Не по тексту

Арсений решительно устал слушать истории о поступлении, которые однокурсники с запалом, если не с истерикой, пересказывали друг другу из раза в раз. Глаза выкатывали, жестикулировали испанцами и кричали, кричали, кричали. Он же, лишь хмуро подперев плечом кирпичную стену, стоял в стороне и курил. На все попытки одногруппников затянуть его в разговор о поступлении, он отвечал коротко: «Читал Бродского». Особо буйные пытались подколоть его за неразговорчивость, но все попытки натыкались на холодную синеву внезапно поднятых глаз. Тихо переговариваясь, из здания института вываливались их однокурсники режиссёры, были веселы и остроумны, но не громки. Арсений считал их для себя более подходящей компанией, поэтому, как и всегда, направлялся к ним. Дело тут было гораздо прозаичнее, чем казалось на первый взгляд. Режиссёры традиционно были старше, а Арсений поступал на актёра уже не первый, и даже не второй год. Он был из тех, кто поступил с четвёртой попытки. Это частое явление, — на курсе таких извечно было два-три человека, и их нахождение в сфере можно было описать мемом: «я пахал, как раб на галерах». В то время как поступившие с первого раза, которые не проходили отказ за отказом, явно относились к учёбе с запалом, а не с вымученным «моё время пришло». С однокурсниками-режиссёрами историей о поступлении Попов делился более охотно. Упоминал и то, как на третьем туре по ошибке не назвали его фамилию, и о том, какие задания на импровизацию ему дали на конкурсе. Но было кое-что, о чём Попов не хотел не то, что рассказывать, он ужасно не любил об этом даже вспоминать. Антон Шастун, ныне его однокурсник, оказался в паре с Арсением во время конкурсного отбора; поступающим режиссёрам давался час на то, чтобы поставить с парой актёров небольшой этюд. Во время экзамена Попов забыл текст. От волнения, конечно, ведь до конкурсного этапа он не доходил никогда. Ситуацию оперативно спас Антон, который импровизировал и, ни мускулом лицевых мышц не выдав внезапную заминку, повернул сцену таким образом, будто герой Арсения молчит по сценарию. В его ушах до сих пор стоит голос Антона: «Молчите, Афанасий? Я знал, что будете молчать…» и далее текст, пропускающий реплики несчастного абитуриента. Шастун дал ему фору, и далее отрывок завершился без форс-мажоров. Получилось только, будто Арсений идеально отыграл замешательство. Казалось бы, Арсений должен быть благодарен Антону за спасение, однако первый чувствовал лишь зависть, чего скрывать. Шастун был тем самым абитуриентом, о котором впоследствии начинают ходить легенды. На первом туре Арсений не попал с ним в одну десятку, но поговаривали, что комиссия попросила Антона их удивить. Не долго думая, Шастун попросил у преподавателей их бутылку с водой, облился ею с головой и с криками: «Отражается в воде вольной птицей, Здесь петровская земля и столица…», бросился к окну и принялся его открывать. Остановили абитуриента, уже когда он одной ногой находился на улице. Бред? Бред. Удивил? Точно! Впервые Арсений встретил Антона на втором туре, и Шастун был тем самым раздражающим абитуриентом, который орёт на улице «Коня» Любэ. Тем самым, который на третий тур подлетает к воротам вуза весь в мыле, наскоро бросая: «Я только с третьего тура во МХАТе! Прошёл!». Тем самым, глядя на которого сразу понимаешь — поступит. И Арсений ненавидел его за это. За этих долгих четыре года Попов перекроил свою чтецкую программу раз двести. Приходил на поступление и бритым налысо, и уложенным, и разве что фиолетовым не приходил, хотя мысли были. Приходил и в брюках, и в джинсах. И на мостики вставал, и жонглировал, и говорил по-французски. Пел и эстраду, и академический, но вердикт был один: три тура, а дальше оглашение списка фамилий и «всем остальным спасибо». Друзья терпеливо успокаивали: «ты не нашёл своего мастера, по типажу не подошёл и вообще, ты видел, кого они пропустили?! Мрак!», но Попов в это не верил. Он снова и снова разбирал с преподавателем программу, выслушивая надоевшее «нужно быть разным», «не играй, этого от вас не ждут». Он снова заваливался в арендованный балетный зал со станками и