Робб Старк
Молодой волк был готов начать выть по ночам. Нет, конечно он не уставал до изнеможения — отец его подготовил основательно. С местными лордами проблем также не возникало. Кто-то обращался с мелкими спорами, которые можно было бы разрешить и на местном уровне, но Робб решил не отказывать им в суде и совете, чтобы натренировать себя работать с разными прошениями, сколь скучными они ни были. Людям было приятно внимание юного лорда, а сам он достаточно легко находил с ними общий язык. Можно было с уверенностью сказать, что наследник Эддарда Старка справлялся с возложенной на него ношей. Он находил время и на работу, и на отдых, и даже на поездки с целью личных проверок. По утрам он осматривал документы, проводил смотр гарнизона, днем выслушивал прошения и находил время для своих тренировок, а вечера проводил за делами или с братьями. Временами Робб, как его отец, выезжал к своим сюзеренам на места, если на то была нужда. С каждым днем молодой лорд узнавал все больше о землях и людях Севера, иногда даже в избытке. Однако Робб Старк ни разу не посчитал возложенную на него ношу — тягостью и продолжал учиться на опыте. Юный лорд заметил, как многие в его окружении любят раздавать советы. Одним из них является мудрость о разделении работы и отдыха. Только вот что для него можно отнести к работе, а что к отдыху? Робб Старк уже пару месяцев пытался обнаружить хоть какие-то следы своего единокровного брата. Стоило только понять, что Джон пропал, как Робб самолично начал его искать, несмотря на все возражения. Когда кто-то сообщил, что видел похожего мальчика на барже в Белую Гавань, молодой волк уж хотел было седлать лошадей и скакать к морю лично, но помешали обстоятельства. Стоило только распорядиться о вещах в дорогу, как отец свернул всю поездку из-за прибытия короля. Хотя сам лорд Старк себе места не находил, он не мог просто оставить королевский двор в недоумении от отсутствия на месте будущего лорда Винтерфелла. Однако несколько людей были все же отправлены в город — все изучить и разузнать. С момента их отбытия и до момента возвращения замок превратился в пороховую бочку. Все обитатели Винтерфелла так или иначе оказались затронуты обоими событиями. Хуже всего пришлось слугам – те и так были не самыми свободными людьми в своих заботах, а с прибытием короля работы только увеличивается. Никто и подумать не мог, что в подготовке их будут отвлекать и придирчиво расспрашивать о Джоне. Все превратилось в чистых хаос: одни работали, другие шептались, третьи умоляли вторых ничего не говорить — не дай бог и их начнут расспрашивать. Ведь не приведи Боги им накажут сверх того, что они и так делают. А работы меньше не становилось, и слуги были вынуждены временами откладывать работы ради небольшой передышки или забывать свои сплетни чтобы наконец-то потрудиться. Многих слуг на удивление приходилось контролировать. Чаще всего эти люди без нареканий делали все, что было возложено на их плечи, но приезд короля не остался ими незамеченным. Как и ожидалось, все хотели увидеть, потрогать или даже прислуживать королевским особам. В конце концов не каждый день маленький человек может подать кубок вина королю или хотя бы кому-то из свиты. Ежели не повезло быть назначенным на почетное дело прислуживать столичным придворным, даже увидеть кого-то из них было тем, что можно было через десятки лет рассказать своим внукам. Оттого на всех Старков упала ответственность бдения за порядком. Ведь что есть небольшое наказание в сравнении с возможностью вживую увидеть королеву и принцев с принцессой? Небольшое неудобство. Из-за этого молодой Робб Старк принял как персональную обязанность следить за слугами как можно внимательнее и строгой рукой, как отец, пресекать все попытки рабочего люди филонить. Люди полагали, что так он старается быть более серьезным, стремиться показать себя достойным преемником отца, а может то было иное. Робб стал временами сам на себя не похож. Обычно жизнерадостный и оптимистичный юноша каким-то образом впитал в себя всю тишину пропавшего брата. Словно при своем побеге, Сноу решил оставить свою меланхолию на Севере для того, кто будет рад ее подобрать и впитать. Таким человеком, как многим виделось, оказался Робб. В довесок, он стал очень вспыльчивым. Пару раз он сам чуть не вдарил кулаком по самодовольной роже глупого принца, что никак не мог научиться уважению в отношении местного люда. Благо, рядом всегда был кто-то, кто мог умерить его пыл. С отбытием отца это бремя как бы пало на матушку, но и она была погружена в себя. С момента падения среднего сына и до покушения она не отходила от Брана и всячески хлопотала о нем. В последнюю неделю она словно снова ожила, начала заниматься своими обязанностями и помогала своему старшему ребенку, хлопотала по замку, но значимую часть времени все еще проводила в покоях калеки или в септе. Робб, как взрослый и ответственный юноша, был в полной мере предоставлен себе