Письмо в почтовом ящике

«...Я не стану прятать, не стану играть роль добропорядочного лицемера! Мне понадобится лишь одноразовая роль с великолепной ривьеры.. Но никак не шутливая степень умельца-лжеца! И это моя правда...»       Дурацкое стихотворение, отрывок из которого вы только что прочли, было написано ещё в июле прошлого года, когда моя воспаленная голова то и делала, что рождала из себя нечто среднее между сумасшествие одиночки в пустой квартире и пятничным праздником у друзей, где я определённо, к счастью, не лишний элемент.       Это чертовски паршивое ощущение, я думала, что безвозвратно покинуло меня, когда в моей однообразной жизни твёрдо обосновался Алекс, но вот: мы приехали в дом моих родителей и лютая стужа, что неистово принялась веять начиная с прутьев чугунных ворот, коварно продолжала проникать в поры моего уже оледенелого тела, пока мы непосредственно двигались к парадной.. Однако, тёплая рука-«незнакомка», любимая, какая нашла жутко вспотевшую мою в беспамятстве своём и воссоединилась на некоторое мгновение, отыскав во мне силы отнестись ко всему как можно непринуждённее и выдохнуть последнее сомнение перед порогом некогда столь обожаемого мной дома. Да, я соглашусь, что в глубине души всё ещё бесконечно люблю этот чудный уголок ныне потерянных семейного тепла, смеха и простых жизненных разговоров ни о чём, но.. прошлое не вернуть, сколько бы не пыталась, не смогу...       Сейчас я сижу за овальным столом, рассчитанным на 6 абсолютно типичных между собой персон, на открытой природе веранде, в сплетенном когда-то кресле. Цветы, излюбленные моей матерью — ранункулюсы, точечно рассыпаны по периметру трассы в своих высоких вазах, те источают едва заметный носу сладкий аромат. Небесно-белая посуда, что обрамлена тонкой струйкой золотой краски, кажется неимоверно хрупкой и дочерна изящной, словно лепестки молодых пионов на воде или же лилий в молоке любимой марки, но, поверьте мне, сколько бы не падала и не была задетой неряшливой детской рукой эта прекраснейшая посуда, она не разбивалась..       Бокалы стеклянные, вытянутые и предназначенные для красного вина, но я не собираюсь пить. Столовые приборы всё те же, металлические, с имитацией потертого серебра, нисколько не искривились.       Мама не изменяет самой себе.       Лицо её, какое замечаю изредка исходя из принципа, крайне искусно в своей итальянской крови, несмотря на возраст, невообразимо подходит к её имени — Присцилла.       Рождена в середине бурных 60-х, практически не помня, она никогда не отказывалась от стиля тех времен. Макияж, окрашенные длинные тёмные волосы уложены в соответствующей укладке, одежды на ней воздушны и заметно убавляют процент влияния человеческой вечности, она — мечта любого мужчины тех эпох и нынешних, только если они в самом деле имеют настоящий вкус.       Ну, что ж.. Алекс находится по правую руку от меня и он спокоен, улыбчив и доступен к разговору, чем и занимается на данный момент с будущим мужем моей нисколько непоколебимой сестры. —Я хорошо знаком с вашей музыкой, Алекс, —произнёс Марио. —Работаю редактором в издательстве Patricia Monventi, слышали о таком?       Закончив разрезать стейк средней обжарки, мой компаньон поднял глаза на оппонента. —Приходилось, да, очень неплохое издательство, —кивнул он напоследок неосознанно. —Александр, —внезапно прозвучал голос моей матери. —Вы бывали когда нибудь ранее на Сицилии? —Та удерживает в своей аккуратной, но и чуть пухловатой руке бокал её сладкого красного.       Кто бы знал, насколько любима эта поза ей, и как она действительно сейчас хороша.. —К сожалению, нет. —Так вы познакомились с моей дочерью в Англии, как я полагаю? —незамедлительно последовал следующий вопрос.       