***
— Ты только посмотри, кто пришёл. Гвен хитро улыбается, потягивая апельсиновую газировку, явно не собираясь оставлять его без надзора в такой близости от входной двери, и Финни жалеет, что не может дать ей подзатыльник и выгнать в её комнату — Донна смущённо прячет взгляд за ресницами, сцепив пальцы, и перекатывается с пятки на носок. На ней плиссированная юбка, тёплые колготки, сапожки на небольшом каблучке и нежно-бежевая куртка, а её сладковатые духи наполняют прихожую незнакомыми цветами. Это настолько похоже на сцену из романтического кино, что у Финни потеют ладони и сушит рот. Только вот, вопреки смущению, прежнего трепета он в себе не находит. — Разве тебе не надо делать уроки? — Неа. Она лисьи щурится и демонстративно прихлёбывает, а Донна нервно заправляет прядь за ухо, разглядывая интерьер так, будто вокруг картины из Лувра, и Финни прикидывает, каковы шансы наконец вырваться из дома без навязчивой опеки отца или сестры. Получается вполне прилично — если Гвен подумает, что они идут на свидание, то точно не станет навязываться третьим колесом и отпустит с благословением на пару часов. А Финни очень нужно вырваться из дома и прогуляться без ощущения слежки, просто походить по городу, размяв ноги, и беспечно поболтать — донести до родственников, что вероятность того, что он до сих пор является объектом интереса Альберта, крайне мала, не получилось. Они не слушают, убеждённые, что Альберт непременно вернётся мстить, и Финни бросил попытки объяснить, что его не схватят едва нога перешагнёт порог без присмотра. — Мы с Донной пойдём прогуляться. Может, в кино? Донна вскидывается, вглядываясь в его глаза, а затем усиленно кивает. — Да, говорят, сегодня будет какой-то новый фантастический фильм. Они улыбаются друг другу, поняв всё без слов, и он рад, что она пришла именно как подруга — пожалуй, этого ему не достаёт, друзей, которые не будут просить рассказать о случившемся и носиться с ним как курица с яйцом. Ему нужен кто-то, кто будет рядом, кто станет маяком, приведшим назад к нормальной жизни нормального подростка — к сожалению, Гвен, всегда понимающая, выбрала роль старшей сестры и няньки, и тут ничего не поделаешь. — Ну ладно. Только уложись в три часа, хорошо? — Ага. Гвен заговорщически подмигивает Донне и уходит в кухню, где отец колдует над каким-то мудреным супом, рецепт которого ему рассказала соседка, и Финни облегчённо выдыхает, взъерошивая волосы. Сладкий аромат свободы уже витает в воздухе. Сунув ноги в кроссовки, накинув куртку и вытащив немного денег из ящичка для карманных расходов, заведённого недавно, он торопливо покидает приевшиеся стены, глубоко вдыхая осенний холод и улыбаясь. Донна хихикает и, коротко коснувшись его ладони, предлагает закупиться в небольшом магазинчике и отправиться в кино — они как раз успеют к началу, может, с минутным опозданием, если будет очередь. Глупая улыбка растягивает губы — Финни довольно щурится от порыва прохладного ветра, впервые ощущая, что действительно вернулся. Почему-то именно сейчас, когда ситуация настолько далека от его обычной прежней жизни, он чувствует, по-настоящему чувствует, что всё в порядке, что он выбрался из подвала, что сможет двигаться дальше без оглядок и остановок. Частичка, хранящая запах сырости, ржавчины и отчаяния, слишком мала, чтобы доставлять дискомфорт. Может, он правда справится? Было бы здорово снова ходить в школу, не обращать внимания на задиристые выпады придурков и жалость учителей, не высматривать в коридорах убитых и не трястись от напряжения по дороге домой — Финни вприпрыжку скачет к небольшому магазинчику с названием «сэндвичи ларри», хотя ни сэндвичей, ни Ларри там нет, и думает, что в новом году обязательно вернётся в школу полноценно, оставит все страхи позади, станет прежним, выиграет матч по бейсболу и построит маленькую управляемую ракету. Обязательно. Донна, едва зайдя, со сверкающими глазами уносится к кричаще-разноцветным упаковкам конфет, теряясь в выборе сладостей, а он, мягко улыбнувшись, озадаченно разглядывает стеллажи, пытаясь понять, чего бы ему хотелось — в