оттачивал пластику, а сразу после мчал на занятия по вокалу с нанятым на пресловутом профи ру репетитором. И вот тут появляется Шастун — только из-за школьной парты, но которому, казалось, ничего и делать не надо: комиссия и десятка прыскали со смеха только с того, как он выходит на середину аудитории, когда его фамилия звучит из уст преподавателя. А уж когда тот принимался читать басню, небольшое и душное помещение разрывал хохот, что самого Антона ни разу не побудило расколоться. Он лишь услужливо выдерживал небольшую паузу, давая комиссии и абитуриентам в десятке просмеяться, а уже потом продолжал. А Арсений, наблюдая за этим из тура в тур, всё никак не мог признаться самому себе, что его колит талант Шастуна. Это ещё можно было стерпеть, за время поступления Арсений видел много талантливых абитуриентов, которые впоследствии становились студентами театрального. Многие из них были хорошими людьми и поддерживали Попова после неудачных туров, а потом звали его выпить в московский сад «Эрмитаж». На это Арсений вежливо качал головой и принимал только советы о преподавателях, с которыми готовились поступившие. Но вот что Арсений вытерпеть не мог, так это то, что Шастун спас его жопу во время конкурса, самолюбие от этого страдало невероятно. Выходило, будто он тут более опытный и способен вытянуть партнёра качественной импровизацией, и поступил Попов словно по чистой случайности. Всё это, разумеется, Арсений на друзей режиссёров не выливал, даже Димке Позову, с которым он успел сдружиться ещё на этапе поступления. Вместо этого он поймал себя на мысли о том, что вот уже минут двадцать бездумно смотрит на одного из однокурсников, который активно вещает что-то о предстоящих экзаменах. Внезапно Попов услышал где-то за спиной раскат заразительного многоголосного смеха, который прервал оратора их небольшой компании, и ему даже оборачиваться не нужно, чтобы понять, кто стал причиной. Однако студент всё же рефлекторно обернулся на громкий звук и предсказуемо увидел в центре компании Шастуна, который сам хохотал, сгибаясь в три погибели, и держал в руках… стоп, что? Арсений неосознанно округлил глаза и приподнял брови в немом изумлении. В руках Антона покоилась клетка с гусём. С живым, блять, гусём. На такой фееричный раскат эмоций животное реагировало стрессом — гусь уже ухватился оранжевым клювом за прутья клетки и принялся их грызть. На это Антон взял клетку поудобнее, обеспечив птице устойчивость, и начал с ней диалог: — Ну-ка, Аркадий, охладите своё траханье. — однокурсники вновь хохотали. Арсений, наблюдая за этим спектаклем, раздражительно подумал о том, что Антон всё сделает, чтобы привлечь к себе внимание. Из всей группы только он решил припереться на пары с живым гусём подмышкой, остальные же как-то по-человечески подходили к заданию «наблюдение за животными». Попов, например, скупил у изумлённой кассирши, наверное, все билеты в московский зоопарк, однако подходящего для себя животного так и не нашёл. Антон же, по всей видимости, решил, что его характерность хорошо раскроет гусь. Самокритично, нечего сказать. Благо жирафа решил оставить в покое, Арсений бы не удивился, если б этот чудной подъехал на нём верхом к зданию института. Арсений, наблюдая за смеющимся Антоном, вдруг заметил за собой, что его губы неосознанно чуть расплылись в полу улыбке после того, как он представил Шастуна, маневрирующего у жирафа на спине. Антон поймал его взгляд быстро: по-доброму улыбнулся Попову и выставил вперёд открытую ладонь в знак приветствия. Однако зрительный контакт затянулся, несмотря на то, что Арсений уже давно кивнул ему в ответ. Антон вдруг чуть смущённо поджал улыбку и словно сделал неловкое движение ногой навстречу к Арсению, но в эту же секунду зашипел от неожиданной боли. Гусь. — Ах ты ж, сука такая! — Антон, оставив клетку на асфальте, принялся забавно скакать на месте, держась за укушенные пальцы. Гусь явно ни о чём не жалел, топчась ярко-красными лапами по железным прутьям своей клетки. Попов снисходительно вздохнул. — Арс… Арс, — прерываясь на хохот, позвал его Дима, — Пойдём внутрь. Пара по актёрке через пять минут.

