформлением портсигар, подаренный ей её братом ещё на первую годовщину не развода, Стелла достала одну из сигарет и, зажав её в клюве, чиркнула зажигалкой, после чего запалила. Закрыв глаза, она сделала глубокую затяжку и, выдохнув длинную струю табачного дыма, задумчиво опустила взгляд куда-то в сторону. Её глаза, тщательно накрашенные чёрной тушью, смотрели задумчиво и… Грустно, что с ней случалось очень редко. — А ведь действительно: на что я потратила свою молодость? Перед глазами Стеллы проносились картинки её детства: вечные балы среди высших кругов общества, куда её постоянно, ради галочки, таскали родители, которые её никогда не любили. Всегда, когда дело не касалось торжественных вечеров, Стеллу оставляли с братом на попечительство самым разным нянькам. Одна хуже другой. Кто-то из них мог ударить её за малейшее проявление желания обнять или, хотя бы, засмеяться. Это бесило как её няней, так и родителей. — Веди себя подобающе, мелкая сучка! — каждый раз говорила ей мать, когда она, ещё совсем маленькая, в милом розовом платьице, вытягивала к ней свои детские ручки, в поисках любви, тепла и хоть какой-то близости, — Ты хочешь быть слабой? Хочешь быть беспомощной? — после чего мать либо давала ей подзатыльник или пощёчину, — Во имя девяти кругов, Сатана, ответь: зачем я родила такую дочь? — после чего, недовольно взяв в руки веер и прикрыв им лицо, чтобы не выдавать красноту своего лица от гнева, с которой её лицо было некрасивым. Не прикрывая веером только глаза, она цинично смотрела вниз на свою дочь, а потом уходила из игровой. Часто, оставаясь так одной, Стелла начинала злиться на всё, что знала. В первую очередь, на её мать. А потом и на отца, который вообще почти никогда её не видел и не общался. На ад, в котором она родилась. Вновь оставшись после этого в игровой, Стелла через силу сменила подступившие к горлу слёзы на вспышки гнева, после чего просто начала крушить всё: игрушки, куклы, шторы на окнах. Она даже душила маленьких адских созданий — квифов*, которых ей часто дарили гости. — Ах, какая прелестная у Вас малютка! — всегда говорили демоны, заходя в их дом, у входа в который стояли его хозяева и их дочь, — Ну просто чудо! А ты хочешь точно такое же чудо, как ты? Вот, держи: это милое создание специально для тебя! — и, всучив ей в руки очередного квифа и потрепав её по голове с двумя хвостиками, направлялись за стол к остальным гостям. Стелла знала, что это «чудо» можно было найти на любой помойке в их кругу гордыни. И так, в очередной раз выливая на этих несчастных созданий свою злобу, маленькая принцесса услышала за спиной: — Леди Стелла: Ваша матушка сказала, чтобы Вы приводили себя в порядок. Вам предстоит посетить дворец семейства Гоэтии. — Ч-что? — недоумевающе обернулась на слова швейцара Стелла, держа в руках очередную придушенную зверушку, — Зачем? — Вас сосватали с сыном его величества. Ваши родители уже обо всём договорились. Теперь Вам будет необходимо каждую неделю посещать их дом. Стелла стояла в гневном отуплении. — Какого дьявола?! — разнеслось вскоре по всему дому, — Я не хочу замуж! Я не хочу никуда ехать! И вообще: я ничего и никого не хочу видеть. Оставьте меня! — Сожалею, но мне приказано проследить, чтобы всё прошло благополучно. — после чего швейцар взял принцессу за запястье и, не смотря на её упрямое сопротивление и крики, отвёл её в комнату, чтобы привести в порядок её разлахмаченный внешний вид. Так в её жизни появился Столас. С самого начала он начал её бесить. Больше всего её раздражала его доброжелательность, которую ей с рождения никто никогда не оказывал. — П-привет, Стелла! Может быть, хочешь чаю? — с улыбкой спрашивал маленький Столас, когда их оставляли наедине в игровой. — Нет. — холодно и сухо отвечала Стелла, сидя на стуле возле окна, в котором открывался вид на Адское небо. — Нет? Ну, ладно. Тогда… М-может быть, ты любишь что-нибудь читать? Романы, приключения, фантастику? — после чего, взяв с книжной полки одну из своих любимых книг, принц подбегал к принцессе и с улыбкой выставлял перед собой, — Она очень хорошая, тебе