Её расслабленный взгляд чёрных оценивающих очей, умелый макияж которых делает их более выразительными и двояко проницательными, ведь та присуще ищет подвох или зацепку, дабы познать новобранца вдоль и поперёк.       Компаньон окончательно принимает мою эстафету на себя. —Да, мы познакомились благодаря общим друзьям в Лондоне. Ещё в 2015-м году. —И что же вас привлекло в ней? —глаза её жадно поедают, мне кажется, кусок за куском определённо ту часть стола, где принужденно обитаем сие мы. —У вашей дочери непревзойденно острый ум и рассудительность, нестандартность во многом, я бы сказал.. —Очень приятно это слышать, —оборвала на обманчивом и поразительном для меня полуслове и призадумалась, разорвав контакт и тихо вздохнув, —и что вы планируете в дальнейшем? —Вернув прежний взор. —Мама, наверное, это не самое лучшее место и время для подобных разговоров? —подняла на неё вдгляд, тон умиротворен. —Почему ты так считаешь? Я думаю, что в этом нет ничего плохого. —Она хочет сказать, что это личная тема, мама, не для застолья, —втянулась Франческа.       Лицо 60-х повернулось на иной прозвучавший голос. —Я лишь хочу проверить, не смазливая ли тряпка её очередной ухажер, родная, —чуть повысив тональность с преимущественным акцентом на середине фразы, та вернула цель для своих глаз.       Как же мне знакома эта чёртова тональность... и последующее. —Извините, конечно, но я не тот, кем вы меня, возможно, считаете. —И чем же вы можете это доказать, сеньор?       Явно непонимающий взгляд. Молчание. Молчание абсурда и пораженности, молчание перед бурей.. —Доказать?! —с нарастающим гневом внутри, но и совершенно невозмутимо.— Мама, я, конечно, всё понимаю и уважаю вас, но вы уже переступаете черту. —Лилибет, я думала, твои истерические выпады уже давно прошли.. но нет же! —Показалась усмешка на конце. —Я абсолютно спокойна, мама, —испепеляясь в собственной же плоти от гнева и стыда, произношу как можно умеренно и спокойно. —Ты ведёшь себя крайне неприемлемо, крайне.. —со вздохом, та откинулась на спинку кресла. —Сеньора Присцилла, вы.. —я оборвала его касанием руки, давая понять: промолчать и немного подождать.       Так лучше.       ? —Вы хоть знаете мой возраст на данный момент? —Это не играет роли, —усмехнулась та. —Как и тогда, это не играет роли.. —поджигаясь всё быстрее, я опускаю взгляд и пытаюсь проглотить этот ненавистный ком в горле.. —Ты так и остаёшься бестолковым дитя! —Перешла на итальянский. —Сколько не борюсь, вся в отца! Уйди с глаз моих! —Да и слава богу! —тем же.       Выходя изо стола, я вновь коснулась, но уже плеча своего человека, дабы тот вышел за мной.       Мы уезжаем. —Caio!—единственное, что прозвучало напоследок моим всё таки вдрогнутым голосом.       Один и тот же сценарий, те же люди, схожие тексты и эмоции, жесты, даже чёртовы локации, но ныне это воочию познал Алекс.. Больно ли мне? Естественно, хоть я и постараюсь ему ничего не проявить. Стыдно ли мне? Несомненно, ведь частичку этого кошмара увидел не только Тёрнер, но и Марио, который, скорее всего, ничего подобного явно даже не слышал до этого от Франчески.       Боль и отвратительность не мочь, чем и отличительна сущность моей матери, так это неспособность кого либо переубедить её в обратном, названное мог сделать только лишь отец..       Ладно, зачем я вновь обдумываю весь этот заранее очевидный бред? Стоит признать, смириться и на этот раз, но чёртовы слезы и истошная колкость в груди, что разрывает трезубцем всю плоть и хрупкие кости, пока я прикусываю сухие губы...       