и почти никто уже не мог его остановить от спонтанных решений. От своего нетерпения наследник Старков связался даже с Мандерли в поиске брата, надеясь, что те, с располагаемой ими властью над портовыми служащими, помогут разобраться хоть в чем-то. Конечно, многие полагали, что молодой волк перегибает палку в поисках мальчишки бастарда. Мол, раз уж сбежал аки крыса, то пусть и скребется по углам. Что же его искать? Робб резко пресекал подобную молву, а себя успокаивал идеей, что он волнуется не просто так и поднял всех на уши в обеспечение безопасности доверенных ему территории и людей. Раз уж Джон вырос при Старках, то что если им воспользуются враги для своих корыстных целей? Робб верил, что брат так легко не выдаст секреты родных краев и не будет разбрасываться доверием, но молодому волку было необходимо хоть как-то оправдать свои действия. Если не для других, то хотя бы для себя самого. Однако же все прекрасно видели в юнце простую человеческую тоску по родичу. И гори оно огнем, что Джон всего-то бастард. Для Робба он в первую очередь брат и друг, а уже потом Сноу. И Робб искал. Он ездил, расспрашивал, временами грозил людям, допытывая крошки информации. Работал ли он, спал ли, отдыхал или посещал братьев, навязчивый образ беглеца постоянно сопровождал его, словно и не уезжал тот. Молодой лорд старался не забивать голову глупостями и работал на износ, не думая о судьбе брата. Да и как он мог сосредотачиваться на этом, когда на него возложена ответственность за столько жизней. И Робб не бросал главного дела, изводил себя им. Так, чтобы отключаться едва касаясь кровати. Пошла молва как наследничек северный рвется действовать. Одни люди хвалили его за реакцию на их прошения, помощь в решении важных для региона вопросов, другие подшучивали над излишним рвением и серьезностью. Вот только в семье как были, так и оставались нерешенные проблемы. Больной Бран, матушка, на которой лица нет, Рикон предоставленный самому себе, и сам Робб, пытающийся не свихнуться от упавшей на него ответственности. Он твердил себе, что отцу было в сотни раз сложнее, что сам он живет в спокойное время и у него есть вся возможная поддержка. Мейстер Лювин, конечно, исключительно при необходимости, почти что круглосуточно мог сидеть с Роббом. И все же молодой волк ни на день не забывал справляться о семье и временами, как иногда делал отец, просил Старых Богов о душе Джона, о здоровье Брана и матушки, о благополучии сестер и отца, о беззаботности Рикона. О себе он не думал, только о родных. И продолжал день за днем выпрашивать у судьбы крупицы истины, чтобы хоть знать, что его угрюмый брат продолжает и дальше сидеть в тени где-то на этом свете. И вот в один день на стол из неоткуда, словно снежная буря среди ясного дня, легло письмо. Самое простое письмо с именем адресата, начирканное знакомым почерком. Обычная бумага, как и везде. Два листа связаны простой бечевкой и скреплены незамысловатой сургучной печатью. Даже отпечаток не выдавал хоть какой-то информации — круг, как его ни поверни, кругом оставался. Настолько просто, насколько вообще может быть. Это казалось странным, но в то же время было так закономерно. Более в духе отправителя было бы только самому тихонько положить листы на стол и, не обращая на себя внимания, удалиться. Робб сделал пометку в голове — выяснить, чьими руками весточка достигла получателя. На письме значилось знакомое имя, написанное узнаваемым почерком. Робб помнил, как Джон часами мог сидеть и выправлять каждую букву, переписывая самые разные книги. В библиотеке даже где-то прятался маленьких томик сказок, переписанный Джоном и прошедший руки всех их младших, пожалуй за исключением лишь Сансы. Тогда Робб потешался над братом, что почерк его превзойдет и чересчур замысловатые каракули их рыжей сестрички. Джон лишь отмахивался. Сейчас же молодой волк был крайне рад этим воспоминаниям. Радовался всем сказанным им подколкам, что дали удостовериться в отправителе даже не ломая печати и головы. Старк недолго вертел простенькое письмецо в руках. Да и что его мять? Пользы от того никакой. Стоило разуму Робба понять для себя значимость этой весточки, как сургучная печать слетела с бумаги в мгновение ока. Робб не удержался и рассмеялся, читая строчки брата. Этот дурень прямо в лоб, на первой же строчке, писал, что живой и здоровый, вот только занесло его за море. Джон и за Узким морем. Кто бы мог представить Сноу в Эссосе? Правильно, никто. Даже Робб не думал о таком исходе, да и привык он к Джону. Однажды Сноу пришлось бы, конечно выбрать свой путь, и молодой лорд смирился с этим еще по юности, но столь скорый отъезд не укладывался в голове. Не успел уехать отец, как Джон сбежал. Робб не стал додумывать за брата его причины, в любом случае, те только на его совести. Да и додумывать, как оказалось, было без нужды. Беглец сам твердым почерком писал, что ему жаль, что уехал он без прощаний, но это было его решение и