понравится! — Я ненавижу книги. — Но… Почему? Они ведь такие интересные! — Потому что они всегда врут. — после этих слов она, резко спрыгнув со стула, начинала со злостью наступать на Столаса, отчего тот, весь напуганный, отходил от неё, всё также держа перед собой книгу, — В них всегда всё заканчивается хорошо: принцесса выходит за принца, герой побеждает злодея, плохой становится хорошим. Только всё это — гнусная ложь! В жизни всё наоборот: тебя все ненавидят и никто не любит. Ты никому не нужен. И всё всегда заканчивается знаешь как? — загнав бедного совёнка в угол, грозно спрашивала Стелла. — К-как? — со страхом спрашивал Столас. — Дерьмово! — после чего она выхватывала у него книгу и выбрасывала её ко всем чертям в окно. Иногда она плакала. И именно в такие моменты в детстве Столас действительно испытывал к ней сильное сочувствие. Сначала не понимал, почему, когда его отец только сообщил ему о его принудительной женитьбе, он хотел успокоить его зрелищем того, как эта «мелкая сучка» плачет. Но позже он понял, что именно тогда она действительно выглядела той, кем была где-то в глубине себя: чувствительным, невинным и несчастным ребёнком. Искренность этого зрелища выглядела прекрасным. Кого-то это забавляло, а кого-то, как маленького принца, трогало до глубины сердца. Жаль, что когда оно заканчивалось, Стелла снова становилась ярким представителем их адского круга — круга гордыни. Так и проходило их непростое детство. А потом они выросли. И поженились. Стелла всей своей сущностью не хотела этого брака, но деваться было некуда: родители настаивали. Сначала всё шло более-менее терпимо: любви между ними не было но, благодаря дружелюбному и тихому нраву Столаса, они редко ругались. Да и вообще они старались избегать друг друга. Единственное, что заставляло их сближаться, была постель и то, ради чего их поженили: рождение и воспитание наследника. Для неё это был как отдельный вид ужасного: Стелла ненавидела спать со Столасом. Очень часто, как всегда, не найдя что-то, что понравится хоть одному из них, они ложились возле друг друга и просто смотрели в потолок. Хотя бы малейшего наслаждения, хоть капли тепла, да вообще хоть чего-нибудь, не чувствовали оба. — Да что тебе, блять, не нравится?! Хоть скачи на тебе, хоть стой перед тобой на коленях — тебе всё равно. Ты что-нибудь, кроме как тупо лежать и пялиться во время секса в стену, умеешь? — Прости, Стелла. У меня сегодня нет настроения. — обычно устало произносил Столас, после чего накрывал своё обнажённое и измученное совиное тело одеялом и поворачивался к ней спиной и лежал, грустно смотря куда-то в пустоту их спальни, которую тускло освещали свечи. — У тебя никогда нет настроения. — обидчиво отвечала Стелла и, обиженно закрыв глаза, тоже поворачивалась к нему спиной и засыпала. Но, так или иначе, родилась Октавия. Именно после её рождения всё коренным образом изменилось. Желая воспитать в своей дочери то, что каждый считал правильным, они часто ругались. — Стелла, пойми: она ребёнок. Она хочет играть, хочет родительского внимания. — Ты, как обычно, ничего не понимаешь: в ней, в первую очередь, нужно воспитать принцессу. А значит, обучить её форме поведения на торжественных балах и деловых встречах. Она должна знать, кто по значимости в обществе её семья и подобать ей! Ну, за исключением тебя, конечно же. — ехидно отвечала Стелла. — Ох… — Столас закатывал глаза и закрывал ладонью лицо, — Она же ещё ребёнок! Ты хочешь лишить её детства? — Я хочу дать ей будущее, придурок! Ты хочешь, чтобы она стала таким же слюнтяем и бездарностью, как ты?! — Стелла стукнула кулаком по кухонному столу, за которым они вели разговор. — Мамочка? Папочка? — маленькая головка Октавии с большими глазами появилась при входе на кухню, — Что-то случилось? — Оу, нет-нет, звёздочка моя, всё хорошо! — уже с улыбкой спокойно произносил Столас, — Мы с мамой просто спорили, что лучше: пойти завтра на пикник в парк или в Лу Лу Ленд? — Лу Лу Ленд, Лу Лу Ленд! — радостно захлопал в ладоши совёнок. — А теперь у меня будет вопрос к тебе: кто хочет на ручки? — и