***

Курс права перечить мастеру не имел, а тот, в свою очередь, медленно вставлял стик в нагретый стержень курительного устройства, и принимался курить вот уже вторую пачку. Студенты задыхались от запаха табака, но терпели с усердием мучеников. Мастер монотонно смотрел этюды студентов с не изменявшимся ни на секунду лицом и походил на каменную статую. Единственным, что выдавало в пожилом мужчине живого человека, было заевшее «Приготовились… Начали!» и его скорые пометки в блокноте. Его невозмутимость было невозможно потревожить: если бы кто-то из группы прямо во время этюда застрелился, он и бровью бы не повёл. Наверное, лишь опустил бы взгляд в свой блокнот и написал аккуратным почерком замечание о том, что упал неестественно, — иронизировал в своих мыслях Арсений Лёд трогается на Шастуне — губа старика чуть заметно тянется вверх, возвещая о том, что в гуся Антон, всё-таки, попал. Одногруппники в это время хохочут, что есть мочи, держатся за животы и стирают собравшиеся в уголках глаз слёзы смеха. Даже Арсений не смог удержаться от одобрительных смешков, глядя на то, как Антон, утиным шагом передвигаясь по аудитории, вытягивает вверх свою длинную шею и изображает гоготание с точностью до децибела. — Закончили, — наконец произносит преподаватель, и Антон резво подрывается с корточек, занимает своё место на стуле и утыкается серьёзным взглядом в пол. Мастер в это время вчитывается в список фамилий. — Арсений Попов - олень, — объявляет мужчина. Попов делает вид, что не слышит задавленных смешков Шастуна и с готовностью выходит в центр аудитории. — Приготовились… Начали!

***

У однокурсников урчат животы, по ногам в чёрных чешках и джазовках бежит первый осенний холодок, голова плывёт от нескончаемых речей мастера, которые тот, не меняясь в лице и почти не прерываясь, разгоняет в этой чёрной, маленькой, прокуренной аудитории. Арсений подпирает ладонью щеку и невидяще смотрит на Андрея Владимировича, чья фигура в полумраке уже начала плыть и сливаться с чёрными стенами. Курс в изнеможении: они уже больше не пытаются скрывать своей усталости и молча сидят, коллективно обратившись в ожидание. Мастер же неторопливо, будто не замечая страданий своих студентов, зачитывал замечания из своего блокнота. — А…Антон Шастун, — наконец разобрав собственный почерк, говорит Андрей Владимирович. Студент резко перестаёт сидеть с лицом лица, отрывает взгляд от пола, вытягивается и направляет взволнованный взгляд на мужчину. — Хорошо… — курс изумлённо переглянулся, кто-то потрепал Антона по плечу. — Хорошо. Антон, ты где за гусём наблюдал? — группа начала хихикать. — Я его купил, — таким тоном, будто это само собой разумеющиеся, отвечает Шастун. Слышен хохот. Мастер же, как обычно, удивления не выказывает: — Ну раз купил, то что он у тебя в какой-то эйфорической эмоции пребывает. Смену добавь… — Антон, пока мастер читал ему свои замечания, сидел, не касаясь спиной стула, смотрел на него широко раскрытыми глазами, нервно кивал и теребил собственный указательный палец. Арсений с интересом вглядывался в то, каким мог становиться Шастун, когда волнуется. Таким он нравился ему больше: наконец, не кричал на всю аудиторию, не кривлялся, не мельтешил туда-сюда в поисках того, у кого можно стрельнуть сигарету и выглядел весьма милым парнем. Даже каким-то невинным. Низкий и чуть хриплый голос Андрея Владимировича, тем временем, всё продолжал: — …а то непонятно. Разыгрывание. Ты нашёл форму - весьма неплохую, она работает, но это не гусь. Это Антон Шастун разыгрывает спектакль «Я гусь». Понял? — Шастун вновь нервно кивает и не может отстать от своего указательного пальца — он теребил его по