кино не взять всё, что угодно, и он скользит между полок, прислушиваясь к ощущением, но и чипсы, и шоколадки, и орешки оставляют равнодушным. Может, просто купить попкорн и пепси в кинотеатре? Вздохнув, Финни замирает у ряда готовых завтраков, беря пачку подушечек с ванильной начинкой и решая, что хрустеть будет именно этим — с молоком, конечно, было бы вкусней, но и сухими они тоже ничего. Отец не разрешает есть их просто так, говоря, что это перевод продуктов и через полчаса опять захочется есть, и сейчас отличная возможность пожевать ванильные подушечки без укоризненного взгляда отца и попыток Гвен залезть под руку. Но что-то попить всё равно нужно, и он перемещается к холодильникам с газировками и пивом, застывая и тяжело сглатывая. любишь газировку? Убежать удалось недалеко — Финни дёргает плечами и пустыми глазами таращится сквозь заляпанное отпечатками стекло, вспоминая, как однажды Альберт всё-таки принёс ему пепси, в высоком стакане и с кубиками льда, и это было высшее блаженство, пусть и потом было чуточку плохо. — Не можешь выбрать? Мужской голос, прозвучавший слишком близко, натягивает жилы и пускает ток по нервам — Финни подпрыгивает, отскакивая в сторону, и загнанно пялится на мужчину, прижимая картонную упаковку к груди на манер щита. Глупо и нелепо, и мужчина вопросительно вскидывает бровь, но поднимает руки вверх, показывая отсутствие оружия, только корзинка зажата в одной руке. Финни краснеет и опускает пачку, кусая губу и мечтая провалиться куда-нибудь, только подальше. Не хватало ещё слухов, что он окончательно сошёл с ума и шарахается от каждого встречного, едва не нападая. Со сплетников станется обвешать правду такими подробностями и бреднями, что по итогу все будут уверены, что он кидается на прохожих с битой. — Извините. — Ничего. Ты в порядке? Участливость в тоне незнакомца непривычна, без отвратительного снисхождения, обычно проявляемого взрослыми, убеждёнными, что он почти тронулся умом, и Финни неловко приподнимает уголки губ, поднимая глаза на мужчину. Что-то, похожее на змею, смыкается кольцами вокруг тела, пригвождая к месту, и ему становится холодно. Мужчина улыбается открыто и тепло, только взгляда не видно за желтоватыми стёклами очков, а его длинные волосы завязаны в хвост — Финни не нравятся такие волосы у мужчин, но Альберт ведь далеко не единственный с подобной длиной, к тому же, он наверняка уже и подстригся, и перекрасился. Во избежание, и этот мужчина, одетый в синий свитер и чёрное пальто, совсем не похож на Альберта, от него веет чем-то странно уютным, не опасным, в то же время немного деловым — брюки, утеплённые туфли, кожаные перчатки, кашемированное пальто. Наверное, какой-нибудь офисный работник, может, даже из Денвера, но уж точно не фокусник по выходным и маньяк. Гвен в голове ядовито замечает, что дело не в одежде — просто этот мужчина не смотрит на него так, как смотрел Альберт, вот и всё. Финни думает, что незнакомец воспринимает его как забавного глуповатого ребёнка, которому, вероятно, нужна помощь, но не более — Альберт всегда воспринимал его как… Слово упрямо не ложится на язык, и Финни мотает головой, убирая отросшие кудряшки со лба, а мужчина хмыкает, почему-то не уходя. — Я в порядке. Спасибо. — Неужели? В таком случае, ты настоящий маленький герой, верно, Финни? Так он всё же знает. Финни почти разочарован, но всерьёз рассчитывать, в чертовом пригороде кто-то не в курсе произошедшего и не узнает его лицо, было глупо. Но он надеялся, что встретил кого-то, для кого он не будет несчастной жертвой, для кого он будет просто мальчишкой, но таких, судя по всему, просто не осталось. Чёртов Альберт. — И не боишься гулять один в такое время? — Я не один. Мужчина удивлённо поднимает брови и оглядывает магазин, натыкаясь на старушку, придирчиво читающую этикетки на консервах, парня, ругающегося с продавцом из-за сигарет и своего возраста, и Донну, раздражённо закатывающую глаза на эту сцену. Очевидно, что парень маловат для покупки сигарет и глуповат, раз решает, будто способен кого-то обмануть своими грубостью и напором. Дурак. — А, та