путь, который он выбрал сам. Как ни странно, Робб догадываться о чем-то подобном. Провидение нашло брата и захватило с головой. Джона можно было лишь уважать за смелость последовать за судьбой. Возможно пожурить и даже обидеться, но не ненавидеть, как того боялся брат. Более неожиданного письма, Робба удивили откровения брата о его быте в чужом краю. Тот писал и что Призраку сносно, и что он дело себе нашел, даже товарищами обзавёлся на службе. И кем же занимался Джон? Торговым мореплаванием! Робб несколько раз вчитался в строчку, повторно осмотрел письмо, полагая, что оно могло быть подделкой. Ну не дело это Джона. Его представляешь с мечом, или за физической работой, но на судне или со счетной книгой? Сноу в маленьких очках со свечкой в темноте заполняет торговую отчетность — смех, да и только. Выглядело как полный бред, но письмо казалось подлинным. И ради этого Джон оставил Север? Ради волн и пьяных матросов? Ради счетов и бумаг с перьями? Тут был его дом, а он оставил его ради бессмысленных приключений и дешевых развлечений. Робб не злился, нет. В каком-то смысле он был рад, что Джон наконец-то раскрыл в себе эту безумную нотку, но разве того же не было дома? Разве попроси Сноу такую службу у отца, тот отказал бы своему сыну? Да сам Робб и без наместничества мог ему найти что-то подобное и для этого не было нужды пересекать Узкое море! Робб отбросил письмо на стол. Его в мгновенье захлестнула такая нерациональная детская обида, что он сам удивился — такого от себя он не ожидал. Молодой лорд несколько раз отмерил шагами отцовский кабинет, но взгляд его постоянно возвращался к злополучным листам. В нетерпении вернувшись к ним и проглядев первый, Робб уже загадывал, что же обнаружит во втором. Может, что Джон женился? Или решил принять целибат в одной из тех религий? Должно же там быть что-то примерно соответствующее очарованию его приключений с первого листа. К удивлению Робба, вторая часть письма была менее сумбурной и по большей части казалась душевной, привычной. Поначалу слова шли от сердца и в них так явно читался Джон. Большинство предложений было вопросами. Его интересовало все: как прошел визит короля и каковы они, эти южные королевские особы, правда ли отец принял позицию десницы, как он справляется, как сестрички? По ходу письма Джон внезапно спрашивал даже о самочувствии матушки Робба! Зная нетерпимость матери в отношении единокровного брата, последнее, что ожидал увидеть юный волк, так это вопрос о ее самочувствии и как она держится в отсутствие дома отца. Предложение перечитывалось трижды и оно по итогу будто даже не содержало подвоха. Сразу закралась мысль, а не подменили ли там Джона? Однако подтверждением личности и защитой привычного образа Сноу стали пол страницы, исписанные исключительно о Бране. Эти слова о младшем брате мог написать только Джон. Видимо, даже людям за Узким морем при особом желании можно было достать нужную информацию в полном объеме, пусть она и была не для всеобщих ушей и немного приукрашенная. Робб отметил необходимость проверки слуг на возможное раскрытие ими бегающей по замку крысы, но все это позже. Он продолжал читать письмо, видя всю степень волнения Джона, его переживания. Беглец клялся, что немедля приедет, если он там нужен и останется настолько, насколько будет нужен своим братьям. Удивительные перемены происходят с людьми от удивительных событий. Тот Джон, чей след еще хранил Винтерфелл сразу бы сорвался к брату, не заботясь нужен ли он ему. Однако новый Джон даже испросил о своей надобности, прежде чем лететь на всех парах. Признаться, Роббу импонировал такой подход брата. Как бы молодой лорд не желал в тот же миг крепко обнять Сноу, тактичный вопрос перед тем, как бросится в полымя, выглядел более зрелым со стороны брата. Хотя вероятнее всего ему просто дали втык на службе и запретили так резко бросать их. Робб только запамятовал принять во внимание, что имей Джон стойкое желание оказаться дома, его не удержат и самые крепкие кандалы по рукам и ногам. Как в итоге относиться к письму оставалось непонятным. Может Робб и был рад узнать, что у брата по итогу все хорошо и его порывы показали себя необоснованными, но все было слишком сумбурным. Внезапное письмо, странные вести и немного поменявшийся Джон. Голова твердила, что что-то в этом всем не так, но сердце наконец успокоилось от постоянных волнений. Хотелось верить, что у Сноу все хорошо, что его побег — порыв, зов судьбы. И Робб решил довериться. Верить, что брат счастлив, рассекая волны в чужом краю и говоря на чужом языке, верить, что у него есть свои товарищи, которые его не бросят, верить, что его служба ему в радость. Однако в секунду слабости молодой волк начал черкать на чистом листе просьбу приехать, хотя бы повидать Брана и помочь молодому лорду, только занявшему место отца. Было желание так и написать, приправив все словами обиды на беглеца. И все же этот лист отправился в сторону, расписывать