***
Как и ожидал Дазай, комнатка в отеле оказалась очень даже красивой. Две непримечательные, но определено мягкие кровати, огромное окно на пол комнаты — это место действительно могло бы помочь уставшему путешественнику передохнуть и набрать сил после долгой прогулки, чтобы на следующий день вновь проложить осматривать красоты Японии, но вот только сейчас Осаму чувствовал лишь возбуждение, которое нарастало с каждой секундной при виде черного пистолета. — Неужто ты на большое не способен, кроме как угрожать всем этой несносной безделушкой? — Эта несносная безделушка прямо сейчас может тебя лишить жизни, Дазай Осаму. — Николай с любопытством склонил голову на бок, замечая, как детектив даже не сдвинулся с места. Интересно… — Ну-ну, ты же понимаешь, что моя смерть не выгодна нам обоим? — ухмыльнувшись, Дазай делает дразнящий шаг вперёд. — Да я определено не пришел с просьбой убить себя. — А жаль. — Гоголь разводит плечами, имитируя разочарование, но пистолет он всё-таки не опускает. — Как ты понимаешь, наши цели схожи: нам нужно найти Достоевского. Тебе — для личных целей, мне — потому что это моя миссия. И сейчас этот человек ловко скрылся в тени, не давая возможности подобраться к нему не с какого расстояния. Думаю моя мысль ясна? — в лице Дазая не читалось никакого сомнения, а про страх вообще можно было молчать, ведь его просто напросто не было, лишь спокойная улыбка, на которую Николай отвечал с такой же аналогичной ухмылкой. — Как знать, как знать, у каждого свои козыри в рукаве. — видимо в этот момент Гоголь уже развеселился и начал перекидывать пистолет из руки в руку. Дазай постарался проигнорировать данные слова, собираясь продолжить свою речь, но был крайне нагло перебит: — И как же так, милый детектив, ты решил заключить союз с преступником, из-за которого пострадали и были убиты несколько человек? Мои фотографии даже было развешены по городу, не находишь это забавным? Осаму промолчал. Гоголь уже спокойно начал обращаться на «ты». — И это и есть доблестные и честные детективы Йокогамы? А этот городок не перестает меня радовать! — Николай залился безумным смехом, но тот продлился не долго, потому что мужчина ухватился рукой за живот: рана, которую «подарил» ему Сигма Гоголю в попытке сбежать от того. Как иронично было от того, что такой не опрометчивый поступок сыграл чуть ли не важную роль в последующих событиях. А что бы было, если бы Николай не был лишён возможности способности передвигаться? Как бы всё сложилось? — В любом случае ты понимаешь, что отказаться от моего заявления будет глупо, не так ли? — Дазай делает ещё один шаг, сокращая дистанцию между собой и сидящим, раздвинув ноги, Николаем. Гоголь снова усмехнулся, скрещивая пальцы рук в замок. — Я многое понимаю, Дазай. Особенно я понимаю, что цель найти моего приёмного отца не является твоей обычной миссией, за ней кроется нечто иное, нечто связанное с личным побуждением. Зачем же тебя понадобилось увидеться с ним? Осаму улыбнулся, но не как человек, которого прямо сейчас раскусили с поличным. — Достоевский начал активничать в преступном мире весьма давно, но в открытую лишь относительно пару месяцев назад. Твой папа, несомненно, задумал что-то масштабное. — Дазай будто убегал от вопроса, резко переключая внимание на Николая. Тот, в свою очередь, закинул ногу на ногу, окидывая детектива хитрым взглядом. — Вижу, мой милый Сигма рассказал тебе много полезной информации. — Достаточно много, чтобы прямо сейчас швырнуть тебя за решетку. — А почему же так не сделаешь? — Николай улыбнулся, показывая при этом зубы, и что-то пугающее читалось в его взгляде, что-то сумасшедшее. — А зачем? Разве так не будет скучно? — пародируя тон Гоголя, Дазай делает очередной шаг вперёд. Теперь он может с лёгкостью рассмотреть чужие глаза, один из которых был закрыт картой. Но казалось, что Дазай видел сквозь бумагу, ощущая, как на него смотрят любопытные очи. — Ах, ну что-же, ты меня явно заинтриговал! Что-же тогда можешь мне предложить взамен? — Взамен? — Ах, ну ты же прекрасно понимаешь, что союз с тобой мне не очень то и нужен. Да, всё может затянуться на долгие недели, месяца, года, но, — Николай окинул Дазая снисходительным взглядом, — я его найду, в этом сомневаться уж точно не надо. Дазай улыбнулся — этот парень действительно утонул в своем чёртовом желание освободить себя от уз привязанности. Гоголю нравится контролировать всё, вплоть до своих эмоций, но только их то и не сможет просто взять и отключить, его ломает изнутри от того факта, что он испытает какие-либо чувства, начиная от любви, заканчивая ненавистью. И Осаму это настолько понравилось, настолько сильно ему захотелось увидеть то, до чего сможет дойти этот сломленный человек, что он даже согласился с его словами, совершенно спокойно разворачиваясь к нему спиной. — Хорошо, проси всё, что душе угодно, только единственное исключение — Сигма и всё связанное с ним. — Отклонено, — Николай внезапно встал на ноги, начиная прожирать детектива взглядом. — Мне нужен именно он. Дазай отлично знал, чего желает Гоголь, но не собирался рисковать жизнью и психикой и так настрадавшегося Сигмы, который потерял доверие практически ко всем людям. Если и рисковать, то точно не чужими жизнями. Осаму тяжело вздохнул, повернув голову в сторону и смотря на Николая через плечо. — Ты собираешься отказаться от многих услуг, таких как: возможность свободно носить с собой пистолет, без опаски контактировать с органами местного управления, больницей, даже в конечном итоге иметь доступ к каким-то важным бумагам, которые находятся в зоне доступности Агентства? — Ну-ну, не приунывай, детектив. Это всё не настолько важно, как имение при себе верного ассистента. — Николай театрально развел руками, заставляя Дазая замолчать. — Ваши отношения не доведут Сигму не до чего хорошего. — Дазай отлично знал, к чему уже ведёт их диалог, а потому решил отбросить все формальности, которые и так выглядели до отвратительности наигранно, и теперь на Гоголя смотрели хмурые глаза. Казалось, что Николай вновь, как обычно в своем репертуаре, начнет смеяться и комната наполниться до жути раздражающим хохотом, но, к удивлению, резвого смеха не последовало, и тогда Дазай резко развернулся лицом к преступнику: Гоголь смотрел на Дазая, самым что ни на съесть, угрожающим взглядом. — Ты не знаешь ни меня, ни его. — Но и он тебя фактически не знает, — теперь Дазай не боялся перебить собеседника, на этот раз начиная делать плавные шаги назад, — да, при амнезии можно успешно восстановить большую часть воспоминаний, но захочет ли он тебя вспоминать? Видимо Николай на пару секунд опешил, хотя когда ты являешься наглым человеком по существу, то наглость со стороны других особо то тебя не удивляет, поэтому на его лице засияла ухмылка. — Он вспомнит. И если судьба свяжет его с моим отцом, то у него просто не будет выбора. Дазай промолчал: тут, определённо, Николай был прав, и если Сигма действительно нацелен найти Достоевского, то ему просто придётся всё вспомнить, насколько это было бы нежеланным. — Так ты принимаешь условия нашей сделки, детектив? — в глазах Николая так и читалось уверенность в каждом своем слове, будто он уже давно взял всю ситуацию в свои руки. Но Дазай чувствовал себя не менее спокойным, поэтому он лишь разочарованно покачал головой. — Если ты больше не желаешь рассматривать другие вариации для нашего союза, то мне придется опустить эту идею, хотя… — Осаму как-то слишком странно улыбнулся, — совсем скоро сюда прибудет полиция. Видимо, слова, которые были ничем иным, как угроза, всё-таки