Флирт с драконом

      Когда ревущий огонь уменьшился до легкого потрескивания, угли излучали теплое сияние, которое едва освещало стол, за которым я сидел в течение нескольких часов. Пешки теперь с тех пор разбежались при моем появлении, хлопая дверями с такой силой, что я был уверен, что их грохот сочетался с моими безумными криками полного разочарования. Свидетельства моей ярости были очевидны во всем, кто оглядывал комнату. Осколки стекла, собранные в кучу у угловой стены, обгоревшие книжные полки от того, что их швыряли в огонь, и перевернутые стулья — вот начало истории моего следа ярости.       Как она могла это сделать? Просто сидеть в объятиях тех, кто презирал ее, и жеманиться по поводу ее акварелей, притворяясь, что все в порядке. Притворяясь, будто она не хочет прорваться сквозь них и покончить с этим безумием раз и навсегда. Я занимался этим всего несколько недель и балансировал на грани собственного безумия. Я вцепился в спинку стула, мой разум охватил меня, когда я обдумывал слова Эйгона. Вопреки его приказам. Висенья была хитра, да. Стратегически, конечно. Но резня, произошедшая всего за несколько дней до этого, была вне ее компетенции. Совет хотел, чтобы кто-то ответил за все преступления чёрных, в то время как Эйгон хотел натравить на кого-то свою собаку, и все они хотели, чтобы кто-то был виноват. И я хотел… ясности.       Я хотел немного чертовой ясности.       Все, что я чувствовал в течение нескольких дней, была агония. Это было так, как будто я пробирался сквозь туман, никогда не видя конца, как бы сильно я ни старался прояснить свое видение. Разрывающий сердце страх за тех, кто меня окружает, за тех, кого я когда-то поклялся защищать. Были те, кто этого заслуживал, как мой дедушка и Коль. Потом были невинные. Хелейна… дети… моя мать. В слишком юном возрасте я обнаружил, что мир — жестокое и неумолимое место. Я желал своему ребенку другой жизни. Моей семье.       О, как я хотел, чтобы это было единственное, что угрожало моей психике. Я хотел, чтобы она была единственной вещью, которая проникла в мой мысленный взор вместо отвратительных угрожающих образов разбросанных тел и сожженной плоти и костей. У меня перехватило дыхание, когда я судорожно выдохнул, опускаясь на стул, в который несколько мгновений назад вцепился с удвоенной силой. Прерывистое потрескивание сосредоточило мой разум, даруя мне краткое, мимолетное удовольствие, которое я позволил себе, когда мигрень и внешние силы стали непреодолимыми.       Ее пальцы, пробегающие по моим волосам… ногти царапают мой череп, в то время как горячее дыхание ласкает мою шею… ее голова у меня на коленях, когда я читаю при свечах… обволакивает ее, когда она прислоняется спиной к моей груди в ванне… маленькие ножки гоняются за ней по саду…       Скрип двери вырвал меня из моего самоиндуцированного гипноза, заставив меня повернуться к нарушителю моего одиночества.       — Я тебе не мешаю, не так ли?.. — самопровозглашенная вдовствующая королева замолчала, сложив руки перед собой и оглядывая дело моих рук.       Я почувствовал легкое смущение от состояния комнаты, когда на мгновение понаблюдал за ней периферийными взглядом.       — Прости за беспорядок… — пробормотал я без намека на легкомыслие.       — Ты всегда был моим дотошным другом. — она вздохнула, избегая смотреть мне в глаза, продолжая обводить взглядом комнату. — Я всегда могла сказать, когда тебя что-то беспокоило. Твои покои и библиотека были завалены… ну, всем. — она изобразила легкую грустную улыбку, когда ее глаза на мгновение встретились с моими. Я продолжал молчать. То, что я должен был сказать, какие слова приходили мне на ум, что я хотел плюнуть им в лицо во время военных советов, никому не нужно было слышать. Особенно моей матери.       — Что бы ты ни хотела сказать, говори это сейчас, матушка. — я устало вздохнул, проводя большим и указательным пальцами по глазу и под повязкой. — Я не могу больше жить с теми, кто танцует вокруг того, что они действительно хотят сказать. — ее зеленые юбки мягко коснулись камня и опрокинутой мебели, когда она подошла и села рядом со мной, слегка прикусив губу, как будто это была попытка собраться с мыслями.       — Мейлор требовал этого уже несколько дней. Не перестанет вертеться у меня под юбкой и следовать за мной, куда бы я ни повернулась. — она шмыгнула носом, вытирая набежавшую слезу, и уставилась на мерцающие угли. — Ребенку нужна его мать. Рейнира, несмотря на все ее коварство и интриги, знает это… Я знаю, что она это делает.       Это была самая убедительная вещь, которую я слышал за последние дни. Я приподнял бровь, заинтригованный ее намеком.       — У тебя есть… возражения…       — Ты, как никто другой, знаешь, как много моя семья, семья моих сыновей, значит для меня. — она грустно улыбнулась, деликатно разглядывая мой шрам. — О, мой дорогой мальчик… — если и был кто-то, кто хранил бы этот день ближе к своему сердцу, чем я, то это была она. Она, которая боролась за меня, когда никто другой этого не делал. Она, которая никогда не оставит меня, как это сделал мой отец, столкнувшись лицом к лицу со своим первенцем. Она, которая любила меня, когда казалось, что никто другой этого не делал и никогда не сделает. Я мог вспомнить боль и мучение, звучавшие в ее голосе той ночью, ясные, как утреннее небо. Какой оскорбленной она себя чувствовала, в какой ярости она умоляла, чтобы кто-нибудь ответил за мое уродство. За мою боль и мучения. — Я не так слепа к этому, как думают сир Кристон и король… или хотят, чтобы я была. Они хотят возложить вину на тех, кому потеря принесет наибольший вред… но твой дедушка?.. Джейхейра и Джейхейрис? — она снова шмыгнула носом, качая головой и глядя в потолок, желая прогнать неизбежные слезы. — Висенья может быть такой же бессердечной, как и ее мать, берущая то, что она хочет, без последствий, но нападение на детей было грязным, вопиющим и вызывающим ненависть. Твой дедушка был педантичным и расчетливым.       Именно мои мысли. Я слегка поерзал на стуле, захваченный ее выводом. Я был дотошен. Меня вычислили, но, возможно, в этом и была проблема. Я должен был быть более запутанным. Я должен был заявить о его смерти так, как это сделали бы они — огнем и кровью.       — Если есть кого винить… — она продолжила. — Я знаю, что это Деймон. Он всегда был жестоким подстрекателем к войне. — она говорила из личной истории, которая таилась во тьме, возникшей в ее глазах. Я слышал только о его правлении Городской стражей и о том, как он захватил Триархию, обезглавив их короля-краба. Моя мать была свидетельницей этого. Она пережила это и воочию увидела, на что способен Деймон, еще до того, как я родился. Все, что я видел, — это оболочка воина, который требовал уважения и страха от стального меча, которым он размахивал по команде и из-за спины своего врага. Но то, чего я не видел в действии, я видел в страхе, который он внушал другим на протяжении многих лет. Если эта война — дело об убийстве близнецов — было каким-либо признаком возвращения этого бешеного пса, у Эйгона и зеленых едва ли был шанс.       — Ты полагаешь, что он призывает к личным нападкам, — прямо заявил я. — Не сама фальшивая королева.       — Он как дикий зверь, прикованный к ней цепью. Я верю, что она, наконец, освободит его от цепей, чтобы сеять хаос, как он и намеревается. — мягкость исчезла из ее голоса, не было материнского тона, каким она когда-то говорила со мной. Плоский и прозаичный, совсем как я когда-то был много лун назад. Я узнал броню, жесткую и непроницаемую внешность, которую она снова надела. Возможно, это было здесь навсегда. — Вот почему, — она крепко сжала свои руки вокруг моих собственных. — Ты должен присматривать за Эйгоном. Я не знаю, какие условия мира она хочет предложить — если она нам их позволит. Но ты с Эйгоном должны жить. Мы не можем позволить народу увидеть, как наш король попал в плен, и мы не сможем выиграть эту войну без того, чтобы ты не сражался на его стороне. — желчь подступила к моему горлу, когда она сжала мои руки, вложив в них судьбу семьи.       — Я вернусь, матушка, — пообещал я, ободряюще сжимая ее руку. — И буду пристально следить за нашим королем в Речных землях. — и то, и другое не было ложью. Она слегка кивнула, удовлетворенная моим ответом, что принесло ей некоторое облегчение. Неважно, было ли это правдой или нет…       — Я знаю, что ты все еще питаешь к ней привязанность в своем сердце, Эймонд. — она вздохнула, как будто даже упоминание о моей жене причинило ей боль. — В некотором смысле, я понимаю. Я сражалась зубами и ногтями с твоим дедом, чтобы быть той, кто будет вести переговоры об условиях мира на Драконьем Камне с Рейнирой. Часть меня верит, что, возможно, я могла бы предотвратить все это кровопролитие, если бы выиграла ту битву… — она поднесла мои руки к своим губам, запечатлев один поцелуй на костяшках пальцев. — Мне надоело быть свидетелем мучений и тоски моих детей. Измученная этим каждый день, Хелейна отказывается от своего единственного оставшегося ребенка. Я не желаю того же для тебя, Эймонд, клянусь в этом. — она умоляла меня, несмотря на свои предыдущие заявления в зале совета. — Я не желаю, чтобы ты испытывал ту же ноющую пустоту, которую испытывает твоя сестра. Потерять одного ребенка во тьме — это слишком много. Мое сердце не выдержит двоих. Независимо от того, чего желает твой брат, независимо от того, какую злобу и претензии я питаю к твоим оставшимся чувствам к ней, верни Висенью живой. — ее хватка на мне усилилась, глаза наполнились беспокойством, которое могла выдержать только мать. Боль Хелейны затронула всех нас, но, безусловно, нашу мать. День за днем она каждое утро посещала ее покои, и ее встречали резкие крики и стенания, которые никогда не утихали. Вечером, когда свет свечей, казалось, успокаивал ее, мать приводила Мейлора в надежде, что Хелейна посмотрит на него, по крайней мере, признает его, но их встречали только пустые взгляды, которые соответствовали зияющей дыре, образовавшейся внутри нее. — Пусть твои братья разберутся с ней и черными так, как они сочтут нужным. Мое единственное желание для тебя, моя самая дорогая любовь, — это держать твоего ребенка на руках. Потерять супруга, независимо от обстоятельств, — это ужасно… Я знаю это…но потерять ребенка… — ее голос снова сорвался, когда она попыталась сморгнуть последовавшие за этим потоки слез.       В некотором смысле она действительно любила моего отца, было ли это в качестве партнера или верности долгу. Чего она не могла понять, так это метки, которые Висенья оставила на мне. Это внутреннее томление, от которого я, казалось, никогда не мог избавиться, несмотря на все мои усилия. Я находил ее раздражающей, соблазнительной, разочаровывающей и совершенно очаровательной одновременно. Потеря ее была бы концом для меня, ребенок это или не ребенок. И это был риск, на который я просто пока не был готов пойти.       — Поверь мне, матушка. Я твердо намерен позаботиться о том, чтобы мой ребенок был доставлен в безопасное место. Я лежу без сна, пустота Хелейны охватывает меня с каждым воплем, который разносится по этим залам. Я достаточно насмотрелся на ее собственное горе, не желаю этого себе… — я отпустил ее руки, бросив взгляд на Речные земли на карте, а затем на Драконий Камень. Я знал, где будет Висенья во всем этом безумии, но было бы слишком опасно идти своим путем и бросить Эйгона на поле боя. Мне пришлось бы еще раз быть расчетливым и еще раз скрупулезным в своих решениях, находясь на передовой.       