Любовь, Деньги, Эдичка

Химицу считала, что я должен посещать школу каждый день. Именно поэтому она вот уже полгода, с первого дня начала учёбы, ходит ко мне домой и будит по утрам. Я каждый раз хочу успеть проснуться до её прихода, но каждый раз она меня опережает. Вот и сегодня, солнечным сентябрьским днём, я просыпаюсь от звона будильника. Едва открыв глаза, я вижу стоящую около моей кровати розововолосую низкую девочку. — Который час? - спросонья интересуюсь я. Она тычет мне в лицо будильник. Рано. Впрочем, мне не привыкать. Не проявив никаких эмоций, я тру руками глаза и хочу встать, но вспоминаю, что давеча лёг спать неглиже, то есть голым. На самом деле, это очень полезно: кожа дышит, улучшается циркуляция крови и тому подобное. Практиковать я это начал в субботу, а сегодня понедельник, и Химицу ещё не знает о моей новой привычке. Я подтягиваю тонкое одеяло повыше, стараясь как можно сильнее прикрыть своё тело, и говорю: — Можешь выйти? Мне надо одеться. — Раньше ты при мне одевался, и ничего. Что же сейчас случилось? Не помню, чтобы я намеренно переодевался перед ней, но уверен, что тогда я был хотя бы в трусах. Я посмотрел на Химицу понурым, уставшим взглядом, думая, что ей сказать. Она начала оценивающе рассматривать меня с головы до ног, но вскоре остановилось чуть ниже пояса, заметив очень странный продолговатый предмет, выпирающий из под тонкого одеяла. Она замерла, видимо пытаясь понять, что она видит, но как только поняла, то тут же раскраснелась, отвела взгляд и сдавленно промолвила: — Поняла, сейчас уйду, - и выбежала из комнаты. С одной стороны, получилось неловко. Но смешно. Я встал с кровати, нашёл лежавшую где-то рядом одежду и стал одеваться. Помимо нижнего белья, я надел на себя какие-то старые трико, и в таком виде пошёл в ванную. Закончив утренний туалет, я направился на кухню. Когда я пришёл туда, то увидел, что на столе стояли яичница и несколько видов каких-то салатов. Объяснять ей, что для здоровья молодого мужского организма необходимо мясо, было бесполезно, поэтому мы пожелали друг другу приятного аппетита и я принялся уплетать траву с овощами. Она ест салат палочками, я, с недавних пор, при любой возможности демонстративно употребляю еду вилкой или ложкой. Утром пища лезет в меня с трудом, но я стараюсь сделать над собой усилие — очень не хочу обидеть Химицу. Она, между тем, наблюдала за мной и немного обиженно проговорила по-русски: — Если не вкусно, то так и скажи. — Не скажу, потому что вкусно. Ты же знаешь, что я плохо ем по утрам. — Знаю, но не могу оставить тебя голодным, - она замолчала, но через пару секунд спросила, - Планируешь чем-то заняться после уроков? — Не особо. Наверно, опять выйду прогуляться по городу. Я поднял голову и посмотрел на Химицу: та как будто засияла. — Может зайдёшь со мной в один магазинчик? Который недавно открылся, около станции. Девочки в классе только о нём и говорят в последнее время. Да, впрочем, почему бы и не сходить? Делать один хуй нечего, а Химицу будет приятно. — Ну давай сходим, - сказал я и положил вилку на стол, рядом с тарелкой, - Что за магазин? — Женской одежды. Платья, юбки, кофты. Я думаю, что если бы она меня попросила, то я бы смог сшить ей пару-тройку платьев — всё нужное у меня есть. Но она предпочитает тратить деньги на уже сшитое кем-то другим. Возможно, она думает, что я ещё недостаточно хороший портной, а может намекает мне таким образом, что было бы неплохо наконец сделать ей сюрприз. Хотя, о чём это я: давать такие намёки не в характере Химицу, в конце-концов она не Кетрин. Я, конечно же, мог бы попытаться сказать Химицу, что мы с ней вместе в женском магазине будем выглядеть странно, будто мы парочка, а японцы (странные люди!) к подобным вещам относятся довольно строго. Но, во-первых, Химицу может обидеться. Она очень добрая девочка — прощает мне многое, слишком многое, но злоупотреблять её добротой я не намерен. Тем более, я уже согласился. А во-вторых, мне насрать на то, что про меня подумают японцы. С местными нравами я немного не в ладах и исправлять это никак не собираюсь. Я послушно затолкал в себя последний кусочек огурца и отнёс тарелку к раковине. Пока Химицу мыла посуду, я вернулся в свою комнату и оделся в школьную форму. Я не противник унификации внешнего вида, но тёмные брюки и пиджак, белая рубашка и какой-то светло-розовый галстук кажутся мне банальными. Когда я сошью «Костюм Национального Героя», то обязательно приду в нём в школу. И получу пизды от директора за нарушение дресс-кода. Напоследок, я решил взглянуть на календарь: 7 сентября — «день прощанья» и моего траура по себе. Мы вышли на улицу. Было довольно тепло, скорее жарко — бабье лето, ведь на дворе только 7 сентября. Несмотря на это, на многих деревьях листья уже успели пожелтеть. Химицу шла рядом и молча улыбалась. Я изредка поглядывал на неё, любуясь своей красивой подругой и пытаясь понять, о чём она сейчас думает. А ведь я знаю её так давно… Почему я только сейчас стал замечать, какая она красивая? Низкая, рыженькая, миловидная, добрая… Полная противоположность Кетрин! Ну ладно, больше я этого терпеть не могу, поэтому расскажу вам о том, кто такая эта Кетрин, поразмышляю