вынудили Николая действовать куда пронырливее. — Ой-ой, неужели ты обиделся на меня? У меня вообще-то есть союзник со стороны Достоевского. — Теперь он не сыграет никакой важной роли. Больше не сказав и слова, Дазай совершает резкий рывок вперёд, заставляя Николая вновь направить свое оружие на детектива, но только в этот раз, насколько не была бы хороша реакция преступника, удача отвернулась от него, и уже через долю секунды Гоголь оказался прижатым к собственной кровати. Раздражённо фыркнув от своей же медленности, Николай окинул Дазая любопытным взглядом. — И что-же собираешься делать, милый детектив? Но Осаму в очередной раз промолчал, глядя на Гоголя больше анализирующим взглядом, нежели недовольным или злым. Николай оказался прижат лицом к кровати, но это не помешало ему глядеть на Дазая через плечо, и вся эта ситуация явно не пугала преступника, хоть он и находился в очень неподходящем положение для шуток. — Вызовешь полицию, да? Что-же они мне сделают? — Лишат свободы. — И это ты называешь лишением свободы? — Гоголь ухмыльнулся, — Я думал ты более оригинальный, Дазай. Неужели какая-то решетка сможет остановить меня, лишая чудесных белых крыльев? — И кто же здесь из нас не оригинальный? — Дазай с иронией изогнул бровь, при этот вид его не подавал никого намека на волнение. Николай вернул голову в прежнее положение, нащупывая под собой пистолет. Поза его действительно оказалась очень неудобной, так как одна рука, держащая непосредственно пистолет, оказалась под ним, а вторая под крепкой хваткой была прижата к его же спине Дазаем. Гоголь лихо усмехнулся, и что-то в его смехе прозвучало настолько подозрительно, что лёгкая улыбка пропала с лицо Осаму, и тот обхватил голову Николая своими длинными пальцами, заставляя того силой вновь повернуть её в сторону. Теперь Дазай ещё внимательнее стал изучать чужой глаз, пытаясь увидеть в нем нечто сокровенное, то, что так сильно пытался скрыть Гоголь от всего мира. Он не мог сказать, что чувствует прямо сейчас Гоголь, но интуиция говорила ему, что мысли преступника снова стали забиты одним конкретным человеком. И Николай до такой безумности хватался за каждую мысль о Сигме, что Дазаю показалось, что сейчас ситуация развернётся не в его пользу. И он угадал. — Как думаешь, насколько много у меня союзников? — Больше одного уж точно. — легонько приподняв краешки губ, Осаму тут же принял хладнокровный вид, ведь в голову ударили не самые приятные мысли. На самом деле, мысли эти не были не то, чтобы неприятными, больше отталкивающими и нежеланными в озвучивание из чужих уст. Но почему-то Дазай медленно осознавал, что всё изначально и шло к этому, и Николай лишь тянул резину, хоть в каких-то моментах он был искренен, если в его случае вообще можно называть это прилагательное. — Ох-ох, а твоя гениальность просто на высоте! — когда чужие холодные пальцы ещё сильнее сжали черепушку, Гоголь показушно вздохнул. — Тогда как ты думаешь, Дазай, сколько у меня союзников в том городе, откуда мы приехали с птенчиком? И как много людей могут сейчас ошиваться рядом с беззащитной мамой нашего любимого Сигмы? — Ты решил перейти на других людей? — Дазай оскалил зубы, явно понимая, насколько сильный козырь находится в рукаве его противника. — Я думал, это разговор исключительно проводился между нами, без затрагивания других персон. Но Николай словно его не слушал, и в глазах его читались нотки удовольствия от осознания того факта, что прямо сейчас одерживает победу именно он, учитывая даже то, что он прижат к собственной кровати, без возможности нормально двигаться. — Видишь ли, его мама с самого начала находилась под моим контролем, а когда она попала в больницу и впала в кому, жизнь её практически оказалась в моих руках. Честно говоря, ты удивил меня, детектив, браво, — раздался наглый смешок, — я даже представить себе не мог, что ты придёшь ко мне лично. Ведь это я хотел наведаться к вам. — Дазай молчал, и это ещё сильнее веселило Гоголя. — Я дал своим людям банальное условие: если я не связываюсь с вами на протяжении недели — избавьтесь от этой женщины. Есть много причин, почему я не мог выйти на связь. Меня поймали, задержат в плену, или арестовали, — окинув Осаму хитрым взглядом, Николай продолжил. — Во всех этих случаях мой план провалился и я… — Не желаешь счастья Сигме? — Какой ты некультурный. Разве тебя не учили, что перебивать собеседника — показание невоспитанности? — Николай попробовал двинуть прижатую собственным телом руку с пистолетом, но его вовремя оставил Дазай, сверкнув угрожающим взглядом. — И кто же из нас будет говорить о воспитанности? Между парнями повисло напряжённое молчание, которое сопровождалось громкими томными вздохами Николая. В области живота до противности сильно болело, и даже если Гоголь и сможет вырваться из крепкой хватки Дазая, вероятность того, что он сумеет сражаться, очень мала. Но даже это не мешало Николаю до жути странно улыбаться, словно так всё и быть должно, ведь в его руках находится сильное оружие, и был это не пистолет. — Так что-же мы делаем? Даже если ты доложишь о том, что в больнице ошиваются мои союзники, то вычислить их будет весьма сложно. Только если ты сам не отправишься на разборки… — из уст Гоголя послышался хохот. — Но насколько сильно затянется этот процесс поиска? Дазай оставался таким же безмолвным, и казалось, что его мысли находятся вне зоне досягаемости, где-то далеко-далеко, и их странные игры в «кошки-мышки» приобрели слегка иной окрас. — Я отзываю свое предложение о союзе. Пока мы не трогаем тебя, ты не лезешь в жизнь семьи Сигмы. — Неужели? И зачем приходил тогда? Ты же отлично знал, на что идёшь и чем придется пожертвовать. Оказывается, ты наивнее, чем я думал. Или… Всё-таки что-то заставляет тебя пытаться как можно скорее избавиться от моего отца? — Я думал, что именно это желание и делает наши цели схожими. Николай словно на пару секунд опешил, перестал улыбаться, и стал быстро хлопать глазами, будто подбирая слова. — Они может и схожи, но мы совершаем их с совершенно разными чувствами. — Которые ты терпеть не можешь. — иронии в тоне Дазая было не занимать, но видимо такой юмор пришелся не по вкусу Николаю, и тот лишь натянул улыбку, в которой читалась злоба, умело скрывавшаяся за видом безразличия. — Так всё-таки чем тебе не угодил Достоевский? Лишил тебя близкого человека, к примеру коллеги или партнёра, а может… — но продолжить свою речь Гоголь не сумел, так как давление на черепе увеличилось настолько сильно, настолько неприятно сжались на его голове чужие пальцы, что не получилось даже сдержать болезненного стона. — Что-же, раз мы перешли на угрозы, то позволь мне тебе сказать, — внезапно Дазай осторожно наклонился вперёд, и его губы оказались практически около уха Николая, — если вдруг ты хоть пальцем прикоснёшься к этой женщине, то ты мгновенно попадаешь в тюрьму, а после и на смертную казнь. Даже если поиски Достоевского затянутся на долгие дни, может быть недели, месяца или года, я найду его, и я тебе гарантирую, — их взгляды вновь встретились: они такие похожие, но настолько разные, что на мгновение показалось, что весь мир перестал существовать и их чувства и эмоции попытались сплелись, желая понять друг друга, но они, как огонь с водой, лишь оттолкнулись, и Дазай продолжил уже более грубым голосом: — Он будет умирать медленно, Гоголь. — И ты готов пожертвовать доверием Сигмы, не сделав ничего, чтобы спасти его мать? — Как только я покину эту прогнившую тобой комнату, я сразу сообщу об угрозе в виде твоих людей, даже не беспокойся об этом. — И