***
Двор Чудес пусть и является районом Парижа, но запах в нём совершенно отличный от того, чем дышат обычные жители столицы; он затхлый и жёсткий, впивающийся в неподготовленные лёгкие стальными когтями реакциями горения, отвратительной дешёвой выпивкой, грязью и прочими мерзостями. Но сейчас, выйдя из злачного трактира, проветриваемого в последний раз ещё при Филиппе IV, даже атмосфера Двора Чудес казалась свежей и душистой. Ночь была темна, и единственные источники освещения тепло поблескивали в окнах хибар, балансируя на фитилях сальных огарков. — Не знаю, откуда трактирщик берёт то пойло, — промямлил Пьер, неловким шагом плетущийся рядом с Клопеном, опираясь на него, — но оно слишком жёсткое чтобы быть чем-то легальным. — А оно и нелегально, — усмехнулся Клопен, наклонившись к Пьеру поближе, — это настойка из одурманивающих растений. Не думаю, что то, что вызывает галлюцинации в таких количествах может быть полностью законным. Гренгуар посмотрел на него таким по-детски доверчивым взглядом, что Труйльфу тут же пожалел о том, что решил пошутить именно так. — Галлюцинации? Ах, да… Так вот почему ты сейчас такой красивый… — Я всегда красивый, — фыркнул Алтынный. Он поднял голову, вглядевшись в нагромождения неаккуратных домов, высматривая домишко, в котором обитали Эсмеральда с Пьером. На мгновение у него появился соблазн отвести Пьера к себе, но любые мысли, даже самые непристойные, улетучились из его головы, когда его руку, лежащую на талии Пьера, накрыла его ладонь, большим пальцем выводя странные узоры на тыльной стороне его ладони. Клопен застыл, когда Пьер прикоснулся уже к его лицу, нежно проводя кончиками пальцев по скулам, линии челюсти, и вниз, по шее. — Знаешь, — поэт поднял глаза на Труйльфу, неловко улыбнувшись, — я это про тебя написал, — на его щеках играл лихорадочный румянец, глаза казались совсем тёмными и слишком глубокими, губы влажно блестели а язык заплетался, — я тебе противен, знаю, но… ничего не могу с собой поделать. Алтынный прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Пьер был тёплым, даже слишком, а интимность момента преумножала восприимчивость к физическому контакту. Пальцы его были на удивление нежными, и Клопену, чьё тело так истосковалось по прикосновениям, больших усилий стоило держать себя в руках и сохранять спокойствие. Да и само осознание того, что это Пьер-чёрт-бы-его-побрал-Гренгуар, непроизвольно заставляло сердце короля цыган биться чаще. «Я ведь не мог в него влюбиться, правда?» Ладони поэта скользнули к лицу цыгана, согревая его своим теплом, большой палец мягко провёл по пухлой нижней губе, а взгляд лисьих глаз был прикован к этой части его лица. «Или мог?..» — Ты мне не противен, — тихо сказал Клопен, всё ещё чувствуя пальцы поэта на своих губах, — даже наоборот, — ещё тише, практически шёпотом добавил он, отведя глаза в сторону, избегая смотреть на Пьера напрямую. Наконец, решившись посмотреть Пьеру прямо в глаза, он столкнулся не со смущенным взглядом, но с ласковым и игривым. — Ваше величество, — с улыбкой спросил Пьер, поглаживая щёки и скулы Клопена, — у вас поэтому никого нет? — Размечтался, — фыркнул Труйльфу, накрыв ладонь Гренгуара своей, — тебе же непринципиально куда идти? На мгновение лицо поэта приняло озадаченное выражение, а затем его тонкие губы растянулись в хитрой улыбке. — Зовёшь меня к себе? — Именно. — Ну, — Пьер обнял Клопена за шею, — пойдём. И, надо сказать, для этих двоих ночь действительно была такой, как писал Пьер: жаркой, полной постыдных желаний и не такой уж и порочной любви.***
