Когда зажгутся стеклянные свечи

Джон Сноу

      — Еще раз ты учудишь такой финт ушами, я тебе эти уши в твою же задницу и засуну! — Несколько недовольно обращался Джон к своему морскому товарищу, Алину.       По правую руку от северянина зазвучал продолжительный издевающийся смех. По другую руку слышался лишь тихий смешок, спрятанный в кашель. Рыжая башка напротив, сидящая рядом с адресатом угрозы держался лишь бы не загоготать в голос. Только сам Алин с виноватой улыбкой и невинным взглядом избегал взгляда Джона.       — Малек, ты серьезно? Нахера ты у красавицы просил помощи? — Все еще посмеиваясь спросил у Алина Вхаласо. — И нет, красавица, это не потому что я считаю тебя недостойным доверия или бесполезным. Тебе то как раз почет и уважение за то что прикрыл жопу мелкого.       — Алин сам же в эту задницу и влез, — попивая сомнительное пойло из большой кружки резонно заметил Мирио.       — И жопу ему и надради бы, если бы не ты, красавица, — добавил в общее обсуждение Тео. — Ну или не надрали бы, а что похуже, но там лучше думаю и не думать об этом. Последние портки бы с жопы снять пришлось бы ему, чтоб выйти из этой хуевой ситуации.       — А мы можем уже отстать от моей жопы? — Встрял обладатель совершенно невинных глаз. — Или она вам, мальчики, так по вкусу?       Вхаласо отвернулся от грязного взгляда товарища, Мирио погрузил глаза на дно кружки, а вот Тео не растерялся. С хорошего размаха он зарядил ладонью по заднице товарища и с вызовом посмотрел на своего соседа по лавке. Тот быстро сориентировался и с такой же силой шлепнул товарища уже по плечу, да так, что тот разлил половину эля из своей кружки.       — Блять, Алин!       — Это чтоб ты руки на мою жопу не распускал, — как ни в чем не бывало ответил Алин, подзывая рукой девицу-разносчицу. — Дорогая, принеси еще мне и моему соседу того же знатного эля, что вы делаете!       К Тео казалось мгновенно вернулась вся былая любовь к товарищу, что начала угасать вместе с потерей объема напитка. На губах его расцвела улыбка, от которой кровь в жилах стыла. Джон в частности, лишь бы не видеть этой странной радости, последовал примеру Мирио и погрузился в стакан, отпивая не так много как его товарищи, но все еще значимое количество.       — Ну что вы все как девственницы в борделе глаза попрятали! — Обратился к тройке Алин. — Раз уж начали о моей жопе болтать, за нее и бахнем! Ну и за прекрасного ее спасителя тоже!       — А вот эта твоя идея мне уже по душе, — вернулся в разговор Вхаласо. — За Джона и глупость Алина! Без первого мы бы лишились всех тупых ситуаций, которые создает второе!       — За Джона и мою жопу! — Подытожил Алин.       Посмеиваясь, компания отхлебнула своих напитков. Как только Тео залил в себя оставшееся в кружке пойло, как милая девица поставила ему другую кружку на стол. Лавируя между столами и посетителями, она подмигнула в направлении стола. Вот только не совсем ясно кому было адресовано ее внимание. На всякий случай четверо сидевших подмигнули девушке в ответ, только северянин неловко отвернулся. Это заметил Вхаласо и легонько под столом пнул Джона. Когда юноша глянул на старшего с немым вопросом в глазах тот лишь пожал плечами и едва заметно кивнул в сторону удаляющейся девушки.       — Даже если не понравилась тебе девка, — шепнул Вхаласо пока остальные присматривали ее, — окажи ей внимание. Ей приятно будет, а она в ответ и тебе приятно сделает. Будь то хороший эль или даже ее нижняя юбка.       Щеки юноши тронул румянец от идеи второй милости девушки. Конечно в вечернем скудном освещении никто и не заметит этого, но это почувствовал сам Джон. Юноша, из чистого интереса, аккуратно глянул в сторону молоденькой трактирщицы. Та, вполне ожидаемо смотрела на северянина. От этого щеки его порозовели лишь сильнее. Если присматриваться, даже при таком свете уже можно было разглядеть стыдливый румянец. Однако как ни в чем не бывало, Джон с кивком легонько отсалютовал ей напитком и отхлебнул его. На этот раз сама девица зарделась и отправилась дальше по своим делам.       — Вот это ты, друг, гроза женщин! Даже с фингалом, — присвистнув сказал Алин. — Еще один твой взгляд на нее и тебе обеспечена халявная выпивка на весь вечер и что-то любопытное ночью.       Джон недоверчиво посмотрел на друга. Он естественно прекрасно понимал, что недурен собой, но мысли Алина уходили куда-то в совершенно необоснованные сценарии будущего, которые, честности ради, раздражали.       — А знаете, девица то очень даже хорошенькая. И грудь и бедра — все при ней. Я бы от такого угощения не отказался, — вторя другу отозвался Тео.       — Ты ни от одной юбки не откажешься, — постарался сменить тему Джон.       — Он-то да, ни одной женщины не пропустит, — тихонько добавил Мирио. — Вот только будет ли его ненаглядная рада очередной голубе ее возлюбленного.       — Она сама-то не против, — пробурчал пойманный Тео.       — Конечно не против. Будь ее воля она бы сама твоих голуб уложила на свои простыни, — подтрунил над младшим Вхаласо и перевел взгляд на Джона. — А трактирщица все еще на тебя смотрит, красавица.       — Пусть смотрит. Я за это денег не беру.       Моряки усмехнулись от такого неожиданного нахальства северянина. Естественно в исключительно положительном ключе, как бы подчеркивая свою поддержку товарищу. Однако за эти не последовало положенного бахвальства. Не последовало совершенно ничего, кроме молчания. Первым же не выдержал образовавшейся за столом тишины Алин.       — Ну знаешь, красавица, а она так лыбиться, да глазками стреляет. Даже нас всех не замечает. Я бы на твоем месте пригляделся.       — На коей черт мне это надо? — Негодовал адресат всех уговоров. — Что мне с ней делать?       — В жизни не поверю, что нам надо объяснять, что юноша делает с девушкой в постели, — насупил брови Мирио. — Ну или не в постели.       — Когда мальчик встречает красивую девочку …, — начал было Тео, но был прерван Джоном.       Северянин со глухим, но красноречиво громким стуком опустил свой стакан на стол и кинул на товарищей резкий взгляд, полный раздражения.       — Достаточно.       На пару секунд дружеское пространство погрузилось в полную тишину. Все как-то по-новому посмотрели на Джона. Такого ледяного взгляда никто даже от выходца с севера не ожидал, однако вот он сидит, с глазами, полными чистого льда.       — Хера как важно заговорили. Ты чего это? — Удивился Тео. — Такую девку хорошечную упускаешь. Того и глядишь прощелкаешь свой шанс.       Однако прежде чем рыжий смог продолжить свою тираду знающего советчика, его остановил простой, но настойчивый мах руки Вхаласо. Тот внимательно вгляделся в глаза северянина. Найдя искомое, старший товарищ долил в чашку Джона эля до краев прямиком из своей кружки, и кивком на собственную почти пустую емкость попросил принести ему добавки.       Никто не осмелился перебивать тишину, установленную Вхаласо. Может то было благоговение перед старшим, такому на флоте учат быстро, а может и простейшая боязнь получить знатную затрещину. Все местные моряки знали, и ни раз прочувствовали на личном опыте, что рука у Вхаласо тяжелая.       Уже другая, не менее милая, но уже менее приветливая женщина постарше, принесла на столик в добавку целый кувшин, будто бы точно зная, что от нее требовалось. Вхаласо со спокойной улыбкой кивнул старшей трактирщице и та ответила ему тем же. Не дожидаясь, пока та уйдет, старший моряк наполнил кружки своих товарищей, безбожно смешивая их содержимое. Алин и Тео попытались запротестовать, но быстро осеклись и не издали по итогу ни звука. Мирио казалось не особо удивился коктейлю в своей кружке и, проверив запах пойла, равнодушно его отхлебнул. Как только все кружки были наполнены, Вхаласо проницательно посмотрел на Джона и сказал одно лишь слово:       — Выкладывай.       Джон непонимающе нахмурился.       — Понял я, что что-то у тебя на сердце якорем висит. Давай, рассказывай, — уточнил старший товарищ.       — Да нет у меня ниче такого. Просто не хочу говорить об этом, — безуспешно старался оправдаться Джон.       — Тот кому нечего говорить не реагирует так остро, — тихонько заметил Мирио.       Северянин хотел уже возразить, что не собирается душу свою выворачивать из-за всего лишь странной реакции в компании своих знакомых. Да и с какой стати он был обязан раскрывать перед ними все карты? Они, конечно, верно подметили, что на душе у парня висит свой камень, но рассказывать все просто так, перед людьми, которых он знает пару месяцев? Джон не хотел казаться слабым или дураком, или того больше трусом, но имел же он право на свои недомолвки.       Красноречивое молчание ясно давало понять, что северянин не желает выдавать, что его гложет просто так. И в тот момент старший товарищ избрал другую стратегию.       — Ладно. Тогда начну я, — удивительно легко проговорил Вхаласо. — Не знаю что за проблема у тебя, а меня вот девицы вообще не привлекают. Ни в каком любовном ключе. Они все конечно милашки, а встречаются просто сказочные, но мне это все по боку. Не нравятся и все.       Никто за столом кроме Джона даже не среагировал на эту информацию, однако сам северянин был поражен открывшимся фактом. Он помнил, что в Вестеросе многие выбирают целибат и клянутся не делить с любимыми или не очень женщинами ложе, но чтобы кто-то так спокойно делился, что его девицы вообще не привлекают было в новинку. Большая часть окружения юноши всегда старалась заслужить себе честь хвастовством насчет любовных подвигов. Джон сам понимал, что это было лишь смехотворное бахвальство и большинство из героев-любовников уже через несколько лет будут посмеиваться над такими же юнцами. Сам же юноша давненько тоже стал посмеиваться и раздражаться от такого поведения.       — Ах, обожаю такую реакцию! — Улыбался Вхаласо. — Не над тобой смеюсь, не волнуйся.       — Но, ты … — пытался подобрать слова Джон.       — Не трудись. Да, не по девицам я, не скрываю этого, но и при первой встрече же мне этого не говорить же. Вы, молодежь, все держите в себе — вот в чем ваша проблема. Открытость, вот в чем вся соль. Когда ты открыт в своем общении это всегда сбивает людей с ног. А теперь, Джон, выкладывай.       — А если я не хочу?       — Тогда мы ужремся сегодня, разбредемся по койкам и будем потом еще с месяц перемывать друг другу косточки о невысказанном. Конечно, исключительно в мыслях и никогда в лицо.       Такая откровенность уже в который раз поражала Джона. Нет, тот несомненно был рад, что его товарищи говорят с ним открыто и через рот, что вообще редко случалось с людьми, но такая честность сбивала с ног. Он все еще имел право отослать всех в пешее эротическое, закрыть тему и продолжить веселиться с сидевшими за столом, но теперь ему были озвучены последствия его выбора. Он понимал, что как бы то ни было несправедливо, но оставив всех без ответа он покажет крайнюю степень недоверия, что в общем-то разрушит ту только формирующуюся дружбу. Джон взаправду оказался между молотом и наковальней, между “да идут они нахер со своими обидами” и “они мне руку помощи протянули, не могу я их послать”. И только собрался юношу указать всем присутствующим, где он их всех видел, как к своему же удивлению высказал совершенно иное:       — Ну улыбнусь я ей еще раз, поцелуемся, ну переспим мы, а дальше что? А если понравится мне?       — Разбежитесь, влюбитесь, еще пару раз встретитесь, а может ты решишь трактир открыть, — начал потешаться Тео. — Мне дальше перечислять?       Один взгляд Вхаласо, обещавший хорошую затрещину, заставил рыжего замолчать, однако вмешался уже Алин.       — Ну понравится и понравится. Невелика беда. Или тебе уже какая-то девица люба? Северянину в голову не пришла ни одна значимая влюбленность. Он, конечно, никогда бы не признался, что на долю секунды вспомнил шелковые светлые локоны одной милой девицы. Потому же Джон просто продолжил.       — Увлекусь я ей, да дать ничего не могу я. Ни кола, ни двора, у меня даже имени своего нет, — выпалил юноша, но видя непонимающие глаза моряков продолжил. — Я бастард, незаконнорожденный, ублюдок — называйте как хотите. Ни прав, ни наследства. Я только честь ее поругаю.       — Мы об одной девице говорим? — Решился подбодрить друга Алин. — Ты уже ее не обесчестишь, не осталось чести, чтобы лишать. Это же забава обычная, брат.       — Забава? — Неожиданно серьезно завелся Джон. — А если она понесет дитя? Родится еще один бастард? Однажды была уже у отца моего такая удивительная забава, вот здесь потому и сижу. Я знаю, что с такими детьми в замках богатых бывает, сам видел и чувствовал. А на улицах? И представить боюсь, что там творится. Обрекать на такое ни в чем неповинное дитя — верх жестокости. Это чистый садизм. Ребенка ублюдком кличеть станут, косые взгляды бросать, с говном мешать, а мать и того шлюхой назовут, что такому отдалась. Нет в таком ни забавы, ни удовольствия.       На целую минуту все сидящие за столом погрузились в себя. Джон даже залпом выпил весь стакан, желая чем-то заглушить противный привкус сказанных слов, оставшийся на языке. К его удивлению, стоило только поставить стакан, как Мирио плеснул ему еще с пол кружки и кивнул, мол пей, парень. Северянин все же решил поосторожничать с алкоголем и отпил глоток, лишь обновляя привкус во рту.       В то же время Алин впервые уже по-новому посмотрел на Джона. Тот и раньше понимал, что замковый парень во многом от них отличается, но и подумать не мог, что именно в этой части. Тот, перед кем любая юбку задерет и башмачки покажет, даже если он весь в синяках, даже не хотел попытаться воспользоваться красивой мордашкой и ладным телосложением, а уж о его воспитанных речах и упоминать не стоит. Однако он оказался настолько порядочным, насколько можно лишь в сказках услышать.       — Брат, ты явно перебарщиваешь, — все же решился высказаться Алин. — И не смотри на меня так. Ты слишком много на себя берешь! Тут девке этой то плевать будет, а остальным тем более. Да ежели и будет лялька и не захочет она ее — травок выпьет, да и скинет. Они же, девки, сведущи в делах этих. Это уж дело ее будет.       — Ах, как же я преувеличиваю, рехнуться, — даже зло возразил Джон. — А я уже все, рядом проходил, да? И ответственность не моя, и ляльку не мне растить, и наверное не я член в нее совать буду, да? Пойми же, я сам это все на своей шкуре испытал, не заслуживает ни один ребенок так расти. Все косые взгляды ловить, слышать, что каждый мой поступок — очередное поганое плутовство, знать, что я даже за стол с родными никогда не сяду и все потому что, по их словам, мать моя шлюха бесчестная и заслужил я все это.       Северянин сам не ожидал, что его так понесет, но как бы он в себе не запирал эти чувства, алкоголь открывал многие замки, ну или подкручивал их так, что каждое слово сносило все заслоны. Да и как он мог сказать иное, когда его буквально распирала злость? Несомненно, рос он в лучших условиях, чем его товарищи за столом, вот только как часто он доброе слово слышал? А о матери знал ли что-то до своего отчаянного шага? Он и журнал ее читать боялся, не хотел разочароваться, но была же она кем-то и то было явно не шлюха, а он не ублюдок. Однако же это всегда перекрывало все, чем он хотел бы быть, заставляло его характер строиться вокруг этих установок и желать защитить себя и ту женщину, что когда-то дала ему жизнь, но не дала себе остаться с ним.       — Бля, брат, вот у тебя в голове нассано, — продолжил Алин вдалбливать обратное Джону. — Мы же о любви тут говорим! Да и хуй с ней с любовью, потрахаться одну ночь че сразу в ляльку выйдет? Это же тоже не всегда так бывает.       — Ну а я откуда знаю как оно будет? Судьбу я испытывать не собираюсь, как не хочу своей судьбы испытать невинному дитя.       — Честности ради, так ли уж плохо было? — Задумчиво, без стремления задеть, пробормотал Мирио. — Ты вырос в замке, не голодал. Это уже больше, чем то, о чем многие из нас грезили.       — Клеймо останется что в замке, что в канаве. Тут еще и хуже будет. Я рисковать так не хочу, и без того отлично жизнь проживу.       Настроение в компании подупало, большая часть компании снова погрузила глаза на донышки своих кружек, в надежде как-то соскочить с такой личной темы. Узнавать нового товарища было интересно, но лезть ему глубже в душу не очень хотелось. Как человек начавший это, Вхаласо взял на себя ответственность и слово:       — Ну, мы из тебя это дерьмо еще выбьем и как заживешь. И извиняюсь перед тобой, что душу бередить твою решился. А сейчас предлагаю перейти на какую-то другую, менее тяжкую тему, а то же мы нажремся и рыдаться друг другу начнем.       Внезапно для всех всполошился Тео. Из наблюдателя со стаканом сомнительного алкогольного содержания он внезапно подскочил на стуле и как нетерпеливый ребенок начал вертеть головой в сторону своих друзей.       — Так, так, так, стоять, притормозите. Остановились, — размахивая руками протараторил рыжий. — Пока мы все еще на этих семейных взаимоотношениях и далее, я просто обязан спросить тебя, красавица, об одной вещи. Кем тебе Раккалио приходится? Я просто не могу проебать все те день… А, словесные споры, что у нас были. Да, словесные. Не усну, пока не узнаю. И денег я точно не ставил. Да.       — Вы блять деньги поставили? Серьезно? Воды соленой наглотались или просто помутнение сознания коллективное? — В очередной раз за разговор всполошился Джон, немного упустив основную нить вопроса. Его больше возмутило, что кто-то ставит деньги на него, а это несколько выводило из себя.       — Пойми нас правильно, брат, — вклинился Алин. — Вы с Ракаллио пока что самое интересное, что у нас тут происходит. А то море, кабаки, да все то же, только в других местах.       — Вы на что это намекаете?       — Ну соображалку свою заставь работать. Сын ты ему или кто?       На пару секунд Джон потерял дар речи, да и, честности ради, способность думать тоже дала осечку. Он услышал полную ахинею и не сразу понял, откуда вообще взялись подобные пересуды. Когда он наконец-то вернул себе возможность думать и говорить, он выразил единственную верную в момент мысль.       — Вы там совсем с ума посходили?       — Ну мы как раз в здравом уме. Сам подумай. Поперся он за тобой на Север за море, привез, жизнь устроил, да и похожи вы до ужаса, я как-то раз даже со спины вас спутал, — прояснил Джону возникшее недопонимание Вхаласо, которому также очень хотелось знать сыграет ли его ставка.       — У вас даже это, даже стан похожий, — воскликнул Тео.       — Вот это ты спизданул конечно, стан. Вот это ты у нас поэт оказывается, — подтрунивал над соседом Алин.       — Нет ну а ты думал, я что вам, необразованный деревенщина, с сеновала вылез что ли?       — Да, — в унисон прозвучало несколько голосов.       — Да пошли вы.       — За это и выпьем, за взаимоуважение! — Нашел и в этой ситуации повод выпить Алин.       — Тогда уж блять и за поэтов, — немного обижено добавил Тео.       — Чтоб мы с вами всегда находили доброе слово друг другу, — вполне адекватно резюмировал разговор сидящих напротив Мирио.       — О, вот и что-то нормальное из нашего разговора родилось, — смешливо отметил Вхаласо.       — Такие вот мы, словоблуды-изобретатели, — снова высказался Тео.       — Каждый раз, что ты открываешь рот, я задаюсь вопросом откуда у тебя такой талант сочетать слова, — немного отстраненно проговорил Джон, глядя на Тео.       — Во-о, мы еще и друг друга учим новому, — ответил всем присутствующим Тео, — занимаемся так сказать самообразованием!       — Вот тебе бы образовываться и образовываться еще, — поучал Алин. — Самообразование это когда сам себя учишь, а у нас тут образование, потому что мы друг друга образовываем.       — Правильнее будет сказать учим друг друга, — отметил Джон.       — Самый умный что ли?       — Ну, так-то он единственный из нас тут кто образование получил, так что технически да, — подсказал Мирио.       — Так Вхаласо же вроде тоже, — непонимающе тряс головой Алин.       — Там другая история и точно не на сегодня. Она длинная, а мы пьяные — потом снова пить и снова рассказывать и снова пить. Чокнуться можно, — отпивая из кружки оправдал себя Вхаласо.       — За это и чокнемся! Так, сейчас уравняем наши знания. Я наливаю, — сказал Алин и полез к кувшину, чуть не сбив весь стол одним неаккуратным движением.       Изначально Джон даже не заметил, как его кружка снова наполнилась, а тема разговора сама собой переменилась. Он отвечал механически, стараясь поддержать беседу и не выпустить на свет необдуманных мыслей. Его голову занимали услышанные ранее слова. Такой абсурд, но в то же время такой по-странному желанный. Конечно, исключительно очень глубоко в душе. Может то была благодарность или любовь к тому отношению, что семья друга ему давала, а может распространившаяся дальше радость от прибывания в Браавосе. Джон не знал и даже не задумывался об этом, но прозвучало все так честно и по-простому. Словно то была единственная возможная правда.       — Так и правда думают? Что я сын Раккалио? — Нерешительно подал голос Джон.       — Ставки просто заоблачные, даже кэп наш в игре, — не сумев удержать язык за зубами, выдал все Тео.       — Ну что ты, язык без костей, контору палишь, — Алин разочаровано высказал другу претензию и повернулся к Джону. — Брат, все услышанное и сказанное здесь остается здесь, лады? Иначе боюсь мы даже и шагу по палубе не сделаем — свои же за борт кинут.       Видя искреннее волнение в заплетающейся речи матроса, Джон очень убедительно кивнул, заверяя, что он никому не выдаст услышанное и сохранит свое знание в тайне. Да и как будто он мог кому-то так просто рассказать суть разговора. Будто мог кому-то доверить, что сказанные слова внезапно коснулись чего-то очень глубоко спрятанного в сердце.       Он и сам сказать не мог, что так его задело. У Джона уже была семья. Она есть, она на севере и она жива и здорова, просто он не с ними. Были моменты, когда он жалел, что уехал. Только узнав, что Бран пострадал, северянин был готов вплавь через все шторма мчаться на родину и если бы не морские товарищи, да Раккалио, он бы так и поступил. Все они еще долго несли вахту за Джоном, ровно до поры, пока тот не удостоверился в состоянии брата и в отсутствие необходимости своего присутствия подле него. Да, языки вещали, что мальчонка не сможет ходить, что упал скверно, но он уже восстанавливался. Приезд Джона ничего не дал бы, лишь разбередил раны, да создал бы лишнее напряжение с леди Кейтлин, что крайне вредно восстанавливающемуся больному. Юноша не хотел вносить сумятицу в и так деликатную ситуацию, а потому не сделал ничего. Остался волком смотреть назад за море, решив несмотря ни на что двигаться только вперед, без оглядки. И он двигался, стараясь лишний раз не забивать голову чем-то лишним.       Однако слова, что люди видят его часть той странной домашней общности Ракаллио неожиданно трогали до глубины души. Джон не был слепцом, он и сам видел у себя и своего друга сходные черты, но что они могли значить? Ну встретились два похожих человека, ну помог старший младшему, ну нашли они общий язык. Что из этого следует такого неожиданного? Что совпадения случайны? Что все еще существует людская доброта? Что Джону просто ужасно повезло встретить неравнодушных людей, что отнеслись к нему со всей сердечной теплотой? По отдельности каждая догадка казалась совершенно обыкновенной. Случается же в жизни разное, да и могло ему хоть раз в жизни повезти. Однако все вместе, складываясь воедино, они почему-то образовывали странную логическую задачку с неизвестным и Джон только сейчас заметил ее между строк.       