что-же ты скажешь? — хоть боль и брала вверх над рассудком, Николай продолжал смеяться, — Скажешь: «Я пришел к одному из наших главных противников и попросил союза, но он начал угрожать мне убийством мамы Сигмы, и сейчас я иду домой, как в ничем не бывало, даже не попробовав задержать Николая». Верно говорю? Или мне напомнить тебе, что я полностью уверен в том, что вы не сможете рассекретить моих людей? И вот момент, впервые за всё время их разговора, Дазай с лёгкостью посмеялся, что даже в какой-то момент Николай спутал этот смех с нервным гоготом. — А ты, как погляжу, совершенно недооцениваешь сотрудников Вооруженного Детективного Агентства? Поверь, твоих людей они найдут быстрее, чем за один день. — Ах, ну как знаешь, Дазай. — А теперь, — на удивление даже самого Николая, Осаму неожиданно отстраняется от преступника, отходя от того на пару шагов. Гоголь, одновременно с интересом и недоверием, продолжает лежать на кровати, будто ожидая ножа в спину, но тишине, которая успела повиснуть в комнате, явно никогда не подружится с Николаем, и тот уже не теряя минуты, направляет пистолет на Осаму. Но уже второе дуло пистолета оказалось чуть ли не около лба Гоголя. — Пока я отпуская тебя, Гоголь, и сиди так, чтобы о тебе вспоминал лишь твой чудный помощничек на стороне Достоевского. Николай с такой большой внимательностью осматривал пистолет, оказавшийся около его головы, что сразу показалось, что слова Дазая пролетели мимо его ушей. Но, кажись убедившись в том, что пистолет детектива действительно заряжен, Гоголь с забавой улыбнулся. — А ты хорош, Дазай, очень хорош! Знал бы ты сейчас, как сильно я хочу переломать тебе ребра. — сщурив глаза, Гоголь с любопытством покосился на Осаму. — Я вроде уже говорил, что пришел не за своей смертью. Издав лёгкий смешок, Николай всё-таки решил опустить пистолет вниз, и тогда Дазай совершил аналогичное действие. — Даю тебе время обдумать мое предложение. Мы просто окажем друг другу добрую услугу, и сделаем так, чтобы обе стороны оказались довольны. Без жертв. — А что ты скажешь своим коллегам и Сигме? — Это окажется нашим маленьким секретом. Или ты предпочитаешь холодную тюремную камеру? — Только если с тобой, детектив. — как-то слишком несерьёзно подмигнув Осаму, Гоголь принялся в очередной раз смеяться. Но Дазай оставался стойким и спокойным, и только на пару секунд уголки его рта произвели что-то на подобии улыбка. — Что-же мы имеем: ты опередил меня, придя ко мне в гости, предложил союз, и сам же его отклонил, и сейчас собираешься независимо уйти? Интересно, очень интересно! — Да, именно, что очень интересно. — А? — Я смог понять, что цель, к которой ты так сумасшедше идёшь, никогда не будет тобой достигнута. — Неужели ты всё-таки затаил на меня обиду из-за отказа союза? Я же всё сказал: возвращаешь мне Сигму и я… Но Дазай уже не слушал Гоголя. Детектив безмятежно повернулся спиной к преступнику и начал плавно двигаться в сторону выхода из комнаты. — Но я всё равно обдумаю твое сообщение, — Николай угрожающе направил дуло пистолета в спину Осаму, — и тогда я обязательно дам тебе знак, детектив. Но уравновешенности и спокойствию Дазая мог позавидовать просто любой человек, ведь даже осознавая внезапно появившуюся опасность, не одна мышца не дрогнула на его лице, и он также медленно продолжил идти к двери. В конечном итоге, даже не посмотрев на Николая, он открывает дверь и покидает комнату, оставляя Гоголя сидеть с вытянутой вперёд рукой. Да, Осаму отлично знал, что Николай не выстрелит… А в воздухе всё продолжали витать слова Осаму: «… никогда не будет тобою достигнута».***
Сигма стоял, широко раскрыв глаза. От холода начали дрожать колени, но злоба с каждой секундой становилась настолько сильной и невыносимой, что его щеки уже покрылись алой краской. — Ты… Ты… Ты на полном серьёзе был готов убить мою маму?! — Не надо настолько сильно злиться, птенчик, это была бы лишь мера необходимости, в случае моего провала. Сигма даже не мог подобрать правильных слов. Он максимально быстро и резко вдыхал и выдыхал воздух, а грудь его то бешено поднималась вверх, то также быстро опускалась вниз. Наверное, за последние дни Сигма поистине почувствовал эту безысходность и боль, и стало настолько страшно за близкого человека, что он был уже готов лететь на Гоголя с кулаками, но в тоже время он осознавал, что его действие не принесет никого толка, и поэтому он продолжал яростно смотреть на Николая. Гоголю же такая сдержанность Сигмы очень понравилось, и он довольно ухмыльнулся, пока его внимание не привлек голос Дазая. — Сигма оказался здесь из-за моей невнимательности, так как оставить его одного я не мог. Поэтому не советую строить на него свои противные планы. Пришел я сюда чтобы получить ответ лишь на один вопрос: зачем ты убил её? — Убил её? — уже более тихим тоном, шокировано повторил Сигма, глядя поражено на Дазая. — О ком вы? — Ну-ну, во-первых, я её не убивал — она сама упала с балкона, — вопрос и возгласы Сигмы будто прошли мимо ушей мужчин, но это прямо сейчас не беспокоило его так сильно, как ещё одно убийство, совершенное со стороны Николая. Неужели он всё-таки решился на это? Даже рискуя собственной безопасностью? — Но её тело ты самостоятельно перетащил в другое место. — Дазай, скрестив руки на груди, слегка наклонил голову в сторону, будто пытаясь показать собеседнику, что он знает больше, чем кажется. — Ах, ну перетащил и перетащил! Вдруг бы моя чудесная бумажка размокла под дождем и ты бы не смог прочитать мое послание? Послание? Перетащил тело? Постойте, не может быть, чтобы они говорили о… — В том или ином случае вину за её смерть несёшь ты, Гоголь. — Ты поистине очень обидчивый детектив! А что будет, если я прямо сейчас расскажу всё как есть, а? — Николай превосходно знал, какой он получит ответ, но его внимание в любом случае привлекли удивлено метавшиеся из стороны в сторону глаза Сигмы. — А ты хочешь знать всю правду, птенчик, которую так умело утаил от тебя Дазай? Глянь-ка, а твой новый друг оказывается тёмная лошадка. Сигма остановил свой взгляд на Николае. Что-то в его взгляде поменялось, будто новая идея созрела в такой ещё неопытной молодой голове, и страх настолько плавно сменился решимостью, что маска притворства с лица Николая на мгновение спала, и тот своим настоящим, серьезным взором начал вглядываться в серые глаза своего любимого. — Рассказывай всё, что ты натворил, Николай. — в очах Сигмы сейчас будто бы загорелись звёздочки надежды, и хоть парень считал свои глаза до притворства скучными и однотипными, в этот момент от него было не оторвать взгляда — что-то явно пришло на ум смышлёному школьнику, и это одновременно и напугало, и заинтересовало Гоголя. Дазай же продолжал молчать: он словно принял роль наблюдателя, но его спокойствие всё ещё продолжало витать в воздухе. — Ну что-же, — Николай так невинно пожал плечами, будто совершенно не ожидая такого ответа (а может он действительно его не ожидал?), и после он снова принимает свою любимую позу на скамейке: нога на ногу. — Начну лишь с того, что моей целью было просто передать послание Дазаю. Наш детективчик не из глупых людей, поработал своими серенькими клеточками, и сразу всё понял. Хотя бы предположить мое участие в этом деле было ну очень легко, ведь убитой женщиной оказалась не кто иная, как девушка, работающая в том самом отеле, где мы с тобой остановились, Сигма. — на лице школьника отразилось предсказуемое чувство вины, которое сопровождалось тем, что юноша грустно опустил голову вниз, но тут же он вновь принимает серьезный вид, — И ведь