Проснувшись, Клопен первым делом подумал о том где он находится, и только протерев от остатков сна глаза сообразил, что находится он у себя дома, в узкой каморке, которую называл комнатой. Голова побаливала, как обычно бывает наутро после хорошей попойки, но не настолько сильно, чтобы появилось желание забиться под стол и завыть. Он усмехнулся этим мыслям; видимо, он уже настолько привык к этому, что его организм успел выработать иммунитет. Но, приподнявшись на локтях, он тут же «просёк фишку»; его тело, начиная плечами и оканчивая ногами болело, особенно бёдра и поясница. Боль была тупая и как будто шла изнутри. Мужчина, утратив всякое желание вставать, улёгся обратно, заложив руки за голову и рассматривая потолок. Паутина и местами прогнившие доски заставили его поморщиться. «Надо бы тут как-нибудь убраться». Он повернул голову в сторону, уперившись взглядом в лежащего рядом Пьера, мирно дремавшего, и, судя по всему, даже не думающего просыпаться. Волосы растрепались и так и норовили влезть в его приоткрытый рот, сурьма, которой он часто подводил глаза, смазалась и потекла, тонкая нить слюны стекала по его щеке из уголка рта, а сам он изредка сопел, утыкась лицом в ткань тюфяка. И при всём при этом он умудрялся оставаться красивым. Алтынный улыбнулся краем губ, погладив поэта по щеке и убрав за ухо прядь волос, спадающую ему на лицо. Внезапно до него донёсся тихий скрип за пределами комнаты, нечленораздельная речь, по мере приближения незваного гостя перерастающая во всё более отчётливую ругань, и наконец он узнал голос Эсмеральды. — Кло, куда ты дел… — девушка, как всегда без стука, раскрыла дверь и собралась было войти внутрь, но, подняв голову, резко остановилась на пороге, -… Пьера? А, ой… — Ага, и тебе доброе утро, — Клопен принял сидячее положение, поморщился и зевнул, — Что такое? — А, — девушка с крайне изумлённым выражением лица хлопала глазами, переводя взгляд то на Пьера, то на Клопена, — я просто не обнаружила дома Пьера, но, видимо, мне не стоило волноваться, так ведь? — она глянула на Труйльфу вопрошающим взглядом, и тот только сейчас заметил, что всё это время с девушкой была козочка Джали, которая, поддев рожками одеяло, пыталась забраться под него, и краткое «брысь!», которым Клопен попытался её отогнать, на неё совершенно не повлияло. Но Эсмеральда, заметив это, подозвала любимицу к себе, и та, переключив всё внимание на свою хозяйку, радостно поскакала к ней. — Значит, всё нормально? — девушка погладила козу между ушей, опустив глаза в пол. — Да, вполне, — мужчина сонно потёр переносицу, зажмурившись, — который час? — Не знаю, — откликнулась девушка, не глядя на него, — но солнце ещё не в зените. — Ясно. — Клопен, а что… — Всё потом, ладно? — Алтынный снова зевнул, ещё шире чем до этого, всем своим видом намекая на то, что было бы не плохо, если бы девушка прямо сейчас вышла за пределы комнаты, не забыв при этом захватить с собой козочку, на данный момент занятую жеванием подола её цветастого платья. — Хорошо, увидимся позже, — Эсмеральда кивнула, подтолкнула Джали за порог и вышла, закрыв за собой дверь. Через некоторое время скрипнула и входная дверь, и в доме стало тихо. Клопен сидел всё в том же положении, хмуро, но зато до конца проснувшись глядя в стену. Шевеление под боком вывело его из транса, а худые руки, обвившие его плечи, заставили окончательно вернуться в текущую реальность. — Доброе утро, — горячие губы, нежно целующие его в щёку, пробирающий до костей шёпот, — как спалось? — Не очень, — цыган усмехнулся, отведя руку назад и потрепав Пьера по и без того спутанным волосам, — помеха справа покоя не давала, оставила ощутимые повреждения. Гренгуар улыбнулся, кончиком пальца проведя по его ключице, слегка надавив на выемку между ними. — Кажется, ваше величество, вчера вы говорили совсем другое. Конечно, если я расценил те стоны, вздохи и нескромные просьбы правильно. Клопен почувствовал как краснеют не только его лицо, но и уши, что, в общем-то, случалось с ним довольно редко, и тут же постарался отпихнуть от себя поэта, но вместо этого добился только того, что чужое тонкое тело, так же приложив усилия, прижалось к нему ещё теснее, а чужое горячее дыхание обдало его шею. — Тебе хотя бы понравилось? Пьер посмотрел на него такими наивными и слегка грустными глазами, что у короля бродяг от этого взгляда против его воли сжалось сердце. Какая-то странная тоска была в этом взгляде, как будто ответ Клопена «нет» мог разбить поэту сердце. Но дело-то в том, что ему действительно понравилось. — Да понравилось, понравилось, — он обхватил Пьера поперёк туловища и утянул обратно на постель, обняв за талию и коротко поцеловав в губы, — расслабься. Пьер хихикнул, опустив голову ему на плечо и легко поцеловав в изгиб шеи. — Рад служить вам, мой король.