Шум в ушах. Алекс пытается меня догнать, я слышу, хотя и вроде бы иду лишь немного ускоренным шагом.. До машины осталось всего ничего, я нажимаю на кнопку и замки той мелодично приветствуют меня. —Элизабет, постой! —Настиг и выхватил ключи из невнимательной руки. —Я поведу сам. —Какого чёрта?! —Прищурясь, пытаюсь выхватить вышеназванное, но тот то и дело, что выскальзывает из моих рваных хваток. —Идиот!       Но вместо соответствующего ответа последовало максимально внезапное для меня объятие: будто бы захлопнулся твёрдый чехол из под очков — в которое столь сладко и словно очень надолго заключил он меня...       Я молчу утыкаясь носом, наверное, в район его ключицы; я хочу спрятаться; я не имею последних сил сдержать слез от чертового триггера и я плачу, промокая его тонкий пиджак, пока большие и тёплые мужские руки прижимают к себе тонюсенькое обмякшее тельце, теперь чутка поглаживая... —Всё хорошо, Элизабет, я рядом, —произнёс его такой родной для меня голос.       А я лишь сильнее вжимаюсь в него побитым и промокшим до нитки щенком, кажется, что в привыкшую подушку... Как же замечательно... Замечательно, что он есть прямо сейчас. Замечательно, что я не просто вышла из «пустого» дома и села в авто, расплакавшись навзрыд на остывшем руле, а плачу на его стойком плече, в его руках, с его ласковой душой и трепетной любовью ко мне.. Мне непозволительно сильно повезло... Он рядом. Он рядом со мной. —Поедем? —Произнёс Алекс, чувствуя, что мне полегчало. —Поедем, —вытирая остаточные следы и все ещё хлюпая, ответила я.       Села на пассажирское или, как говорится, на место штурмана..! —Я не хочу домой, —выдала я, пока тот прокручивает ключ зажигания в стартере. —Тогда куда путь держим, солнце? —улыбнулся он и показался мне столь непривычным или даже другим..       Я ведь ещё никогда не видела его за рулём.. Безобразие обыденностей наших даже лишил меня поинтересоваться ночной жизнью уличных гонщиков Шеффилда, хотя мы даже ни разу не заговорили о нечто подобном в Лондоне... —Я знаю одно очень неплохое место, по дороге покажу. —Поехали!       Непривычка вследствие извилистой местности и абсолютного незнания предоставленной местности медленно, но верно подкалывало моего водителя за локти, правда, тот не хотел сдаваться и правильно всё сделал. Вождение у него, невзирая на ситуацию, всё же несколько осторожное: не спешит, но и не медлит, идиллия играет согласно всем волнам из приглушенного магнитофона в выданной тачке. В пути мы пробыли около полутора часов, а может и чуть больше, потому что в это время я не переставая рассказывала ему об окрестностях и скрытых трассах, их особенностях и истоках. —Подъедь к входу, я выйду, —сказала я на готове. —Окей, —выполняет наказ, —возьми мою карту. —Здесь принимают только наличкой, я оплачу. —Буду ждать тебя на парковке.       Придорожное кафе, словно лишь на прошлой неделе я невзначай заезжала сюда, дабы прикупить пару свежих булочек и обычный кофе, перейти дорогу и спуститься на заросшую площадку, присесть на облезшую лавку и погрязнуть в зелени сочного склона, ведь ныне я желаю показать ещё одну капельку своей, некогда никому неизвестной, души Алексу, который пока ещё ничего не подозревает.       Здание двухэтажное, каменное, окна новые, но изменены в оттенке под старину, дверь входная деревянная, старая и кованая, округлый проем, на котором завязаны и пыльно свисают колокольчики варьирующихся величин и разноцветные фигурки из стекла, что-то схоже с китайскими, но на свой манер. Я захожу и нечаянно задеваю их едва взлохмаченной головой: слышен звон. —Элизабет! Мое золотце, как давно я тебя не видела!