Любовь, Деньги, Эдичка

Школота во всех странах мира одинаковая и различается лишь школьной формой. Да, возможно их по разному учат, но суть молодого человека остаётся всё той же: стадный рефлекс, сплетни, обиды, драки, мода, «любовь». Я не случайно взял «любовь» в кавычки, ведь какая может быть любовь в таком возрасте? Это фарс, а не любовь, это минутное увлечение. В русском языке есть такое слово — «понт». Оно обозначает гонор, хвастовство, демонстрацию превосходства. Уверяю вас: половина всех этих школьных подростковых отношений существуют только ради этого самого понта и любви в них нет. А у нас с Кетрин была. Мы с ней были настоящие люди, люди чувства, мы были взрослее всех их. Моя школа одна из лучших в стране, и меня это бесит. Меня окружают либо паиньки, усердно занимающиеся учебным процессом для получения дальнейшего образования и успешной карьеры, либо откровенные дебилы без интересов и знаний, у которых дальнейшая жизнь расписана их родителями наперёд и им лишь требуется диплом от престижной школы. И все они, что те, что эти, как правило, дети очень богатеньких родителей. Мне с ними откровенно неинтересно, как и им со мной. Я, конечно, не могу назвать себя изгоем, ибо друзья у меня есть, но в жизнь класса я особо не вовлечён. Кстати о друзьях. Ко мне подходит Кёске — один из немногих, кого я могу назвать в этом классе другом. Плотный, большой, но не слишком высокий, простецкий молодой человек, помешанный на аниме и манге. — Эй, Эд! Слышал, что сегодня утром было? — Хоннекер прилетел в Западную Германию? - я сразу понял, о чём будет говорить Кёске, но решил его подразнить. — Кто?.. Нет, не это. Сегодня утром у ворот случилась… Потасовка! — Не потасовка, а наказание дрянного мальчишки, ты хотел сказать? Одна из девочек, что участвовала в травле Ивамуры сегодня утром, училась в нашем классе. Она повернулась в нашу сторону, услышав мой голос, недобро посмотрела, но поспешила вернуться к своим делам. — Так это всё же был ты! — А ты думал? — ...А я сначала не поверил, что это именно ты двинул по морде Куросаки… — Знаешь, как-то не поинтересовался, как его зовут. А ты что же, считаешь, что я на такое неспособен? — Да про тебя и так много разных слухов ходит, сам знаешь. Не знаю даже, во что из этого верить. — Будь уверен, большая их часть — правда. — Даже то, что ты шпион КГБ? — Не исключено. — А то, что ты якобы гомосексуал? — Может и гомосексуал, кто меня разберёт? Я, знаешь ли, человек прогрессивных взглядов. Эти слухи были частично правдивы и действительно одно время ходили по школе. Школоте всегда нужны изгои, а я нередко давал повод для того, чтобы меня им сделать. Слухи про «педераста и агента КГБ Лимонова» меня веселили, но основной массе учащихся они, увы, быстро наскучили ещё в начале учебного года. Лишь Кёске меня иногда дразнил, напоминая мне о них. — За что ты хоть его так? — А нужен повод? Наглая у него больно рожа, и ведёт он себя слишком уверенно — этого для меня достаточно, - про Ивамуру я намеренно решил умолчать. Ей, видимо, и так не шибко хорошо живётся, а стать объектом школьных сплетен не каждому понравится. Мне же, в отличие от большинства, подобное всегда приносило удовольствие. Какая-никакая, но слава! Прозвенел звонок, Кёске сел на своё место. Начался урок современного японского языка. Языки мне даются легко: я без всяких проблем говорю по-английски, читаю книги без словаря по-французски (он у меня факультативный), а в харьковской школе нас, русских детей, учили украинскому языку, который я, правда, так и не выучил. Японским языком я владею свободно, да и ведь живу я в Японии далеко не первый год. Но с японской письменностью есть ощутимые проблемы. Впрочем, это же я — Эдичка, тот ещё лентяй. Быть может, если бы учился усерднее, то писал бы не хуже здешних аборигенов. После японского шёл английский. Нашим учителем был какой-то хиппи из Америки, который по-японски не понимал ни слова. По кой хер он сюда припёрся? Говорит, что хочет «постигать дзен-буддизм, созерцая прекрасную вершину горы Фудзи» или что-то в этом духе. Хиппи пытался нам что-то объяснять, приносил постоянно какие-то картинки, что-то рассказывал. Большинство учеников его просто не понимало, мне же было просто скучно. Я смотрел в окно и снова думал о Кетрин. Ведь ровно год прошёл! Я продолжал любить её всё это