девочка. Твоя подружка? В его голосе проскальзывает что-то не то, что-то неправильное, но слишком быстро, Финни не улавливает, что именно, и заталкивает эту мысль подальше, сжимая картон с излишней силой и сминая. Это просто мужчина, решивший немного поболтать, вот и всё, это совершенно точно не Альберт — с чего бы Альберту подходить к нему в магазине и завязывать разговор ни о чём? Не-за-чем. — Нет, мы друзья. Идём смотреть фильм. Только когда напряжение пропадает, Финни понимает, что оно было — мужчина расслабленно фыркает, перемещая корзинку из одной руки в другую, и кивает, почему-то довольный его ответом. Странноватый придурок со своими тараканами, которому, может, нравятся девочки помладше, но ничего опасного или требующего сию секунду набрать девять-один-один. Ему пора прекратить параноить и отдохнуть. Он в безопасности, он сбежал, он свободен, Альберт его больше не достанет, не теперь, когда Финни готов и таскает в кармане шипастый кастет с любимой ракетой-фонариком, не теперь, когда его поджидают, не теперь, когда игра провалена. Незнакомец открывает соседний холодильник с молочными продуктами и достаёт коробку молока, читая что-то и весело усмехаясь, словно производители напечатали анекдот рядом со своим адресом. Одна упаковка падает в корзинку, а вторую он протягивает Финни, смотря прямо в глаза — его радужка тёмно-зелёная, почти оливковая, и какое-то подозрение скользит змей и прячется прежде, чем он успевает понять, что же не так. Он послушно принимает молоко, ощущая приятную прохладу, а мужчина молча разворачивается и уходит дальше бродить между стеллажами. Проводив его озадаченным взглядом, Финни пожимает плечами и направляется к кассе, где его ждёт Донна с уже вскрытой упаковкой мармеладок. — Ты долго. — Ага, извини. Но мы же не опоздаем? Она качает головой, оставляя его расплачиваться и выходя на улицу, а он вытаскивает из кармана мелочь, пока продавец поглядывает на него каким-то странным взглядом, подсчитывая сумму на калькуляторе, словно не в состоянии сложить два простых числа. Популярность — отстой. Заплатив, он выскакивает из ставшего душным помещения, напоследок глянув через стеклянные двери на мужчину, выбирающего между горошком и кукурузой, и что-то такое наливается теплом в животе. Донна толкает его плечом, призывая не считать ворон, и быстрым шагом идёт в сторону кинотеатра, а он вертит коробку молока, пытаясь найти то, что позабавило недавнего знакомца. Словно издёвка, словно возвращение в прошлое — он смотрит на самого себя, и тошнота затапливает желудок, вытесняя голод и хорошее настроение. Никуда он не сбежал, не так ли? — Эм, ты в норме? Донна обеспокоенно заглядывает в лицо, и он виновато улыбается, пряча чёрно-белое фото, и не знает, что сказать. Привычное, выученное «я в порядке» отказывается звучать, словно лимит наконец превышен, оставляя его с нежеланной правдой и тишиной. — Знаешь, я твой друг, ты можешь рассказать, если тебя… если что-то не так, понимаешь? — Конечно. Только про что рассказывать? Про холодный подвал, пахнущий безысходностью и железом, про токсичный жар, поселившийся под кожей, про голубые глаза, разъедающие душу и покрывающие грязью, про жутковатые телефонные разговоры с мертвецами, про похоть Альберта, про надоевший омлет, про сводящее с ума одиночество, про отвратительную, ненавистную радость, когда оно брало перерыв — про что она хочет услышать? Финни нечего сказать — по словам мистера Дженкисса от того, что сказать следует слишком многое. Но, по его мнению, мистер Дженкисс просто болван, красующийся перед учительницей английского и одновременно ещё и перед помощником детектива Стивенсон, или как там ту женщину, приходящую беседовать с учителями и им. К чёрту всё, его достали советы и настойчивые попытки влезть в голову. — Слушай, я понимаю, тебе тяжело, после всего, что он сделал, и я не прошу тебя переживать это снова, рассказывая мне. Ты можешь просто сказать, что он ублюдок и ты мечтаешь увидеть, как его поджарят на электрическом стуле, или что-то такое. Они стоят посреди улицы, неуместные и выделяющиеся на