на нем перья. Робб взял новый. Вдумчиво окунул перо в чернильницу и начал с толком выводить совсем другие слова. Короткое письмо, едва ли лист. Молодой лорд взял еще один лист и вывел на нем уже совсем другое письмо иному адресату — надо же сообщить отцу и сестрам, что Джон как минимум жив. Недолго думая, Робб переписал основную информацию из письма брата в лист адресованный в столицу, решив оставить оригинал в замке. Мало ли что может произойти по дороге — тот факт, что письмо Джона дошло до Винтерфелла уже чудо. Будет чудом если оба послания Робба не затеряются в своей дороге. Отложив всю работу, молодой лорд отправился на поиски мейстера Лювина. Тот уж точно знал по каким каналам отправить оба письма, чтобы те оказались в руках получателей как можно скорее. Крылья птиц может и донесли бы часть послания, но для таких новостей Робб предпочел бы вестника на коне или судне, в зависимости от места доставки. — Милорд, что-то случилось? — По старчески устало поинтересовался заметивший юношу мейстер. — Еще как случилось. Обнаружилась крупная пропажа, — твердо ответил Робб, но конкретизировал встретив непонимающий взгляд старика, — Джон прислал весточку. Искра радости просияла в глазах мейстера Лювина. Раз мальчик прислал письмо — значит жив. Для старика этого было достаточным поводом для радости. Лучше живой мальчик за стенами дома, чем пропавший насовсем ребенок. — Мейстер, отправьте это письмо в столицу отцу — Робб протянул одно из писем. — Лучше конечно поскорее, да понадежнее, но объем уж великоват для ворона. — Не волнуйтесь. С Вашего позволения я перепишу так, что все уместится, — добродушно кивнул старый мейстер. — Отлично! Буду очень вам признателен. Хоть отец успокоит сердце. Выждав некую паузу, мейстер Лювин все же прервал внезапно молчание: — Милорд, а что же это письмо? — Кивнул старик на лист в руках лорда. — А этому не хватает места назначения. И чтобы его узнать, придется найти того вестника, что так ладно доставил мне письмо брата. И в этом мне понадобиться ваша помощь.***
Кейтилин Старк
Молитвы сменяли друг друга, срываясь с губ осипшей леди Старк, но она с упорством глупца продолжала шептать Богам свои просьбы. Слово за словом она повторяла имена своих детей. Леди не заботили ни кусавший за стенами морозец, ни спустившиеся сумерки, ни даже проступки некоторых особо одаренных слуг. День за днем, постоянная как солнце и луна, Кейтилин Старк стала посещать септу в молитвах чаще, чем когда-либо. Ради ее комфорта еще с неделю назад помещение стали протапливать постоянно — лишь бы супруга королевской десницы не подхватила простуду или еще чего похуже. Даже если на сердце у нее самой от того не станет легче, всем будет спокойнее покуда их леди будет здорова хотя бы телом. Мейстер Лювин и так приложил все усилия обрабатывая раны от кинжала, не хватало еще чтоб ему пришлось трудиться ей над целебными отварами. Несмотря на всю погруженность леди в себя, все считали, что она ожила. То было лишь частично правдой. Да, стоило только Кейтилин Старк спасти сына от покушения, она наконец-то покинула комнату больного сына. Однако легче на душе ей не стало. После семейного разговора в палатах сына, леди Старк снова обернулась призраком. Она продолжала днями сидеть с сыном, ночью оставляла его на молитву и шла отдыхать в собственные покои. С Браном оставались лично отобранные ею и Роббом гвардейцы. Им бы и сам молодой волк мог доверить свою жизнь, потому в охране брата тот не сомневался. Несколько дней назад Кейтилин даже навестила младшего сына, который все никак не хотел отлипать от матери и даже отправился за ней в септу, несмотря на все протесты нянек. В тот вечер губы леди Старк впервые за долгое время тронула улыбка. Стоило ее рукам дотянулись до Рикона, как она прижала его к сердцу в нежных материнских объятиях. Мальчик не совсем понимал, отчего мама, которой он долго не видел, так крепко его обнимает — разве она не из-за его плохого поведения ни разу его не навещала? Мальчику объясняли, что матушка с больным братиком, но малышу все же было страшно. Рикона держали в блаженном неведении, отчего становилось лишь хуже. — Матушка, — отражался от стен детский голос в замковой септе, — мне страшно. — Но ты же у меня храбрый и сильный мальчик, так ведь? — Успокаивала леди Кейтилин мальчика, поглаживая его по рыжей макушке. — Благодаря тебе и Роббу, Бран в безопасности. — Правда? — Засиял малец, искренне полагая, что его маленькие кулачки могут защитить среднего брата. — Правда, волчонок. Мимо тебя и твоего лютоволка не то что человек не пройдет, муха не проскочит! — Подбадривала Рикона матушка. — Без тебя и Лохматого песика нам пришлось бы нелегко. Ох, какой же ты у меня хороший мальчик, — сказала леди Кейтилин и принялась осыпать сына поцелуями, которые ребенок стойко выдержал. В ту ночь леди сама отвела Рикона в его покои, сама уложила в постель и сама рассказывала сказки, пока мальчик не уснул. Утомленный