Столас с нежной улыбкой протягивал к ней свои руки. — Я, я! — и Октавия, смеясь, подбегала к своему отцу, после чего тот брал её на руки и усаживал на колени. — Мама, а ты куда хочешь? — с той же радостью спросила Октавия, держа руки на шее у папы. Столас вопросительно посмотрел на Стеллу. Она немного растерялась, но быстро собралась и произнесла: — Туда же, куда и ты. А куда мне деться? — и, подойдя к Октавии, спокойно погладила её по волосам и посмотрела ей в глаза: как же она была похожа на Столаса… От этого Стелле часто становилось неприятно смотреть на дочь. Повернувшись к своей семье спиной, она молча вышла из кухни. Оттуда вскоре до её слуха донеслись слова: — Папочка, а что с мамой? Она на меня обиделась? — Нет, милая. Она просто устала. — Как всегда? — Да. Как всегда… Если Столас воспитывал её, окружая вниманием и заботой и прививая ей любовь к звёздам, то Стелла предпочитала учить её правильному, как ей казалось, поведению: каждое утро она делала ей у зеркала кокетливые причёски и выбирала для неё платья. Ничего из этого Октавии не нравилось, поэтому маленькая принцесса старалась в течении дня от всего этого избавиться, разлахмачивая причёску и «случайно» теряя во время прогулки наряды. За столом мама запрещала ей проявлять малейший признак озорства. Она также учила пользоваться её десятками видов столовых приборов, но ничего из этого не вышло: принцесса как пользовалась только столовыми вилкой и ложкой, так и пользуется. Она нанимала учителей, чтобы воплотить в своём ребёнке то, о чём мечтала сама в детстве: игре на фортепиано, французскому и латинскому языкам, вышиванию крючком и крестиком, макраме*. Но все учителя оказывались плохими, и Октавия ничего не смыслила в вышеперечисленном. Спустя два года мучений даже Стелла поняла, что эта затея с воспитанием истинной принцессы ни к чему толковому не приведёт. Ключевым моментом был вечер, когда они сидели и пили чай с тортом: — Нет, Октавия: вилку ты должна держать в левой руке, а нож — в правой, и им резать торт. Сидя напротив мамы и высунув от старания язычок, десятилетняя Октавия попыталась сделать всё правильно, но у неё настолько тряслись руки от волнения и страха, что вскоре торт испачкал её новое белоснежное платье. — Да чтоб тебя! Сколько можно?! — выбросив вилку с ножом и приблизив лицо вплотную к дочери и держась руками за стол, воскликнула Стелла, — Ты хоть на что-то способна?! Стелла сама не заметила, как замахнулась на дочку. Та, предчувствуя возможный и первый удар мамы, прикрыла крест-накрест лицо руками и жалобно произнесла: — Мама, прости… Я больше не буду, обещаю… В этот момент в Стелле как будто что-то ёкнуло: ей так стало жалко дочку, что ей самой стало стыдно за себя за свою строгость. Но это сожаление продлилось лишь секунду. Нахмурив лицо и выйдя из-за стола, Стелла направилась к выходу из кухни, в котором уже стоял напуганный от крика и готовый прийти на помощь дочке Столас. Стелла продолжала курить в беседке. Но, сделав очередную затяжку, она начала захлёбываться кашлем. — Проклятье! Грёбаные сигареты! — воскликнула, откашлявшись, Стелла, после чего бросила сигарету и наступила на неё каблуком туфли. Немного успокоившись, ей захотелось посмотреть на то, что было единственной, хоть и маленькой, радостью в её жизни: её родную дочь. Не смотря на её большое сходство с тем, кого она больше всех ненавидела. Поднявшись по ступеням на второй этаж, Стелла зашла в коридор, где была комната Октавии и, тихонько приоткрыв дверь, заглянула в неё. Ви, как обычно, сидела за столом с настольной лампой, в наушниках и с раскрытой перед собой книгой. Наверное, читала что-то про космос. «Снова читает… Вся в отца. — недовольно подумала она про себя, — Но в ней есть что-то и от меня. Но… Что именно?» — Стелла внимательнее стала вглядываться в неё. Ви отвлекалась от книги, чтобы взять с полки какой-то блокнот. Затем она посмотрелась в зеркало возле стола: поправив прядь своих всегда непослушных волос и убрав крошку туши на лице с белоснежным оперением, принцесса взяла карандаш и при свете лампы начала делать какие-то