это очень подозрительно, что убийство произошло спустя два часа, как ты нахально покинул меня, Дазай. Вот теперь внести меня в строку подозреваемых было очень легко. И моя финальная записка с лёгкостью прояснила всё, и время смерти было прямым ответом на то, во сколько нам с тобой встретиться. Хотя эта смерть не должна была стать смертью. — Николай на мгновение помедлил, окидывая своих слушателей задумчивым взглядом, и рука его оказалась около карты на глазу: он начал медленно поглаживать её, при этом добавляя: — Я хотел обойтись без жертв и лишь припугнуть, но видимо я настолько напугал ту миледи, что она в целях попытки скрыться у меня из виду, забежала на балкон, и как только я оказался в той комнате, где она находилась, юная дама от неожиданности дёрнулась назад и выпала из окна. А я лишь хотел, чтобы она просто через некоторое время вызвала полицию, они приехали и начали ли бы обыск квартиры, в последствии найдя ту бумажку. Вот такая вот до жути трагичная история, дамы и господа! — Зачем она вообще побежала на балкон, если знала, что живёт на достаточно высоком этаже? — недоверчиво посмотрев на Гоголя, Сигма скептически приподнял брови. — А тут уже надо спросить у нее самой! — Николай весело улыбнулся, — Жалко только, что мертвые не разговаривают. Но скорее всего, она побежала к окну, чтобы попросить помощи с улицы. Так как в её квартире было ну прям очень холодно, видимо оно было открыто с самого начала, и, чтобы не терять время, она сразу побежала именно на балкон, что и стало её роковой ошибкой. Бывает, что ещё можно сказать! Повисло секундное молчание, которое сопровождалось быстрой сменой эмоций на лице Сигмы: его серьезность мгновенно поддалась гневу, который он так усердно таил и сдерживал эти несколько дней. Но теперь его молчанию пришел конец. — Бывает?! По твоему мнение, её жизнь ничего не стоила?! — перед глазами опять всплыл труп старушки, и на этот раз краски оказались настолько яркими, что Сигме показалось, будто он вновь стоит на этом мерзком чердаке, вдыхая запах мертвечины; в груди неприятно начало покалывать. — Как ты вообще можешь говорить о убитом тобой человеке так спокойно?! — Я не убивал её, Сигма. — Николай продолжал улыбаться. — Она могла с лёгкостью избежать этой смерти, если бы не была настолько пугливой. — А какую реакцию ты хотел получить от молодой беззащитной девушки?! — Рациональный подход к сложившейся ситуации? — Гоголь приложил указательный палец к губам, поднимая глаза вверх, будто он действительно задумался над данным вопросом. — Да ты… Издеваешься?! — Сигма настолько громко прокричал эти слова, что он мигом почувствовал как в груди всё отвратительно загорело, а кислород словно перестал поступать в лёгкие. Холодный осенний воздух противно ударил в горло, а сам парень будто забыл, как дышать. — В том или ином случае, — Николай внезапно вытянул руку вперёд, словно усмиряя Сигму, — её смерть заставила меня действовать быстрее обычного. Мне хотелось дать знак ему, — Николай снова уставился на Сигму, так и напоминая парню о том, что ему предстоит узнать и вспомнить много нежеланной информации, касающейся своего прошлого, — о том, что теперь я присоединяюсь в эту замечательную игру, где каждый пытается избавиться друг друга, а ещё мне надо было оставить послание Дазаю, где было указано место нашей встречи. Тогда то Сигма и смог наконец-то до конца сложить этот замудренный пазл: Дазай решил внезапно пойти к себе домой, даже учитывая нависшую угрозу в виде преследователей, по той причине, что подозревал, что Николай решит передать информацию именно таким образом. И ведь действительно: медлить в такой ситуации было нельзя. — И тут то меня и подловили! — продолжил Гоголь, — Они хитро сливаются с обычными прохожими, делают вид, что каждый занят своим делом, но цель у них одна: нарваться на след противника. И даже если кажется, что их нет рядом, они где-то тут, ошиваются неподалеку и наблюда-ают! — Николай медленно понизил голос и сделал такое пугающее лицо, словно рассказывал детскую страшилку за костром. — Ну и их ещё и больше, чем ожидалось. Передать послание не вышло, зато я смог ранить одного из них. — Гоголь тут же залился довольным смехом, а после уже с более тихим смешком добавил: — Хотя погоняли они меня тоже очень знатно. Кстати говоря, домик твой очень сильно так потрепали, особенно когда я вернулся тогда утром! Ой, точно, ты же сам всё прекрасно видел. — Дазай на эти слова лишь резвёл плечами, но и этого хватило, чтобы они с Сигмой встретились взглядами. — Так теперь вы явно спросите: с какой целью я рассказываю вам эту чудесную и занимательную историю, а особенно, почему я решил выйти на переговоры? Ну логично, что я захотел пересмотреть идею нашего сладкого союза, но произошло кое-что прям очень превосходное: в-первую очередь, на утро осада около дома пропала, и я смог спокойно оставить свое послание и уйти, но я тут же почувствовал, как за мной идёт слежка, поэтому я начал петлять долгие круги (хотя и выгодно мне это было — я смог получше изучить темные переулки этого городишка), и когда я вернулся в отель, прямо около самого входа меня стоял и ждал мой милый и прекрасный союзник на стороне Достоевского. «Вот так чудо!» — скажите вы! И действительно, ведь передал он мне очень важную и нужную информацию: какие-то шишки этого города, в честь постройки какого-то важного здания, решили устроить развлекательный бал-маскарад, куда приглашены такие же богатые личности, но доступ туда открыт всем, главное, чтобы у вас были денежки на билетик. — И неужели Достоевский решится отправиться на этот цирк? — видимо, слова Гоголя звучали как издёвка, поэтому Дазай смотрел на преступника максимально насторожено. — Почему же цирк? — теперь в глазах Николая точно появилась издёвка, — Это прекрасная возможность укрепить свои связи и найти много новых знакомых. — И ты считаешь, что твой расчётливый отец просто так будет рассказывать о своих планах обычному помощнику? Николай отрицательно помотал головой. — Тот факт, что он единственный смог выжить в том заброшенном здание, уже говорит сам за себя. Предлагаю, что совсем скоро его бездыханное тело упадёт прямо к нашим ногам. Сигма невольно сжал кулаки. После того, как он узнал о том, что тот самый подозреваемый преступник, сбежавший сегодня утром с больницы, оказался союзником Гоголя, стало предельно ясно, что жизнь этого человека продлится совсем недолго. Крысы на то крысы, что они настолько умны и наблюдательны, что утаить от них ничего нельзя, особенно с таким то лидером. Но можно ли что-то ещё исправить и помочь этому мужчине? Хотя, он с самого начала знал, на что шел. Помощь террористам — это уже дословный крест на всем твоём существование. Как только ты решаешься переступить порог преступной жизни — назад шага нет. И если ты всё-таки решил прибегнуть именно к этому выбору, умирай и страданий в своем отчаяние только сам. Но всё-таки можно ли ещё что-то изменить? Сигма действительно задумался над этими словами и разговоры между Дазаем и Гоголем мгновенно отошли на второй план. — Это здание строили на протяжении нескольких лет, поэтому вокруг него так много шума. — а Гоголь то очень умело тянул время, и видимо им добираться домой им действительно под дождем. Если только они вообще смогут вернуться после этой встречи… — Это всё конечно прекрасно, — сказал уже более холодным тоном Дазай, — и твой союз, и вся эта информация, но ты явно не поменял условия для нашей сделки. — Конечно нет. — и именно эти слова смогли вернуть Сигму из мира размышлений, а когда знакомый мерзкий взгляд