после долгого дня ребенок храбро старался не закрывать глаза и подольше посидеть в ночь, однако успокаивающий голос матери быстро его убаюкал. Леди Кейтилин поцеловала Рикона в лоб, на сон грядущий, и тихонько покинула покои. Она тихими шагами направилась к себе и только божья помощь не дала ей снова зайти в покои Брана. Она так хотела его проведать, но знала, что если зайдет — сама уже не выйдет. Ее придется силой оттаскивать от сына. Только после вечера проведенного с Риконом совесть леди уколола ее. Она так сильно сконцентрировала саму себя на среднем сыне, что забыла обо всем остальном. Острое лезвие кинжала пробудило ее. Она была готова действовать. Ей нужно было действовать. Однако судьба — дама сложная, скрытная и часто обманчивая. Никогда не угадаешь на каком ты у нее счету. Робб резко и даже свирепо отверг идею матери отправиться в столицу к отцу. Она нужна была дома своим сыновьям, наследнику нужна была женская рука в замке. Было неразумно отправляться в такое путешествие в ее состоянии, даже просто ехать в столицу сломя голову не имея на руках никаких доказательств, кроме клочка бумаги. Дело с покушением на жизнь брата старший сын тоже настоял взять на себя, а матушке велел отдыхать и набираться сил. У Робба сводило зубы видеть ее в таком состоянии, но он верил, что поступил верно. Преимущественно верно для матери. Ей нужно было движение, но еще больше ей было необходимо хотя бы выспаться. Проспать хоть несколько ночей подряд без внезапных пробуждений или бессоницы. Вот когда матушка хоть немного оклемается, тогда можно будет вести другие разговоры. Тогда это лишь сильнее подкосило. Она привыкла действовать, держать вожжи в собственных руках, а те сейчас еле складывались в замок при молитве. С каждым днем она делала больше, чем в предыдущий, но глаза от того не наполнялись жизнью. Она хотела помочь мужу, предупредить его, хотела быть рядом с дочерьми и оградить их от любых опасностей, но как она могла бросить своих сыновей, что также нуждались в ней? Роббу нужны была опора, которая сможет выдержать с ним вес ответственности, Бран едва ли оправился после ужасающего инцидента, а Рикон был совсем еще малышом, зависимым от родительской ласки. И леди держалась, с каждым днем стараясь не опираться на них, а снова, как это было до отъезда Неда, стать детям опорой. Но видят Боги, ей было тяжело. Видя своего сына, ее рыжего мальчика, на месте отца пробуждало в ней страшные чувства. Леди знала что этот день наступит, но никогда и не смела думать, что так скоро. С Роббом на месте его отца Кейтилин внезапно ощущала себя вдовой при живом муже. Эддард должен был быть здесь, в залах Винтерфелла, а не на юге. Робб должен был у него учиться и, как подобает любому парню его лет, безобразничать с друзьями. Пусть бы и с железнорожденным мальчишкой, Теоном, и даже с этим бастардом Сноу. Леди была на многое согласна, лишь бы увидеть ее семью такой, какой и должна быть обычная счастливая семья. В такие дни леди часто посещали воспоминания о детстве. Ей являлись дни, когда будучи еще совсем девочкой, она следовала за своим отцом хвостиком, будучи в отсутствие сыновей наследницей. Кейтилин и не помнила чем были наполнены те дни, но в ее голове навсегда отпечатались залы Риверрана и как она, слишком маленькая для взрослых дел, пытается ходить также широко, как ее отец, а тот смеялся. Такая серьезная юная леди, а значит дом был в надежных руках. Вспоминала леди и дни с матерью и сестрой. Как много они проводили в Богороще, плетя венки и собирая полевые травы, как обычные крестьяне. Иногда, когда поблизости не было зевак, матушка заговорщицки предлагала дочкам поплескаться в озере и заливалась смехом, когда те воспринимали детские баталии в воде слишком серьезно. Веселее было лишь когда сестры объединяли усилия и в шутку брызгали водой в младшего брата. Матушка в попытке уравновесить стороны сама вступала в игру на стороне сына, хотя сама конечно никогда не плескалась, оставляя это на маленького шаловливого сына. Дни веселья и беззаботности сменяли друг друга как калейдоскопе, оставляя в памяти шлейф счастья. А потом матушка заболела. Она больше не предлагала им шалости, не смеялась с шуток детей, редко выходила дальше покоев. Кейтилин и Лиза постоянно приносили ей цветы и могли часами рассказывать о последних событиях, но они не могли находиться в покоях леди Риверрана круглые сутки. Лучше бы им позволили. Во время похоронной процессии матушки Лиза и Эдмур плакали до изнеможения и только Кейтилин, с тихими ручейками слез, старалась быть сильной. Стоило ей бросить взгляд на отца, она поняла, что в тот день с матушкой что-то умерло и в нем. В глазах она видела не великое горе, не гнев, не безнадегу. В глазах отца она тогда видела то же, что сейчас наблюдала в своих — пустоту. Словно кто-то явился ночью и выскоблил изнутри все до последней капли крови. Леди Старк пыталась вспомнить как они пережили смерть матушки, но