над нашими с ней отношениями, пока иду в школу. С Кетрин Винтерс я распрощался ровно год назад — 7 сентября 1986 года. Но считаю, что правильным будет начать с нашего знакомства: она перевелась к нам в школу в начале прошлого учебного года, так-как её мамаша, американский дипломат, получила работу в Токио. Я не могу сказать, что влюбился в неё тогда с первого взгляда, но скажу, что познакомился с ней в тот же день, в который она появилась в нашей школе и поставил перед собой цель добиться её. Английским я владел неплохо: сказывался хороший преподаватель и моё личное желание изучать язык, а так же многолетняя любовь к американской культуре и, в особенности, к литературе: Хемингуэй, Капоте и другие, поэтому проблем с языковым барьером не возникло. Мы стали общаться, преимущественно по моей инициативе, а потом я влюбился в неё по уши. Одним днём мы просто возвращались со школы, как раз по этой улице, о чём-то разговаривали. Я нёс какую-то околесицу, стараясь рассмешить Кетрин, пока она вдруг не спросила: — Чего ты добиваешься, Эд? — Ну, допустим, твоего сердца, - после секундного раздумья ехидно сказал я. Кетрин, так же ехидно улыбаясь, задала уже другой вопрос: — Ну и как успехи? — Как видишь. — Давай встречаться? - резко сказала она и засмеялась. Этот выпад меня немного смутил, но понравился. Ебанутая. Прям как я! И с тех пор мы встречались, пока она, полгода спустя, не уехала из страны, напоследок ничего не сказав и даже не попрощавшись. Через пару дней погибли родители… ...А прямо сейчас, когда мы с Химицу подходим к воротам школы, я наблюдаю очень неприятную ситуацию: группа богатеньких старшеклассников окружила какую-то низкую девочку с чёрными волосами. Выглядела она победнее их — рискну предположить, что это и послужило причиной конфликта. Богатенькие сыночки и доченьки, прерывая свои искромётные шутки собственным же смехом, называли её нищей шлюхой, предлагали ей отдаться одному из них за деньги, а она, бедняжка, стояла в центре этого ёбаного круга, со всех сторон окружённая, и молча терпела. Кажется, я узнаю её. Точно. Это староста нашего класса — Ивамура. Ни разу за полгода совместной учёбы не перекинулся с ней и парой слов, хотя сейчас это значения не имеет. Школьники, шедшие рядом, видели эту картину и проходили мимо — такой уж японский менталитет. Японцы всегда пресмыкаются перед человеком, который выше их по статусу, а в этой школе больше половины учеников это представители «золотой молодёжи» - дети всяких бизнесменов, рождённые от брака этих самых пузатых и пожилых бизнесменов с молодыми и глупыми, но крайне хитрыми содержанками. Мажоры, «баунти» ёбаные. Нет, я не японец, я это терпеть не намерен. Я повернулся в сторону Химицу. Она, с жалостью наблюдавшая за травлей Ивамуры, посмотрела на меня и тут же поняла, что я сейчас сделаю. Она знала, что всё равно остановить меня не сможет, поэтому отошла чуть-чуть в сторонку и бросила на меня несколько упрекающий взгляд. «Извини, солнце, по другому не могу. Ешь богатых!» - подумал я про себя и уверенно направился к группе мажоров. Мне нравится учинять сцены драматических расправ над обидчиками, произносить пламенные речи, но сегодня я был не в настроении, поэтому просто подошёл к одному из мажоров со спины и со всей силы ударил его ладонью по затылку. Он, не замечавший меня и не ожидавший такого, упал грудью на землю. Остальные деточки охнули и сделали шаг назад. Упавший «папенькин сыночек» понял, что только что произошло, перевернулся на спину и начал кричать на меня: — Да ты хоть знаешь, кто мой отец? Да я тебя... — Ебал я твоего отца и мать тоже. Ещё раз увижу тебя около неё, - я указал пальцем на Ивамуру, - Своими руками из тебя для них дочку сделаю. То же самое касается остальных. Все вокруг опешили, если не сказать охуели. «Папенькин сынок» захотел, видимо, дать мне сдачи, и начал было уже подниматься на ноги, но я схватил его за волосы и оттолкнул в сторону. Друзьяшки помогли ему подняться. От кого-то из них я услышал: — Пойдёмте отсюда, это Лимонов — тот сумасшедший русский. Подобная характеристика мне очень льстила. Я усмехнулся. Они выкрикнули в мой адрес пару угроз и были таковы. Я же посмотрел на Ивамуру. Она тихо сказала: — Драки на территории школы запрещены... — Что? — Драки на территории школы запрещены, - повторила она. Ах вот ты какая! Это меня немного расстроило. — Всегда пожалуйста, - равнодушно сказал я и направился к Химицу. Химицу стояла у ворот и выглядела обеспокоенной. Мы пошли к входу в школу. — Она что, даже не поблагодарила? — Ага. — Ты же не думаешь из-за этого, что зря за неё вступился? — Издеваешься? Она дала мне лишний повод дать пизды богатому мальчику, - «дать пизды» я намеренно сказал по-русски. Уже месяц я постепенно приучаю Химицу к русскому мату. — Полегче с выражениями, юноша, - у неё почти не было акцента. Она изучает русский язык в качестве факультативного предмета в школе и практикуется со мной в свободное время, - Сам-то ты не слишком бедный. — Говорят, Ленин тоже был дворянин. Мы попрощались с ней у шкафчиков, где школьники переобуваются в сменную обувь, и разошлись по своим кабинетам. Надо бы к ней заглянуть на какой-нибудь перемене.