устремился на него, парню даже не надо было поднимать головы, чтобы понять, чьего же внимания он удосужился. Но сам Сигма особо не испугался, наверное впервые за всё это время. Он отлично знал, к чему всё шло и что Гоголь никогда просто так не раздает информации. — И ты отлично знаешь мой ответ, — с натянутой улыбкой ответил детектив. Сигма краем глаза посмотрел на Дазая. Он даже не сомневался в том, что у его так называемого наставника есть куча планов в голове, начиная от побега и заканчивая продуманной атакой. Сигма случайно обратил внимание, что Дазай держит у себя пистолет в правом кармане пальто, и прямо сейчас его рука была напряжена именно в этой области. Да, они точно смогут сбежать. Но как поведет себя Гоголь? Он явно мог подозревать такой исход событий. Зачем тогда рассказал про бал-маскарад? — Ах! Видимо нам никогда не провести спокойного разговора. — Николай спрыгивает со скамейки на землю, при этом под его ногами послышалось неприятное шелестение листьев. Сигма сразу же напрягся, делая быстрый шаг назад. Обычно, когда такие слова произносит Николай, то за ними следует нечто неожиданное и непредсказуемое. Дазай тоже не терял минуты, только в отличие от Сигмы, он направился в сторону Николая, будто образуя между преступником и его жертвой барьер. Оба парня пристально смотрели на Гоголя. — Сколько внимания и почтения! — помахав рукой около своего лица, будто смущаясь, Николай медленно опускает свою вторую руку в карман штанов. — Что ты задумал? — лишь успевает спросить Сигма, когда в руке Николая успевает оказаться какая-то вещь. Что же это может быть? Граната? Пистолет? Нож? Гоголь же словно светился от счастья от пристальных взглядов двух серьезных мальчиков, один из которых хмурился в этот раз милее обычного. Выставив перед собой руку так, чтобы свет уличного фонаря падал именно на этот загадочный предмет, Сигма и Дазай узнают в этой вещи… телефон? Но приглядевшись получше, внезапно оба замечают таймер, который светился ярким белым светом. Неужели это значит… — Ты где-то заложил бомбу?! — спохватившись, прокричал Сигма, делая резкий выпад вперёд. — Что? Нет конечно. — или Николай действительно удивился, или опять очень хорошо сыграл свое изумление, но на лице его действительно разыгралась эмоция неожиданности. — Хотя такой вариант явно заставил крутится шестерёнки в кое-чей голове куда быстрее. — не надо долго было думать, чтобы понять, кому предназначались эти слова. Но неужели Николай смог реализовать что-то похуже бомбы? — Да что творится в твоей чёртовой голове, Николай?! — но на это раз Сигму смог усмирить настроженный взгляд Дазая. Точно, это парк ещё может быть кем-то людим… Гоголь усмехнулся. — Дазай, если ты действительно готов пожертвовать жизнью одного человека для достижения своих целей, то сейчас прекрасный момент показать всё своё настоящее нутро. — Что? — лишь смог вымолвить Сигма, наблюдая за тем, как быстро сменяются числа на экране телефона. Но видимо Дазай прекрасно понял смысл сказанных Гоголем слов, в результате чего он напряжённо прикрыл глаза, словно представил перед лицом не самую лучшую картину. — Это было твоей изначальной целью, верно? — Сигма всё ещё находился в большом замешательстве, хотя он отлично понимал, что на кону стоит чья-то жизнь, — Ты хотел найти нас, чтобы всунуть нам перед самым носом этот таймер и начать пользоваться беззащитностью невинного человека? Но не успел Гоголь скривить на лице ухмылку, как его опережает шокированный выкрик Сигмы. — Чьей жизнью ты ещё собираешься пожертвовать, чтобы удовлетворить свое поганое эго?! — Твоей матери, Сигма. — и снова Гоголя опережают, только уже это оказался Дазай, сказавший эти слова с еле уловимой ноткой печали. Видимо эта информация поставила Сигму в конкретный тупик, ведь его глаза мгновенно приобрели форму чайных блюдец, а мысли поддались настолько изнуряющей панике, что юноша невольно отпустил назад, не отрывая взгляда от экрана телефона. — Ты… Решил теперь издеваться над мной не смертью невинных людей, а жизнью моей матери?! — Не сказал бы я, что эта женщина невинна и ни в чем в виновата. Молчание всегда несёт за собой последствия. — Николай продолжал держать телефон перед собой, и что-то в его взгляде читалось безразличное, словно никакое убийство собственными руками его не пугало. Да, это чувство съедало его уже очень долго. А что мог сказать про себя Сигма? Он снова завернётся где-то калачиком, нервно обхватив голову руками, сдерживая при этом душераздирающие крики? Он вновь будет сдерживать слезы, пытаться доказать себе, что ещё можно что-то исправить? Он опять будет винить себя? Проклинать? Ненавидеть? И снова он окажется во власти чужих рук? Будет видеть это сумасшедшее лицо, которое осознает всё совершаемое им безумие? Неужели судьба так неблагосклонна к нему? А кто же даст ответ? Сигма уставше прикрыл веки, будто пытаясь представить себя не в этом месте, будто его совершенно здесь быть не должно. Да, дом так приятно грел сердце. Дом… Которого не стало. И видимо в этот момент юноша смог ухватиться за эту чудную белую ниточку, которая так манила своей надеждой и светом. И теперь Сигма прекрасно осознал: никто ему не даст ответа, кроме него самого. И если теперь он не может испортить саму Мать-судьбу, то он гордо готов принять её. — Николай, — Сигма медленно и плавно открыл глаза и его взор устремился прямо к объекту его проблем, — если я приму условия вашей сделки, то ты не тронешь ни мою семью, ни обычных жителей этого городка? — Ах, ну конечно! Когда же я ещё врал? — а теперь же Гоголь с просто нескрываемым любопытством покосился на Сигму, словно тот сказал что-то поистине невозможное. — Ты врешь относительно часто, — спокойно и как-то даже беззаботно промолвил Сигма, будто он сейчас общался со своим одноклассником, обсуждая какую-то школьную тему. — Поправочка: я просто недосказываю. — Теперь это так называется? — Сигма посмеялся слишком тихо и беспечно, что заставило и Гоголя, и Дазая, который явно заподозрил что-то неладное в словах школьника, с нотками настороженности уставиться на юношу. Сигма, конечно же, под натиском таких взоров сразу перестал улыбаться, и что-то в его взгляде пробежала испуганное, что показалось, что он уже сожалеет о своих словах. Но он быстро берет себя в руки, делая навстречу Николаю ещё один робкий шаг. — Могу ли я внести некоторые корректировки в твое условие сделки? — голос немного начал дрожать. — Вот это номер! — вскрикивает Гоголь. — Что-же ты задумал, птенчик? — после этих слов Сигма нервно отвёл взгляд, — Давай же, я весь во внимание! Сначала Сигма промолчал, не в силах дать ответ. Его руки потянулись к плечам — этот жест часто помогал ему расслабиться, когда он чувствовал страх. Но сейчас он не собирался строить из себя труса, а потому, тяжело вздохнув, подходит чуть ли не вплотную к Николаю, на этот раз, громко говоря: — Я согласен вернуться к тебе. Видели бы вы этот момент лицо Дазая, хотя соревноваться с ним могла только физиономия Гоголя, который поистине странно улыбнулся, словно он одновременно и ожидал такого ответа, но в тот же момент такая новость потрясла его до невозможности. — Но есть одно условие, при котором я хочу вернуться. — И что-же это? — Мы ведь собираемся отправиться на тот бал-маскарад? — Сигма осторожно поворачивает голову в сторону, глядя на Дазая. — Видимо да, но… — Осаму задумчиво посмотрел на Сигму, будто пытаясь прочитать эмоции визави. Что-же, кажись, мужчина понял намерения своего ученика и поэтому лишь кратко кивнул. Николай осторожно склонил голову набок, всё ещё держа телефон