натыкалась лишь на уколы совести. Как она могла оставить своих детей одних, когда те так в ней нуждались? Как могла она оставить двоих сыновей самих по себе, когда на старшего свалилась вся ответственность мира, а младший устраивал истерики, боясь, что мама его разлюбила. Нет, с этим пришло время что-то сделать. Она не может просто и дальше сидеть и строить из себя главную жертву, не имеет права. Как когда-то ей пришлось забыть о себе ради Риверрана и стать помощью отцу, сейчас она уложит все переживания и боль как можно дальше в себя и станет опорой сыновьям и людям Севера. Это была ее семья. Это был ее долг. Это была ее честь. Стоило лишь рассвести, как леди уже начала работать. В ту ночь ей не спалось, вероятно от нервов, а может от отсутствия рядом мужа на кровати, и наутро служанки леди были очень обеспокоены ее состоянием, что даже уговорили мейстера посетить ее. Не то чтобы раньше состояние было лучше, но тогда и сама Кейтилин никого не слушала, а сейчас появился шанс пробиться к ее благоразумию. Потому на самом рассвете леди Винтерфелла посетил Лювин. — Мой Вам совет, миледи, поберегите себя и свое тело, не переутомляйтесь, — чуть ли не умолял старый мейстер. — Ваш разум и тело все еще не настолько восстановились, чтобы перегружать себя. — Я знаю свои пределы, мейстер Лювин, — успокаивала его и в первую очередь себя леди. — Работа только придаст мне сил. — И все же настойчиво прошу Вас хотя бы попить травяных отваров и прилечь днем на пару часов, это поможет Вам, миледи, прийти в себя. Кейтилин сочла это полезной практикой для себя и покладисто приняла советы старого мейстера. Возможно немного трав и дневной сон помогут ей войти в прежний ритм, учитывая как мало она отдыхала в последние дни. Однако и свои обязанности она почти забросила, а потому следовало как можно скорее вернуться к ним. Так она приступила к своим повседневным делам, начав потихоньку разгребать все старые заботы. Она проверяла расходные книги, осматривала работу слуг и проверяла замковые запасы. Только на ревизию продуктов леди потратила почти целый день, но считала себя обязанной проинспектировать все самостоятельно. Она и думать забыла бы о советах мейстера, если бы не ее служанка, которая вовремя подготовила для леди место отдыха. Подремав, Кейтилин чувствовала новый прилив сил и решила также разузнать как поживают другие леди Севера и не нуждаются ли они в чем-то. Очевидно, что писать о таком напрямую она бы не стала, это очень оскорбило бы Робба, вмешиваться в его дела, но также было бы исключительно грубо и покровительски писать такое гордым хозяйкам северных замков. Они вероятно начнут варить ремни своих мужей в голод, чем раскроют свои бедности южанке. Потому Кейтилин шла на тонкие женские уловки и аккуратно вплетала вопросы в исключительно вежливую переписку таким образом, чтобы никто случайно увидевший не узнал бы ее замыслов. За этим важным делом к ней ворвался Рикон, отчаянно требующий внимания матери. Конечно, леди отложила свои письма, в конце концов с ними ничего не случиться полежи они там ночь, и решила немного поиграть с сыном. Кейтилин уколола собственная совесть, что она не с Браном, однако леди решила зайти к нему после того как уложит Рикона, чтобы не создавать у младшего ребенка негативных чувств к брату. Кто же, кроме как мать, знает как отреагирует на что-то переменчивый Рикон. Тот все показывал матушке своего волка, как он его чешет и какой он уже самостоятельный мальчик, заботящийся о песике самостоятельно. У Кейтилин сердце прыгало каждый раз, как сын подходил к зверю, но она унимала все страхи мыслями, что волк не обидит дитя Севера, и надеясь, что Боги защитят сына от дикого зверя. Наконец младшего сына уложили в его собственной кровати и леди могла навестить Брана и помолиться за него. Возможно она и начала хлопотать по замку, но это ни в коем случае не отменяло ее ритуала. Только добавляло дополнительную шерстяную нижнюю юбку чтобы в поздний морозный час не околеть. По окончанию забот Кейтилин без сил рухнула в их с Недом кровать, и может и хотела меланхолично подумать о муже, но не успела — мигом провалилась в сон. Однако перед тем как провалиться в царство снов, она все же поставила себе главную задачу на следующий день, пообещав извиниться перед сыном за свое состояние и начать ему помогать со всем, о чем бы тот ни попросил. Так, леди Винтерфелла прошла переломный момент, она начала возвращаться к своей жизни. После яркого потрясения всегда трудно снова начать жить по-старому. То кажется неправильным, притворным, незначительным в сравнении с пережитым ужасом, однако жизнь идет чередом. Как Робб ни на миг не забывал о своем долге, Кейтилин не давала себе забывать о своем. К тому же, как бы удивительным то ни было, но в работе леди и правда становилось заметно лучше. Меланхолия сохранялась и мейстер постоянно проверяя состояние больной, однако за работой Кейтилин будто бы забывала все плохое и