Мы выехали на рассвете, Дейрон неохотно проводил нас, поскольку ему было приказано следить за безопасностью Королевской Гавани. Мы взяли курс на Ред-Форк, укрытые утренним весенним туманом, в то время как наши знаменосцы ехали внизу позади нас. Деймон был в Харренхолле со своими войсками, в этом я был уверен. В то время как он был кровожаден, Деймон был человеком действия. Он не счел бы необходимым участвовать в такой маленькой битве между домами, когда Речные земли были почти в безопасности, а Штормовые земли были следующими в короткой череде завоеваний. В поле зрения появилась развилка, всего в нескольких лигах от нас, было видно несколько скорпионов, поскольку они ожидали нашего прибытия… или, возможно, прибытия по крайней мере одного зверя. Эйгон подлетел ближе, когда я призвал войска внизу приготовиться, надвигающаяся смерть и разрушение теперь у наших ног.       — Мы атакуем в лоб. — я громко закричал, глядя на Эйгона, который кивнул в знак согласия. Я наблюдал, как он ответил, ни звука не слетело с его губ, когда в небе раздался глухой свист, и его глаза расширились перед нами. Если бы не предупреждающие крики Эйгона, я бы не увидел, не говоря уже о том, чтобы предвидеть, пылающую катапульту, которая устремилась к нам, мощную линию ошеломляющих куч огня. — ЭЙГОН! — я закричал, когда Солнечный Огонь завизжал, кувыркаясь вне досягаемости скрытой катапульты, которая сожгла его. Я вытянул шею назад, когда Вхагар рванула вперед с удвоенной силой, пытаясь увидеть направление желаемого пути Солнечного Огня, когда он уходил от атаки по команде своего раненого короля. — Вхагар, Pālegon. — мое желание последовать за меньшим зверем было прервано, когда горячее драконье пламя обрушилось на нас сверху, заставив зверя подо мной оглушительно громко взреветь, когда она искала укрытие и способ подняться на возвышенность. Еще одна вспышка пламени ударила ей в спину, заставив нас опуститься еще ниже, несмотря на мои попытки обогнуть напавшего на нас зверя, чтобы захватить его сзади и вернуть себе преимущество. Мы двинулись вперед, замедляясь только из-за ее травм, когда я вытянул шею над собой, видя только красное подбрюшье удара сверху.       Мелейс.       — Дракарис, Вхагар! — я закричал. Она осветила лес под нами, визжа на ходу, когда очередная атака Мелейс обрушилась на нас еще раз, заставляя нас опускаться все ниже и ниже, пока Мелейс не зацепила боковое крыло Вхагар, когда мы накренились еще больше, чтобы уклониться от ее атак, но безрезультатно. Мы приземлились на краю драконьего огня Вхагар, который больше не горел, показывая четкий след нашего курса, когда она вонзила когти в землю с ревущим ревом — сила нашего приземления выбила меня из седла. Ее боль пронзила мое тело, когда я соскользнул с нее на землю с глухим стуком. Приземление Мелейс вибрировало в грязи, объявляя о ее присутствии в сочетании со звуками приближающейся кавалерии. Вхагар, в своем раненом состоянии, с низким рычанием переместилась, прикрывая меня, как могла, от надвигающихся сил, которые угрожали.       Нет. Я громко подумал. Служи мне, Вхагар. Что бы ты ни делала, не делай этого. Я мог бы отбросить свои желания увидеть Висенью, если бы она использовала хоть каплю гнева, который я чувствовал внутри нее сейчас, хоть каплю боли и жажды мести.       — Очень хороший трюк, принцесса Рейнис, — проворчал я, потянувшись за своим клинком, когда она появилась, но был встречен быстрым ударом в туловище, когда знаменосцы чёрных заставили меня встать на колени. — Я должен похвалить вас, — прошипел я, когда мою шею резко дернули назад, заставляя меня посмотреть на королеву, которой никогда не было, когда Вхагар прошипела что-то свирепое там, где она сидела, заботясь о своих собственных ранах и возмущенная моим мысленным приказом.       — Ты должен поблагодарить свою жену. — она ухмыльнулась, натягивая перчатки для верховой езды, когда приблизилась.       — Тебе придется передать мои наилучшие пожелания… Пекло! — я поморщился, когда мужчины заломили мне руки за спину, с силой заковывая меня в кандалы.       — Ты можешь сказать ей сам, Убийца родичей.