в руках. В его глазах читалось недоверие, словно всё должно было идти немного (или совершенно) по иному. — Николай, — наконец-токи Сигма оказался напротив Гоголя, и их взгляды вновь встретились. Но теперь что-то новое появилось в их переглядах, что-то странное и необычное, и оба парня это осознавали. — Я хочу вернуться к тебе после того, как мы увидимся с твоим отцом — Достоевским. Николай раздражённо присвистнул. — После этого показушного мероприятия значит? — Получается, что да. — И какова же вероятность, что мы вернёмся оттуда живыми? Он явно будет нас ждать. — всё-таки опустив телефон вниз, Гоголь уже с хитрым взглядом смотрел на Сигму. — Но зачем ему от нас избавляться? Мы не обладаем какой-то сверхсекретной информацией о его организации, ничего совершенно не знаем! По крайней мере, никакую опасность для него не играю я… — Сигма не мог утверждать, что Николай также осведомлён о делах своего отца, как он. — Но стоит забывать, что после того, как ты сбежал с Дазаем, — а кстати о нем: детектив впервые за всё это время стал серьезнее обычного. — они сразу решили пробраться в его дом. Почему же не сделали это куда раньше? Да, это действительно оказалось подозрительно. Конечно, Сигма являлся сыном уже умершего близкого или просто хорошего друга Федора, но что ему могло понадобиться от обычного школьника? Только если не желание поговорить о прошлом. Или может Сигма до сих пор не вспомнил что-то важное? Чем же всё это связано? — И на каких основаниях я могу быть уверен, что ты вернёшься ко мне? — видимо Гоголь планировал вернутся в свой проклятый номер в отеле вместе с Сигмой. Никак иначе. — Ты явно можешь быть уверенным в этом… — косо посмотрев на экран телефона, который так ужасающе продолжал гореть белым цветом, Сигма сжал кулаки. Было противно осознавать, что любой его выбор приведёт к тому, что ему придётся вернуться к Гоголю. Этому противному и несносному Николаю, так усердно преследовавшему его во снах. Но ещё что-то можно было изменить и школьник не хотел терять момента. Ещё бы чуточку побыть в теплом доме Осаму, почитать ту книгу, сюжет которой Сигма даже не запомнил, но он чувствовал в этом месте какое-то чувство облегчения и спасения, и эта атмосфера не давала ему потеряться и сдаться, ему просто было приятно находиться в компании странного загадочного детектива. Но Гоголь… Что чувствует к нему Сигма? Что-то поистине страшное таилось в глубине сердца его, и или это было надежда на хотя бы капельку очищения души преступника? А вот его тайны, безусловно, манили юношу. — Николай, не знаю, врал ли я тебе в том прошлом, но сейчас я готов уверенно сказать, — Сигма прекрасно осознавал: назад дороги нет, слова не вернуться обратно в устья, теперь он не может отступить, а потому он сделал решающий шаг к Гоголю, окончательно сокращая между ними расстояние. Сигма уставше прислоняется головой к чужой груди, кладя перед собой руки. Он чувствует как бьётся сердце Николая, как тот смотрит на него своими горящими глазами. Ах, Николай явно запомнил эти действия, ведь потом он получил ножницы в живот. Но сейчас Сигма не настроен на драки. — я не собираюсь тебе врать. Просто дай мне всё обдумать. — он говорил тихо-тихо, так нежно шептал эти слова, и хоть в них и чувствовалась дрожь, он даже позволил себе легонько улыбнуться. А потом он потянулся к губам Николая. В прошлый раз, когда он самолично пытался поцеловать Гоголя, то в его действиях была лишь одна цель: сбежать. Но сейчас, он добровольно вновь возвращается в плен, позволяет себя окутать паутиной отчаяния и боли, только вот, забирать себя в темноту он не позволит. Опыта в поцелуях Сигма не имел, а те разы, когда Гоголь нахально лез ему в рот — он просто замирал, даже не думая отвечать на сие подобие поцелуя. Поэтому, накрыв своими губами губы Гоголя, парень слегка растерялся. Можно ли вообще целоваться не правильно? Ведь в каждой поцелуй вложена частичка тебя, твои эмоции и чувства, и поэтому каждый момент ощущается по-своему особенно. Но почему-то в этой ситуации, роль Сигмы непосредственно выполнял Гоголь, он замер на месте, с какой-то опаской поглядывая на объект своего обожания. Да, видимо прошлый трюк Сигмы дал свои плоды. Но заметив, как юноша, зажмурив глаза, пытается воспроизвести что-то на подобии поцелуя, без каких-либо злых намерений, Гоголь тут же возвращается в свою роль. Резко обхватив Сигму со спины, Николай прижимает к себе парня, что тот от неожиданности пораженно ахает в поцелуй, вызывая у того мурашки по всей коже. Да, как же долго ждал этого момента Николай. Он ждал это долгими днями и ночами, иной раз даже не спал, тихонько заходил в свою комнату с камерами видеонаблюдения и смотрел. Смотрел, как его любимый что-то нервно шептал во сне, ворочался, тяжело вздыхал. А когда Сигма ещё не отказался в его руках, в его доме, он часто бродил по темным улочками, наслаждаясь шумом быстро пролетающих машин и пьяной толпы. И ноги неосознанно вели его к дому Сигмы. Он подолгу сидел на лавочке, пытался рассмотреть в темных окнах знакомый силуэт, а ведь он никогда и со своим фотоаппаратом не расставался. Бывали дни, когда он выходил пораньше на прогулку и тогда ему удавалось запечатлеть просто превосходные фотографии, которые пополняли его любимую коллекцию. Да, любовь сводит людей с ума. Хотя, Николай самовольно спрятал от всего мира свой здравый рассудок: он слишком скучен и зауряден. Теперь, когда он может без проблем целовать и ощущать чужие и желанные губы, мир словно приобрёл новые краски. А вот сам Сигма не мог дать конкретный ответ, касающийся его чувств. Их эмоции с Николаем сплелись как змеи в смертельном поединке — каждый их них преследует свои цели, но что-то странное связывает их, словно тонкая прозрачная нить не даёт возможности даже сделать шаг назад. Сколько сейчас влаживает Сигма в этот поцелуй ненависти и злобы, как сильно горит его грудь, становится трудно дышать, а слова, недовольства, возмущения так и готовы начать сыпаться из его уст. Он боится открыть глаза, увидеть что-то вокруг себя страшное и нежеланное. Сигма искренне желает, чтобы прямо сейчас остановилось время, ведь он больше не будет видеть эти мерзкие сны, больше не будет пытаться сбежать от самого себя, не будет чувствовать боль, не будет не верить в то, что мир полностью прогнил, что люди самые ужасные существа на планете. Он хочет верить в надежду, видеть яркие лучи солнца каждое утро, хочет стать вновь обычным школьником, не несущим на себя это глупое бремя мальчишки, забывшем половину своей жизни. И чем больше он начинает хотеть, тем сильнее он осознает, что надо действовать. Но выходит, что решив что-то изменить, он снова лишится своей свободы? Свобода… Постепенно кислород начал кончаться, всё тело, а особенно горло, начали до безумия сильно гореть, что даже Сигма позабыл, что на улице середина ноября, насколько сильно щеки ещё горели от смущения, от лёгкого стыда и волнения. И когда он осторожно открыл глаза, ощущая при этом, как они наполняются непрошеными слезами, то он увидел перед собой знакомое лицо и улыбку. Только вот, она в очередной раз была неискренней, наигранной, противной и такой жалкой, что внезапно Сигма осознал практически всё. — Надеюсь, что этот скромный поцелуй заключил наш договор? — также тихо произнес Сигма. Он даже позабыл, что рядом стоит Дазай. Да он в общем то забыл, что они стоят посередине парка, ночью, около жилых корпусов. Он забыл всё, но лишь эти глаза, которые находили его в кошмарах, оказались исключением. — Неужели действительно готов вернуться ко мне? — Гоголь хмыкнул. Он