фоне снующих людей, и афиша кинотеатра призывно сверкает, а вход поглощает зрителей, обсуждающих теории об ещё не увиденном фильме. Но Финни нет дело ни до людей, ни до сюжета, он изумлённо смотрит на Донну, чуточку смущённую, но твёрдо смотрящую в ответ, готовую принять его темноту, его жестокость в отношении Альберта, а он не понимает, почему должен желать Альберту смертной казни. Он вообще не думал о том, что будет, если его поймают — он как-то вообще не думал, что Альберта найдут, это воспринималось чем-то эфемерным, ненастоящим, приделанным наспех и крайне неаккуратно. Если честно, Финни никогда не думал, что Альберта убьют — Финни вообще не думал об его смерти, только один раз в том фургоне, и всё. Неправильно, это точно неправильно, и Финни с ужасом осознаёт, что как бы он ни проклинал, как бы ни материл Альберта, но ни разу не представлял, как будет мстить, как будет наслаждаться приговором, видом Альберта в наручниках или под дулами ружей. Кажется, он всё же немного сошёл с ума. Смешок срывается с губ, но тонет в шуме проезжающей машины, а Донна хмурится, осматривая его взволнованно-подозрительно, и молчит, видимо, ожидая, что он что-то скажет, выплеснет мрачные фантазии, полные насилия и праведного отмщения, или расплачется, или что ещё — но Финни встряхивает головой, ощущая горечь на языке, и переходит дорогу. Донна, помедлив, догоняет его, всё также ничего не говоря. Лучше бы он остался дома.***
Воровато оглянувшись, Финни с трудом удерживается от шаловливо-детского тыканья пальцем в щёку — отец похрапывает, развалившись в кресле, кончики пальцев достают до горлышка бутылки пива, а детективы на экране долго и занудно рассказывают, как вычислили убийцу. Заснуть под детектив после всего двух бутылок, ну надо же. Хмыкнув, он облегчённо выдыхает, на цыпочках крадясь к выходу и на ходу стягивая с крючка куртку, благодаря начальника отца и требовательных клиентов за то, что теперь он может улизнуть ненадолго из дома и прогуляться, пока Гвен веселится у подруги. Сидение в четырёх стенах и постоянный надзор определённо не идут на пользу его психике, и он не собирается делать ничего предосудительного или сбегать — просто побродить, подышать воздухом, поглядеть на людей, дойти до дома Ареллано, пусть там и уже никто не живёт. Миссис Ареллано его не дождалась — так же, как и своего сына, и Финни жаль. Если бы только она оставила свой новый адрес, он бы написал письмо, сообщил, что сумел вернуться, что Робин был жив не очень долго и не страдал сутками напролёт, что для него всё закончилось, но нет ни адреса, ни номера телефона, и ему остаётся только таскаться к пустующему дому с зарастающим газоном, словно в какой-то момент появится или дядя Робина, или его мать, и они поговорят. Глупость, конечно, но ноги сами несут по заученному маршруту, а память злобной сукой подкидывает образы того, как они с Робином возвращаются из школы, обсуждают математику, бейсбол, планы на будущее и то, что хотели бы съесть на обед. Но больше таких разговоров не будет, больше Робин не прикроет его от хулиганов, не покажет приёмы в бесплодных попытках обучить его, не попросит помощи с уроками, чтобы не вылететь из школы, не предложит кататься на велосипедах на перегонки, не порекомендует фильм, ничего не сделает. Потому что Робин мёртв, и Финни так и не дождался звонка от него. Единственное сожаление, связанное с чёртовым подвалом — после Брюса он так надеялся, что снова услышит Робина. Но в подвале нет места самой надежде, не то, что её исполнению. Тряхнув кудряшками, он засовывает замёрзшие ладони в карман и ускоряет шаг, опустив глаза на асфальт, покрытый тоненьким слоем снега — до Рождества всего ничего, жалкие девять дней, и он весь в предвкушении, отец пообещал свозить их в Денвер, посмотреть достопримечательности и сделать пару фото, которые потом распечатают и поставят в рамки. Это здорово, и Гвен вся светится, а Финни не уверен, чему действительно рад — семейной поездке или возможности уехать туда, где его никто не знает. Наверное, пора задуматься о переезде. Усмехнувшись глупым мыслям, он