привычке, но кольца на нём не было, перед мастерством он снимал с пальцев все украшения, что в бесчисленном множестве покоились на его пальцах в неурочное время. Мастер покосился на наручные часы, затем оглядел измученных студентов медленным взглядом и, видимо, решил, что часовая лекция о важности эмоциональных смен подождёт до завтра. Вместо этого он метнул взгляд на блокнот с записями. — Арсений Попов, — без заминок прочитал Андрей Владимирович и прямо посмотрел на студента. Арсений кивнул и тоже чуть выпрямился, поводив шеей. — Показал зрителю свою грацию, молодец. Оставь это на показ по сценическому движению, он у вас будет через три месяца. — Арсений чуть заметно дёрнул губами в сторону. — Мы тут все помним, какой ты красивый. Но это не про актёрское мастерство, понимаешь? Тогда актёров можно было бы выставлять на сцену в статике с карточками в руках. Не работает. Ищи характер. Тебе нужно научиться не бояться быть некрасивым и смешным. Хочется такого Арсения. Сейчас этого нет. — и Андрей Владимирович медленно закрыл свой блокнотик. Попов в это время как раз дописывал в свою тетрадь замечания, деловито хмурясь, поэтому не мог заметить сочувствующий взгляд Антона, который в полукруге из студентов сидел напротив. Мастер шумно откашлялся: — Работайте, друзья. До встречи. В раздевалке разве что не ломаются стулья: студенты рвут и мечут, не уставая жаловаться и злиться на преподавателя. Пародируют его манеры, любимые фразы, заливаются хохотом, а потом шумно и устало стонут. На стулья летят двадцать пар как под копирку чёрных треников и футболок. — «Это не дятел, это какой-то воробей», — кривляясь и коверкая слова, зло разражается Матвиенко. Арсений на это хмыкает, уже расправляясь со своими шнурками на чёрных кроссовках. — Ещё лицо его вечно! — вторит Шастун и вдруг резко замирает в центре раздевалки, уставившись невидящим и прямым взглядом куда-то в стену. Парни гогочут. — Мне кажется, если бы кто-то из нас застрелился во время этюда, он бы в блокнот свой блядский написал, что упал неестественно. — Арсений чертыхается. Где-то эту шутку он уже слышал. Ах, да. В своей голове. Отвернувшись от спины Шастуна, Арсений качает головой. Ну бывает. Половина курса уже разбрелась курить на улицу, в раздевалке осталось человек пять. Арсений накинул на плечи своё чёрное пальто и теперь наскоро завязывал на шее тёмно-синий флисовый шарф. Антон по одному надевал на пальцы бесчисленные кольца и завязывал браслеты. — Дим, — вдруг подал голос Арсений, — Всю голову сломал: в чём мой характер? Странные дела, типаж есть, а характера нет. — Попов устало брякнул на плечи строгий рюкзак. Дима кивнул ему в знак того, что услышал вопрос, но ответит позже — второй кивок на Шастуна. Антон, заметив это, даже как-то обиженно вздохнул, наскоро набросил на себя бомбер и, обменявшись объятиями с однокурсниками и рукопожатием с Арсением, вышел из раздевалки. Попову показалось, весьма демонстративно, но акцентировать он не стал. В раздевалке остались студенты, с которыми Арсений идентифицировал близость как нейтрально-положительную, поэтому Позов начал отвечать: — Указать тебе пальцем на то, в чём твоя характерность, я не могу - сам понимаешь. Но думаю, тебе стоит перестать чураться Шаста. — от этого заявления Арсений чуть закатывает глаза. — Не начинай. Вы бы с ним хорошо сработались. У одного тормозов нет, одна характерность, а у другого типажные герои-любовники без изюминки. Прости за прямоту. — парни уже медленным шагом спускались по лестнице. Арсений был сосредоточен, ведя глазами по кафельным широким ступеням. — Не знаю, Поз. Ты предлагаешь мне поучиться характерности у Шастуна? — делая особый упор на