был готов уже поднять руку, прикоснуться к теплой щеки визави, вновь ощутить, как тот дрожит от замешательства и ужаса, но его ожидая приобрели весьма альтернативный исход, и он получил твердый и уверенный ответ: — Готов. Рука Николая повисла в воздухе. Он начал вглядываться в лицо Сигмы так, словно увидел чужака, другого юношу, не Сигму. Но нет, это был всё тот же парень, с забавными очами, волосами и улыбкой. Это был всё тот же Сигма, которого он полюбил. — А теперь, — двуколор посмотрел на Дазая, который смирно и тихо стоял рядом с ними, молча наблюдая за сложившейся картиной, — мы хотим знать всё о этом бале-маскараде. Осаму будто даже их не слышал. Он хоть и внимательно наблюдал за происходящим, но его сознание явно было где-то в другом месте, может быть, где-то среди белых облаков спокойствия и умиротворения. — Ну хорошо! — зато сам Гоголь внезапно оживился, и в силу своего раннего живота, он начал чуть не вприпрыжку расхаживать вокруг Сигмы. — Считайте, что теперь мы официально союзники. Что-то тяжёлое, как груз с плеч, наконец-таки упало. Школьник даже насладился тем, как холодный ветер подул ему в лицо, вызывая приятное чувство расслабления. Но оно было недолгим, ведь Николай уже во всю начал рассказывать о этом чудном мероприятие. Но, честно говоря, Сигма больше ничего не хотел слышать. Но, видимо, громкие речи вернули Дазая в этот мир, и его зрачки медленно начали двигаться следом за неугомонным Николаем. Сигма же, не находя другого варианта, тоже начал наблюдать за Гоголем. И снова видит он эти резкие порывистые движения, слишком эмоциональную мимику лица, слышит игру интонаций, где голос становится то таким пронзительным, то очень спокойным, что невольно появляется вопрос: правда ли, что что-то из его действий является искренним? Кроется ли в них истина и есть ли это настоящий Николай? Рассказ Гоголя был не долгий, и даже больше он был наполнен водой, какими-то ненужными замечаниями, но Сигма с Дазаем, не проронив и слова, всё-таки дослушали его. И практически всё это время Сигма не отрывал взгляда от телефона, где продолжал гореть таймер. Почему-то именно эти цифры были наполнены чем-то неприятным, они возвращали в это пугающее состояние безысходности. Но рассказ был окончен, и теперь пришло время продумывать план. План, где они наконец-то смогут увидеть Достоевского в лицо, спустя долгое время. И если Дазай с Николаем знали, как выглядит этот человек, то Сигме оставалось лишь составлять образ из обрывков воспоминаний из снов. — Думаю, что ты, детектив, примерно запомнил расположение каждой комнаты в этой чудном здание. Сольёмся с толпой, и начнем поиски по одиночку. Если у кого-то из нас начнутся проблемы — помогаем. Но если ты собираешься тащить на это мероприятие своих коллег, то проблемы появится не должны. Даёте мне время поговорить с отцом, а когда найдется его труп — скажете, что здесь поработало третье лицо. А потом я забираю с собой Сигму и мы уезжаем из этого города. Могли бы вы только представь, в каком замешательстве и шоке находился сам Сигма, когда Гоголь так спокойно рассказывал про убийство своего отца. Словно он совсем ничего не чувствует, или испытает, максимум, безразличие. А его последние слова. Заберёт… Уедем из города… Сигма нервно сглотнул, ощущая, как по телу пробегаются мурашки. Куда они потом отправятся? Неужели всё так и закончится? Он ведь сам выбрал такой путь… — А если посмеешь помешать мне с последней частью нашей сделки, — Николай глянул на Дазая, потом перевел взгляд на Сигму, а после опустил голову вниз, глядя прямиком на телефон в своей руке. — Придётся терпеть жертвы. Прямо сейчас Сигма не мог посмотреть на Дазая, но такие условия явно не устраивали детектива. И он мог спокойно все оспорить, учитывая, что теперь вся информация разложена ему на блюдечке, но жизнь одного человека кардинально меняет всё. — Сигма, — наконец-то спустя долгое время молчания, сказал Осаму, — последнее слово за тобой. Я не буду что-то решать без твоего согласия. Толерантность и спокойствие Дазая придавали Сигме чуть больше уверенности, ведь все эти два дня он всё ещё сможет находится в безопасном месте под крылом детектива, и он готов сделать всё возможное, чтобы прожить эти два дня максимально хорошо для себя. Школьник боялся, что дальше его ждёт полнейший кошмар и все его ассоциации были связаны с холодом и страхом. Но отступать он не собирался. Больше никогда. Устремив свой взгляд на Гоголя, который опять выдавливал улыбку, Сигма тяжело вздыхает. — Я согласен на такие условия. Повисло протяженное молчание. Каждый из мужчин начал думать о чем-то своем. Дазай вновь ушёл в себя, Сигма опустил голову вниз, а Гоголь стал издавать тихие хриплые смешки. Кто бы мог подумать, что они вообще придут к этому. Но нет, они стоят здесь, под светом уличного фонаря, и пытаются найти друг с другом общий язык. Но в конечном итоге тишину решает прервать Николай. — Ах, ну что-же, раз мы решили всё максимально мирно, в отличие от прошлого раза, то думаю, что разойтись мы можем также спокойно. И кстати говоря, птенчик, — такая хитрая и коварная гримаса не внушала ничего хорошего, — мне недавно доложили, что состояние здоровья твоей мамы значительно улучшилось, хоть она и продолжает находиться в коме. Хочешь расскажу, насколько сильно она пострадала? Или может интересует тебя состояние людей, которые тоже пострадали от того взрыва? Видимо, Гоголь отлично знал, какая реакция последует на лице Сигмы. Это воспоминания ещё сильнее ударили в голову и казалось, что он вновь оказался около своего дома. Крики людей, оранжевое племя — как же это всё было ужасно. Как он только мог позабыть о том, что Николай такой…урод? — Благодарю за информацию, но, как я уже говорил, я хотел бы вернуться домой до начала дождя. Видишь ли, Гоголь, болеть сейчас крайне не выгодно. — как только на лице Дазая появилась улыбка, стало совершенно ясно — этот разговор окончен. Осаму улыбался так легко и беззаботно, что самому Сигме захотелось также улыбнуться. Забыться, не думать не о чем, но, в отличие от Дазая, такая беспечность ему была недоступна. — Тогда не смею вас задерживать. — разведя руками в стороны, Гоголь сделал шаг назад, пародируя улыбочку Осаму, но вышла она больше похожей на ухмылку. Самому же Дазая больше не нужны были какие-либо слова. Он лишь кивнул головой и резкими шагами двинулся на выход из парка. Сигма же тотчас последовал его примеру, и уже через пару секунд шел рядом с детективом. Но что-то всё-таки заставило юношу остановиться и посмотреть на уже сидящего на лавочке Николая. Сам же Гоголь ответил на этот взгляд более мягкой улыбкой, но она ещё продолжала до ужаса пугать. — Не волнуйся, Сигма, пока мы сохраняем наш договор — она будет находиться в безопасности. — помахав телефоном, Гоголь также хитро рассмеялся. Сигме ничего не оставалось, как ответить лёгким кивком. После этого, он побежал следом за Дазаем.***