тормозит, удивляясь, что так быстро добрался, и разглядывая знакомо-незнакомый дом, с тёмными окнами, заброшенным двориком и табличкой «продаётся». На душе становится тоскливо и гадко, и он кусает щеку, сдерживая слёзы — Робин действительно мёртв, его друг мёртв, и всё кончено, они больше не встретятся, они больше ничего не, и всё, что у него есть, одни лишь воспоминания. Слишком мало и слишком много. Финни бы хотел всё забыть, даже собственное имя, как убитые мальчишки, чтобы не было больно и плохо, чтобы иррациональное чувство вины перед Робином растворилось и ушло — но его память яркая, детализированная и никуда не собирающаяся, и он стоит перед калиткой бывшего дома семьи Ареллано, пялится на ничего не значащее строение и пытается не расплакаться. Какой позор. Ветер морозит кости и стягивает кожу, но Финни упрямо шмыгает носом и стоит, втягивая голову в плечи и жалея, что не надел шапку — валяться с простудой не хочется, но возвращаться рано, ему нужно ещё немного времени вне дома и удушающей заботы, словно отец пытается компенсировать все эти годы, и это просто чересчур. Если бы мама была жива, всё было бы совсем иначе — но мама мертва, и он задаётся вопросом, могла ли она позвонить по тому телефону. Наверное, нет, раз так этого и не сделала. Мимо проезжает машина, обдавая омерзительной вонью выхлопных газов, и он надсадно кашляет, морщась и зло смотря вслед тарахтящей груде железа, которой давно пора на свалку. И не боится же кто-то ездить на такой развалюхе, рискуя попасть в аварию, он бы в жизни не залёз во что-то настолько ненадёжное — но теперь его вообще в машину не затащить, один запах скручивает кишки и поджаривает лицо, и постыдные воспоминания оживают, и ему кажется, что вот-вот сильные руки схватят запястья, а жадные губы поцелуют, и раздастся тяжёлое хриплое дыхание. Но ничего этого нет, и он избегает автомобилей как огня. Всё из-за Альберта, и Финни уже устал подсчитывать количество вещей, изменившихся в его жизни из-за этого ублюдка — и задаваться вопросом, изменилось ли что-то в жизни Альберта после него. Конечно, теперь он будет осторожнее, сменит метод похищения и, может быть, немного внешность, но это, в сущности, пустяки — и Финни слегка обидно, ведь у него-то всё с ног на голову встало, а Альберт в порядке. Но не забрал ни одного ребёнка после его побега — до сих пор, и это что-то значит, верно? Финни не уверен, что именно, хорошо это или плохо, и червяк сомнений ползает по рёбрам, разрыхляя его уверенность в собственной безопасности. Раз Альберт так никого и не похитил, может, он всё же хочет закончить с Финни, пусть и не свою больную игру, но что-то, и ему следует сидеть дома и не высовывать и носа без присмотра. Может быть — но Финни надоело бояться и прятаться, он не намерен убегать всю жизнь, ведь кто знает, когда Альберта поймают, если поймают вообще. Пока что у детективов ни одной зацепки и ни одного достойного подозреваемого, скорее они просто мутят воду, наводят тумана и изображают бурную деятельность, но на деле это не стоит и выеденного яйца. Мысль о яйцах будит голод, как у той собаки, и Финни обречённо растирает холодное лицо, сглатывая слюну и решая, возвращаться или нет — яиц нет, придётся брать деньги и идти в магазин, что грозит скандалом, а есть надоевшую кашу он категорически не хочет. Прикрыв глаза от порыва колющего ледяного ветра, он активно сгибает и разгибает пальцы, проклиная оставленные на тумбочке перчатки, которые сейчас пригодились бы, и решает пообедать сэндвичами с чаем, позвонив Гвен и попросив одолжить денег у подруги и заскочить в магазин. — Хочешь, покажу фокус? И всё обмирает, и Финни на мгновение забывает, кто он, где он и зачем он — этот голос, преследующий его везде, такой знакомый, с высокими игривыми нотками, крошит все кости и вытягивает жилы, и он не помнит, как дышать. Альберт. Он должен закричать, должен рвануть прочь, но горло забили льдом, а ноги вовсе отрубили, и он не может пошевелиться, а большие руки, как в замедленной съёмке, вырастают из-за спины, обхватывая поперёк груди и зажимая рот какой-то тряпкой.