—прозвучал голос старой женщины на другом конце прохладного помещения. —Да, я тоже очень рада вас видеть,—с улыбкой, сворачиваю в между прилавочье. —Вы приехали к сестре на свадьбу? —перебирая что-то за стойкой кассы, поинтересовалась она. —Ваша мать рассказывала мне о долгожданном событии. Поздравьте ещё раз Франческу от меня, я очень за неё рада! —Хорошо, передам, —обусловилась я, выбирая более сочные булочки и в то же время вдруг подумав о том, какое же это, в самом деле, «долгожданное событие».       Наяву Франческа и Марио люди довольно легкомысленные и постоянные в плане отношений и их дальнейших действий. Поверьте мне, предложение её будущего мужа — лишь жутчайшая необходимость перехода на хоть какой нибудь следующий этап, так сказать, прошлое положение иссякло во всём своеобразном интересе для будущих молодожён, но они уже слишком привыкли друг к другу за эти годы, нежели осмелились бы расстаться, поэтому, я и Алекс оказались здесь. Не мне судить, но и удельно забавно, честное слово, это долгожданное событие скорее лишь для моей матери, только чтобы хотя бы одна дочь наконец вышла замуж при её жизни, ведь мы же «неспособные», «инфантильные» и «эгоистисные», что всё ещё существуем на планете без кольца на пальце.       Какая глупость.       Истину твердя, мне уже наплевать. Верно, раньше не было и я действительно искала промахи в самой себе, правда, только лишь углубляясь в депрессивное состояние при одиночестве и безосновательной ненависти, но ныне мне крайне «фиолетово».. или же...       ...нет? —Две булочки, и можно ещё два обычного кофе? —подошла к стойке, что по высоте на уровне моих локтей. —Да, конечно, —ответила женщина в бордовом фартуке, какая повернулась к кофеварке. —Как живёт город? Есть изменения? —вдруг решила поинтересоваться у невозможно любознательного человека. —Да.. А.. знаете, на Сицилии повышается влияние сеньора Гальвенди, он вам известен? —Конечно, сеньор был несменяемым клиентом моего отца, и чем он занимается теперь? —Сети автосалонов, как и раньше. —Понятно, буду в курсе. —Ваши кофе, —протянула она два картонных стакана с жидкостью. —Спасибо, —оставив оплату. —Вам спасибо, отличных выходных, Элизабет! —Будем верить, —усмехнулась я, покидая этот пока опустошенный уголок красочной постоянности.       Тёплый ветерок омывает мое лицо и неряшливо путает волосы, некоторых из которых оставляет на лице, но я направляюсь к своей машине по линии оставленного здания, что, как теперь вижу, стоит в 3 метрах от входа. Водитель не за рулём, он стоит на улице, пока что спиной ко мне и тот облокотился о корпус авто, закуривает сигарету и смотрит в сторону раннего заката, явно думает от чём-то..       Люблю его. —Стой! —кто-то взял меня за локоть и внезапно останавливает на месте, чуть ли не выплеснув кофе на меня.       Старая женщина лет 70-ти или даже больше, знаете, выглядит она, словно только что вышла из народных сказок о волшебстве, добре и зле, она глядит на меня пронзительно угрюмо несколько секунд и даже нежно, сведенные брови не говорят о поводе для злости, а точнее о сосредоточенности, но мне необходимо идти. —Пожалуйста, отпустите меня, сеньора. —Отпущу, только скажу.. —протянула она на конце по-особенному и опасность тут же протекла холодным дождём при осени, её чёрные глаза — тьма, что имеет лишь неизвестность для кого угодно и, конечно, для меня, —увидишь своего отца совсем скоро, Элизабет, увидишь! Я тебе говорю! —закричала то бы та, но мой партнёр не обернулся, словно всё это происходит в вакууме стекла или бочки воды.. —но не боись.. —Что вы говорите?! Он давно умер, сеньора, —усмехнулась я и продолжила уйти.       Шаги легки и я не хочу оборачиваться.. или не могу..?...       