время. Моя Кетрин. Катя. Живёт сейчас, наверно, где-нибудь в Нью-Йорке, ебётся с каким-нибудь чернокожим пареньком из Гарлема, да вспоминать обо мне даже не хочет. А если и вспоминает иногда, то только то, как легко ей удалось меня обмануть, «развести», как она меня «поматросила и бросила». Мне бы очень хотелось, чтобы она обо мне что-то узнала, услышала. Интересно, что она скажет, если узнает, что меня, например, убили? Зарежут меня где-нибудь в подворотне киллеры из корпорации отца того мажорика, что я сегодня утром отпиздил, сбросят тело в реку Сумида и забудут. А я всплыву, например, через пару дней, или выловят меня рыбаки в Токийском заливе. Химицу расплачется, начнёт винить себя и напишет письмо Кетрин, что, мол, так и так, «ты должна знать, что Эдди больше нет». А если я стану известным? Например, стану популярным писателем? Напишу великий бестселлер про сумасшедшего русского эмигранта-революционера? Хотелось бы, однако практика показывает, что писать, основываясь на происходивших с тобой событиях, гораздо легче, чем выдумывать что-то с нуля. Есть у меня пару прохладных историй, которые, думаю, заинтересуют читателя. Может быть, я вступлю в радикально-левую или радикально-правую группировку, и мой фоторобот будут показывать по всем мировым телеканалам с подписью «Лидер террористической организации». А потом убьют меня агенты ЦРУ где-нибудь в Чили, в конспиративной квартире, во время подготовки к покушению на Аугусто Пиночета, например. Или задержат меня израильские спецслужбы за подготовку диверсии в Иерусалиме, приговорят к смертной казни, а я, сидя в одиночной камере, раскушу ампулу с цианистым калием. Увы, годы радикально-политического терроризма кончились лет десять назад, ещё в «свинцовые 70-е». Ох, и в скучное же время я живу! В год моего рождения, японские левые студенты штурмом брали кафедры Токийского университета, за год до этого французы, можно сказать, свергли Шарля де Голля, а Баадер и Майнхоф в Западной Германии основали «Фракцию Красной Армии». Эх, родиться бы мне лет на десять, а лучше на двадцать раньше! Звонок вырвал меня из моих мечтаний и размышлений. Живот предательски заурчал. Рядом возник Кёске. — Не завтракал сегодня? Пойдём быстренько в столовую сгоняем? — Завтракал. Хотя, чёрт с тобой! Пошли, мой упитанный друг! Хотелось съесть чего-нибудь вредного. Увы, кормили тут только полезным. Конечно, «меню» пестрило разнообразными европейскими блюдами, но борща или пельменей тут не найти. Кормят тут, тем не менее, отменно, не жалуюсь. Кёске с трепетом рассказывал мне про новую серию какого-то дурацкого аниме о девочках-волшебницах. Я, конечно, тоже одно время этим всем увлекался, пока не вырос, но даже тогда во мне не было столько энтузиазма. Кёске-Кёске, ёбаный отаку! Я часто советовал ему повзрослеть, на что он сильно обижался, а через некоторое время вновь начинал мне пересказывать сюжет какой-нибудь мерзости. «Эх, отаку, тебя бы в атаку!» - мысленно пропел я. Бакунин писал, что мировую революцию будет двигать люмпен-пролетариат. Я же считаю, что если правильно замотивировать всяких помешанных маргиналов — откау, хуяку и прочих — то эти товарищи горы свернут, не меньше… ...И неожиданный толчок заставил меня прервать размышления. В меня что-то врезалось. Толчок был не сказать что сильный, но неприятный, так ещё и облили чем-то. Пытаясь понять, что же только что произошло, я осмотрел себя — весь пиджак в апельсиновом соке. «Сука» - подумал я, и начал искать виновника этого досадного происшествия. Вот она, стоит передо мной: девочка-блондика с подносом. Она ошалело уставилась на меня, видимо переваривая и пытаясь понять, что же только что произошло. — А можно немного поаккуратнее? - возмутился я. Она, наконец придя в себя, бросила в ответ: — Это ты смотри, куда идёшь! — Да что ты говоришь? Врезалась-то в меня ты. Она, видимо, не ожидала такого резкого тона в свой адрес, на секунду замолчала, но тут же перешла в контр-атаку: — А с какой стати мне в тебя врезаться? — А мне откуда знать? - сказал я, едва удержавшись от «А я ебу?», - Быть может, спишь на ходу? Замечталась, родная? Ладно, чёрт с тобой. Девочка, конечно, за словом в карман не лезла, но и я был не промах. Я уже было развернулся, собираясь уйти, как услышал сдавленное: — Стой, ты же весь промок… Её голос резко