расцветала. Однако же по ее окончанию, болезненная растерянность возвращалась. В один день в Винтерфелл все же прибыла добрая для леди Кейтилин весть. Прилетел ворон с мелко написанным посланием от Сансы. Сначала леди Винтерфелла не на шутку перепугалась, разумно полагая, что у дочери что-то произошло, однако факты рассеяли ее тревогу. Вероятно девица пыталась уложить все произошедшие события в одно письмо и птице это стало тяжкой, но важной ношей. Одна лишь бумага со знакомым почерком дочери стала для ее матери лучшим лекарством. Леди перечитывала письмо снова и снова, разбирала мелкие буквы, улыбалась от восторга дочери. Кейтилин Старк нашла в небольшом письме долгожданный покой. Может и маленький, незначительный, но покой. Весточка от дочери дала надежде пробиться словно подснежнику сквозь снега. Надежде, что ее семья выдержит это испытание. В конце концов добрая весть. Леди Кейтилин хотела как можно скорее отправить дочери ответ, не заставляя ту долго ждать слова матери. Да и признаться честно, матушке еще о многом самой хотелось написать милой дочке. От этого почерк на ответном послании леди становился все более сумбурным и кривым. Для Кейтилин Старк было непостижимо так поддаваться эмоциям, в укор хорошему тону. К тому же, за такой почерк, Сансе вероятно пришлось бы терпеть долгое и нудное наказание и кто как не матушка должна быть примером для подражания дочери. При этом, леди решила также отредактировать текстовое содержание письма, боясь, что, то может попасть в чужие руки и подпортить репутацию семьи слухами о безумии матери семейства или просто приоткрыть посторонним дела семейные. Кейтилин долго выводила дочери письмо, стараясь сделать все идеально политически и по-матерински теплым. Не забыла леди и о младшей дочери. Настроение письма было иное, чем к старшей, но любви в нем точно было не меньше. Кейтилин вспомнила все самые мелкие шалости, что учиняла дочь дома и описала как же скучаем по ним и по заговорщицкой улыбки Арьи. Как хотела бы леди Винтерфелла снова осматривать все углы в поисках дочери, видеть ее улыбку, баюкать ее вечерами. Матушка, отступая от своих идей воспитания даже испросила какими же шалостями дочка уже успела удивить столичных жителей и как та устроилась на новом месте. Однако же не забыла леди Кейтилин и о своих материнских воспитательных обязанностях, и попросила в послании дочь быть осмотрительной и беречь себя с сестрой. К последним строчкам руки благородной хозяйки Винтерфелла начали подрагивать, что не могло не отразиться на письме, однако сама женщина решила все так и оставить — если не присматриваться, то и незаметно. Арье хватит внимания, чтобы заметить эту дрожь в буквах, но она точно не расскажет об этом никому, даже ее собственному отцу. Помимо же ответа дочерям, леди Винтерфелла жаждала передать весточку мужу. Тому необходимо было наиболее подробно ознакомиться с происходящим дома, ведь раз опасность добралась и до Севера, то что же делаться на юге. Жена не могла хранить столь значимый массив тайн от супруга, даже несмотря на то, что дома ими занят сын. Нет, Кейтилин было необходимо без прикрас передать новости о произошедшем в столицу. Но что если их заметят? Это ляжет тенью на всю семью. Почему молчали, не сообщила, отчего не заняты происходящем безобразием и незамедлительно не сообщили подробности в столицу. Ведь то может быть делом государственной важности. Однако и помимо политического подтекста, крайне не хотелось очернять свой дом, что он не смог защититься от нападения и вычислить кто за этим стоял, наказав виновных. Пусть все знают официальную версию, выверенную до буквы, но Нед должен получить исключительно полную и достоверную информацию. Однако где же было все это прятать? Письмо леди выходило больше чем на страницу ее изящного почерка, ворона то не донесет, а если и прилетит к адресату, то где гарантия, что увидит листы лишь задуманный получатель? Можно ли было довериться посыльному, кого могли подкупить на каждом повороте? Сама леди поехать уже не могла, не вызвал гнева сына, потому необходимо было придумать что-то более аккуратное и по-женски элегантное. И идея не заставила себя ждать. Кейтилин достала с полки сборник песен, которые хотела вручить на предстоящие именины дочери, та несомненно первым делом откроет подарок в тишине своих комнат, там не никто ее не осудит. Стоит только открыть сборник, как девочка увидит прикрепленное на капли сургуча письмо, адресованное ее отцу. Санса была умной девочкой, правильной, послушной. Она несомненно поймет что делать с депешей и как быстро та должна будет не вскрытая попасть к ее адресату. Кейтилин аккуратно и очень основательно упаковала письмо дочери и пару дополнительных гостинцев в дополнение к книге с секретом. Так было попросту логичнее и безопаснее. Одно письмо и книга — выглядят подозрительно и привлекают внимание, но вот несколько подарков обеим дочерям от матери вполне ожидаемое последствие разлуки