Тревожность осела в глубине сей сущности, но я желаю отойти от всего и расслабиться, выпить кофе и съесть мучное, как 5-летний ребёнок, любуясь природой родной, на сегодня необходимо приостановить недоразумения и наконец заманить радость в ловушку, я же в Италии всё таки! —Алекс, —произнесла я, поставив часть покупки на капоте авто. —Да? —«Проснулся» тот и повернулся ко мне. —Ух ты, а я и не думал, что это кандитерская или кафе, —кинув взгляд на здание. —Пошли, покушаем, —оставив его долю, я начала путь.       Спуск по накатанной опасен, но сноровка, что выработалась за столько лет, помогла мне не ушибиться и найти лавочку, о которой шла речь немного ранее. —Какой вид,—присел рядом со мной Алекс. —Я бы просидел здесь до утра, 100%. —Да, —распаковывая десерт, ответила я, —здесь и умереть вовсе не страшно, как говорят туристы. —Ну, уж умирать пока нет необходимости, дорогая, но у тебя было отличное детство, я думаю, —вдруг добавил он. —В плане..? —нарочно усмехнулась я. —С такими природой и воздухом, я это имею ввиду.       Ветер повеял прямиком в лицо, подбрасывая распущенные волосы, и я осматриваю весь пейзаж вновь, можно подумать, что позабыла обо всех деталях на некоторое время, точно удостоверяясь во всех его словах. —Именно тогда всё ещё было нормально и в другом плане, поэтому засчитывается, —улыбнулась я, расслабившись на скамье. —Главное, сейчас ты чувствуешь себя получше? —Хороший вопрос, —усмехнулась я специально. —Да уж, видимо мне стоит ещё поработать над собой, да? —Иронизирует. —Эх, иногда ты воспринимаешь всё слишком всерьёз.. —повернула на него голову. —Кто бы говорил, —усмехнулся теперь он. —А я и не отрицаю, —сказав это, я положила голову ему на плечо и замолчав, и проглотив последний кусочек сладкой булочки, я приобняла правой рукой собеседника.       Пальцы липкие от сладости начинки, оттопыриваю тех от соприкосновения с вышеназванным, но тот, в свою очередь, теперь своей рукой обхватывает моё пока ещё бледное запястье. Сжал немного и безмолвно притягивает тыльную часть кисти к влажным губам.. Не отводит внезапного взгляда от мишени. Предвкушает и совершает первый поцелуй. Ещё один лепесток в молоке и ещё, не торопясь продолжает прикасаться и прикасаться ко мне... Личной конечностью и пальцами-фарфором той управляет положением предмета ублажения, ведь ныне фаланги мои покрываются нежностью мужской, его влагой и ответной сладостью, приглушенным влечением... Солнце садится или же оно замерло на время? Птицы летают над головами нашими и стараются ничего не замечать; листва переливается оттенками наивысшего зелёного и немного даже уходя в синеву моментом — всё это не столь важно.. —Они же грязные, Алекс... —промолвила я, сглотнув забывшуюся слюну, пока подушечки моих пальцев то и дело, что ласкаются мужчиной. —Ничего страшного, —ответил он смиренно, —ничего слаще нельзя получить за всю эту чёртову жизнь, Элизабет, лишь твои руки...       Радость и нелепость от сказанного окрашивается в моей голове красками случившегося вечера на небе и всего, что вокруг нас. Смех от счастья или скорее тихое хихиканье от щекотки..? Я люблю его всё больше и больше... —Слаще может быть.. —начала я, поднявшись и остановившись перед ним, колени которого ныне находятся меж моих, —только единственно твой вкус для всей оставшейся ночи, Алекс.. —закончив фразу, уселась на колени его, окружив туловище компаньона своими ногами, какие смыкаются между собой и чувствуют средний каблук туфель.       