заметки. «Да. В её взгляде есть что-то не только от Столаса, но и от меня. Это… Независимость? И в её жестах, когда она поправляла локон…» — теперь она смотрела на неё с задумчивостью. — Мам, тебе что-то нужно? — удивлённо спросила Октавия, после чего сняла наушники и отвлеклась от своего блокнота. Для неё было очень непривычно, что мать решила её проведать. Такое бывало очень редко после того случая за столом. В тот момент, в Стелле как будто загорелась искра. Маленькая, но тёплая искра нежности к дочери. Медленно подойдя к Октавии, она начала протягивать к ней руку — впервые за несколько лет у неё появилось желание приласкать её. Октавия, чуть приоткрыв клюв от удивления, стеклянными глазами смотрела на маму. «Неужели она… Она хочет меня погладить?..» — с надеждой подумала она. Но Стелла тут же, словно от огня, убрала руку и строго посмотрела на дочь. Она холодно нажала рукой на спину Октавии и приподняла её подбородок: — Сиди прямо. Принцессе не подобает быть сутулой. — и твёрдой походкой, со строгим выражением лица, вышла из её комнаты. — Ну и больно надо было! — послышался истеричный крик Октавии. За спиной Стеллы в стену полетел один из хрустальных шаров с блёстками в виде звёздного неба внутри, которые они вместе со Столасом подарили ей ещё в детстве. У неё была целая коллекция таких. Разумеется, подарок был выбран по инициативе Столаса. Нет, Стелла не может вот так сразу измениться. Её жизнь слишком сильно привязала её к гордыне, холоду и вражде. Искра, которая хотела разжечь огонёк нежности в ней, была задута холодом её сердца. «Да, я никогда не была хорошей матерью. Наверное, после всего, и никогда ею и не буду.» — подумала про себя Стелла, проходя по коридору. Мимо неё, от неожиданной стычки и неловкости прикрыв лицо ладонью, пробежал Столас. Стелла холодно посмотрела на него, но ничего не сказала. Вскоре до её слуха донеслись радостные слова: — Октавия, собирайся! Дядя Блиц скоро заедет за нами! Мы едем в твой любимый парк! Через неделю Стелла развелась со Столасом. Когда она приехала с огромным багажом (а это было далеко не всё из её кучи вещей) на машине, родители уже ждали её на верху ступеней, ведущих в их дом. — Ну, ничего большего мы от тебя не ожидали. Взяв крайний уголок ткани их пышных нарядов, они высокомерно опустили взгляд с дочери и, повернувшись, начали заходить в дом, бросив ей в след: — Но твой брат, как обычно, всё решит. — Да. Андреальфус воистину гордость семьи. В отличие от её дочери… — как будто с брезгливостью в голосе, добавил отец. Стелла смотрела на них, тая в себе невыносимую злобу. Повернувшись к швейцару, сопровождавшему её всю дорогу, она крикнула: — Занеси мои вещи ко мне в комнату, живо, плебей! По брачному договору, Стелла имела право забирать Октавию на выходные к себе. Но в основном она видела её и общалась, только когда дело касалось приёма пищи и её возвращения к отцу. Семейные трапезы в доме Стеллы проходили всегда одинаково: Стелла аккуратно принимала пищу, равнодушно поглядывая на родителей, которые тем временем обсуждали последние новости политики, моды и сплетен. Октавия, когда приезжала к ним, просто молча слушала музыку, часто с закрытыми глазами, что-то жуя и не замечая никого вокруг. Стелла за годы брака привыкла к мягкости Столаса, поэтому не теряла ни единой возможности его унизить. Собственно, только из-за этого Стелла в таком хорошем настроении завозила в тот вечер Октавию домой. Со временем потребность его принижать как в семейной жизни, так и на глазах у остальных, стала её привычкой, а потом и потребностью. Это ей приносило какое-то наслаждение. Для её самолюбия было довольно сильным ударом то, что её муж изменил ей с таким низшим созданием, как бес. Во-первых, это не подобало поведению в высших кругах общества. Во-вторых, Стелла жила в браке со Столасом с уверенностью, что он бережёт их брак только потому, что не хочет, чтобы такая красивая и богатая жена бросала его. Как же она ошибалась. Ведь это терпение тоже было ради Октавии… «Однако, у меня есть чудеснейший повод поиздеваться над ним за то, что он