родителя и детей. Нужная книга выделяться не станет, но откроет свою тайну лишь старшей дочери. И Кейтилин верила. В дочерей, в мужа, в свою молитву на помощь божью, что все будет хорошо. Пока же леди Кейтилин просила богов о помощи в своем замысле, юный лорд не терял времени и занимался делами. Останавливать его было все равно что пытаться остановить метель — дело бесполезное и гиблое. Сборы сына приметила и сама Кейтилин, отрываясь от своих молитв и планов, переводя внимание на сына. Тот конечно мог бы лететь на своем коне, да с волком под боком хоть до самой Стены, никто и слова тому не скажет, но был юноша необычайно для себя весел. Более активный, резвый, а поступь словно не на землю ложилась, а по воздуху плыла. Сердце матери сразу замечает изменения в детях и тут не обманулось. Все в поведении сына говорило, что тот сбросил с плеч тяжкий груз, дал себе наконец вдохнуть полной грудью. Однако что произошло сама леди могла только гадать, но не решилась, а потому хотела напрямую спросить у сына, что же его так обрадовало. Понимая, что времени мало, Кейтилин накинула на плечи шерстяную шаль и не щадя легких туфель выбежала во двор прямо в домашнем. Робб сразу заприметил свою матушку, вбежавшую во двор. Возможно он и был в должной мере занят сборами в краткую поездку, но не увидеть леди Кейтилин он не мог. Разгоряченная матушка во дворе в одной шали одним своим появлением выражала важный и вполне обоснованный вопрос для ее старшего сына. То ни в коем случае не странно — интересоваться делами своего ребенка, особенно если на него ложилась такая ответственность. А потому Робб, едва завидев мать, передал конюшему вожжи и быстрым шагом в момент оказался при ней. — Матушка, — начал Робб без лишней куртуазности. — Я ненадолго, буду самое позднее через пару дней. Надо передать одну депешу. — Тебе ли этим заниматься? — Этим письмом только лишь мне. По крайней мере часть пути. Веселый взгляд сына совершенно спутал леди Кейтилин. Она не подавала виду, но настойчивый взгляд требовал от Робба больше информации. — Джон прислал весточку, что живой. Хочу отправить ответ. — Сделать это вороном или слугой невозможно? — Возмутилась леди. Юному ли лорду тратить свое время на заскоки этого бастарда? Будь он хоть трижды единокровный брат ее сыну, но надо же знать приличия! Но если это принесет покой в душу сына, то возможно ему и стоит поехать. Что сердце ножом резать и дальше? Возможно сама Кейтилин и желала бы более никогда не слышать и имени ублюдка, но он дорог сыну, а сын был дорог ей самой. К тому же, Нед вероятно обрадуется, что его кровь жива … Робб быстро заприметил переменившийся со жгучего яростью в задумчивый взгляд. Он знал, что упоминание Сноу не придется матушке по душе, но умолчание она бы также не держала в почете. Юный лорд решил не продолжать эту тему, зная, что их позиции по вопросу не сойдутся. Вместо этого он взял руки матери в свои и посмотрев на матушку нежно, словно совсем мальчишка, тихонько попросил: — Пригляди тут за замков, пока я в отъезде. — Робб, тебе и просить меня об этом не надо, — уверенно ответила леди Кейтилин, позволяя сыну менять тему. — Не волнуйся и поезжай. Да пусть тебя хранят Боги старые и новые! Улыбнувшись матери, Робб в несколько шагов оказался у своего коня и без особых усилий запрыгнул на него. Серый ветер уже был готов отправляться и с нетерпеньем щенка ждал команды хозяина. Напоследок кивнув матушке, Робб отправился в путь. Вот только Кейтилин отчетливо помнила, что забыла что-то сказать сыну, сообщить ему важную весть. Весточка из столицы! — Робб! — Крикнула леди Винтерфелла вслед сыну, надеясь привлечь его внимание. К ее счастью юный лорд еще только выехал за ворота и обратил на матушку полные внимания глаза. — Пришло письмо от Сансы, из столицы! Тебе стоит тоже написать ей ответ! Робб улыбнулся во весь рот и с задором ответил матушке: — Тогда управлюсь за день! Надо поспешить! Только фраза донеслась до ушей Кейтилин, как Робб уже скрылся за воротами. Казалось новость об еще одном письме только подняла его дух, расслабило сердце. Возможно все налаживается, а время начинает приводить все в порядок. Стоило только подождать. Будет и леди Винтерфелла ждать своего сына с его поездки. Будет ждать и молится за него и всю их семью. Пройдет потом еще немного времени, и всей семьей они соберутся в залах их замка и все будет как прежде: спокойным, счастливым и полным любви. В коридорах запрыгает Арья, а Санса будет ей вслед причитать. Бран и Рикон будут слушать сказки, Робб тренироваться во дворе, а Нед с Кет будут с глазами полными любви наблюдать за самым главным их твореньем — за собственными детьми. Однажды их семья снова будет счастлива. Но до той поры леди Кейтилин не имеет права на слабину, не может снова оставить детей. Она будет следовать девизу отчего дома на благо своей северной семьи и не покладая рук трудится на ее благополучие. Это она должна сделать, оно ей по силам.