Губы его — карамель, какую пробуют лишь по прибытию в рай, определённо, ведь горечь не ощущаешь, даже если она перекрывает всю краску общего блюда, стремление моё и его слиться в единое целое несмотря ни на что возвышается посреди воздуха уличного и шума редко используемой трассы. Моё сердце дрожит. Мои лёгкие расслаблены. Мои руки лежат на мужских плечах, а его — на моих бёдрах. Спины сосредоточены. Глаза закрыты. Итальянский мюзикл играет непосредственно в затуманенной голове, танцы которого ненарочно ударяются о стенки черепа, я чувствую, что всё там усыпано цветами воздушных розовых и персиковых оттенков, какие предстанут в обличие своём в скором времени на свадебном мероприятии сестры. —Поехали отсюда, —произнесла я отстранившись, —хочу целовать тебя дальше и больше.. но не здесь. —Как скажешь, —ответил он, первоначально открыв глаза, но всё ещё придерживая за поясницу, дабы я не упала.       Почувствовав подобное, я наконец остановилась, облитая водой в кои-то веки трезвости поднялась на ноги и повела за собой, затевая грядущее представление. —Что тебе известно о несанкционированных гонках Шеффилда? —пересекая пустую трассу, задала вопрос. —Бестолковые парни на старых Fiat-ах, BMW и Mercedes-ах, что гоняют в пригороде оставляя чёрные следы от стертых шин? —ответил голос где-то за спиной. —Возможно, за столько лет что-то изменилось, я бывал на таких всего пару раз, а что такое? —Обижаешь, Алекс, —открывая водительскую дверь и садясь, но не закрываясь, —встань немного поодаль.       Мотор взревел под прокрутом ключа в стартере автомобиля — одна из самых приятных вздрагиваний-волн в моей жизни, от которой идёт только одна, лишь одна мысль в одурелой голове: «Вот она — жизнь». Я подаю лихой ногой пару раз газ, тем самым извлекая из кошечки далеко не все возгласы истинной неприручаемости, вызывая на лице у компаньона поразительное одобрение. —Это ещё не всё, —проговариваю я, пока нажимаю на необходимые кнопочки на кожаной панели, от каких наконец проявляется всё внешнее освещение предоставленного авто.       Подсветка по внутренней линии днища пока ещё фиолетового оттенка(возможен выбор любого цвета радуги); подвеска опущена до критической высоты; выдвинут спойлер по крайней линии крышки багажника; всё проявилось, словно на белом Peugeot таксиста из Марселя, каков известен всем, не так ли? —Так история Лоуренса насчёт гонок не анекдот? —поинтересовался он, не отрываясь от моего детища. —Как видишь, —улыбнулась я, всматриваясь в его, направленные в другую сторону, глаза. —Нравится? —Спросила я, пока приближаюсь к нему. —Я бы сейчас сказал что нибудь, как максимально типичный американец, но.. —поднимая на меня взгляд,—надеюсь, ты не рискуешь жизнью ради пары трюков? —притягивая меня к себе поближе. —Ну-у.. это нельзя назвать риском для жизни, —сгенерировала я с особой тональностью. —Эх, Элизабет, Элизабет, —вздохнул он, приулыбнувшись, подхватывает, —всё не хватает вам чего-то в этой жизни, остро не хватает... —Перестаньте, у меня же многолетний опыт, —подыгрываю я. —Вы разбиваете моё сердце, а говорите лишь: «перестаньте».. —Следует мне свозить тебя на «мероприятие», как говорят в «простонародье», —уже собираясь выбраться из его спасательного круга(объятий, хах). —А я и не против. —Да? —направляясь обратно, но и ведя его за собой, поворачиваюсь с удивлением на лице. —Покажешь всем класс, этого нельзя пропустить, —с улыбкой. —Эх, появился бы ты чуть раньше в моей жизни.. —выдала я, внезапно остановившись, —счастье бы моё началось ещё с того же момента. —Не говори глупости, —поцеловав меня быстро в щеку, тот разорвал связь, дабы пройти к позиции «штурмана».       А я продолжаю улыбаться маленьким жестам, маленьким поцелуям, маленьким словам, маленькому чему нибудь ещё.. перечислять можно не переставая, скажу с уверенностью..       Мотор разогрет. Передача и педаль не в пол, вы что? Легонько нажимаем, а потом уже немного посильнее, не забывая об оборотах мотора, своевременно переключаем передачи и по итогу наслаждаемся удельно напрягающим одиночеством на дороге с повышенной скоростью совсем на чуть чуть. Нам хорошо.       Чмок.