изменился. Раскаялась? Нет, так быстро это не происходит. — Забудь, всё нормально. — Нет, так нельзя. На, вот, возьми, - она протянула мне платочек. Я успел поблагодарить её, прежде чем она фыркнула и отправилась к своим подружкам, стоявшим чуть поодаль. Интересная девочка. Краем уха я услышал: «Эли, ты что, это же Лимонов! Тот сумасшедший...». Эх, «земная слава как дым»! — Эд, ты… ты… - начал Кёске, когда мы сели за стол. Он был очень возбуждён, глубоко дышал от волнения, - Ты хоть знаешь, кто это был? — Понятия не имею. Кто? — Это же Эли-сама. — Ах, Эли-сама! - театрально произнёс я, - Да как я мог! Да… Кто это блять, объяснить можешь? — Да как ты можешь её не знать! Ещё называешь себя учеником нашей школы! — Когда это я себя так называл? Что-то не припомню. — Ты понял, что я имею ввиду. Вот если бы ты обращал внимание на то, что происходит вокруг себя, а не на то, как где-то в Южной Африке ущемляют права чернокожих, то ты бы знал, что… — Зря ты это про права чернокожих. —…То ты бы знал, что Эли-сама это… Это королева школы! Превосходные оценки по всем предметам, тестам, успехи в спорте, медали в олимпиадах, национальных конкурсах, международных… — Кто её родители? - внезапно для Кёске спросил я. — Э-э-э, ну они вроде погибли, насколько мне известно… Она внучка председателя попечительского совета нашей школы… — Дальше не продолжай, мне всё ясно. Хотя нет, это не объясняет всех её успехов. Какая у неё фамилия, не знаешь часом? — Кобаяши… — Теперь понятно. Трудно не преуспевать во всём подряд, когда твой дед — директор транснациональной сука корпорации. В корпорации Кобаяши работали и мои родители с тех пор, как переехали сюда. Я без понятия, над чем они там работали, что строили, но в последние дни своей жизни они стали очень подозрительными. Они погибли в автокатастрофе, очень странной автокатастрофе… Возможно, я должен был погибнуть вместе с ними, однако судьба или Бог уберегли меня. Стоит отдать должное корпорации: компания выписала мне довольно большой чек в знак благодарности за труд моих мамы и папы. Кёске выглядел удивлённым и, не желая со мной спорить, продолжил: — Да любой в этой школе посчитает за честь только заговорить с ней! Я бы… Да я бы… — А быть облитым ею за честь считать можно? —...Ничего ты не понимаешь, Эдуадоо! — И не желаю понимать. Быть облитым соком, как по мне, достаточно неприятно. И факт, что меня облила какая-то богатая сучка, - я сделал акцент интонацией на слово «сучка», - мне, знаешь ли, душу не греет. Кёске вздохнул и уткнулся в тарелку. Я посмотрел в дальний угол столовой, где собрались подружки «королевы школы» и сама Эли-сама. Девочки что-то весело и бурно обсуждали, уже позабыв об инциденте с соком. Сок же, вскоре, высох, но оставил заметные жёлтые пятна на белой рубашке. Следовало бы переодеться, ибо школьные правила касательно внешнего вида достаточно строги, но мне, честно говоря, было откровенно лень это делать. Тем более, не думаю, что у кого-то возникнут ко мне вопросы. С моей-то репутацией! На большой перемене я решил зайти к Химицу. Она несколько удивилась, когда я пришёл к ней в класс и предложил пойти пообедать. Мы спустились и съели по бенто, которые она сама готовит и собирает каждый день. Я рассказал ей про Эли-саму — она рассмеялась, но сказала, что в этот раз я ни в чём не виноват. Обычно бывает всё наоборот. После звонка в классе было шумно. Учитель изо всех сил пытался успокоить школоту, но у него ничего не выходило — накричать он не мог. И зачем люди идут в работать в школы? Знают ведь, что дело неблагодарное. Учитель продолжал свои попытки, пока не сказал: — Ладно, если не успокоитесь, то не узнаете, что в классе сегодня новенькая. Как по щелчку пальцев, в классе воцарилась гробовая тишина, прерываемая лишь тихими перешёптываниями. Заинтересовался даже я: зачем переводиться в новую школу посреди учебного года? Может, очередная иностранка? Хотя, почему очередная? Их не так уж и много в нашей школе. — Входи. Дверь распахнулась. Все охнули и замолчали. В голову что-то сильно ударило, из недр моей души поднялась какая-то накипь. Я смотрел на неё: вот она, стоит, гостья из прошлого. Я сделал глубокий вдох. Быть может, я во сне? Зачем она вернулась? Почему именно в эту школу? — Ну же, представься, - спокойно сказал учитель девушке моих грёз. — Меня зовут Кетрин Винтерс...