если вселенная бесконечна действительно

когда в одном городе становится невыносимо душно от вязкого смога, которую неделю висящего над домами-коробками и норовящего просочиться в тесные квартирки сквозь москитную сетку, они, не сговариваясь, берут билеты на поезд и едут в другой. поезда дальнего следования, отходящие от Площади трёх вокзалов, пахнут маслянистым креозотом и дымом. На перроне толкаются и шумят. кто-то случайно проезжается по ногам колёсиками чемодана и, не извинившись, исчезает в толпе. у Аполлона с собой потёртый рюкзак с нашивкой и гитара. весь нехитрый багаж умещается прямо под сиденьем. только гитару он решает поставить к столу, поближе к себе — плацкарт всё-таки. юркая проводница с ярко-рыжими завитыми волосами проверяет документы. у Аполлона в паспорте дурацкая фотка и имя Фёдор. настоящее имя последние лет пятьдесят почему-то не воспринимают. всё шутят про поэта Аполлона Майкова и пародируют Райкина. Аполлон на первое обычно кивает, мол, слышал про такого. конечно, слышал. и даже стихи его читал. сам написал — сам и читал. на второе он обычно закатывает глаза — приелось. а Федя… Федя созвучно с Фебом. близкие друзья так и зовут — вроде как прозвище с отсылкой. всё смеются, что, раз Федя уже третий капустник в Институте культуры организовывает, значит, искусствам покровительствует, а значит, почему бы ему не быть Фебом. Аполлона, в целом, устраивает. до отъезда — считанные минуты. за это время можно выкурить сигарету, уронить зажигалку, чудом поймав до того, как она ускачет на рельсы, откуда её будет уже не достать, и выкурить ещё одну сигарету. Гермес идеально укладывается. ну… почти. окурки на перрон бросают только свиноты. Гермес не так воспитан, Гермес оглядывается в поисках урны. урна, как назло, совсем в другой стороне, и, пока Гермес ходит туда-сюда, стараясь поддерживать чистоту и порядок в общественном месте, поезд трогается. вздох. поезд набирает скорость, Гермес тоже. ему повезло, он счастливый обладатель дыхалки, не испорченной табаком, а такие пробежки — это ему вместо физкультуры и воспоминаний о куда более спортивном прошлом. — руку давай! Аполлон, крепко держась за поручень, высовывается из дверного проёма, протягивая незнакомцу руку. наблюдать за ним было интересно, ну как после этого не помочь? Гермес вприпрыжку бежит за вагоном и, поравнявшись с проявившим участие парнем, крепко цепляется за его ладонь, в два прыжка оказываясь в тамбуре и едва не сшибая того с ног. не специально, конечно, просто немного не рассчитал. бывает. — спасибо, — благодарно улыбается он и протягивает руку для рукопожатия. — Гера. — Федя, — кивает Аполлон. пальцы снова касаются шершавой ладони, Аполлон внимательно смотрит на стоящего напротив. — куда едешь? — до конечной. а ты? — я раньше. у спортсмена — так назвал его про себя Аполлон ещё до того, как услышал имя — отросшие русые волосы. от ветра они пушатся и немного электризуются. ветер им идёт. этот Гера, он сам — как ветер. Аполлон плюхается на нижнюю полку, у спортсмена — боковушка напротив. он забирается на неё с ногами и любопытно разглядывает Федину гитару. — твоя? — моя. — сыграешь? — легко. гитарист — это Гермесу почему-то нравится больше, чем Федя — убирает привычным жестом со лба недавно остриженные кудряшки. раньше они были длиннее, раньше их удобно было откинуть назад одной рукой. раньше они, кажется, были чуть более золотистыми. — что тебе сыграть? — что хочешь, — чуть заторможено качает головой Гермес, пристально наблюдая за тонкими пальцами, расстёгивающими молнию от чехла. гитарист негромко наигрывает что-то весёлое, и сердце Гермеса ухается вниз, тут же взлетная и колотясь в такт мелодии. слова. в прошлый раз там ещё были слова. — раз, два… четыре, пять, и ты не будешь меня искать… — подпевает он совсем тихо, почти наугад, замирая от страха. вдруг — не то? тонкие пальцы срывают аккорд. Аполлон резко вскидывает голову, сталкиваясь взглядом с Гермесом, едва заметно кивает в сторону туалетов. то. конечно, то. щелчок. Аполлон на ощупь поворачивает заедающий время от времени замок. Гермес, семенящий за ним на не гнущихся от волнения ногах, делает шаг назад, упираясь бёдрами в мокрую раковину. на джинсах остаётся пара тёмных следов. — значит, Федя… — Гермес не сводит с него глаз, жадно разглядывая каждую чёрточку, подмечая малейшие изменения в лице. — значит, Гера, — усмехается в ответ Феб. оба молчат несколько секунд, а затем начинают хохотать. ну и бред. Аполлон заправляет длинную прядь Гермесу за ухо. кончики пальцев едва заметно подрагивают — не верится. он скучал. он очень скучал. по этим волосам, по возможности играть с ними, как ему вздумается, по едва заметной улыбке и мурашкам, бегущим по шее Гермеса, стоит Аполлону провести за ухом подушечкой большого пальца. — я скучал, — повторяет он собственную мысль вслух. Гермес кивает. он тоже скучал. скучал по тёплым пальцам с мозолями от инструментов, внимательному взгляду и… и кудрям. — где кудри? — хмурится Гермес, зарываясь одной рукой в копну волос на затылке. — подровнял немного, — небрежно пожимает плечом Аполлон. — и как я должен был тебя узнать? — но ты ведь узнал. Аполлон кладёт руку поверх джинсовой ткани, слегка надавливая. Гермес давится