Всю свою жизнь юноша ловил тонкие черты сходства отца и своих братьев и сестер. Бесспорно, в северную породу безусловно пошла лишь Арья, словно воплощая собой тот стержень Старков из Винтерфелла. Однако и Робб, и Бран, и Рикон, и даже Санса в некой мере были отражением их общего родителя. Они не были копиями отца, но их сходство ощущалось. В движениях, в манере речи, в ухмылках и взглядах. Сколько бы Джон не видел свое старковское лицо, он не мог провести те же параллели. Он, со своей типичной старковской внешностью, которой временами завидовала леди Кейтлин, не сумел отыскать общих черт с единственным известным родителем. Какая ирония. Ох, как временами он ненавидел Робба за его копию отцовской усмешки. Ненавидел и завидовал правильности Сансы, унаследованной от отца. Джон копировал поступь родителя и понимал, что сделан из другого теста, но упорно продолжал все больше походить на отца, продолжал доказывать, что его место в Винтерфелле. И внезапно, за морем, он замечает общность с кем-то. Ту же манеру двигаться, ту же усмешку, ту же вечную печаль в глазах. Разум твердил, что это неправильно, но сердце отчаянно цеплялось за любую сходную черту.       — О чем задумался, красавица? — Заметив, что северянин не с ними, поинтересовался Вхаласо.       — Да так, — прихлебнул Джон. — О семье.       Совершенно неожиданно всполошился Алин, отвлекаясь от истории, как он с близкими по юности, делая вино, добавили слишком много сахара и получившийся напиток больше напоминал портвейн, нежели вино, причем к тому же ужасно приторный.       — Я потом тебе рецепт опишу во всех красках, — подытожил матрос и перевел все внимание на северянина. — Нам снова тебя к мачте привязывать?       — Боги, ты это еще долго вспоминать будешь? Один раз всего было! И я был на взводе!       — И все равно если надо будет, мы тебя снова как примотаем, что не отвертишься от нас!       — Забились, — наконец в полной мере возвращаясь в разговор согласился Джон.       — Полагаю, в определенной мере, это звучит как тост, — размеренно предложил уже порядком накидавшийся Мирио.       Споров на этот счет не возникло. Наоборот, все с единодушием встретили это предложение и принялись наливать друг другу по новой. Так они и продолжали, обсуждали глупости, вспоминали стыдные истории и тихонько пили под вновь найденные поводы.       Когда наконец самый неискушенный член компании понял, что еще немного и он ляжет на трактирной скамье, прямо на колени своих товарищей, было принято решение закругляться. Вся честная компания провожала Джона до его койки и даже заботливо оставили у кровати ведро — просто на всякий случай — после чего направилось по своей собственной расквартировке на суше, надеясь испытать на себе немного забвения сна.       Северянин же, несмотря на физическое истощение и неплохое количество алкоголя в организме, не сразу погрузился в царство снов. Оказавшись в полном одиночестве он снова и снова прокручивал и старую информацию, и только что полученную. Даже если веки так и норовили задвинуть юношу от света, разум отказывался прекращать работать. Джон вспоминал свое путешествие, новых товарищей, старых близких, прокручивал в голове все произошедшее с ним. Он не знал, как спустить с сердца этот камень. Тогда, в порыве удивительного вдохновения, юноша твердо решил написать домой письмо. Вероятно, оно не вызовет столь явного негодования леди Кейтлин, но в то же время выразит накопившиеся чувства Джона о доме и обнадежит близких.       Что удивительно, наутро он все еще помнил о своем намерении и, несмотря на пульсирующую боль во всем теле, он все же взялся за перо. Можно только благодарить богов, что Джон, памятуя о письме, совсем забыл о некой нелицеприятной части, что собирался изложить на бумаге. Только благодаря этому в Винтерфелл было отправлено спокойное, несколько меланхоличное, но в то же время оптимистичное письмо, наполненное любовью в семье и близким.