Всё-таки удача решила сыграть с ними плохую шутку, и возвращались Сигма с Дазаем в свой временный дом под дождем. Но дождь не был настолько силен, чтобы прям заболеть или даже промокнуть до ниточки, поэтому Сигма просто наслаждался повисшей между ними тишиной. Во рту всё ещё оставался привкус губ Николая. Такой приторно сладкий, что явно указывало на то, что перед выходом Гоголь отлично так перекусил чем-то сладеньким, хотя это даже было не столь важно, как необычные эмоции, которые начал испытывать Сигма. Мягкие губы всё ещё не покидали рассудок. Парень искренне пытался забыть все прошлые поцелуи, не считал их таковыми, ведь были они совершенны без его участия, поэтому он всё ещё верил, что отдаст свой первый поцелуй кому-то по любви. Но что-то пошло не по плану… Да, много вещей пошли совершенно на другому течению и теперь уже ничего не изменить. Чтобы отвлечься от этих непонятных и смутных мыслей, Сигма решает поговорить с детективом, а потому он ускоряет шаг, выравниваясь с Осаму. — Дазай… — Да? — Ведь ничего нельзя было тогда исправить? Предполагая, что Сигма может задать такой вопрос, невольно на лице появилась улыбка. — Совсем скоро всё получится изменить. — Неужели ты умудрился что-то придумать? — Я попросил отправиться в твой городок несколько своих коллег. — Ты серьезно им о всем рассказал?! — Ну-с, пришлось кое-что умолчать и придумать героическую легенду о нашем незапланированном поединке с Николаем, где он случайно сболтнул эту информацию. Но зная этих людей, которые решили от отправится на поиски помощников Гоголя, то они определённо о всем догадались. Наверное в этот момент Сигма смог испытать просто максимальное облегчение. Остаётся только подождать, и надежда на светлое будущее возродиться. Но что тогда делать с Гоголем? Школьник уставше помотал головой в разные стороны. Он слишком сильно печется о его жизни. — Но советую не сильно радоваться. — Что-то не так? — Видно, что некоторые моменты Гоголь приукрашивал, теряя их истинную суть, но есть кое-что он сказал весьма серьезно, в силу своего поведения. — Что-то насчёт Достоевского? — Сигма и сам ненароком забыл о союзнике со стороны их противника. — Верно. — Дазай осторожно перевёл взгляд вперёд. — Если этот человек смог доложить информацию Гоголю, то тут даже размышлять не стоит — он будет ждать нас. Не думаю, что наш продуманный и расчётливый противник станет докладывать такие извещения человеку, который каким-то удивительным образом смог выжить после нападения Гоголя. Да и учитывая, что он наконец-то решил публично появиться на людях, то это наталкивает на свои предположения. Слушая эти слова, Сигма всё больше и больше начал ощущать сильное покалывание в груди. Их ждут. И тот факт, что Достоевский решил появится на каком-то бале-маскараде, вообще не чистая случайность. Только вот, что он собирается делать дальше? Убить их? Взять в плен? Только зачем? — И даже если с нами будут мои коллеги из Агентства, то нам действительно стоит сохранять с Гоголем более спокойные отношения, насколько это будет возможно, ведь мы все окажемся в одной тарелке. — Спокойствие и Николай — практически не совместимые вещи. — В любом случае, теперь мы союзники. — пожав плечами, Дазай больше не мог что-то добавить. Союзники… Как же это звучало нереально. Заключить союз с убийцей, чтобы повергнуть террориста. Что-то комичное было в этих строчках, но Сигму это больше пугало, чем завораживало. И хоть он был не один, всё равно что-то не нравилось ему, что-то вызывало подозрение и подсказывало, что всё гладко точно не пройдет. Но у них есть два дня и это хоть немного успокаивало. — Мы же продолжим тренировки? — Конечно. Хотя нам надо умудриться найти костюмы и маски. — Даже не знаю, что из этого заставит нас больше попотеть. — попробовав разбавить атмосферу лёгким смешком, Сигма получил лишь твердое молчание. Да уж, когда надо, этого мужчину совершенно не разговорить. Постепенно дождь начал усиливаться, но Дазай с Сигмой смогли преодолеть уже большую часть расстояния до их временного дома, по крайней мере, Сигма отчётливо запомнил некоторые вывески и названия магазинов, которые встречались им по пути к парку. Как бы не звучало иронично, но школьник постепенно начал привыкать к этому огромному и необычному городу, и он больше не чувствовал такового волнения, идя вдоль неизвестных улочек, хотя страх, что за ними кто-то наблюдает, присутствовал в большей степени, и лишь только уверенность и стойкость Дазая давали понять, что всё хорошо. Переступая через лужи, Сигма каждый раз поднимал голову на Осаму. Хотелось поговорить ним, обсудить что-то непримечательное, просто отвлечься, но видя, как тот о чем-то усердно думает, даже не хотелось подавать голоса. Сигма не мог сказать точно, о чем думает его новый знакомый, но учитывая, с чем они столкнулись, предположения всё-таки присутствовали. И шли бы они дальше в такой тишине, которую прерывали сильные удары капель дождя о асфальт и крыши зданий, но, к удивлению Сигмы, разговор всё-таки состоялся. — Ты действительно готов рискнуть своей свободой, в случае, если план Гоголя всё-таки окажется успешным? Такой вопрос знатно выбил из колеи школьника, заставляя того нервно усмехнуться. Дазай специально задал этот вопрос, зная, какое влияние имеет это чёртово слово «свобода»? Но Сигма, на этот раз, знал, что ответить. Он ещё с самого начала знал, какое решение ему принять. — Если всё пройдёт именно так, как он задумал, и вы не сможете найти его союзников, то да, я добровольно вернусь к нему. — И ты не боишься? — на лице появилась любопытная улыбка. — Боюсь. Очень боюсь. Ведь тогда назад дороги не будет, и я, возможно совсем скоро, пойду следом за его отцом. Когда то он говорил, что тоже убьёт меня. И когда я узнал всю правду о вашей встречи, о ваших планах и целях, то мне стало всё предельно ясно. — И ты не держишь на меня зла за то, что я ничего тебе не рассказал? — Держу, но в любом случае, я всё ещё иду рядом с вами. Это…слишком странное чувство. Но я рад, что всё обошлось именно так. Дазай промолчал, но теперь Сигма уже не мог держать рот под замком. Как же долго он думал о этом глупом слове, которое Николай так наивно олицетворял с полетом белых птиц в небесах. Но действительно ли это слово было настолько недосягаемым? Что на самом деле оно хранило в себе? — Прямо сейчас, я постепенно начинаю осознавать одно: Гоголь бы никогда не лишил меня свободы. Сколько бы он не нацепил на меня оков, не лишил зрения, слуха, слов, он никогда не сможет запереть нечто скрывающееся в моей душе. Свобода — это не просто беспечный полет. Под свободой подразумевается и возможность дышать, чувствовать и понимать. И никто не может лишить тебя свободы, кроме тебя самого. И Николай он лишь… — Сигма резко запнулся на слове, словно боялся продолжать свою речь, — запутался в себе. — Боюсь, что распутает он клубок своих чувств слишком поздно. Сигма внезапно замолчал, медленно поднимая пальцы к своим губам. Как же отчётливо он всё запомнил. Только правильно ли это? — Но, безусловно, жизнь покажет нам, к чему мы придем. Перед глазами вновь всплыл знакомый образ. Свобода, Николай, страх, боль и волнение смешались воедино, в какую-то страшную и безобразную кашу. И тогда Сигма осознал — ему тоже придется распутывать клубок своих чувств. Но, к огромной радости, впереди показалось знакомое здание, которое приютило их в свои стены. Попытавшись сделать всё возможное, чтобы отвлечься, Сигма ускорил шаг. Заметив явное напряжение в действиях своего ученика, Дазай задержал на том свой внимательный взгляд. — Тебе заварить чая? Я принес его из своего дома. — Да… Можно. Дождь заметно начал усиливаться и уже огромные капли начали падать на их и так уже промокшую одежду. Хотелось бежать сломя голову, оказаться в тепле и уюте, забыть о всем на свете. И когда они практически достигли своей цели, Дазай, отдышавшись, уже более беззаботно добавил: — Я, кстати говоря, ещё купил печенья. — и, наверное впервые за всю эту ночь, он улыбнулся мягче и нежнее обычного. И тогда сам Сигма уже не смог сдержать своей улыбки. Как только они оказались внутри самого здания, дождь полил просто с бешеной скоростью, захватывая в плен каждую улицу загадочного и прекрасного города Йокогамы.