стоном и шумно сглатывает, инстинктивно хватаясь за чужое плечо. Аполлон улыбается уголком губ и не спеша тянет молнию на джинсах Гермеса вниз. — что же ты делаешь, Федя? — едва слышно выдыхает он, крепче сжимая плечо Аполлона. — продолжаю с того момента, где мы остановились в прошлый раз? ещё скажи, что ты против, Гера, — невинно хлопает ресницами Аполлон, дразня. Гермес не против. Гермес не против настолько, что позволяет стянуть с себя джинсы до колен и, реагируя на мягкий, но настойчивый толчок от Аполлона, садится на край раковины, балансируя на крохотном островке более-менее сухой поверхности. Аполлон слишком медленно, слишком дразняще ведёт кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, заставляя податливо развести ноги, и, предупреждая сдавленный стон, который вот-вот вырвется наружу, впечатывается в губы Гермеса требовательным поцелуем. Гермес прикрывает глаза, шумно выдыхая ему в губы. именно на этом моменте они в прошлый раз и остановились, теперь он помнит совершенно отчётливо, хотя не то чтобы когда-то вообще об этом забывал. Аполлон аккуратно придерживает его за талию, чтобы Гермес ненароком не грохнулся из своего шаткого положения, если машинист вдруг надумает резко затормозить. свободная рука неторопливо оттягивает резинку слегка намокших боксеров, и чем нетерпеливее ёрзает Гермес, тем неспешнее становятся движения Аполлона. приспущенная ткань. мимолётное, точно случайное, касание. почти невесомое прикосновение губами к чужим губам. — Феб… — на грани слышимости умоляюще шепчет Гермес. — что такое? — безмятежно улыбается Аполлон. — разве ты куда-то торопишься? Твоя станция, кажется, ещё не скоро… или ты хотел ещё успеть поиграть на гитаре? Аполлон, думается Гермесу, всё это время хотел поиграть с его выдержкой — любимая его игра, в которой Гермес всё время проигрывает. оттого, наверное, и любимая. — Феб… Гермес срывается на тихий скулёж, позволяя слегка потянуть себя за волосы, очертить оголённую шею влажными губами, запечатать очередной стон поцелуем. Аполлон отрывает пару бумажных полотенец, висящих над раковиной, предусмотрительно кладя их рядом, и уверенно обхватывает напряжённую плоть рукой. от Гермеса пахнет сигаретами, мятным «Орбитом» и дешёвым гелем для душа, который служит ещё и шампунем, и кондиционером, и на худой конец жидким мылом. Гермес, как всегда, податлив и нетерпелив. Он привычно притягивает Аполлона к себе за талию и покорно откидывает голову назад, отдавая себя в его распоряжение. Аполлон слышит шумное дыхание, чувствует, каких усилий стоит Гермесу не быть слишком громким, и это осознание кружит голову не хуже запаха ментола с примесью табака, запутавшегося в чужих волосах. Гермес совершенно не умеет сдерживаться рядом с ним, он совершенно очарователен в своей открытости, и это очарование тоже кружит голову. а ещё голову кружит резко дёрнувшийся во время торможения поезд, и Аполлону приходится быстро прижать ладонь к затылку Гермеса, чтобы тот не удалился о зеркало позади себя. Гермес разочарованно вздыхает, сводя брови, когда проводница громко объявляет станцию. — не так уж далеко оказалась моя остановка, — расстроенно тянет он. — или это просто время с тобой летит со скоростью света. — сойдёшь сейчас? — вскидывает брови Аполлон, наблюдая за тем, как Гермес затягивает ремень. — на самом интересном месте? это уже вошло в привычку — расставаться на полуслове, полудействии, сходить с дистанции на полпути. — я еду назад завтра этим же поездом. с этой же станции. Аполлон кивает. — я тоже. — теперь-то мы точно узнаем друг друга. — ты будешь курить на перроне до последнего и еле успеешь на поезд. — а ты протянешь мне руку и поможешь запрыгнуть в последний вагон. в дверь стучат. проводница громко сообщает, что до конца стоянки осталось три минуты. — минуту… Гермес, как всегда, тянет до последнего. — с любимыми не расстаются, — едва слышно шепчет он, порывисто подаваясь вперёд и касаясь губами кончика чужого носа. — до завтра. эй, не на век же прощаемся. Аполлон поджимает губы. не смешно. — один день. день это миг, Феб, — примирительно бодает его носом в щёку Гермес. — именно он называется «жизнь», — усмехается Аполлон. он выходит из кабинки вслед за Гермесом. молча наблюдает, как тот вытаскивает из-под сиденья дорожную сумку, стоит в дверях тамбура, когда поезд снова трогается. и когда за окном начинают мелькать деревья да провода — он всё ещё там. и когда по ушам бьют резкий визг тормозов, чей-то крик, и всё вокруг сыпется, как карточный домик — тоже. когда он в следующий раз открывает глаза, ему настойчиво задают надоедливые вопросы. как его зовут? по паспорту — Фёдор. помнит ли он, какой сейчас месяц? июнь. а число? не уверен. вчера, кажется, было четырнадцатое. оказывается, нет, вчера было девятнадцатое, сегодня уже двадцатое. значит, он опоздал на поезд. понимает ли он, где находится? понимает. очевидно, не там, где нужно. и никого-то из них обещанная встреча не защитила, и никто от расставания оказался не застрахован. и снова их прервали на самом интересном месте. и снова они не оставили друг другу никаких ориентиров — одно только обещание. это уже вошло в привычку. в следующий раз он сыграет ему песню об этом — через век или через миг.