сделал!» — с удовольствием думала Стелла, предчувствуя очередную ссору и собираясь в дорогу. Выйдя со своим рюкзаком и натянув шапку, её дочь, как обычно, молча и ссутулившись вышла из дома, быстро шмыгнув в машину. Стелла, с укором посмотрев на её неподобающую походку, положила руки на пояс и закатила глаза. «Совсем её разбаловал. Всё моё воспитание в задницу! И, видимо, он уже успел и настроить её против меня…». — после чего села в машину, захлопнув за собой дверь. Они ехали, как обычно, молча. Стелла взглянула на Октавию краем глаз. Сегодня в ней была какая-то резкая перемена: обычно, она сидела, уставившись в экран телефона или что-то читая, а сегодня просто закрыла лицо шапкой и, поджав колени и обняв их руками, подавленно сидела в углу. — Ты сегодня что-то совсем стала серой мышью. — произнесла Стелла, приподняв одну бровь от удивления. — А ты только сейчас это заметила? — глухо ответила Октавия. — У тебя что, умер кто-то? — А разве нет других причин для грусти? — Ну, не хочешь, не говори. — потеряв интерес к дочери, Стелла сидела, положив руки на колени и равнодушно смотря за окно машины, за которым было видно вечно кровавое небо и трущобы их проклятого мира. Выйдя из машины первой, Октавия поспешила к ступеням. Но, вдруг, как будто вспомнив о чём-то важном, резко повернулась и, твёрдо смотря на мать, произнесла: — Знаешь, ты права: у меня и вправду кто-то умер. Умерла моя мама. Стелла на секунду остолбенела, после чего нахмурила брови. — Умерла ещё тогда, когда начала постоянно ругаться с моим папой. И которой титул и положение в обществе всегда было куда важнее жизни, которая кроется за этими вещами. — после этих слов Октавия подошла к Стелле, — Но помни: даже не смотря на то, что моя мама умерла, я всё равно её люблю такой, какая она есть. — после чего, закрыв глаза и нахмурившись, обняла Стеллу. От неожиданности Стелла, почувствовав близость дочери, просто держала свои руки над ней. Но, похоже, тепло родного существа смогло согреть её сознание, сделав корку её пожизненной чёрствости тоньше. Опустив одну руку на плечо дочери, другой она начала неловко, неумело, но гладить Октавию по волосам. — Но я рада, что дух моей мамы вернулся ко мне хотя бы на минуту в этот вечер. — после чего быстро вытерла рукавом кофты накатившиеся на глаза слёзы и побежала в дом. Стелла, всё также удивлённо, но уже без чёрствости во взгляде, осталась стоять возле автомобиля. «Что-ж, сто́ит отдать должное: моя дочь и бывший муж довольно натерпелись со мной. Хреновая из меня вышла мать и жена… Да и каким образом я могла быть ею? Я никогда не знала о том, что такое материнская любовь. Моя мать постоянно изменяла отцу и часто с ним ссорилась. Но в отличие от нас, они хотя бы имели точки пересечения в некоторых взглядах и были «мужем и женой — одной Сатаной». Так что и понятия о счастливом браке я тоже никогда не имела…» — некоторое время Стелла простояла в печальной задумчивости. Ветер раздувал её волосы и чуть касался длинных, красивых, чёрных ресниц. На улице стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы стоящих рядом деревьев. Довольно непривычная для их жестокого и беспощадного мира. Она долго думала о дочери. Взглянув на красное звёздное небо, у неё невольно появилась слеза на левой щеке: небо напоминало ей Октавию. Такое же далёкое от неё, но столь же прекрасное и прелестное. И она, как и эти звёзды, была украшением этого красного пугающего небосклона, сияя надеждой и тайной… Заметив, что через зеркало заднего вида на неё ошарашенно смотрит швейцар, она чуть поправила от складок платье и тактично покашляла. «Ну, ладно: нежности и глупости закончились. — она аккуратно вытерла кистью левой руки слёзы, чтобы не размазать тушь, — Настало время расплаты за то, что он сделал.» — подумала Стелла и, вновь надев на себя недовольное выражение лица, вошла в дом и направилась в сторону спальни Столаса. Да, Стелла вновь стала собой. Но рядом с пламенем гнева она почувствовала ещё что-то. Рядом с ним, еле-еле сияя, но горел он: огонёк любви. Такой чуждый для неё, но согревающий её холодное сердце.