фамилии однокурсника, вспылил Арсений. — Именно, — спокойно ответил Дима, — А он может взять от тебя актёрское проживание. — Арсений качает головой в протесте и останавливается в проходе на первом этаже: — Поз, ты меня, конечно, прости, но Шастуну нужно было в КВН идти, а не в театральный!.. Что?! — в порыве внезапно нахлынувшей раздражительности, Арсений не сразу идентифицировал испуганный взгляд Димы, который теперь уже выражал панику. Когда Попов медленно обернулся, то увидел перед собой Антона, который забирал у охраны клетку со своим настрадавшимся гусём. Где-то отдалённо Дима чуть слышно застонал и прикрыл глаза. Взгляд Шастуна выглядел до крайности удивлённым, почти детским. Попов, осознав проёб, мысленно воздел глаза к небесам, а затем выставил ладони вперёд в примирительном жесте и аккуратно начал: — Антон… — Арсений обессилено и глубоко вздохнул. Стыдно. Шастун тупо пялился на однокурсников, и лишь гусь в его клетке обеспокоено перебирал лапами. Охранник измученно покачал головой: эти ваши актёры. Такой реакции Антона Арсений никак не ожидал. Парень в один огромный шаг пересёк разделявшее их расстояние, сверкнул злобой в зелёных глазах, пробежался по чужому лицу угрожающим взглядом сверху-вниз и грубо схватил Попова за его флисовый шарф. Дима, мельтешивший вокруг них и лепечущий что-то, побуждающее успокоить студентов, был не слышим. Гусь в клетке истерично метался и шипел от резкого покачивания клетки. Парни выдерживали напряжённый зрительный контакт, воздух вокруг, казалось, спёрся и если чиркнуть здесь зажигалкой — всё вспыхнет. Дима дёргал Арсения за рукав пальто, продолжая что-то щебетать на своём примирительном. Попов не слышал решительно, он был удивлён до глубины души этой очередной грани Антона. Ни страха, ни злости он, естественно, не испытывал. Решение вопросов задетой пацанской чести посредством кулачных боёв, были ему незнакомы, поэтому он просто пялился в глаза разъярённого Шастуна. Антон, тем временем, понимал, что злится уже рефлекторно. Мозг экстренно пытался подкинуть ему способы решения сложившийся ситуации, как будто ради приличия ему уже стоило сказать что-то вроде: «Пойдём выйдем». Но он лишь упирался прямым взглядом в спокойную синеву глаз напротив, которая была уничтожительной и пресекающей. — Андрей Владимыч! Ну чокнуться можно: растащите тут ваших! — при упоминании имени своего мастера, студенты на уровне рефлексов отвлеклись друг от друга. Преподаватель медленно спускался по лестнице, пока охранник в отчаянии охал. Андрею Владимировичу предстала по истине занимательная картина. Два студента уже отпустили друг друга, но мастер заметить успел. Спустившись, он неодобрительно посмотрел на парней. Его внушительный мудрый взгляд парни сдержать не смогли и потупились в пол, выглядели же при этом, как щенки, погрызшие диван в отсутсвие хозяина. Взгляд мастера, по-прежнему спокойный, ходил от Шастуна к Попову и обратно. Если сначала он хотел отчитать обоих за профессиональную непригодность и неспособность к здоровой конкуренции, то сейчас застопорился. Опытный взгляд понял, что это было не то, и в глазах Андрея Владимировича вдруг неожиданно показалось едва прыгающее в глаза удивление, что не ускользнуло от цепких режиссёрских глаз Димы. — Идите домой. Оба! — несмотря на приказной тон, взгляд мастера всё ещё выражал в своём прищуре что-то похожее на подозрение. Так математик ещё не нашёл ответа на задачу, но вдруг уловил едва проскальзывающее в разум направление решения. Парни этой странной для своего мастера эмоции не заметили. Они лишь кивнули, не поднимая глаз, затем наскоро извинились, и испуганным комом вывались из здания института.